— Ну разве не замечательная мысль? — мечтательно произнес Абивард. — Ты говоришь, обоих Маниакисов отправили на какой-то далекий остров?
— Да. Это сделал Ликиний, а не Генесий.
— Это в любом случае хорошо. Там, на краю света, вдали от ока Генесия, они в безопасности. Они хорошие люди, и отец, и сын, и они очень много для нас сделали. Мне было бы жаль, если бы с ними случилась беда.
— Да? — заметил Шарбараз. — А я вознес бы Господу и Четырем Пророкам длинную и громкую благодарственную молитву, если бы услышал, что Генесий приказал выставить их головы на Веховом камне в Видессе. Судя по всему, они оказались бы там в хорошей компании; говорят, нынче на Веховом камне тесновато.
— Величайший! — сказал Абивард с упреком, насколько это возможно было, говоря с Царем Царей. Динак кивнула, соглашаясь с братом, а не с мужем.
Но Шарбараз не стал приносить извинения:
— Я говорю вполне серьезно. Ты, зятек, сказал, что Маниакисы — хорошие люди, и ты совершенно прав. Но дело не в этом, точнее, не это главное. А главное состоит в том, что отец и сын Маниакисы — люди способные. Чем больше таких людей перебьет Генесий, тем слабее будет Видессия, когда мы выступим против нее.
Абивард задумался над словами монарха, а потом с поклоном произнес:
— Это слова, достойные Царя Царей.
Шарбараз гордо выпятил грудь. Но Абивард имел в виду отнюдь не комплимент.
Царю Царей приходится делать все в интересах государства и смотреть на происходящее с точки зрения державы, а не с личной, человеческой. Само по себе это неплохо. Но когда начинаешь забывать человеческую точку зрения и готов желать смерти верным друзьям, становишься существом довольно устрашающим. Это, по мнению Абиварда, было намного хуже, чем понимать, что эти смерти послужили бы на благо государства, и в то же время искренне не хотеть их.
Он раскрыл рот, собираясь объяснить это Шарбаразу, но закрыл его, так ничего и не сказав. Он давно понял, что даже зять не может высказать Царю Царей все. Само положение Шарбараза, его одежды — все это уже приглушало любую критику. Нет, за подобную несдержанность Абивард не ответил бы головой; Шарбараз даже вежливо выслушал бы его — он понимал, что Абивард заслужил право на это, и к тому же не считал его потенциальным врагом… во всяком случае Абивард надеялся, что это так. Выслушал бы — но при этом ничего не услышал.
Шарбараз сказал:
— Твоему брату или тому, кого он назначит, придется какое-то время похозяйничать в Век-Руде, зятек. Ты нужен мне здесь. Ты станешь моей правой рукой и займешься подготовкой войск к вторжению в Видессию. Я рассчитываю, что мы выступим на следующий год. И это будет не простой набег. Я намерен удержать то, что завоюю.
— Да будет так, величайший, — сказал Абивард. — Думаю, мне следует написать Фраде, разрешить ему назначить себе заместителя и присоединиться к войску. Иначе, я опасаюсь, он сделает это самовольно. Две возможности он уже упустил, на третий раз он этого не потерпит. Иногда нужно знать, где уступить.
— Разумно, — сказал Шарбараз, хотя, насколько помнил Абивард, сам он уступил только раз — когда подручные Смердиса приставили кинжал к его горлу.
Абивард покачал головой. Нет, Царь Царей уступил еще раз — когда Ликиний потребовал земли в обмен на помощь. Перед лицом столь острой необходимости он мог отступить.
— Очень разумно, — сказала Динак, и Абивард вспомнил, что Царь Царей уступал и ей, причем неоднократно: начиная с того, что позволил ей сопровождать войско, и кончая разрешением показываться на публике здесь, во дворце. Нет, не просто разрешением — он соответствующим образом перестроил весь дворцовый церемониал. Абивард пересмотрел свое прежнее мнение — Шарбараз все-таки умел уступать.
Абивард обернулся к сестре:
— Каково оно, жить во дворце, в столице, а не дома, в крепости?
Она обдумала его вопрос, с той же тщательностью, как обычно Рошнани, и лишь затем ответила:
— Здесь есть много хорошего, чего я никогда не имела бы в крепости. — При этом она покосилась на спящую Джарирэ — Абиварду почему-то вспомнились Кишмара и Оннофора, и он подумал, что уж ребенком-то она вполне могла обзавестись и в крепости, прямо на женской половине, но промолчал, — а потом на Шарбараза. Царь Царей, встретив ее взгляд, улыбнулся. Похоже, эти двое были вполне довольны друг другом. Динак продолжила:
— Но иногда здесь намного тяжелее. Иногда я ощущаю себя совсем чужой, чего, конечно, никогда не было дома. Некоторые на женской половине открыто ненавидят меня за то, что я стала главной женой, будучи не самых благородных кровей.
— Я предупредил их, чтобы поостереглись, — резко сказал Шарбараз. — Когда от них будет хоть сотая часть той пользы, что принесла мне ты, тогда пусть и жалуются.
— Да это как раз меня не очень беспокоит, — сказала Динак. — Я бы на их месте вела себя также. Меня пугают те, кто прямо так и растекается передо мной, как мед по лепешке, а в глазах их я читаю желание, чтобы я наступила на гадюку. Такого лицемерия в крепости Век-Руд и не видывали.
— Неужели? — отозвался Абивард. — Ты была уже в Налгис-Краге, когда Ардини пыталась околдовать меня, но ты не могла не слышать об этом, возвратившись домой.
— Да, я слышала, — пролепетала Динак. — Только забыла. — Она засмеялась, то ли от неловкости, то ли от волнения. — Память всегда делает прошлое много привлекательнее, чем оно было.
— Иногда она делает все плохое не таким плохим, каким оно было, — сказал Шарбараз. — Это счастливый дар Господа.
— А иногда, когда предаешься мрачным мыслям… — Динак не стала продолжать, а тряхнула головой, сердясь на себя. — Я стараюсь забыть, честно стараюсь. Но иногда все всплывает непрошенно. Теперь это бывает реже, чем прежде.
— И славно, — сказал Шарбараз. — Если Господь явит свою доброту, нам с тобой еще долго жить в этом мире. И, главная моя женушка, я молюсь, чтобы к исходу дней твоих все злоключения совсем исчезли из твоей головки.
— Хорошо бы, — сказала Динак, а вслед за ней и Абивард.
Шарбараз повернулся к нему:
— Теперь ты отчасти знаешь, почему я вызвал тебя сюда. Как я уже сказал тебе, я хочу, чтобы ты остался в Машизе. За последние два года ты доказал на поле брани, что вполне способен быть одним из моих военачальников. Ты надеялся повести войско против Видессии. Теперь эта надежда сбудется.
Абивард поклонился:
— Величайший, ты не мог оказать мне большей чести.
Шарбараз рассмеялся:
— Это не честь, зятек. Просто ты мне очень нужен. А вот другая причина, по которой я вызвал тебя в Машиз, — это как раз оказать тебе честь. Сегодня вечером я даю большой пир, на который пригласил моих придворных и военачальников посмотреть, каков человек, чья сестра достойна Царя Царей.
Теперь от волнения засмеялся Абивард:
— Человек с северо-западным выговором и деревенскими манерами, принадлежащий не к Семи Домам, а к мелкой знати…
— Страдающий излишней скромностью, — перебил его Шарбараз. — Помни, что пир устраивается исключительно в твою честь, и я делаю это с радостью. На нем каждый, сколь бы благородна ни была его кровь, будет надеяться, что ты подставишь ему щеку для поцелуя, а выбор будет зависеть только от тебя.
— Величайший… даже голова пошла кругом, — сказал Абивард. — Выходит, вельможи со всего Макурана будут смотреть, что я делаю, что говорю… мне почти хочется вернуться назад в безвестность, лишь бы избежать всего этого.
— Если бы ты не сказал «почти», я бы на тебя рассердился, — ответил Шарбараз. — Я знаю, что сюда ты добрался быстро, знаю, что ты устал, и знаю, что тебе надо прилично одеться для представления двору: одежда — тоже своего рода броня. Поспи немного, если хочешь; когда проснешься или когда мы разбудим тебя, мы позаботимся о том, чтобы тебя как следует искупали, причесали и одели.
Шарбараз и Динак покинули приемную. Абивард растянулся на подушках прямо на полу и действительно заснул. Его разбудил евнух и отвел в заполненное паром помещение, где он погрузился в восхитительно теплую воду, потом намазался ароматическим маслом и растерся специальной щеточкой, как принято у видессийцев. Потом цирюльник завил ему волосы и бороду горячими щипцами и намазал воском кончики бороды и усов, так что они встали торчком в строгом соответствии со здешней модой. Абивард невольно залюбовался своим отражением в полированном бронзовом зеркальце, которое вручил ему цирюльник.
Кафтан, принесенный евнухом, был из шафранного шелка с серебряной нитью.
Абивард знал, что этот роскошный кафтан — из гардероба Царя Царей, и попытался отказаться, но евнух был вежлив и неумолим. К кафтану прилагались пилос, подобие фески, обтянутый тем же шафранным шелком, и пара сандалий с тяжелыми серебряными пряжками. Сандалии пришлись как раз впору, что произвело на Абиварда сильное впечатление — ведь нога у него была меньше, чем у Шарбараза.
Когда он был должным образом экипирован, евнух провел его в столовый зал.
Он надеялся, что после пира какой-нибудь слуга отведет его обратно, — он сомневался, что сумеет найти дорогу в огромном дворце без посторонней помощи. Когда Абивард вошел в столовый зал, низкий зычный голос объявил его имя. И тут же он обнаружил, что оказался в форменной осаде, — все придворные и военачальники Макурана потянулись к нему, желая представиться, поразить своей любезностью и определить, чего он стоит.
Если верить тому, что они говорили, каждое слово, сошедшее с его уст, было перлом мудрости. До нынешнего вечера ему казалось, что он понимает, что такое лесть. Такие чрезмерные и неискренние похвалы были обольстительны, словно лицезрение танцовщицы с темными миндалевидными глазами, которая покачивается перед тобой под страстную мелодию пандур и тамбуринов. Но как танцовщица согласится лечь с тобой в постель не столько ради тебя самого, сколько в надежде получить золотой браслет, так и льстивые слова царедворцев были заведомо продиктованы своекорыстием.
Наконец Абивард сказал:
— Господа, если бы я был так мудр, как вы мне внушаете, что для смертного, не принадлежащего к Четырем Пророкам, едва ли возможно, разве я бы не понял, что вы заинтересованы в зяте Шарбараза, Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, а не в Абиварде, сыне Годарса, который в иных обстоятельствах и вовсе не привлек бы вашего внимания?
За этими словами последовала внезапная задумчивая тишина. Стиснувшая его толпа несколько отступила. Он надеялся, что не нанес обиды макуранским вельможам. А если и нанес — ничего, он это переживет.
Как раз в это мгновение появился Шарбараз, ведя под руку Динак. Прибытие Царя Царей затмило все светила меньшей величины, включая и Абиварда. Евнухи потихоньку принялись разводить гостей по надлежащим местам. Абивард с удивлением заметил, что некоторые гости, уподобляясь Шарбаразу, привели на пир своих жен. Здесь, как и в других делах, царское благоволение значило очень много.
Абивард занял место по правую руку от Шарбараза. Слуги принесли вино, шербет из айвы с лимонным соком и другой, из ревеня, подслащенного медом. Для первого тоста все наполнили чаши вином. Шарбараз провозгласил:
— Выпьем же за Абиварда, которого рад почтить Царь Царей!
Абивард поднялся и провозгласил в ответ:
— Выпьем же за Царя Царей, за Макуран, которым он правит, и за отмщение убийцам Автократора Ликиния!
По залу пронесся шквал рукоплесканий. «Хосий», сидящий за тем же столом, рукоплескал долго и громко. Абивард решил, что он взволнован не столько благополучием Шарбараза и Макурана, сколько своим собственным.
Потом слуги внесли супницы, и Абивард перестал задумываться о чем-либо, кроме собственного аппетита. Суп был совсем простой — катык, разведенный водой, мелко нарезанный огурец, толченый лук, а на поверхности плавают изюминки. Из приправ Абивард почувствовал только соль. Такое блюдо могли бы подать в крестьянском доме. Но из подобных супов Абивард вкуснее не едал.
После супа настала очередь отварного риса с маслом и ломтиками баранины, приправленного гвоздикой, корицей, кардамоном и толчеными бутонами роз. К этому блюду подали катык и сырые яйца. Абивард положил в свою пиалу ложку катыка, разбил два сырых яйца и тоже размешал их с рисом.
Он не помнил, чтобы в Видессии им подавали сырые яйца, и как бы невзначай посмотрел на «Хосия». Тот, кому предстояло занять место убитого сына Ликиния, преспокойно размешивал яйца с рисом. Абивард поймал его взгляд и сказал:
— Вижу, тебе по вкусу макуранская пища.
— Да, высокочтимый, — ответил «Хосий». — Я много раз ее пробовал и нахожу очень вкусной. — Значит, скорее всего, он прежде был купцом и привык ездить из Видессии в Макуран и обратно.
После того как пирующие опустошили пиалы, слуги убрали их и поставили перед вельможами тарелки — из сверкающей бронзы для тех, кто сидел за дальними от Царя Царей столами, серебряные для тех, кто сидел поближе, и золотые на царский стол. Абивард ошалело смотрел на свою тарелку. Имея в распоряжении такое богатство, Смердис предпочел выжать последние деньги из своих подданных, чтобы заплатить дань хаморам! Воистину глупец.
Слуги разложили по тарелкам куски утки, тушенной в кисло-сладком соусе из лука, поджаренного в кунжутном масле, гранатового сиропа, лимонного сока, меда, перца и растертых в порошок фисташек. Утка была присыпана крупно нарубленными фисташками. Абивард отделил мясо от костей ножом и пальцами, потом окунул руки в чашу с водой, пахнущей розами, и обтер их о белоснежную льняную салфетку.
Пиршество протекало за беседой, вином и щербетами. Доев последний кусок жирной утки, Абивард пришел к убеждению, как и в день своего возвращения в крепость Век-Руд, что наелся на всю оставшуюся жизнь. Тогда он ошибся.
Возможно, ошибался и на этот раз.
Вскоре он точно выяснил, что ошибался. Из кухни принесли чаши, наполненные компотом, — шарики из дыни и нарезанные персики плавали в сиропе из меда, лимонного сока и розовой воды. А сверху, как особый деликатес, возвышалась горка снега, доставленного с вершин Дилбатских гор.
Абивард встал.
— Узрите же могущество Царя Царей, который летом приносит снег в Машиз! —воскликнул он.
И вновь вельможи отозвались восторженными кликами и рукоплесканиями — на сей раз и в адрес Абиварда, и в адрес Шарбараза. Шарбараз просиял. Абивард поспешил сесть, чтобы насладиться чудным угощением, — все могущество Царя Царей не в силах помешать снегу быстро растаять в такое-то время года.
Снег сверкал в свете ламп и факелов. Этот блеск напомнил Абиварду последнее пророчество Таншара: серебряный щит, сияющий над узким морем. Абивард вдруг без всяких сомнений понял, что это море — та самая полоска соленой воды, которая отделяет западные земли Видессии от города Видесса, великой столицы империи. Но кто заставит этот щит сиять и почему?
Абивард окунул ложку в компот. Он узнает это, когда Шарбараз двинется на Видессию.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50