— Я всегда думал, что у него хрупкая конституция поэта… но его смерть была все же весьма неожиданной. Твоя дорогая мама так никогда, в сущности, и не оправилась от этого удара, не так ли?
Будь осторожен, имея дело с человеком без слабостей. На мгновение Маргарите показалось, будто она слышит, как отец произносит эти слова. Он не внял своему собственному предостережению, но она к нему прислушается. Она не станет лично участвовать в сокрушении Лейлхема. За нее это сделает сэр Ральф, одержимый страхом смерти и жаждущий вечной жизни. Ради того, чтобы получить «Щит непобедимости», Ральф выдаст все свои секреты, а заодно и секреты Вильяма, своему наперснику Максвеллу, дав ей тем самым в руки оружие, с помощью которого она уничтожит Ренфру.
Но как же трудно было удержаться от того, чтобы не назвать Лейлхема в лицо лжецом, как же невыносимо трудно было стоять рядом, улыбаться и выслушивать его уверения в дружбе… и довольно прозрачные намеки на брак с ней. Династия? О, Господи… может, у Вильяма все же была одна слабость?
Маргарита поспешно моргнула и звенящим от едва сдерживаемых слез голосом проговорила:
— Господи, Вильям. Вы были таким хорошим, давним другом, и, однако, вам неизвестно… Я думала… я всегда думала… Вильям… Мне жаль, что приходится говорить вам об этом… но папа не скончался мирно во сне, как вам сообщили. Он… он повесился в саду. Дедушка рассказал мне об этом в прошлом году, когда умерла мама. Видите ли, именно она и обнаружила его там. И после этого ее постоянно мучили боли в сердце…
Лейлхем отпустил ее руки, которые все это время сжимал в своих ладонях, и привлек Маргариту к груди.
— Дорогое, милое мое дитя! Конечно же, я обо всем знал. Но сэру Гилберту не следовало говорить тебе об этом. Что хорошего могло это принести? Только лишнее горе. Ты невинна, моя дорогая… невинна! Такие ужасы не для тебя.
Невинна? Теперь ей стало ясно, что Лейлхем сумасшедший. Она утратила всю свою невинность прошлой весной, когда умерла ее мать, и она поняла, на что могут быть способны люди. Виктория потеряла сознание в лабиринте в саду у Лейлхема, умерла в его поместье. Разумеется, он все знал об этом! А прошлой ночью тайной для нее перестала быть и любовь. Она собиралась поставить на колени пятерых за их причастность к смерти ее родителей. Какая уж тут невинность!
Осторожно Маргарита высвободилась из объятий графа — объятий, которые вовсе не выглядели отеческими, особенно ввиду его слов о «династии». Не поднимая глаз, поскольку боялась смотреть на него, но в то же время мысленно спрашивая себя: «Не он ли виновник? Не он ли был с мамой в лабиринте?» — она сказала:
— Полагаю, мне лучше вернуться сейчас к миссис Биллингз, Вильям. Мне хотелось бы подумать о том, о чем мы с вами говорили.
— Да-да, конечно, — с готовностью согласился Лейлхем, словно и ему тоже требовалось побыть одному и поразмыслить, и вошел вместе с ней снова в ярко освещенную комнату. — Я не хотел шокировать тебя, мое дорогое дитя. Но я наблюдал за тобой внимательно все эти годы, наблюдал и испытывал гордость, видя, как постепенно ты превращаешься в прекрасную молодую женщину. Мало-помалу, в последний год в основном, я проникся мыслью, что наша маленькая Маргарита готова к замужеству. И ты должна была и сама заметить, что тебя влечет общество зрелых мужчин, а не таких юнцов, как этот болван Донован! Тебе нечего бояться меня, моя дорогая. У тебя есть время подумать над тем, что я сказал. Я очень терпелив.
— Спасибо, Вильям. Я благодарна. — Внезапно в голову ей пришла одна мысль. — Вы ведь не скажете сэру Гилберту о Доноване и… вообще о чем-либо, Вильям?
— В этом нет никакой необходимости, — коротко ответил он, и она невольно подняла на него глаза, пораженная его внезапной холодностью. Взгляд графа был устремлен мимо нее и, даже не поворачивая головы, она поняла, что прибыл Донован. — Идемте, моя дорогая, — повелительно сказал Лейлхем. — Я возвращу вас вашей компаньонке. Я остался бы с вами на концерт, но, к сожалению, я вдруг вспомнил о приглашении, которое не могу проигнорировать. Вы меня простите, не так ли?
Простит ли она его? Да она с восторгом проводила бы его под звуки фанфар, если бы они у нее были! Все что угодно, только бы он ушел сейчас и не столкнулся бы с Донованом, который сегодня вечером выглядел особенно красивым и особенно сердитым.
— Конечно, Вильям. Возможно, я увижусь с вами снова на маскараде у леди Брилл в пятницу? Дедушка разрешил мне пойти туда, хотя и с явной неохотой. Должно быть, там будет очень весело. Я никогда еще не была на маскараде.
Граф остановился подле миссис Биллингз и, усадив Маргариту на стул, склонился над ее протянутой в прощании рукой.
— Если вы собираетесь там быть, мисс Бальфур, я не пропущу этот бал ни за какие сокровища в мире. Я даже не стану спрашивать вас, в чем вы будете, поскольку уверен, что узнаю вас в любом наряде.
С этими словами он повернулся и направился к выходу из зала, не увидев, как она вытерла ладонь о свои шелковые юбки в стремлении уничтожить даже память о его прикосновении.
— Боюсь, мисс Бальфур, — произнесла миссис Биллингз спустя мгновение необычайно официальным тоном, — у меня нет выбора, и по окончании сегодняшнего вечера я вынуждена подать в отставку. Я подвела вас, как верно заметил его светлость, и подвела тем самым себя самое. Мне следовало бы проявлять большую твердость, но, к своему несчастью, я всегда была робкой. Женщине, не имеющей никаких иных доходов, кроме жалованья, ничего другого не остается, как только всячески угождать своей хозяйке. Вы желали, чтобы я была вашей тенью, не имеющей своего голоса и мнения, — я так и поступала. К моему большому огорчению. И теперь для меня все кончено. У меня нет другого выхода, как только уехать в Шотландию или Уэльс, или еще в какое-нибудь такое же Богом забытое место и начать все сначала. Но прежде, чем уехать, мисс Бальфур, я хочу вам сказать кое-что.
Она уселась поудобнее на стуле и с жаром произнесла:
— Маргарита Бальфур! Вы самое возмутительное, дерзкое и ужасное создание, за которым мне когда-либо приходилось присматривать, и я ничего так не желала бы сейчас, как окунуть вас с головой в океан, просто чтобы посмотреть, как вы там станете барахтаться! — Она резко вздернула подбородок, и ее тюрбан едва не сбился набок. — Вот! Я сказала, что хотела, и ничуть об этом не жалею!
Несколько мгновений Маргарита, не отрываясь, смотрела на миссис Биллингз, лицо которой постепенно заливала краска, затем с улыбкой произнесла:
— Похоже, Билли, у тебя в конечном счете все-таки есть характер. Отлично! Думаю, я попрошу дедушку повысить тебе жалованье и дать также рекомендательное письмо, столь лестное, что при его чтении у тебя на глаза слезы навернутся.
— Повысить… повысить мне жалованье? — Миссис Биллингз поспешно бросила взгляд налево, затем направо, словно ожидая, что вот-вот прямо посреди музыкального вечера леди Саутби в зале взорвется шутиха, и вновь уставилась на Маргариту. — И рекомендательное письмо? Почему?
— Почему? — повторила Маргарита, по-прежнему улыбаясь. — Все очень просто, Билли. Ты и так уже убеждена, что я погибла окончательно, без всякой надежды на спасение, поэтому я могу больше не слушать твои бесконечные проповеди о том, как следует вести себя юной дебютантке. К тому же, ты прекрасно знаешь, что ожидает того, кто осмелится мне в чем-либо препятствовать. И последнее, но не менее важное обстоятельство. Мне не хочется утомлять себя поисками такой же знающей и весьма сообразительной леди, которая всегда смотрит в другую сторону, когда я занимаюсь тем, что гублю себя. Короче говоря, я не могу тебя потерять, Билли. Ты сама компетентность, и, боюсь, мне не удастся найти тебе замену.
— Вы ужасное, ужасное создание, Маргарита Бальфур, — проговорила с чувством миссис Биллингз. — Я буду молиться за вашу бессмертную душу.
— Сделай это, Билли, — ответила Маргарита, видя, что Донован идет к той же балконной двери, сквозь которую они с Лейлхемом прошли несколько минут назад. — Но ты останешься?
— Увы. Грехи мои заставляют меня сказать «да».
— Хорошо. Я вижу, мисс Клеммонз подходит к арфе, собираясь начать первый номер нашего концерта. А теперь, почему бы тебе не посидеть здесь, как и подобает хорошей компаньонке, позволив мне избегнуть того, что явно будет не самой удачной интерлюдией? Пожалуйста, молись, сколько угодно, пока меня не будет… присоединив свои молитвы к молитвам Мейзи, которая, вне всякого сомнения, стучится в этот самый момент в дверь доброго Боженьки, умоляя Его о милосердии. Или займись подсчетом тех денег, которые ты получишь дополнительно, делая вид, что не замечаешь моих проделок.
Миссис Биллингз схватила Маргариту за юбку, остановив ее в тот самый момент, когда Донован скрылся на террасе.
— На этот раз, — простонала она, — вы ведь сами придете за мной, не так ли? Не то чтобы мне не нравилось общество мистера Донована… поскольку он весьма обходительный и веселый джентльмен…
— Да, Билли, так все говорят. И не волнуйся, я сама приду за тобой… через какое-то время. А теперь улыбнись и сделай вид, что тебе нравится игра мисс Клеммонз. А я отправляюсь бросать на ветер остатки своей репутации.
Пройдя вдоль стены, так что почти никто не обратил на нее внимания, Маргарита проскользнула сквозь высокие застекленные двери на террасу. Сумерки быстро сгущались, и, помедлив несколько мгновений, чтобы дать привыкнуть глазам к полумраку, молодая женщина спустилась по широким каменным ступеням лестницы в сад леди Саутби.
— Донован? — громко прошептала она, оглядываясь. — Где, черт побери, ты прячешься? Я не могу отсутствовать более тридцати минут.
Едва она успела сделать несколько шагов по мягкой траве, как кто-то схватил ее за руку и увлек в кусты.
— Донован! — воскликнула она, обнимая его крепко за плечи.
— Я получил твою записку, — проговорил он, пожирая ее глазами, словно не видел тысячу лет. — Маргарита, не может быть, чтобы ты написала мне об этом серьезно.
Она облизала внезапно пересохшие губы.
— Но это так, Донован. Я извиняюсь от всего сердца. И, да, я хочу, чтобы мы были вместе, но о браке не может быть и речи. Я… у меня есть дела, которые я должна закончить, прежде чем думать о будущем.
— «Клуб», — сказал Донован, и в его глазах она увидела сталь. — Ты все еще за ними охотишься. И не собираешься сказать мне, почему. Я прав?
— Да, Донован, не собираюсь. Как не собираюсь спрашивать тебя, почему ты ведешь дела с ними, вместо того чтобы действовать через дипломатические каналы, как поступают остальные посланники Мэдисона. Мне кажется, мы должны просто довериться друг другу… или разойтись в разные стороны и забыть, что была прошлая ночь.
Она почувствовала на своих плечах его руки.
— Не могу, ангел. — Он покачал головой. — Не могу я забыть этого. Называй меня лжецом, называй меня дураком, но я люблю тебя, Маргарита, и никогда об этом не пожалею. Даже если мы с тобой больше никогда не поцелуемся, даже если я никогда тебя больше не обниму, я буду любить тебя до самой смерти… и даже после.
У Маргариты защипало глаза, и она поспешно моргнула. В последние двадцать четыре часа слезы лились у нее из глаз с необычайной легкостью. И это после стольких лет жесткого самоконтроля, когда она ни разу не позволила своим чувствам вырваться наружу, боясь, что окружающие догадаются о глубокой незаживающей ране в ее сердце.
— Я вела себя прошлой ночью просто отвратительно, Донован, тогда как ты был необычайно добр ко мне. Я даже не подумала о возможности появления ребенка… как и о том, что могу причинить боль тебе или вообще кому бы то ни было. Я просто действовала. Эгоистично, не думая о других. Я не всегда была такой, поверь мне. Я едва узнаю себя в этот последний год. Только что я вела себя с Билли совершенно возмутительно, хотя она такая, какая есть. Прости меня. С изумлением она увидела на лице Томаса улыбку.
— Ты знаешь, ангел, мне доставляет огромное удовольствие видеть тебя такой смиренной. Интересно, доведется ли мне еще когда-нибудь увидеть подобное?
Она улыбнулась ему в ответ.
— Весьма в этом сомневаюсь, Донован, но ты все же не теряй надежды.
— Могу я надеяться когда-нибудь завоевать твою любовь?
Маргарита закрыла глаза. Пора было сказать ему то, что подсознательно она знала почти с их первой встречи, но в чем лишь недавно… совсем недавно осмелилась признаться себе. Она открыла глаза и с необычайной серьезностью произнесла:
— Моя любовь уже принадлежит тебе, Донован. Тебе остается лишь решить, хочешь ли ты сохранить ее.
Больше ей не удалось сказать ни слова, так как Томас заключил ее в объятия и закрыл поцелуем рот.
В следующий момент она слегка прикусила ему нижнюю губу, и он ответил ей тем же. Губы их раскрылись, и его язык скользнул ей в рот.
Она почувствовала, как руки Донована стискивают ей ягодицы, прижимают ее к его возбужденному члену, залезают ей в вырез платья и грубо, лихорадочно впиваются ей в груди, и сама вжималась в него все сильнее и сильнее.
Это было безумие. Это был голод, какого она никогда прежде не знала. Это был жар, и свет, и страсть, и желание, слитые воедино. Это значило больше, чем воздух, вода или еда. Это была ее жизнь, ее единственная реальность, ошеломляющее разум объяснение того, почему она вообще существует на свете.
Это была любовь.
Она погладила Томаса по спине, ощущая с восторгом, как перекатываются под плотной материей сюртука его мышцы. Затем провела рукой по его волосам и, притянув к себе его голову и впившись в его рот жадным поцелуем, принялась легкими круговыми движениями тереться о него, чувствуя, как его член, касающийся внизу ее живота, с каждым мгновением увеличивается в размерах. Внезапно она сунула одну ногу между его ног и прижала его член к своему бедру, с восторгом говоря себе, что совсем сошла с ума, — как, несомненно, и он.
Он оторвался от ее рта, и она застонала было с чувством невыносимой потери, но тут его губы коснулись ее горла, и она тяжело задышала, когда он начал покрывать горячими, страстными поцелуями ее плечи и грудь.
В следующую минуту ноги ее оторвались от земли, и она поняла, что он увлекает ее в самую глубь кустов, подальше от льющегося из окон особняка света. Она никак не облегчала ему эту задачу, покусывая его слегка за ухо и проводя по нему влажным языком, что исторгало из груди Донована совершенно восхитительные, на ее взгляд, стоны.
Внезапно она почувствовала, что падает, но не испугалась, и лишь крепче обхватила обеими руками Донована за спину. В следующее мгновение она оказалась на чем-то шерстяном, вероятно, пальто или плаще, который захватил для нее ее неизменно предусмотрительный Донован. Похоже, он ничуть не сомневался в своей способности вновь завоевать ее сегодня вечером.
Он лег рядом и, подложив ей под голову одну руку, другой стал поднимать ее юбки. Когда их губы вновь встретились, она быстро протянула руки к пуговицам на его бриджах и поспешно начала их расстегивать. Их потребность друг в друге была слишком велика, чтобы чего-то стыдиться, и само их нахождение в этом уединенном месте среди кустов еще более усиливало испытываемое ими наслаждение.
Рука его коснулась ее бедра там, где кончались белые шелковые чулки, и она улыбнулась, когда он вдруг замер, осознав, что под юбками на ней не было ничего, кроме тонкой полоски материи, на которой и держались эти чулки.
Последняя пуговица на бриджах Донована расстегнулась под ее пальцами и, помедлив секунду, она запустила руку внутрь. Прошлой ночью она увидела мельком мужское естество Донована и была поражена его размером и красотой. Живя в поместье, она не раз видела половые органы животных и однажды даже была свидетельницей того, как на огороженном забором дворе жеребец сквайра Хэдли взгромоздился на кобылу-рекордистку сэра Гилберта, но никогда прежде она не находила во всем этом никакой красоты.
До вчерашней ночи.
До Донована.
Она коснулась жестких курчавых волосков и ощутила несказанный восторг, почувствовав под пальцами шелковистый на ощупь, бархатистый и, однако, удивительно твердый член. И все это время его пальцы двигались у нее между ног, скользя внутрь, лаская ее, пока она не поняла: еще мгновение, и она закричит.
Она приподняла голову и укусила его в плечо.
— Господи, Маргарита! — хрипло воскликнул Донован, опуская голову меж ее грудей. — Не могу этому поверить. Я должен был бы быть лучше… сильнее. Но я не могу ждать, ангел. Я должен иметь тебя сейчас же или, клянусь, я опозорюсь…
Он лег на спину и втащил ее на себя, так что теперь она стояла на коленях, как бы восседая на нем.
— Донован? — вопросительно прошептала она, пытаясь разглядеть в почти уже кромешной тьме черты его лица.
— Сегодня тебе не удастся исчезнуть незаметно, как ты сделала это в прошлый раз, — произнес он, спуская до колен свои бриджи, и приподнял ее юбки, так что волосики в низу его живота защекотали ее обнаженные ягодицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41