Дорон принялся осматривать йопан, проверил рукой ремни, провел пальцами по деревянным пластинам.— Могу дать девятнадцать, Ате Шукс, — сказал он наконец. — Двадцать одну берут подмастерья из Горчема, а ты даже не подмастерье.Паренек уже собрался было согласиться, когда заметил улыбку на лице Дорона и в последний момент удержался.— Это прекрасный йопан, мастер, я не могу отдать его дешевле, чем за двадцать льнянок, — прошептал он одним духом и замолчал, пораженный содеянным: ведь он пробовал торговаться с Листом.— Будет из тебя купец. — Дорон вытянул из-за пазухи льняные платочки, отсчитал двадцать и сунул в руку Ате Шуксу. * * * На площади Каштанов было гораздо более людно, чем обычно. Это третий по величине рынок Даборы, здесь торговали в основном мелким товаром — у лавочек сидели гончары и сапожники, ткачи и портные, здесь же продавали стеклянные украшения.На небольшом возвышении росли четыре каштана со стройными стволами и коричнево-серой потрескавшейся корой, старые деревья, пережившие, пожалуй, три пожара города. Дорон остановился у одного из них, оперся спиной о ствол. Он жевал козий сыр и глядел на суетящийся у лавок народ. Неожиданно в однообразный поток проникло чуждое движение, взбаламутившее ленивое течение, словно брошенный в воду камень. Этого не мог заметить никто из проталкивающихся людей, ни один из лавочников, присматривающих за своими прилавками. Но Дорон стоял не в толпе, поэтому видел все лучше и четче.Парень двигался гораздо быстрее остальных. Порой кого-нибудь толкал, несколько раз беспокойно оглядывался. За ним шли еще четверо молодых мужчин. Они держались уверенно, на некотором расстоянии от паренька, однако достаточно близко, чтобы быстро догнать его.Лист понимал, что никто, кроме него, этого бы не заметил. Даже стоя там, где он стоит, даже глядя туда, куда смотрит он. Но Дорон чувствовал, что сейчас что-то случится. Его зрение и органы чувств позволяли выделить из общей толпы тех нескольких, которые вот-вот сделают что-то такое, что нарушит покой этого места и четырех могучих деревьев.Паренек выбрался из толпы, остановился перед каштаном напротив Дорона.Они глядели друг на друга.Парень побледнел, его потянувшаяся под кафтан рука замерла на полпути. Остальные четверо замедлили шаг, разделились, встали у ближайших прилавков.Светловолосый глянул прямо в глаза Листу. Стиснул губы. Дорон продолжал жевать сыр. Проглотил кусок, полез в сумку за следующим, не спуская глаз с лица парня. Наконец, протянул к нему руку с куском сыра.Глаза светловолосого заблестели. Он решился. Мгновенно вытащил то, что держал под кафтаном, — деревянный шар, утыканный кремневыми остриями, к которому были привязаны три беличьих хвоста, сильно размахнулся и бросил. Кремневые иглы впились в кору дерева в нескольких саженях над землей.Дорон отскочил от дерева в тот момент, когда светловолосый бросил. Теперь он стоял в пяти шагах от каштана, глядя на раскрашенные беличьи хвосты — предвестие смерти.Парень убежал не сразу — это была ошибка. Надо было немедленно скрыться в толпе. Однако он ждал. Может, хотел посмотреть на дело рук своих, может, еще раз глянуть в глаза Листу. Он совершил ошибку.— Стой! — К пареньку двинулись городовые. Они стояли близко и хоть не приметили самого движения, зато увидели знак вызова, а потом уставившегося на дерево парня. Этого было достаточно.— Стой! — крикнул один из них, а второй дунул в свисток, призывая других толкущихся на площади стражников.Светловолосый ждать не стал. Нырнул в толпу.— Бежим! — выкрикнул один из охранявших его парней. Грохот переворачиваемой лавчонки, крик торговца, треск разваливающихся горшков, волна людей, которых расталкивал парень, и гонящиеся за ним стражники. Они знали свое дело.Беглец то и дело скрывался из виду, но всякий раз, когда Дорон его замечал, оказывался все дальше от каштанов. Стражники уткнулись в толпу, испуганные люди стискивали их и давили, теперь они были основными виновниками замешательства, начатого четырьмя юношами.Когда вызванная свистками подмога добралась до места, ей оставалось лишь успокаивать толпу. В дело пошли палки и кулаки. Крики избиваемых слились в единую мелодию с яростными проклятиями стражников, стенаниями купцов и лаем собак.Пятеро молодых парней наконец скрылись.Над рынком развевались на ветру три беличьих хвоста. 6. ТУРНИР Четвертый день начался с крови.Мастерские даборских скорняков стояли неподалеку от Горчема. Их построили двадцать лет назад после пожара, уничтожившего этот квартал города, и теперь здешние дома выглядели одинаково. Зато по внешнему виду стоящих на задах мастерских можно было легко угадать, как идут у ремесленников дела.Колонны солдат почти одновременно вошли ранним утром на улицу с двух сторон. Первые ряды начали вливаться во дворы и в дома, а сзади напирали следующие. Подразделения городской стражи в это же время перекрыли выходы из домов, выводящие на соседнюю улочку.Крики десятников и грохот выбиваемых дверей. Это было первое. Топот башмаков по деревянным и глинобитным полам. Грохот лестниц. Это — второе. Крики вырываемых из сна людей — третье.Солдаты выгоняли всех: ремесленников, их домочадцев, слуг и рабов. Даборцы стояли на коленях вдоль всей улочки, в чем их застали солдаты кто в ночнушках, кто в рубашках, кто нагишом. Солдаты обыскивали мастерские и дома.Какая-то женщина — старая, морщинистая, окруженная кучей детей принялась ругать стражников.Ей палкой переломили шею.Обыски продолжались.Солдаты выдергивали доски из полов и стен, выламывали замки сундуков, разбивали горшки, рвали тюки мехов, вспарывали тюфяки и одеяла.Невинные терпеливо ждали. Стояли на коленях, низко опустив головы, видя, кроме сырой земли, только ноги солдат. Но бояться им было нечего. Если они действительно не совершили ничего противозаконного, им ничего не грозило. Больше того, после окончания облавы они могли отправиться на банов двор и получить возмещение за понесенный ущерб.Ничего нет проще. Живи спокойно и безопасно, пока можешь. Но стоит тебе совершить ошибку, малейшую провинность — и страх охватит твои мысли.Те, у кого было что-то на совести, тряслись от страха. Они знали, что люди бана ищут краски и бесхвостые беличьи шкурки, но при случае могут найти и кое-что другое: например, шкуры бобров и медведей, а на этих животных охотиться имели право только дворцовые егеря. Телячьи шкуры, клейменные не в городе или купленные у грабителей, прореживающих бановы стада. О, найти можно было много чего. Да.Больше всех тряслись те, кто совершил самое страшное преступление помогал Шепчущим. Когда стоишь, согнув шею, и не видишь ничего, кроме травы, не знаешь, придет ли вот-вот избавление или же на спину свалится палка… Когда стоишь так в неуверенности, то постепенно становишься готовым сказать все и предать любого. Об этом знал сотник и его воины. Они не спешили. Десятники медленно прохаживались вдоль строя людей, внимательно наблюдая за ними.Крик поднялся в четвертом обыскиваемом доме. Десятники тут же отправились туда, и солдаты кинули к их ногам три связки беличьих шкурок. Через минуту вытащили и преступника — темноволосого мужчину.— Где хвосты? — десятник ударил его по лицу. — Где хвосты?— Продал я, продал я, господин. Купцам из Гавра, там ими шапки украшают.— Где живут купцы? — Снова удар.Мужчина прикрыл рукой разбитый нос. Провел пальцами по лицу, размазывая кровь по щекам и лбу.— Не знаю. Они приходили ко мне.— Почему только к тебе? А к другим на этой улице нет…— Не знаю.Сотник ударил особенно старательно. Так, чтобы выбить зубы, но не сломать носа.— Пойдешь в Горчем. Ты и вся твоя свора.Скорняк плевался кровью.Городовые докладывали. Во всех остальных домах беличьи шкурки, как и полагается, оказались с хвостами.— Я не виновен, — пробормотал черноволосый.— Каждый — виновен. — Сотник усмехнулся и выбил ему следующие два зуба. * * * Запели роги. Барабанщики принялись выбивать дробь, усилились стук колотушек, трескотня вертушек.На турнирную площадь вступил бан со свитой.Одет он был соответственно. Сапожки из красного сафьяна, расшитые цветными нитями, штаны из зеленого сукна, льняная белая рубаха. Грудь украшало ожерелье из Стеклянных Слез — наследственная драгоценность владык Лесистых Гор. Волосы он остриг коротко. В правой руке держал боевой молот, знак власти, в левой — небольшую деревянную куклу.Дорон беспокойно пошевелился. Мало кто на этой площади мог почувствовать то, что ощутил он. В кукле были заключены души всех противников, убитых Пенге Афрой и его предками. И тут они будут находиться до тех пор, пока не угаснет линия Афров. Стоило к кукле прикоснуться обычному человеку, и он свалится замертво. Дорон снова вздрогнул. Кукла кричала тысячами голосов.Рядом с Пенге Афрой шел его сын. Он двигался медленно, руки в соответствии с извечной традицией хозяев Даборы были связаны за спиной.За ними шли два человека — эйенни Гвардии и воевода Даборы Кер Пайзас. Дальше вышагивали другие сановники — кормилец молодого Афры, каморник, ловчий и городовой, за ними — катепаны, приехавшие в Дабору на турнир. Все, кроме эйенни, были в простых одеждах, в волосах — петушиные перья родовых расцветок. В руках — оружие: карогги, топоры или копья. За сановниками на игрище проследовали пятьдесят лейб-гвардейцев, лучших бойцов бановой армии. Высокие, мускулистые, в черных йопанах и штанах из оленьей кожи, с большими круглыми щитами. За спинами луки, в руках карогги.Как только сановники расселись по ложам, а бан занял место на троне, солдаты выстроились вдоль главной трибуны и застыли как изваяния.На площади осталась только эйенни.Йопан на ней был желтый, брюки и башмаки — черные. Дорон внимательно рассматривал ее одежду. В Даборе редко доводилось видеть латы такого рода. На стеганый йопан была нашита ременная плетенка, в узлах которой размещались маленькие камушки. Шлем из дубленой кожи прикрывал голову.Воительница стояла одна посреди пустой площади.Утихли барабаны и трещотки. Стадион тоже молчал, заполненный немым ожиданием. Этот момент, в точности повторявшийся, всегда удивлял Дорона. Пять тысяч молчащих людей… Редко доводилось видеть сразу такую массу взрослых мужчин и юношей, влиятельных воителей и земледельцев, богатых купцов и их челядь. И каждый привел с собой жену и детей. Сейчас они сидели на дубовых скамьях, стояли, столпившись у невысокого заборчика, отделяющего трибуны от поля боя. И молчали, глядя в одно только место вход на плац, расположенный против главной трибуны, через который выйдут восемь лучших. Но это потом.А сейчас — тишина.Только ветер шевелил ветви окружающих плац деревьев да где-то далеко лаяла собака.Тихо, очень тихо, а потом с каждой минутой все громче и громче заворчал барабанчик Ведущего.На стадион вступала Гвардия.Они шли шестерками. Ведущий отплясывал в такт отбиваемому им ритму и все время вертел головой, будто рассматривал, наблюдал собравшихся на плацу людей, хотел запомнить их лица, судьбы, жизнь вплести в ритм барабана, заточить в сумасшедшем ритме.Пустые глазницы глядели на людей.Всхлипнула какая-то женщина — Ведущий остановил на ней взгляд заросших кожей глазниц.Но ему не было дела до ее крика. Он вел сотню, так же, как вел ее всегда с того дня, когда ему выкололи глаза и выучили магии.Гвардейцы принесли Десницу Гая.Там, далеко, куда не доходили даборские купцы, но добрался Дорон, пожалуй, единственный человек с Лесистых Гор, растет Гай. Священные Деревья.Там стоит Дуб Исполин, дающий силу. Там растет Явор с Мягким Сердцем, раздающий благословения. Там вздымается в небо Благородный Ясень, отбирающий силу у ядов. И Ольха с Человеческими Руками, и Липа, Благословляющая Юных, и древнейший Каштан с коричневой корой, изрытой бороздами старости.Эти гигантские деревья-родители окружены другими деревьями — обычными и в то же время необычными, поскольку каждого из них коснулась десница Пестуньи, и на каждое падает тень Дуба, и тот же ветер играет в их кронах, что и меж ветвями Липы, орошает тот же дождь, что сплывает по листьям Явора. Поэтому хоть и рождены они из семян, но на деревья эти сошла благодать от близости священных спутников и таится в них могущественная сила.Каждый год Пестунья начинает выращивать шесть палиц. Они растут медленно, многие годы — ткань дерева должна охватить собою осколки кремня. В конце концов кора зарубцовывается на осколках, вбитых Пестуньей в плоть живого дерева. Спустя шесть лет дерево лишается ветви, которую потом Пестунья и Придающий Форму подгоняют к человеческой руке. Каждый год шесть карогг, именуемых Десницами Гая, забирают посланцы Города Ос. Такое оружие могут носить только самые достойные, ибо в нем содержится мощь Гая. Одна палица попадает в дом Ловца Земель — Аталла. Четыре другие получают лучшие из гвардейцев. Судьбу шестой решает Черная Владычица. И раз в три года именно эта Десница Гая попадает сюда, в Дабору, чтобы стать наградой победителю турнира.Кароггой, выпестованной в Гае, может бороться только ее хозяин. После его смерти палица рассыпается в прах, а кремневые осколки превращаются в кучки песка.А порой случается чудо, и ничего более значительного не может произойти со свободным человеком, как только это чудо познать.Порой…Дорон опять видел тот день, двадцать лет назад. Тогда он стоял здесь же, на центральном квадрате турнирного поля, рядом с семью такими же, как он, бойцами. И каждый мечтал о чуде. И благословение пришло… Тогда… * * * Гвардейцы нарушили строй, вперед вышла высокая черноволосая женщина, до той поры окруженная воинами. Перед собой она держала обернутый телячьей кожей продолговатый предмет. Кароггу — Десницу Гая. Шершни, перегруппировавшись, встали лицом к главной трибуне.Ведущий подошел к женщине, державшей кароггу, лег у ее ног и замер.На стадионе поднялся такой шум, словно все заговорили разом, да так, чтобы перекричать других.Но вот вновь заиграли роги и забили барабаны, и на стадион ступили четверо мужчин. Два даборца, один рыбак из Нижних Поселений и один пастух из Горнау-Хеми. Из рядов гвардейцев тоже вышли четверо, трое мужчин и одна женщина. Дорон узнал ее по тому, как она носила оружие. Для менее опытных глаз все четверо казались одинаковыми.Они остановились перед главной трибуной напротив бана и эйенни. Пенге Афра дал знак. Служители внесли на середину площади деревянный треножник. На нем установили выточенную из глыбы черного базальта чашу, которую наполнили водой.Бан привстал. Воздел руки к небу, прикрыл глаза. Крикнул. Долго и протяжно. Послышался звук, словно исторгнутый из глубины естества, от которого по коже пробежали мурашки, задрожали веки, разум ощутил странное беспокойство. Магия.Первой прилетела ласточка. Она пронеслась над стадионом так быстро, что не всякий сумел ее увидеть. Зато ее черное перышко медленно опустилось прямо в чашу с водой. Ласточка — слуга собственной свободы.Вторым был голубь. Он летел медленно и, прежде чем стряхнуть перо в каменный сосуд, облетел турнирный плац. Голубь — слуга своего места.Сокол прилетел третьим, сошел с подоблачных высот, нырнул вниз, а его перо все еще спускалось с неба. Сокол — слуга своего хозяина.Когда третье перо упало в чашу, бан замолчал. Несколько секунд он еще стоял, глядя вниз на восьмерых противников. Наконец сел.Вода в чаше вскипела, поднялась, вырвалась наружу, обрызгивая людей. Было видно, как она пульсирует, вздымается и опадает.Будущие бойцы поочередно подходили к сосуду и опускали в бурлящую воду сжатые в кулак правые руки. Совершив церемониал, все разом подняли правые руки и распрямили пальцы. У двоих на ладонях были полоски красной краски. Значит, им предстоит драться друг с другом, а победитель померяется силой с хемитом или гвардейцем. Потому что их ладони были желтыми. Третью пару составили черноволосый рыбак, победивший вчера Ильяна, и один из солдат бана. Четвертую, последнюю, Шершень и второй даборец.Птицы избрали.Служители убрали чашу, в которой уже не было ни ложки воды. Посреди площади остались желтые — хемит и гвардеец, в углах центрального квадрата встали судьи.— Акохород маль, а Хеми, аллане Торнвард. — Пастух приветствовал гвардейца на своем языке, а один из судей крикнул:— Торнвард, сын Торнварда, джаун! Пастух!— Приветствую тебя, я борюсь не для того, чтобы тебя убить. Я — Твау.— Твау, сын Стройной! Гвардеец!Бан поднял руку.Они ринулись в бой, словно бешеные псы. Сразу, не раздумывая, не выжидая. Они насмотрелись друг на друга уже во время предварительных боев и теперь оба решили уложить противника с ходу.Публика засвистела. Бой нравился.Люди не любили ни гвардейцев, ни хемитов. Здесь, в Даборе, неприязнь к пастуху, возможно, была немного поменьше, чем на границе Лесистых Гор, но ведь и до столицы доходили вести о кровавых набегах кочевых орд на села, лежащие вдоль Реки Собак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27