Полковник рассеянно гулял по окрестностям города Хогрэма, пока не забрел на одну из многочисленных торговых площадок. Если бы он закрыл глаза и просто вслушался бы в многоголосый шум вокруг, то без труда смог бы представить себя стоящим посреди смоленского колхозного рынка, где приезжие селянки и городские домохозяйки вовсю торгуются из-за картошки, моркови, яблок… Тонкие голоса аборигенов лишь усиливали сходство.Двое самцов возникли у Толмасова по бокам и мягко оттеснили его в сторону. Один держал в руке копье, другой — топор советского производства.— Пожалуйста, возвращайся в свой дом из ткани, человек, — сказал самец с копьем. Слово «пожалуйста» звучало в этом приказе явно лишним.— Почему? — спросил Толмасов, но осекся, больше чем уверенный, что оба воина были в русском явно «не бум-бум», а потому добавил на минервитянском: — Много раз я, человеки, подобные мне, приходить сюда. Мы не делать вреда, не беспокоить самцы Хогрэма. Почему я не смотреть сейчас?— Потому что Фральк приказал, от имени Хогрэма, — ответил самец, выставляя вперед копье. — Немедленно возвращайся в свой дом из ткани.— Я уходить, — согласился полковник. Вот тебе и банан! Банан не банан, а фрукт еще тот. Времени зря не теряет. Хоть и по-мелкому, но мстит.Вернувшись в лагерь экспедиции, он обнаружил, что мстить старший из старших умел не только по-мелкому. Штук девять минервитян уже окружили оранжевый пузырь палатки. Предводитель отряда что-то втолковывал Лопатину. «Счастливчик, и не боится же запросто болтать с гэбэшником, — подумал полковник с улыбкой. — Незнание — великая сила».Улыбка сползла с его губ, когда он, подойдя ближе, услышал, ЧТО говорил минервитянин.— … Вы, странные существа, имеете интересные приспособления, и за то, чтобы вы давали их нам, мы позволяли вам ходить куда угодно и что угодно делать. Теперь же, когда вы не желаете поделиться с нами одним из этих приспособлений, мы отказываемся предоставлять вам привилегии, которые вы заслуживали лишь своим хорошим поведением.Воин долдонил явно заученный им текст, как солдат, раз и навсегда вызубривший устав.— Я только хотел выходить, посмотреть, — запротестовал Лопатин на своем корявом минервитянском.— Вы, странные существа, имеете… — снова завел свою пластинку самец. Кто-то хорошенько вбил эту песенку в его осьминожью башку. Кто-то… Хогрэм или Фральк, больше некому.Оторвавшись от своего «эскорта», Толмасов направился прямо к спорящим. Лопатин одарил командира исполненным благодарности взглядом, на которые никогда не был особенно щедр. Самец, конечно же, немедленно выставил в направлении полковника «свободный» глазной стебель. Идеальный охранник — никогда не застанешь врасплох.— Что ты здесь делать? — спросил полковник сурово и резко поднял руку, когда самец снова завел речь про «вы, странные существа… ». — Это я уже слышать. Что ты делать с человеки?Граммофонная игла на заезженной пластинке наконец-то перескочила на другую дорожку.— Впредь вам надлежит оставаться внутри этого дома. Не выходить наружу. Если вы не делаете того, чего хотим мы, говорит хозяин владения, мы не позволим вам делать того, чего хотите вы. Хозяин владения — торговец, а не даритель.— Мы делать только то, что приказывать наши хозяева владения, — попробовал возразить Толмасов.— А я делаю только то, что приказывает хозяин владения мне, — спокойно ответил самец.Полковник решил сменить тактику.— Мы показывать, что мы друзья Хогрэма, много, много раз. Почему он так сердится сейчас, из-за одно маленькое дело?Не стояла бы здесь такая холодрыга, его прошибло бы потом. Неожиданный домашний арест грозил сорвать сбор необходимых экспедиции данных. И, кажется, Хогрэм прекрасно понимал это. Толмасов просто шалел от мысли, что эти темные, живущие бог знает при каком строе и уровне развития аборигены пытаются давить на него, видят в нем ровню. Но приходилось признать, что мозгов Хогрэму и его бананообразному сынишке не занимать.И тут полковник получил еще одно веское доказательство того, что минервитянам известно о «человеках» больше, чем последним хотелось бы.— Одно маленькое дело, да? — передразнил его самец. — Тогда почему же вы скрывали от нас, что один из вас — взрослая самка? Мы догадались сами и поняли, что вы еще более чудовищные создания, чем нам казалось раньше.— Мы не скрывать, — Толмасов обменялся тревожным взглядом с Лопатиным. — Просто нас никто не спрашивать.— Ага, поэтому и вы ничего не сказали? Мы называем это ответом торговца, — сказал самец. Полковник почувствовал некоторое облегчение. Сравнение с торговцем в устах скармера означало похвалу. — Если вы — торговцы, — продолжил самец, — вы поймете, что мы делаем то, что должны делать, чтобы заставить вас вести себя так, как хотим мы. Если вы послушаетесь, то получите обратно ваши привилегии. А до тех пор оставайтесь здесь. Войди в свой дом.— Как долго мы оставаться? — спросил Толмасов.— Я уже сказал: до тех пор, пока не начнете вести себя так, как нужно нам. А как долго — зависит от вас.— Не можем сделать то, что вы хотеть.— Тогда вы останетесь здесь надолго, — последовал безапелляционный ответ.— Нам не хватит провианта и на неделю, — сказал Лопатин по-русски.— Похоже, им наплевать, — ответил Толмасов.— Немедленно войдите в дом, — повторил минервитянин, не желая слушать непонятную ему болтовню человеков. По его жесту стражники вскинули копья. Толмасову и Лопатину пришлось повиноваться.Сидевшие в палатке Катя и Руставели слышали все, что происходило снаружи. При виде вошедшего первым Лопатина биолог подскочил и церемонно поклонился.— Добро пожаловать в ГУЛАГ, Олег Борисович.— Ну ты меня достал, грузинская… — гэбэшник осекся, как только в палатку вошел Толмасов.— Прекратите вы оба! — рявкнул полковник. — Я не жду от вас взаимной приязни, но уважения друг к другу требую, хотя бы внешнего. До вас что, ни хрена не дошло, что случилось?— Дошло, — буркнул Руставели. — Прошу прощения, товарищ полковник.Лопатин, помедлив, кивнул.— Думаю, не так уж сложно представить, что мы просто живем в хорошей двухкомнатной квартире, где, правда, ютятся четыре поколения нашего семейства, — сказала Катя.Мужчины рассмеялись.— Да, — ответил Толмасов. Ему не стоило большого труда представить то, о чем сказала Катя. Почти все так жили в Смоленске после войны, когда, как уродливые поганки, вырастали из обугленной земли обожаемые Сталиным а-ля готические дома, где за неуклюжей роскошью фасадов ютились в коммуналках люди. Полковник и в мыслях никогда не держал, что придет день, и эти воспоминания вызовут у него смех. Катя, умница, чисто по-женски сумела разрядить напряженность момента.— Сходство станет еще более разительным, когда засорится наш скромный химический сортир, — без тени улыбки заявил Руставели.Толмасов не мог с ним не согласиться. Пройдет несколько дней, от силы неделя, и в палатке будет царить такая вонь, что…— Обогревателю скоро понадобится газ, — напомнила Катя. — Да и плите тоже. Не сможем ни чайку вскипятить, ни консервантов разогреть. А как насчет воды? Где ее брать?Толмасов поморщился. Минервитяне могут сжалиться и позволить им собрать льда или снега… А могут и отказать. Если так, то осада закончится довольно быстро.— Послушайте, но если аборигены так уж жаждут заполучить «Калашников», то, может, дать им попробовать? — сказал Лопатин, но, не дожидаясь ответа, сам покачал головой: — Нет, не пойдет. Нравится нам это или нет, но мы живем в эпоху средств массовой информации. Несколько пуль здесь могут аукнуться несколькими бомбами там, на Земле.— Да, Империю Зла всегда приятнее и удобнее строить втихую, так, чтобы слухи о строительстве не просачивались за ее пределы, — сказал Руставели — Грузия на собственном опыте узнала это очень хорошо, — на какое-то мгновение в его глазах, черными углями выделявшихся на узком лице, промелькнуло такое мрачное выражение, что трое русских, сидевших в палатке, поежились. Им показалось, будто кавказец — такой же инопланетянин, как те, что окружали палатку. Только абсолютно запредельный, темный, неизученный.Из его слов могло разгореться пламя конфликта. Может, он к этому и стремился. Но тут снаружи позвали:— Сергей Константинович, выйди, пожалуйста. Один.— Фральк, — прошептал Толмасов одними губами и, не видя иного выбора, откинул полог палатки и шагнул наружу. — Привет. Что ты намерен делать с нами? — с ходу спросил он.— Делать с вами? — невинно переспросил Фральк на своем языке. — Ничего, просто мы будем держать вас здесь, а других двух человеков — в большой небесной лодке. — Он сделал небольшую паузу, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать. — Машина, которая путешествует туда-сюда между ПАЛАТКА и большой небесной лодкой, может продолжать делать это при… условии, что будет пользоваться только тем путем, которым всегда.— Спасибо хоть за то, что позволяешь нам питаться и оставаться в тепле, — сказал Толмасов по возможности вежливо. Внутри у него все кипело. Надо отдать минервитянам должное, они сумели нащупать у землян самую уязвимую точку. Находиться на Минерве и не иметь возможности исследовать ее — это все равно что лежать в койке с красивой — и дорогой, ох, какой дорогой! — проституткой и не заниматься с ней любовью.— Мы никаким образом не причиним вам вреда, — заверил Фральк. — В особенности я, ты ведь спас мне жизнь. Просто Хогрэм, желая сохранить с помощью твоего автомата жизни множества самцов, не хочет больше сотрудничать с вами, поскольку вы не хотите сотрудничать с нами.— Тебе бы, мудила, статейки для «Правды» кропать, — пробормотал Толмасов, почуяв в речах старшего из старших знакомые нотки газетных передовиц. Все эти штампики вроде «мы скорее опечалены, нежели разгневаны», «все делается для вашего же блага» и далее в том же духе. — Пойми, — проговорил он внятно, — мои хозяева владения…— Очень далеко, — Фральк не дал ему договорить. — А Хогрэм здесь, и вы тоже здесь. Тебе лучше помнить об этом.Толмасов махнул рукой в сторону вооруженных копьями воинов.— Об этом трудно забыть.— Считай, что они здесь, чтобы оберегать вас, — любезно посоветовал старший из старших.Толмасов не знал, как сказать «лицемер» по-скармерски, а русского слова Фральк бы не понял. Так что разговор на этом и прекратился. Когда полковник зашел в палатку, Фральк крикнул ему в спину:— Хорошо подумай, что ты делаешь, Сергей Константинович.— К чертовой… — Толмасов тяжело рухнул на стул перед рацией и с яростью опустил кулак на кнопку вызова. «Циолковский» вышел на связь, и полковник, не делая пауз, оттарабанил в микрофон сжатый рассказ о том, что случилось за последние часы.— Правильно ли я вас понял, товарищ полковник? — осторожно спросил Брюсов спустя минуту. — Нам следует беспрекословно подчиняться минервитянским самцам, когда они прибудут?— Да, Валера, да, — прорычал Толмасов. — Другого выхода я пока не вижу. Оружие не применять, это приказ. Будем сидеть и ждать, пока не выяснится, кто более упрям, мы или Хогрэм.За последующие десять дней у полковника выработалась стойкая ненависть к оранжевому цвету. Не питая особо нежных чувств к Лопатину, теперь он почти открыто презирал его. Постоянные шуточки Руставели обрыдли ему до скрежета зубовного. Даже Катя начала действовать на нервы. Впрочем, Толмасов догадывался, что его «сожители» платили ему и друг другу той же монетой.Тарантулы спокойно шипели себе в своей банке, пока на одиннадцатый день не пришел вызов с «Циолковского».— Москва недоумевает, почему мы не присылаем им свежих данных о новых поездках, а продолжаем давать информацию о работах, проведенных минимум две недели назад, — доложил Ворошилов.— Пошлите Москву куда подальше, Юрий Иванович, — ответил ему Толмасов. По негласному сговору узники не упоминали в разговорах слово «москва», все еще надеясь, что конфликт с минервитянами как-нибудь разрешится сам собой.— От этого воздержусь, но сказать им хоть что-нибудь давно пора… — пробормотал химик.— Если говорить, то только правду, — вздохнул полковник. Раз уж сверхтерпеливый тихоня химик начал ворчать, значит, дела действительно обстояли плохо.Пришедшая на следующий день радиограмма с Земли была суха и конкретна: «Используйте любые средства, необходимые для поддержания хороших отношений с аборигенами, и продолжайте запланированную программу исследований».— Нужен инструктор по стрельбе, — пропел Руставели. — Есть добровольцы?Толмасов только хмыкнул. * * * Фральк в пять глаз наблюдал за тем, как человек открыл небольшую задвижку и вставил в нижнюю часть автомата кривую коричневую коробочку.— Здесь содержатся пули, — сказал Олег.— Пули, — повторил Фральк. Как много слов предстояло заучить! И ведь ни одно никак не переведешь на скармерский; эквивалентов новым понятиям в нем не существовало. — Пули, пули, пули.— Хорошо. Пули выходить из дула, когда ты спускать курок.— Дуло. Курок — Фральк повторял слова, а Олег, держа автомат в одной из своих многопалых рук, указывал на его части.Затем он протянул автомат старшему из старших.— Давай. Спускай курок.— Что? — Фральк начал тревожно синеть. — Ты сказал, что… пули должны выйти! — Он уже видел, ЧТО сделали пули с кронгом. А что если сейчас они сделают то же самое с ним или с Олегом?— Давай. Нажимай, — повторил Олег.Фральк с опаской дотронулся когтем до спускового крючка — твердого как камень и гладкого как лед. Потом нажал на него. Ничего не произошло.— Нет пуль, — сказал он облегченно.— Нет пуль, — согласился Олег, забрал автомат и щелкнул маленькой штучкой, чуть повыше спускового крючка. — А это регулятор.— Регулятор, — послушно повторил Фральк.— Да. Когда регулятор вверх, ты не нажимать на курок. Когда регулятор вверх, автомат не стрелять случайно.— Вверх, — сказал Фральк. При мысли о том, что автомат может выстрелить случайно, ему снова захотелось посинеть. Копье или топор делали только то, чего требовал от них воин. Автомат, похоже, мог изредка действовать по собственному усмотрению. Старший из старших сильно сомневался, что осмелится ходить с автоматом, когда рядом не будет никого из человеков.— Смотри! — Олег сдвинул регулятор. — Когда он здесь, не вверху, не внизу, автомат стрелять много пуль сразу, одна за другая. — Он еще раз щелкнул регулятором. — Когда внизу, автомат стрелять по одна пуля.— Зачем? — спросил Фральк.— Если враг близко, ты использовать меньше пуль и сохранять их для другие враги.— А-а, — сказал старший из старших, — ясно. До чего же много нужно было запомнить! ГЛАВА 9 Завывающий южный ветер дул так сильно, что подхваченные им большие хлопья снега долго летели над землей почти горизонтально, прежде чем упасть. Реатур стоял посреди поля, широко раскинув руки.— Наконец-то погода меняется к лучшему, — произнес он удовлетворенно. — Вряд ли надолго, но все равно хорошо. Ох, как мне надоела жара!— Жара? — пробормотала стоявшая рядом человечья самка. Сегодня Луиза напялила на себя еще больше фальшивой кожи, чем обычно. Даже глаза прикрыла двумя пластинами, соединенными друг с другом и прозрачными как лед.— Такой приятный южный ветерок, — продолжал хозяин владения, энергично жестикулируя, — очень полезен. Он помогает стенам моего замка оставаться твердыми.— Приятный южный ветерок, — эхом отозвалась Луиза и вздохнула, в точности как взрослый самец омало. — Я рада, что холод может быть полезен хоть для что-то.— Это не холод, — возразил Реатур, и человечья самка вздохнула еще раз.«Да, — подумал он, — как видно, под понятием „хорошая погода“ мы и они подразумеваем совсем разные вещи». Какие же все-таки странные эти человеки! Вон идут еще трое… Приглядевшись, Реатур узнал Ирва, Пэт и Сару. Идут и болтают о чем-то на своем языке.— Ну что, сегодня удачно? — крикнул хозяин владения.Когда все трое, вздрогнув, обернулись, он увидел, что спереди их внешние покровы сильно забрызганы элочьей кровью. Ветер донес до него ее знакомый запах, смесь ароматов почкования и смерти. Обоняние не подвело Реатура, поскольку мгновение спустя Сара угрюмо ответила:— Не очень.— Частично, — поправила ее Пэт. — Почкование уже начинаться, когда мы добираться до загона элока. Не иметь много времени подготовиться. Надеемся, следующая попытка лучше.Человеки повторяли примерно одно и то же с тех пор, как Сара впервые попробовала спасти самку элока. «Ничего у них не выйдет», — мрачно подумал Реатур. Будто подхватив его мысль в воздухе, как снежинку, Сара сказала:— Нам пока не везет. Если бы эта самка была Ламра, Ламра умирать.— Как много времени осталось до ее почкования? — спросил Ирв. Постоянно общаясь с омало, он уже довольно хорошо владел их языком.— Два раза по восемнадцать и еще половина восемнадцати дней, — ненадолго задумавшись, ответил Реатур. Когда Сара в первый раз заговорила с ним о том, что попытается спасти Ламру, он долго колебался, прежде чем согласиться, и сделал это в основном из соображений вежливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39