Но в игре, которую он вел сейчас, все обстояло иначе.
Но он не мог просто отсиживаться в сторонке, взвалив на Шарбараза все бремя ведения войны против Смердиса. Это было бы недостойно царского зятя — ибо Шарбараз сдержал свое слово и женился на Динак, как только ступил на землю Век-Руда. К тому же Абивард знал большинство приграничных дихганов намного лучше, нежели его монарх.
— Старая история, — пожаловался как-то вечером Шарбараз, жуя кашу с кедровыми орешками и бараниной в кефирном соусе с мятой. — Я знаю наделы и знаю о тех, кто владел ими до того, как наше войско отправилось на Пардрайю; но кто из этих людей сегодня жив? Один-два, не более. А места большинства ныне заняли их сыновья, внуки, племянники, то есть люди, нрав и привычки которых я не изучал. Тогда как ты…
— Воистину, с одними из них я охотился, с другими играл в мяч на праздниках и тому подобное, но не могу утверждать, будто хорошо их знаю. По большей части я имел с ними дело уже после своего возвращения с Пардрайи.
— Сейчас эти-то дела и есть самые важные, — сказал Шарбараз. — Если мы не сможем поставить северо-запад под мое знамя, то лучше бы ты оставил меня замурованным в Налгис-Краге — ведь тогда окажется, что Смердис, будь он проклят по всей Бездне, выйдет из нашей схватки заведомым победителем.
Абивард поднялся с кухонной скамьи и принялся расхаживать взад-вперед.
— Если мы составим списки противостоящих сил на пергаменте, наш окажется намного короче, чем список сторонников Смердиса, даже если все дихганы северо-запада перейдут на твою сторону, — сказал он. — Как нам преодолеть его преимущество?
— Если все силы, верные Смердису сегодня, останутся ему верны, то мы обречены, — ответил Шарбараз.
— Но я в это не верю. Я считаю, что большинство из них ныне с ним потому, что думают, будто я отказался от трона добровольно. Узнав, что это не так, они стекутся под мое знамя.
«Хорошо бы, — подумал Абивард. — Иначе мы увидим, какую страшную смерть придумает для нас Смердис». Однако это соображение было таково, что вряд ли следовало делиться им с человеком, которого он считал своим монархом.
Шарбараз поднял на него взгляд. В его платье ничто не выдавало Царя Царей — на нем был один из шерстяных кафтанов Абиварда, вполне приличное одеяние, но отнюдь не царское. В бороде его, прямо под уголком рта, застряла капля кефира.
Но когда он заговорил, уверенность в его голосе звенела, как трубный глас:
— Когда ты спасал меня из крепости Птардака, ты не задумывался и не просчитывал, какую цену придется платить за это потом, ты просто сделал то, что считал правильным. Так мы будем поступать и впредь, и Господь несомненно улыбнется нам.
— Да будет так, величайший, — ответил Абивард.
— Так и будет! — с яростью произнес Шарбараз, ударив кулаком по каменному столу, за которым сидел. Как и прежде, его слова зажгли огонь в груди Абиварда, породили желание немедленно вскочить в седло и помчаться штурмовать Машиз, сметая все на своем пути исключительно силой воли.
Но как бы ни хотелось ему этого, та часть его рассудка, которую он унаследовал от Годарса, предупреждала его, что так просто цели не достичь. Вон Пероз пошел штурмом, на хаморов — и к чему это привело?
Тут вошел Фрада. Один из поваров вручил ему ту же баранину с кашей, завернутую в лепешку, что ели Абивард и Шарбараз.
— Величайший, — пролепетал он, усаживаясь рядом с Шарбаразом. Его интонация передавала нечто среднее между восхищением и поклонением; он в жизни не рассчитывал сидеть за одним столом с Царем Царей. Однако, когда он покосился на Абиварда, его лицо вспыхнуло от возмущения. Абивард не посвятил его в планы спасения Шарбараза. Абивард не сказал о них никому, кроме тех, чье участие было жизненно необходимо. А ведь прекрасно понимал, что Фрада тоже хотел бы поучаствовать.
Это не ускользнуло и от внимания Шарбараза. Он сказал Фраде:
— Тайны следует хранить. У тебя еще будет прекрасная возможность показать мне свою смелость.
Фрада раздулся, как павлин. Если бы у него был хвост, он наверняка распушил бы его самым живописным образом. Но поскольку хвоста не имелось, пришлось ограничиться гордо выпяченной грудью и откинутой назад головой. По мнению Абиварда, брат выглядел в этот момент чрезвычайно глупо.
Но возможно, Фрада не так уж глуп. Он теперь ничуть не ниже Абиварда, зятя законного Царя Царей. Когда Шарбараз вернется в свою столицу, оба сына Годарса — и их младшие сводные братья — станут в Макуране великими людьми. Это в полной мере дошло до Абиварда лишь сейчас.
Однако пока Фрада остается лишь его младшим братишкой.
— Иди-ка ты отсюда, — сказал он, — а то, неровен час, в печку свалишься совсем не смотришь под ноги.
Фрада ответил жестом, явно не выражающим благословения, но все же удалился, шумно чавкая. Шарбараз усмехнулся:
— Вы ладите между собой. — В голосе его сквозила легкая зависть. — Я вырос, не доверяя никому из братьев, и они отвечали мне взаимностью.
— Насколько я слышал, так бывает во многих наделах, — сказал Абивард. Представляю себе, насколько же хуже с этим в Машизе, где тому, кому удастся стать наследником, достанется все царство.
— Вот именно, — согласился Шарбараз. — Когда пришли первые вести о гибели отца, я ждал, что кто-то из моих братьев попытается выбить из-под меня престол, — он засмеялся, и смех его был полон иронии в собственный адрес. — На старого хрыча, своего родственничка, управляющего монетным двором, я не обратил никакого внимания, за что и поплатился. И посейчас бы расплачивался, если бы не твоя сестра и ты.
Абивард склонил голову. В песнях говорится, что царская благодарность что снег в низинах в теплый весенний день, но Шарбараз не казался ему типичным представителем своей породы. Если повезет, законный Царь Царей останется настоящим мужчиной, даже заполучив престол.
— Как же вам с братьями удается удерживаться от ссор? — спросил Шарбараз.
— Да мы ссоримся, как щенята из одного помета, — ответил Абивард. — Но отец никогда не допускал, чтобы эти ссоры перерастали во вражду, кинжал в спину. Он говорил: «Надел больше любого из вас и достаточно велик для всех», иногда добавляя хорошего тычка, чтобы мы лучше усвоили урок.
— Мой отец говорил примерно то же самое. — Шарбараз покачал головой. — Только не сумел нас в этом убедить. А жаль.
— Что, по-твоему, предпримет Смердис, узнав о твоем бегстве? — Абивард решил, что пора сменить тему разговора. — Что бы предпринял ты, будь ты правитель в Машизе, а он — мятежник в провинции?
— Если бы я был на троне, немедленно атаковал бы мятежника всеми силами, которые у меня имеются, чтобы не дать ему одержать ни одной победы над силами, оказавшимися слишком слабыми, чтобы искоренить его раз и навсегда. Любая победа только придаст ему храбрости, а в войсках мятежника я меньше всего желал бы видеть храбрость.
— Наши мысли текут в одном направлении, — кивнул Абивард. — Мой следующий вопрос: Смердис мыслит так же, как мы?
Шарбараз замер, не донеся кусок до рта:
— Ей-Богу, Абивард, у меня больше оснований благословить тот день, когда я встретил тебя, чем то, что в этот день я обрел свободу и невесту в лице твоей сестры. Знаешь, мне такая мысль никогда не приходила в голову. Я предполагал, что Смердис выступит из Машиза со всем своим войском в тот самый день, как узнает о моем побеге; ведь я-то на его месте поступил бы именно так. Но все может быть совсем иначе.
— Ты должен был встречать его при дворе твоего отца. — Абивард возблагодарил собственного отца — тот вбил в него, что обычно на любую ситуацию существует несколько точек зрения. — Что подсказывают твои чувства насчет его действий? Я же, так сказать, узнал его, когда его люди отобрали у меня деньги, чтобы заплатить хаморам. Так что он не производит на меня впечатления великого героя.
— Я-то его явно таковым не считал, — сказал Шарбараз, — но, с другой стороны, я вообще о нем не думал, пока он не похитил мой трон. Просто серый человечек с серой бородой, не стоящий внимания даже тогда, когда говорит, а говорил он редко. Кто бы мог подумать, что под этой неприметной личиной таится такое честолюбие?
— Может быть, он и сам об этом не догадывался, Пока не выдался случай выпустить честолюбие на волю, — сказал Абивард.
— Может быть. — Верный утонченным манерам царского двора, Шарбараз обтер рот кусочком ткани — скорее полотенцем, нежели настоящей салфеткой, но ничего лучшего по этой части надел Век-Руд предложить не мог. Когда Абивард вытирал рот, для этой цели служил рукав. Отложив полотенце, Шарбараз продолжил:
— Одно можно сказать определенно: скоро он узнает, что я на свободе, тогда поглядим, что он за человек.
* * *
Гонец из Налгис-Крага настороженно ждал, когда Абивард приблизится к нему.
— Повелитель, — проговорил он поспешнее, чем требовалось. — Умоляю тебя, помни, что я всего лишь посланец, передающий слова и намерения Птардака, моего дихгана. Это не мои слова и не мои намерения, и я прошу не возлагать на меня вину за них.
— Как тебе будет угодно, — ответил Абивард. Гонец с облегчением выдохнул, оставив в морозном воздухе облачко пара, а потом подозрительно взглянул на Абиварда. Тот старательно хранил на лице невинное выражение.
— Клянусь Господом, ничто не грозит тебе из-за сообщения, которое ты привез. — Абивард изогнул руку в жесте благословения.
— Ты великодушен, повелитель. Птардак приказал мне прежде всего передать вот это. — Гонец распечатал футляр для посланий. Вместо письма на его открытую ладонь выпали три черных камешка. — Это те самые камешки, которые он бросил на землю при свидетелях и объявил себя разведенным со своей бывшей женой госпожой Динак, твоей сестрой.
Абивард расхохотался. Настороженность посланца Птардака в одно мгновение сменилась изумлением. Он ожидал любой реакции — гнева, возможно, смятения, только не этого.
— Можешь возвратить камешки своему повелителю с наилучшими пожеланиями от меня. Скажи ему, что он опоздал и развод уже объявлен, — проговорил Абивард.
— Повелитель, я не понимаю, — осторожно начал гонец. — По закону и обычаю ты не имеешь власти расторгнуть брак твоей сестры с моим господином Птардаком.
— Правильно, — согласился Абивард. — Но Царь Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, такую власть имеет.
— Смердис, Царь Царей, не… — начал гонец. Абивард прервал его:
— Да, но Шарбараз, Царь Царей и истинный повелитель Макурана, поступил именно так.
— Шарбараз — Царь Царей? — Посланец Птардака вылупил глаза, словно осетр, отловленный в реке Век-Руд. — Но каждый знает, что Шарбараз отрекся от престола.
— Очевидно, не каждый знает, что отречение было вырвано у него силой, под клинком кинжала, и что он был заточен в крепости Налгис-Краг, — сказал Абивард.
Глаза всадника и вовсе выкатились из орбит. Абивард с наслаждением продолжил:
— И не каждый знает, что моя сестра и я вызволили его из Налгис-Крага, а в его темницу поместили твоего драгоценного повелителя. Кстати, сколько времени понадобилось Птардаку, чтобы вернуть себе свой истинный облик?
Около минуты гонец блеял и запинался, пока наконец не выдавил из себя:
— Повелитель, я ничего об этом не знаю. Я всего лишь маленький человек, а таким опасно лезть в дела тех, кто сильнее его. У меня при себе еще и письмо к тебе от моего повелителя Птардака. — Он вручил Абиварду второй кожаный футляр.
Абивард открыл его со словами:
— Может, ты и маленький человек, но ты ведь знаешь, был ли твой повелитель некоторое время похож на самого себя или на кого-то другого, а?
— Я не уполномочен говорить об этом с тобой, — ответил гонец.
— Нет так нет. — Абивард извлек пергаментный свиток и развернул его.
Послание отличалось лаконичностью: «Война до ножа». Абивард показал письмо гонцу:
— Можешь передать от меня Птардаку, что у ножа два конца. Если он предпочтет поддержать узурпатора, а не истинного Царя Царей, то окажется не с того конца ножа.
— Я в точности передам твои слова, — ответил всадник.
— Будь добр. И еще — подумай о них на обратном пути в Налгис-Краг. Когда же приедешь, расскажи своим друзьям, что произошло — и почему. Некоторые из них, бьюсь об заклад, знают, что стряслось с Птардаком, когда мы освобождали Шарбараза. Но перед отъездом поешь хлеба, выпей вина, погрейся у огня. Что бы там ни говорил Птардак, с тобой мы не враги.
Но гонец покачал головой:
— Нет, повелитель, это было бы нехорошо. Я верен моему дихгану, верен до конца, и я не буду гостем человека, с которым, видимо, очень скоро мне придется сражаться. Однако благодарю тебя за великодушное приглашение. — Он чуть причмокнул губами, словно пережевывая то, что сказал ему Абивард. Лицо его было задумчиво.
— Жаль, что твой дихган не выказал такую же верность своему истинному повелителю, какую ты выказываешь ему самому. Ступай с миром, если считаешь, что иначе нельзя. Может быть, когда ты услышишь все, ты передумаешь. Возможно, и некоторые твои друзья начнут думать иначе.
Гонец Птардака не ответил. Но, развернув коня, направляясь в обратный путь к Налгис-Крагу, он отсалютовал Абиварду. Тот ответил тем же. У него появилась надежда, что Птардак не помог, а повредил себе этими тремя камушками и сопровождавшим их письмом с вызовом. Пусть его люди узнают, как он предал сына Пероза, и крепость Налгис-Краг, хоть и совершенно неприступная для нападения извне, очень даже может зашататься под своим хозяином.
* * *
В прокопченной кузнице было темно. Она освещалась главным образом пляшущим красно-золотым пламенем печи. В ней пахло дымом, раскаленным железом и потом.
Кузнец Ганзак был самым мощным борцом надела Век-Руд; грудь и плечи у него были как у быка, а руки, натренированные постоянной работой с тяжелым молотом, потолще, чем у иного человека ноги.
— Повелитель, величайший, ваш приход — честь для моего очага, — сказал он, когда Абивард и Шарбараз как-то ветреным утром зашли к нему.
— Твой очаг столь же приятен нам, как и твое общество, — с улыбкой ответил Абивард; показывая, что шутит. Однако, как и во многих шутках, здесь была доля правды. На дворе крепости лежал снег, но Ганзак работал голым по пояс; от жара, как и от физических усилий, кожа его была мокрой и отсвечивала в огне печи, словно намазанная маслом.
— Как мои доспехи? — спросил Шарбараз. Законный Царь Царей был не из тех, кто тратит время попусту, когда дело касается его жизненно важных интересов. — Чем скорее я получу их, тем скорее вновь почувствую себя полноценным мужчиной и воином; а я намерен отправиться на поле брани как можно скорее.
— Величайший, как я уже говорил тебе, я делаю все, что могу, но доспехи, особенно кольчужные, — дело долгое, — сказал Ганзак. — Пластины много проще: обыкновенные длинные тонкие полосы, которые достаточно выковать и пробить на концах дырочки для крепления. Но кольчуга…
Абивард уже не раз вел подобные разговоры с кузнецом. Но Шарбараз, будучи отпрыском царской фамилии, не имел достаточного представления о том, как делаются доспехи; возможно, изучение наделов и их владельцев помешало ему уделить больше внимания этим явно менее значительным материям. Он сказал:
— А в чем трудность? Делаешь кольца, скрепляешь их в кольчугу, прикрепляешь ее к кожаной прокладке — вот тебе и доспехи.
Ганзак выдохнул через нос. Если бы такое сказал ему кто-то не столь высокопоставленный, он дал бы чрезвычайно язвительный ответ, скорее всего, сопроводив его действием: кинулся бы на несчастного с молотом и заставил бежать из кузницы без оглядки. Однако на сей раз он проявил сдержанность, достойную, по мнению Абиварда, всяческой похвалы:
— Величайший, это не так просто. Из чего делаются кольца?
— Из проволоки, разумеется, — сказал Шарбараз. — Из железной проволоки. Ты об этом спрашивал?
— Правильно, из железной проволоки, — согласился Ганзак. — Из самого лучшего железа, которое я способен выплавить. Только вот проволока — не фисташки и на деревьях не растет. Видит Господь, мне бы этого очень хотелось, но раз уж не растет, приходится делать ее самому. Это значит, что я должен вырезать из железной пластины тоненькие полоски, чем я и занимался, когда пожаловал ты и мой повелитель дихган. — Он указал на несколько таких полосок, лежащих рядком. — Вот они. Видишь, это еще не проволока, это просто железные полоски. Чтобы сделать из них проволоку, нужно выковать их тонкими и круглыми в поперечнике.
— Наверное, я поспешил со своими словами, — сказал Шарбараз.
Но Ганзак уже набрал полный ход, и какое-то извинение не могло его остановить.
— Потом, когда проволока готова, нужно сделать из нее кольца. Полагается, чтобы все они были одного размера, правильно? Поэтому я делаю вот что: обматываю проволоку вокруг этого вот штыря… — он показал Шарбаразу деревянный цилиндр, — а потом обрезаю каждую по очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Но он не мог просто отсиживаться в сторонке, взвалив на Шарбараза все бремя ведения войны против Смердиса. Это было бы недостойно царского зятя — ибо Шарбараз сдержал свое слово и женился на Динак, как только ступил на землю Век-Руда. К тому же Абивард знал большинство приграничных дихганов намного лучше, нежели его монарх.
— Старая история, — пожаловался как-то вечером Шарбараз, жуя кашу с кедровыми орешками и бараниной в кефирном соусе с мятой. — Я знаю наделы и знаю о тех, кто владел ими до того, как наше войско отправилось на Пардрайю; но кто из этих людей сегодня жив? Один-два, не более. А места большинства ныне заняли их сыновья, внуки, племянники, то есть люди, нрав и привычки которых я не изучал. Тогда как ты…
— Воистину, с одними из них я охотился, с другими играл в мяч на праздниках и тому подобное, но не могу утверждать, будто хорошо их знаю. По большей части я имел с ними дело уже после своего возвращения с Пардрайи.
— Сейчас эти-то дела и есть самые важные, — сказал Шарбараз. — Если мы не сможем поставить северо-запад под мое знамя, то лучше бы ты оставил меня замурованным в Налгис-Краге — ведь тогда окажется, что Смердис, будь он проклят по всей Бездне, выйдет из нашей схватки заведомым победителем.
Абивард поднялся с кухонной скамьи и принялся расхаживать взад-вперед.
— Если мы составим списки противостоящих сил на пергаменте, наш окажется намного короче, чем список сторонников Смердиса, даже если все дихганы северо-запада перейдут на твою сторону, — сказал он. — Как нам преодолеть его преимущество?
— Если все силы, верные Смердису сегодня, останутся ему верны, то мы обречены, — ответил Шарбараз.
— Но я в это не верю. Я считаю, что большинство из них ныне с ним потому, что думают, будто я отказался от трона добровольно. Узнав, что это не так, они стекутся под мое знамя.
«Хорошо бы, — подумал Абивард. — Иначе мы увидим, какую страшную смерть придумает для нас Смердис». Однако это соображение было таково, что вряд ли следовало делиться им с человеком, которого он считал своим монархом.
Шарбараз поднял на него взгляд. В его платье ничто не выдавало Царя Царей — на нем был один из шерстяных кафтанов Абиварда, вполне приличное одеяние, но отнюдь не царское. В бороде его, прямо под уголком рта, застряла капля кефира.
Но когда он заговорил, уверенность в его голосе звенела, как трубный глас:
— Когда ты спасал меня из крепости Птардака, ты не задумывался и не просчитывал, какую цену придется платить за это потом, ты просто сделал то, что считал правильным. Так мы будем поступать и впредь, и Господь несомненно улыбнется нам.
— Да будет так, величайший, — ответил Абивард.
— Так и будет! — с яростью произнес Шарбараз, ударив кулаком по каменному столу, за которым сидел. Как и прежде, его слова зажгли огонь в груди Абиварда, породили желание немедленно вскочить в седло и помчаться штурмовать Машиз, сметая все на своем пути исключительно силой воли.
Но как бы ни хотелось ему этого, та часть его рассудка, которую он унаследовал от Годарса, предупреждала его, что так просто цели не достичь. Вон Пероз пошел штурмом, на хаморов — и к чему это привело?
Тут вошел Фрада. Один из поваров вручил ему ту же баранину с кашей, завернутую в лепешку, что ели Абивард и Шарбараз.
— Величайший, — пролепетал он, усаживаясь рядом с Шарбаразом. Его интонация передавала нечто среднее между восхищением и поклонением; он в жизни не рассчитывал сидеть за одним столом с Царем Царей. Однако, когда он покосился на Абиварда, его лицо вспыхнуло от возмущения. Абивард не посвятил его в планы спасения Шарбараза. Абивард не сказал о них никому, кроме тех, чье участие было жизненно необходимо. А ведь прекрасно понимал, что Фрада тоже хотел бы поучаствовать.
Это не ускользнуло и от внимания Шарбараза. Он сказал Фраде:
— Тайны следует хранить. У тебя еще будет прекрасная возможность показать мне свою смелость.
Фрада раздулся, как павлин. Если бы у него был хвост, он наверняка распушил бы его самым живописным образом. Но поскольку хвоста не имелось, пришлось ограничиться гордо выпяченной грудью и откинутой назад головой. По мнению Абиварда, брат выглядел в этот момент чрезвычайно глупо.
Но возможно, Фрада не так уж глуп. Он теперь ничуть не ниже Абиварда, зятя законного Царя Царей. Когда Шарбараз вернется в свою столицу, оба сына Годарса — и их младшие сводные братья — станут в Макуране великими людьми. Это в полной мере дошло до Абиварда лишь сейчас.
Однако пока Фрада остается лишь его младшим братишкой.
— Иди-ка ты отсюда, — сказал он, — а то, неровен час, в печку свалишься совсем не смотришь под ноги.
Фрада ответил жестом, явно не выражающим благословения, но все же удалился, шумно чавкая. Шарбараз усмехнулся:
— Вы ладите между собой. — В голосе его сквозила легкая зависть. — Я вырос, не доверяя никому из братьев, и они отвечали мне взаимностью.
— Насколько я слышал, так бывает во многих наделах, — сказал Абивард. Представляю себе, насколько же хуже с этим в Машизе, где тому, кому удастся стать наследником, достанется все царство.
— Вот именно, — согласился Шарбараз. — Когда пришли первые вести о гибели отца, я ждал, что кто-то из моих братьев попытается выбить из-под меня престол, — он засмеялся, и смех его был полон иронии в собственный адрес. — На старого хрыча, своего родственничка, управляющего монетным двором, я не обратил никакого внимания, за что и поплатился. И посейчас бы расплачивался, если бы не твоя сестра и ты.
Абивард склонил голову. В песнях говорится, что царская благодарность что снег в низинах в теплый весенний день, но Шарбараз не казался ему типичным представителем своей породы. Если повезет, законный Царь Царей останется настоящим мужчиной, даже заполучив престол.
— Как же вам с братьями удается удерживаться от ссор? — спросил Шарбараз.
— Да мы ссоримся, как щенята из одного помета, — ответил Абивард. — Но отец никогда не допускал, чтобы эти ссоры перерастали во вражду, кинжал в спину. Он говорил: «Надел больше любого из вас и достаточно велик для всех», иногда добавляя хорошего тычка, чтобы мы лучше усвоили урок.
— Мой отец говорил примерно то же самое. — Шарбараз покачал головой. — Только не сумел нас в этом убедить. А жаль.
— Что, по-твоему, предпримет Смердис, узнав о твоем бегстве? — Абивард решил, что пора сменить тему разговора. — Что бы предпринял ты, будь ты правитель в Машизе, а он — мятежник в провинции?
— Если бы я был на троне, немедленно атаковал бы мятежника всеми силами, которые у меня имеются, чтобы не дать ему одержать ни одной победы над силами, оказавшимися слишком слабыми, чтобы искоренить его раз и навсегда. Любая победа только придаст ему храбрости, а в войсках мятежника я меньше всего желал бы видеть храбрость.
— Наши мысли текут в одном направлении, — кивнул Абивард. — Мой следующий вопрос: Смердис мыслит так же, как мы?
Шарбараз замер, не донеся кусок до рта:
— Ей-Богу, Абивард, у меня больше оснований благословить тот день, когда я встретил тебя, чем то, что в этот день я обрел свободу и невесту в лице твоей сестры. Знаешь, мне такая мысль никогда не приходила в голову. Я предполагал, что Смердис выступит из Машиза со всем своим войском в тот самый день, как узнает о моем побеге; ведь я-то на его месте поступил бы именно так. Но все может быть совсем иначе.
— Ты должен был встречать его при дворе твоего отца. — Абивард возблагодарил собственного отца — тот вбил в него, что обычно на любую ситуацию существует несколько точек зрения. — Что подсказывают твои чувства насчет его действий? Я же, так сказать, узнал его, когда его люди отобрали у меня деньги, чтобы заплатить хаморам. Так что он не производит на меня впечатления великого героя.
— Я-то его явно таковым не считал, — сказал Шарбараз, — но, с другой стороны, я вообще о нем не думал, пока он не похитил мой трон. Просто серый человечек с серой бородой, не стоящий внимания даже тогда, когда говорит, а говорил он редко. Кто бы мог подумать, что под этой неприметной личиной таится такое честолюбие?
— Может быть, он и сам об этом не догадывался, Пока не выдался случай выпустить честолюбие на волю, — сказал Абивард.
— Может быть. — Верный утонченным манерам царского двора, Шарбараз обтер рот кусочком ткани — скорее полотенцем, нежели настоящей салфеткой, но ничего лучшего по этой части надел Век-Руд предложить не мог. Когда Абивард вытирал рот, для этой цели служил рукав. Отложив полотенце, Шарбараз продолжил:
— Одно можно сказать определенно: скоро он узнает, что я на свободе, тогда поглядим, что он за человек.
* * *
Гонец из Налгис-Крага настороженно ждал, когда Абивард приблизится к нему.
— Повелитель, — проговорил он поспешнее, чем требовалось. — Умоляю тебя, помни, что я всего лишь посланец, передающий слова и намерения Птардака, моего дихгана. Это не мои слова и не мои намерения, и я прошу не возлагать на меня вину за них.
— Как тебе будет угодно, — ответил Абивард. Гонец с облегчением выдохнул, оставив в морозном воздухе облачко пара, а потом подозрительно взглянул на Абиварда. Тот старательно хранил на лице невинное выражение.
— Клянусь Господом, ничто не грозит тебе из-за сообщения, которое ты привез. — Абивард изогнул руку в жесте благословения.
— Ты великодушен, повелитель. Птардак приказал мне прежде всего передать вот это. — Гонец распечатал футляр для посланий. Вместо письма на его открытую ладонь выпали три черных камешка. — Это те самые камешки, которые он бросил на землю при свидетелях и объявил себя разведенным со своей бывшей женой госпожой Динак, твоей сестрой.
Абивард расхохотался. Настороженность посланца Птардака в одно мгновение сменилась изумлением. Он ожидал любой реакции — гнева, возможно, смятения, только не этого.
— Можешь возвратить камешки своему повелителю с наилучшими пожеланиями от меня. Скажи ему, что он опоздал и развод уже объявлен, — проговорил Абивард.
— Повелитель, я не понимаю, — осторожно начал гонец. — По закону и обычаю ты не имеешь власти расторгнуть брак твоей сестры с моим господином Птардаком.
— Правильно, — согласился Абивард. — Но Царь Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство, такую власть имеет.
— Смердис, Царь Царей, не… — начал гонец. Абивард прервал его:
— Да, но Шарбараз, Царь Царей и истинный повелитель Макурана, поступил именно так.
— Шарбараз — Царь Царей? — Посланец Птардака вылупил глаза, словно осетр, отловленный в реке Век-Руд. — Но каждый знает, что Шарбараз отрекся от престола.
— Очевидно, не каждый знает, что отречение было вырвано у него силой, под клинком кинжала, и что он был заточен в крепости Налгис-Краг, — сказал Абивард.
Глаза всадника и вовсе выкатились из орбит. Абивард с наслаждением продолжил:
— И не каждый знает, что моя сестра и я вызволили его из Налгис-Крага, а в его темницу поместили твоего драгоценного повелителя. Кстати, сколько времени понадобилось Птардаку, чтобы вернуть себе свой истинный облик?
Около минуты гонец блеял и запинался, пока наконец не выдавил из себя:
— Повелитель, я ничего об этом не знаю. Я всего лишь маленький человек, а таким опасно лезть в дела тех, кто сильнее его. У меня при себе еще и письмо к тебе от моего повелителя Птардака. — Он вручил Абиварду второй кожаный футляр.
Абивард открыл его со словами:
— Может, ты и маленький человек, но ты ведь знаешь, был ли твой повелитель некоторое время похож на самого себя или на кого-то другого, а?
— Я не уполномочен говорить об этом с тобой, — ответил гонец.
— Нет так нет. — Абивард извлек пергаментный свиток и развернул его.
Послание отличалось лаконичностью: «Война до ножа». Абивард показал письмо гонцу:
— Можешь передать от меня Птардаку, что у ножа два конца. Если он предпочтет поддержать узурпатора, а не истинного Царя Царей, то окажется не с того конца ножа.
— Я в точности передам твои слова, — ответил всадник.
— Будь добр. И еще — подумай о них на обратном пути в Налгис-Краг. Когда же приедешь, расскажи своим друзьям, что произошло — и почему. Некоторые из них, бьюсь об заклад, знают, что стряслось с Птардаком, когда мы освобождали Шарбараза. Но перед отъездом поешь хлеба, выпей вина, погрейся у огня. Что бы там ни говорил Птардак, с тобой мы не враги.
Но гонец покачал головой:
— Нет, повелитель, это было бы нехорошо. Я верен моему дихгану, верен до конца, и я не буду гостем человека, с которым, видимо, очень скоро мне придется сражаться. Однако благодарю тебя за великодушное приглашение. — Он чуть причмокнул губами, словно пережевывая то, что сказал ему Абивард. Лицо его было задумчиво.
— Жаль, что твой дихган не выказал такую же верность своему истинному повелителю, какую ты выказываешь ему самому. Ступай с миром, если считаешь, что иначе нельзя. Может быть, когда ты услышишь все, ты передумаешь. Возможно, и некоторые твои друзья начнут думать иначе.
Гонец Птардака не ответил. Но, развернув коня, направляясь в обратный путь к Налгис-Крагу, он отсалютовал Абиварду. Тот ответил тем же. У него появилась надежда, что Птардак не помог, а повредил себе этими тремя камушками и сопровождавшим их письмом с вызовом. Пусть его люди узнают, как он предал сына Пероза, и крепость Налгис-Краг, хоть и совершенно неприступная для нападения извне, очень даже может зашататься под своим хозяином.
* * *
В прокопченной кузнице было темно. Она освещалась главным образом пляшущим красно-золотым пламенем печи. В ней пахло дымом, раскаленным железом и потом.
Кузнец Ганзак был самым мощным борцом надела Век-Руд; грудь и плечи у него были как у быка, а руки, натренированные постоянной работой с тяжелым молотом, потолще, чем у иного человека ноги.
— Повелитель, величайший, ваш приход — честь для моего очага, — сказал он, когда Абивард и Шарбараз как-то ветреным утром зашли к нему.
— Твой очаг столь же приятен нам, как и твое общество, — с улыбкой ответил Абивард; показывая, что шутит. Однако, как и во многих шутках, здесь была доля правды. На дворе крепости лежал снег, но Ганзак работал голым по пояс; от жара, как и от физических усилий, кожа его была мокрой и отсвечивала в огне печи, словно намазанная маслом.
— Как мои доспехи? — спросил Шарбараз. Законный Царь Царей был не из тех, кто тратит время попусту, когда дело касается его жизненно важных интересов. — Чем скорее я получу их, тем скорее вновь почувствую себя полноценным мужчиной и воином; а я намерен отправиться на поле брани как можно скорее.
— Величайший, как я уже говорил тебе, я делаю все, что могу, но доспехи, особенно кольчужные, — дело долгое, — сказал Ганзак. — Пластины много проще: обыкновенные длинные тонкие полосы, которые достаточно выковать и пробить на концах дырочки для крепления. Но кольчуга…
Абивард уже не раз вел подобные разговоры с кузнецом. Но Шарбараз, будучи отпрыском царской фамилии, не имел достаточного представления о том, как делаются доспехи; возможно, изучение наделов и их владельцев помешало ему уделить больше внимания этим явно менее значительным материям. Он сказал:
— А в чем трудность? Делаешь кольца, скрепляешь их в кольчугу, прикрепляешь ее к кожаной прокладке — вот тебе и доспехи.
Ганзак выдохнул через нос. Если бы такое сказал ему кто-то не столь высокопоставленный, он дал бы чрезвычайно язвительный ответ, скорее всего, сопроводив его действием: кинулся бы на несчастного с молотом и заставил бежать из кузницы без оглядки. Однако на сей раз он проявил сдержанность, достойную, по мнению Абиварда, всяческой похвалы:
— Величайший, это не так просто. Из чего делаются кольца?
— Из проволоки, разумеется, — сказал Шарбараз. — Из железной проволоки. Ты об этом спрашивал?
— Правильно, из железной проволоки, — согласился Ганзак. — Из самого лучшего железа, которое я способен выплавить. Только вот проволока — не фисташки и на деревьях не растет. Видит Господь, мне бы этого очень хотелось, но раз уж не растет, приходится делать ее самому. Это значит, что я должен вырезать из железной пластины тоненькие полоски, чем я и занимался, когда пожаловал ты и мой повелитель дихган. — Он указал на несколько таких полосок, лежащих рядком. — Вот они. Видишь, это еще не проволока, это просто железные полоски. Чтобы сделать из них проволоку, нужно выковать их тонкими и круглыми в поперечнике.
— Наверное, я поспешил со своими словами, — сказал Шарбараз.
Но Ганзак уже набрал полный ход, и какое-то извинение не могло его остановить.
— Потом, когда проволока готова, нужно сделать из нее кольца. Полагается, чтобы все они были одного размера, правильно? Поэтому я делаю вот что: обматываю проволоку вокруг этого вот штыря… — он показал Шарбаразу деревянный цилиндр, — а потом обрезаю каждую по очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50