Только зеленый листок на щеке казался чистым, как свежая весенняя травка. Он жил.Магвер вздохнул, поднял голову. И тут увидел торчащие из земли лосиные рога. * * * Раздетый Дорон лежал не шевелясь. Все тело было покрыто небольшими ранками и ожогами, губы запеклись, глаза кровавые. Магвер медленно и тщательно втирал в кожу Дорона мазь из трав и медвежьего жира.Под вечер, немного придя в себя, Дорон заговорил:— Существуют четыре силы, владеющие миром, четыре стихии образуют его целое, из них состоит все, что было, есть и будет. Земля, воздух, вода и огонь. Люди не знают их имен, хоть знают об их существовании, сами им служат и берут в услужение. Но мало кто помнит о первоначале, о четырех причинах вещей.Человек — дитя Земли. Именно сила Родительницы охватила владением своим значительную часть мира. Из ее кости родились деревья, брат которых человек. Люди знают ее силу, доброту и благословение. Потому-то кладут ей поклоны, поэтому почитают Круги. Сила Земли переходит на людей, рожденных на камнях Круга, ее могуществом пользуются Матери и Ловцы. И я тоже. Многие думают, что иные миры не существуют. Они слепы и глухи, ибо не видят того, что рядом. Но я знаю часть истины, я слышал песнь Священного Гая, песнь о сотворении мира, борьбе стихий и разделе пространства между ними.В центре мира находится земля. Ее окружает вода, воздух — над ней и огонь — внизу. Так же как Родительница породила людей и деревья, так воздух и вода породили своих детей, часто враждебных нам.Четыре силы либо противостоят друг другу, либо взаимопронизываются. Установив первоначальное равновесие, они не пытаются его нарушить. Там, где они сосуществуют, может возникать зло, но может и добро. Это зависит уже только от людей или других творений. Человек знает, как пользоваться всеми стихиями, но только Земля — его истинная мать. Огонь согревает зимой, на нем мы выпекаем хлеб и готовим пищу, огнем пользуемся для выжигания пущи под новые поля. Но он может пожрать наши дома, село, город. Вода необходима для жизни, но неожиданный ливень может смыть молодые посевы, а вышедшая из берегов река — залить поселки. Воздух дает дыхание, но вихрь захватывает людей, валит лес, уничтожает поля.Стихии живут, разделив между собою мир, и обычно не выходят за пределы своих владений. Однако порой такое случается. Когда я пошел на болота — я, Лист, источающий силу Родительницы, — на меня тут же напали водные существа — я нарушил их покой. А теперь из-под земли вышел слуга огня, вызванный огромным пожаром. Я почувствовал клич деревьев, они просили меня о помощи.Знаешь ли ты, что я почти никогда не плаваю, потому что тогда отдаляюсь от Земли, превращаясь в легкую добычу чуждой мне, враждебной силы — воды. Когда я прыгнул с вала Горчема, то на несколько мгновений оказался во власти воздуха. И это тоже было поразительное ощущение.— А Круги? — осмелился спросить Магвер.— Это источники мощи, идущей от Родительницы. Когда мир возникал из хаоса, Круги уже стояли. В каждом крае — один. Женщины ложатся в них во время родов, чувствуя спиной Родительницу. Дитя, рожденное в Круге, получает от Круга дар, в нем сосредоточивается часть мощи и благословения Круга. Именно рожденные здесь Ловцы годами странствуют, чтобы принести в Город Ос землю из удаленных Кругов. Черная Владычица сыплет себе под спину горсть праха из каждого из тех Кругов, и ее дочь обретает могущество каждого из них. Так же, как и Ловец.Но здесь, в Даборе, мало кто знает об этом. Уже многие поколения мы живем без своего Круга. В нем рождаются не наши дети, а дети гвардейцев и владетельных людей Города Ос. И именно в них, а не в нас, долгие поколения хранится благословение Лесистых Гор. Люди забыли это или не хотят помнить, а может, не должны. Даже Шепчущие не учили их этому. Говорили о могуществе давних господ Даборы, а о Матерях Лесистых Гор лишь упоминали вскользь… Помни, Круг воздействует на человека с такой же силой, с какой Священный Гай — на меня. Родившийся в Круге при столкновении с человеком Без Матери имеет во много раз больше шансов на победу.— А огневик?— Это дитя огня. Слуга, который неизвестно почему оказался в нашем мире. Я давно таких не встречал. И не убивал. * * * — Надо возвращаться. — Дорон сидел, уставившись в огонь. Аромат жарившегося кролика дразнил обоняние. — Все это странно, и я тем более должен быть в Горчеме.— Чтобы умереть… — тихо проговорил Магвер.— Чтобы умереть, — повторил Дорон. — Нет, смерти я не боюсь. Я знаю, что буду жить в шуме деревьев, моих братьев, что моя кровь будет пульсировать в их стволах, тело заполнит их кору. Но я боюсь… — Дорон замолчал, покрутил палку, которую держал в руке, повернул вниз не пропеченную еще часть кролика.— Чего, господин? — решился спросить Магвер.— Пророчества. Не знаю, насколько верно я его понял. Я должен убить бана, но моя смерть должна предшествовать его смерти. Чтобы исполнить пророчество, мой кинжал должен пробить ему живот, кровь потечь на ладони. Я могу, как и хотел, потянуть его за собой с валов. Могу его похитить, рассечь ему живот и оставить где-нибудь в лесу умирать, а сам рядом совершить самоубийство. Он исчезнет, но исполню ли я пророчество и действительно ли именно я тем самым отдам его Черной Розе?— Да, господин. Ведь твои руки вскроют ему живот, на них брызнет его кровь.— И мне когда-то так казалось. Но теперь я не уверен. Ведь я не узнаю, отомстил ли. А вдруг да я ошибусь — примут ли меня Братья Деревья, если я не отомщу за смерть Ольгомара?— Но… но ведь у тебя был план, господин.— План есть и сейчас. Только теперь, после того что мы увидели, я начинаю в нем сомневаться. Все вокруг нас как-то странно, даже для моего ума. Рождение моего брата — Листа, его смерть от стеклянных кинжалов, большой бунт в Даборе, ну и, наконец, этот огневик.— Ты думаешь, господин, что слишком много таких событий случилось сразу?— Именно. Слушай, Магвер. Я все равно не могу вернуться в Дабору, пока у меня борода не отрастет. Но было бы хорошо, если б там кто-нибудь сидел и видел все, что надо. Давай разделимся. Ты возвращайся в город. Здесь сейчас будет толпиться масса народа. Здесь земля опасна, сожжена, пуста и лежит на пути войска.— А ты?— Я спрячусь, лес мне поможет, не бойся. Я пошел бы в Гай спросить обо всем Священные Деревья, но это дальний путь. Да и пока я не смою кровь брата, я не могу войти в Гай. Зато Круг близко…— Круг?!— Да. Попробую до него добраться. Не смотри на меня так, словно лесной пожар выжег из меня весь разум. Не бойся, я не совершу глупости. Если будет много народа, я вернусь. А при случае посмотрю, почему Гвардия все еще не двинулась на помощь бану и сколько там набралось народу. В армии.— Легко погибнуть.— Сейчас война. Погибнуть легко везде. Может, Круг даст мне какой-то ответ и совет. В Даборе я все равно сейчас не нужен. Бан сидит в Горчеме, вылезет только, когда придет Гвардия.— Разве что белые захватят крепость.— Не очень-то я в это верю.— Да, господин. 18. СОКОЛЬНИК Прошел день, как Дорон расстался с Магвером. Все это время он продвигался на запад, осторожно обходя обрабатываемые поля. Человеческое жилье могло означать, что он уже подходит к Кругу. Внимательность была необходима — здесь легко можно столкнуться с солдатами. Особенно теперь, когда, как предполагал Дорон, начался набор в армию.Самой густонаселенной частью Лесистых Гор были близлежащие к Даборе районы. Там очень тщательно были «нарезаны» территории отдельных кланов. Бану же принадлежали большие поля, на которых работали холопы. Вдали от столицы люди селились все реже. Роды держали огромные площади земли. Каждый год выжигали новые поля, перемещали дома, села ползли по пуще, словно черная лава. Зато спустя тридцать лет, когда люди возвращались на покинутую землю, она уже не только заросла вновь, но и была свежей, плодоносной, готовой одарить хозяев урожаем.На западе, в районах Круга, поселений становилось больше. На поддержание квартировавшего в Круге войска приходилось работать многим холопским деревням. Вблизи Круга Мха осело много крестьян из Города Ос, приведших сюда своих слуг и холопов.Обычно здесь стояло триста гвардейцев и в два раза больше наемных солдат, завербованных в основном на приграничных землях. К этому добавлялась оброчная пехота бана, рекрутируемая из холопов. Все вместе две тысячи обученных и вооруженных воинов. Количество достаточное, чтобы задушить бунт еще несколько дней назад. Однако силы повстанцев все увеличивались, теперь в Даборе можно было набрать до десяти тысяч вооруженных людей. В большинстве — земледельцев. Здесь имело значение количество рук.Именно этого Дорон не понимал. Если бы Гвардия двинулась на Горчем сразу после получения голубиной почты, она наверняка задушила бы бунт в зародыше.Неужто сведения о восстании так и не дошли до Круга? Или погибли все голуби, а гонцов поймали белые? Дорону приходила в голову и еще одна возможность: что, если гвардейцы, узнав о бунте, вовсе не спешат на помощь бану? Да и зачем? Пусть даборцы изойдут кровью в бессмысленных боях. Правда, с каждым днем прибывают новые бунтари, но разве это солдаты? Земледельцы и ремесленники. Все, конечно, знакомы с оружием, но владеют им не слишком умело. К тому же с каждым днем их все больше и, значит, все труднее с провиантом, а каждый неудачный штурм приносит новое разочарование. Стало быть, надо переждать, а потом явиться и огнем выжечь ослабших телом и духом бунтарей.Обо всем этом размышлял Дорон, направляясь к Кругу. Понемногу он начинал ощущать приближающуюся силу Земли Родительницы, силу, пронизывающую все живое и мертвое, дарящую и отнимающую жизнь. Дорон шел к Кругу, пытаясь в пути отыскать решение мучающей его загадки. * * * Сны посещали его уже давно. Есть люди, верящие в то, что сон — часть жизни, столь же истинная, как и явь, но Лист знал, что во сне проявляется сила Родительницы — порой оживляющая воспоминания, порой показывающая будущее, иной раз извлекающая тайны из глубочайших закоулков памяти.Сны Дорона были отмечены знаком смерти.Ему предстояло умереть. Это неизбежно — так говорило пророчество. Он не боялся смерти, ведь смерть — начало другого существования. Он только опасался, что не исполнит свой долг, что неверно использовал дар Гая за эти годы, что не решил задач, ради которых призывали его Священные Деревья.Смерть — угрюмая властительница, почитаемая дикарями с запада, утешение страждущих. Смерть — самый строгий сборщик.Такой он видел ее во снах — туманной тенью, раскинувшейся по небу паутиной, покрывающей землю и деревья, облепляющей человека. Смерть проклятая — ибо отбирала плоть и жизнь. Смерть благословенная, ибо отдает плоть Земле Родительнице и цикл начинается заново.Итак, он видел сны. Видел зерно, засеиваемое в землю. Видел, как оно лопается, как тонкие паутинки пробираются между песчинками и камушками, переплетаются, разрастаются. Вверх устремляется стебель — тонкий, осторожный, он упорно пробивает землю, вырастает, мужает. Вода, нагнетаемая корнями, пульсирует в жилах дерева, солнце насыщает своим светом его листву. Но дерево зачахнет, если рядом не будет человека. Потому что где ему взять силы, откуда — упругость, откуда рост, что велит ему устремляться к небесам?Вот человек — рождается, созревает, стареет, умирает, а его жена калечит себе кожу так, словно и ее пробила колючка Розы. Сыновья и дочери состригают волосы. Четыре дня умерший лежит будто выходец с того света, старухи умащивают тело пахучими настоями. Потом его закапывают. В некоторых кланах ему вбивают в глазницы осиновые пробки, на юге — отрубают голову и кладут ему между ног, чтобы, раз умерев, человек не пытался встать.И вот корни деревьев нащупывают человеческие останки. Касаются их, неуверенно отступают, но в конце концов возвращаются. Врастают в них — и тогда дерево созревает скорее, крона его становится раскидистее, кора тверже, листья зеленее. Человек отдал брату-дереву свою мощь и силу, а сам живет в его стволе и ветвях, в шуме листьев, шелесте крон. Они снова становятся единым существом, как некогда до начала мира.Все это Дорон видел во снах, постоянно был свидетелем рождений жизни и смерти, этого непрерывного, вечного ряда. Еще недавно картины эти были далекими и слабыми. Теперь, по мере приближения к Кругу, они набирали красок и силы. Уже скоро он поклонится Земле Родительнице и попросит ее дать ему исполнить месть. И смерть будет все ближе. * * * В лесу Дорон слышал и понимал звуки, незаметные обычному человеку. Дерево шумело, тронутое ветром, а Лист знал, здоровое ли оно или больное. Он мог услышать крота, роющего ходы под землей, рысь, скачущую по ветвям, зайца, пробирающегося меж кустами. Много таких звуков — обычных и таинственных, тихих и громких, отрывистых и протяжных — улавливали уши Листа. Вначале он вслушивался в них внимательно, каждому придавал какой-то смысл, отгадывал происхождение. Потом единичные звуки сложились в мелодию леса — спокойную и тихую, напеваемую деревьями, расцвеченную птичьими призывами, ритмичную, вызванную пробегающими животными. Наконец Дорон перестал замечать и этот звук, приглушил его, отторг так, что в ушах звучал только тихий шум. Однако если что-то необычное врывалось в мелодию леса, он слышал это в сотни раз громче и четче. Именно так достигал ушей Дорона шум ручья, гул падающего дерева. Эти звуки, нарушающие или изменяющие лесную песню, обычно не означали ничего опасного.На сей раз Дорон выделил меж других звуков хруст веток, ломаемых ногами человека.Человек бежал, и бежал давно. Он был утомлен. Шаги были неровными — он уже не мог удержать четкого ритма. А за ним еще далеко, но с каждой минутой все ближе бежали четверо мужчин, ведомых собаками. Они бежали параллельно пути Листа, но немного сбоку и в противоположную сторону. Убегающий мог быть разведчиком бана либо беглецом с территории Круга. И тот, и другой должны много знать о происходящем.Дорон быстро обдумал положение. Один против четверых. Ведь на помощь задыхающегося и ослабевшего человека рассчитывать нечего. Ну и к тому же еще собаки.Рисковать не стоило, но проверить следовало.Дорон свернул, перешел на трусцу, потом на бег. Он хотел пересечь дорогу беглецу, осмотреть из-за кустов и его, и преследователей.Неожиданно беглец споткнулся и упал. Вставал он медленно, ошеломленный, а может, не соображающий, что делать. Отдыхал. Он не мог не понимать, что от преследователей не уйти, поэтому хотел умереть как боец и предать Матери как можно больше врагов. Он отдыхал.Дорон резко свернул. Теперь он бежал почти наравне с четырьмя мужчинами. И хотя он не был таким уставшим, как они, все же догнал их с трудом. Они были выученные, тренированные преследователи, способные бежать за своими собаками десятки верст, возможно, не очень быстро, зато неутомимо. Так что сейчас, когда Дорон уже тяжело дышал, они могли не останавливаться хоть до ночи. К счастью, беглец тоже утомился и его безумный бег закончился.Дорон обежал стороной отдыхающего мужчину, не видя его, теперь же повернулся и медленно приблизился к указываемому деревьями месту. Развел ветки и увидел светловолосого парнишку в разорванной испачканной одежде, с лицом, покрытым красными полосами — следами ударов ветвей. Беглец опирался о дерево. В руке у него была карогга. Дорон разобрал вытатуированную на щеке юноши голову сокола, обрамленную волнистой линией. Значит, парнишка принадлежал приписанному к Кругу клану сокольников.Из-за деревьев выбежали четверо гвардейцев. Они относились к подразделению преследователей — их легко было отличить от касты воинов по длинным ногам и широкой груди. Правда, бились они не хуже солдат, хотя, возможно, и не отличались такой же стойкостью. Шершней вела пара собак-убийц — могучих, с короткой черной шерстью и прекрасным нюхом. Увидев жертву, преследователи резко остановились. Уже через минуту их дыхание успокоилось, глаза заблестели в предвкушении боя, губы сложились в гримасу то ли ненависти, то ли жестокости. Двое схватились за перевешенные через плечи топоры, двое наклонились к собакам, принялись нашептывать им приказы. «Хотят взять сокольника живым. Сейчас спустят собак. Животные кинутся на человека, повалят на землю, схватят зубами за горло так, что он и шелохнуться не сможет. А преследователи будут лишены удовольствия убить беглеца, и разочарование пробудит в них злобу». Все еще придерживая собак на поводках, они покрикивали на паренька, измываясь, словно страх жертвы мог хоть немного восполнить им утраченное удовольствие.Сокольник сжал губы, плечи у него дрожали.«О белая береза, отгоняющая болезни, — подумал Дорон, — сейчас ты ощутишь кровь на своей коре. Пот и страх человеческий уже текут по твоим волокнам, касаются листьев, замораживают корни. Прости ему, ибо нет мужчины, который на его месте не ощутил бы страха».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27