Я не знал, не ведал, что оставил по себе воспоминание на всю жизнь.Он замолк, посмотрел на маленькую руку в своих ладонях, потом в глаза Микаэле.— Вот правда о том, что произошло тогда. Простишь ли ты меня? — тихо спросил он.Микаэла засмеялась — звонкий, мелодичный смех удивительно гармонировал с ее внешностью.— Не огорчайся так, mon pare Отец (фр.).
, — попросила она. — БЫТЬ может, тогда это действительно была трагедия, но о чем горевать сейчас? Мама счастлива в браке, у нее блестящее положение в высшем свете, прекрасная репутация, все ее уважают. А дедушка и бабушка, по-моему, были счастливы, что у них есть я. Наверно, мое воспитание доставляло немало хлопот, но это было смыслом их жизни. Что до меня…— Да, скажи мне, — попросил Роберт.— Я здесь, в Англии, и бесконечно счастлива видеть своего отца.Голос звучал с такой искренней нежностью, что Роберт спросил себя, вглядываясь в прекрасное юное лицо, не сон ли ему снится. Он всякое себе представлял в ожидании этой встречи — неприкрытую или скрытую обиду, упреки, обвинения, но уж никак не думал увидеть пленительное существо, милое, доверчивое, готовое не только принять действительность такой, как она есть, но и радоваться ей!— Сколько тебе лет, Микаэла? — спросил он.— Семнадцать лет и два месяца.Он мельком подумал, как бы юная англичанка или далее американка повела себя в подобной ситуации, но тут же решил, что сравнение невозможно. Южные женщины взрослеют раньше, чем их сестры из северных краев, но поведение, натура Микаэлы не имела никакого отношения к возрасту — все объяснялось воспитанием, национальным характером, врожденной мудростью, которая передавалась от поколения к поколению веками.Микаэла от рождения наделена женственностью и лучшими женскими чертами. Она ведет себя словно опытная светская дама, когда обстоятельства нельзя изменить или отринуть, когда не место обвинениям или сожалениям.Роберт глубоко, с облегчением вздохнул.— С прошлым, Микаэла, мы разобрались, — сказал он, — подумаем о будущем. Мне хочется восполнить для тебя то, чего ты лишилась в силу обстоятельств твоего рождения и особенностей воспитания. Хочу, чтобы ты жила полной жизнью. Постараюсь загладить свою вину, а может, вообще создам тебе рай земной из чистого эгоизма. Вот так! Будем вместе наслаждаться жизнью!Он помолчал немного, затем задумчиво продолжил:— Прежде всего о твоем положении в обществе: ты моя дочь, твоя мать умерла. Тебе, наверно, известно, что я переменил фамилию. Никто не узнает ничего о моем прошлом по той простой причине, что Роберт Шелфорд как таковой прошлого не имеет. У меня на то свои резоны, я не стану тебя в них посвящать, согласимся лишь, что намерения были самые благие.Роберт внимательно посмотрел на дочь, ожидая, может быть, увидеть осуждение в ее глазах, но девушка просто внимательно слушала его.— Теперь второе. Я очень богат. Когда пришло твое письмо, меня вдруг словно озарило — теперь у меня будет цель в жизни. Я выполню долг перед тобой, искуплю свой грех. Я услышал о «Березах» еще в Америке, приехал сюда и решил купить усадьбу. Купил. Она твоя. Пусть она станет нам родным домом. Отсюда ты начнешь выезжать в свет и всех ошеломишь. «Высший свет ошеломлен!» — такой заголовок появится в светской хронике, когда тебя увидит Лондон. И это не будет преувеличением!— Ты полагаешь?.. — неуверенно отозвала( ; Микаэла.— По-моему, ты одна из самых красивых девушек, каких мне довелось встречать, — заверил ее отец. — Твоя мать была прелестна. Помню, как она стояла среди цветущих апельсиновых деревьев у твоего дедушки в саду. Она сорвала веточку и вставила мне в петлицу. Именно тогда мы поняли, как много значим друг для друга.Роберт вспоминал об этом по сей день. Нежный и пряный аромат цветов, поднятое к нему дивное лицо — манящий взгляд темных бархатных глаз, зовущий к поцелуям неясный рот: волнение и восторг, ударившие в голову, как вино.В ясном прозрачном свете английского утра Роберт глядел на Микаэлу — красота ее совершенна, безупречна, не нуждается в восхвалениях или признании. Он пытался найти в ее лице черты, говорящие, что в ней есть и английская кровь. Но у дочери не было с ним ни малейшего сходства, разве что огонек в глазах, когда она упомянула о своей любви к приключениям, внезапная беглая улыбка, если что-то пришлось ей по душе.Микаэла разглядывала гостиную, полированную мебель, вазы оранжерейных цветов, роскошные портьеры, диваны, обитые веселым ситцем.Она выглянула в окно, за которым простиралось сверкающее озеро, парк с огромными старыми деревьями и вдали зеленый лес, темный и таинственный на фоне ясного неба.Роберт наблюдал за ней. Видимо, она внимает то, что он сказал — здесь теперь ее родной дом. Роберт был уверен: она осознает весь смысл этих слов.— Спасибо, шоп рёге, — тихо промолвила она.Он снова глубоко вздохнул. Итак, задуманное претворяется в жизнь.— Мне надо пойти посмотреть, как горничная распаковывает вещи, — сказала через некоторое время Микаэла. — Я накупила красивых платьев на деньги, что ты мне прислал. Конечно, у меня с собой не все. Багаж отправлен морем, но кое-какой гардероб я привезла, надеюсь, тебе понравится.— Я дам бал в твою честь, — объявил Роберт. — И нам следует о многом подумать.— Здесь вокруг приятные люди? — спросила Микаэла. — Ты с ними знаком?— В том-то и беда, черт возьми. Я ни с кем не знаком, никого пока не знаю. Я так долго жил вдали от Англии, забыл, какие они тут чопорные. Местное дворянство! Наверно, нужны годы, чтобы они приняли в свой круг того, кто появился среди них недавно.Он сказал это шутливо, но в голосе звучало раздражение, которое не укрылось от Микаэлы.— В таком случае, — проговорила она, вопросительно подняв брови, — разумно пригласить для меня компаньонку, как, по-твоему? И она представит меня здешнему обществу? Может быть, кого-то из местных дам?Роберт засмеялся:— Компаньонку? Я об этом не задумывался, посейчас…Он смотрел на дочь, о чем-то размышляя.— Кого бы? Кого?.. В общем, предоставь это мне… Есть у меня одна превосходная мысль…— Пока что, я вижу, все твои мысли превосходны, — заметила Микаэла.Они смотрели друг на друга, отец и дочь, совершенно непохожие, однако связанные крепче, чем родственным чувством и взаимным интересом, — кровными узами.— Мы бросим вызов всему свету, — проговорил вдруг Роберт.— …Вдвоем, вместе! — поддержала Микаэла.— Вместе! — откликнулся Роберт и, взяв ее под руку и ведя к двери, с гордостью сказал: — Я хочу, чтобы ты осмотрела дом. И познакомлю тебя с Зелли. Самобытная личность! Как и ты, из солнечной страны.— По-моему, я ее видела, когда приехала, — сказала Микаэла. — Она мне очень обрадовалась. И понравилась.Как Роберт и предполагал, Зелли поджидала их в холле. В трепетном волнении она поднялась с ними по лестнице, возглавляя шествие.— Зелли — моя домоправительница, — пояснил Роберт.Они вышли вслед за провожатой на широкую лестничную площадку к приоткрытой двери. Зелли широко ее распахнула.— Это настоящая королевская спальня! — воскликнула она.Микаэла вошла. Комната была высокая и просторная. Огромная кровать под голубовато-зеленым балдахином. Мебель серебристого оттенка, резные дельфины и русалки поддерживали столешницы из светло-розового мрамора. Высокие окна, в простенках зеркала в серебряных рамах, повсюду играли блики, словно в пронизанной солнцем воде.Впечатление было поразительное, и Роберт, глядя на радостное лицо Микаэлы, чувствовал, что не зря вложил в дом столько души, ну и, конечно, денег.— Нравится? — спросил он.Взгляд Микаэлы был выразительнее любых слов. Она повела рукой, указывая на роскошную обстановку, и спросила:— Почему ты сделал для меня все это?Наверно, хотел бросить здесь якорь, — сказал Роберт, а может быть, как и тебе, мне нужно родное гнездо…— Да, я понимаю, — серьезно проговорила Микаэла. Глава пятая Первое детское воспоминание — молитва, долгая, нескончаемая, а он стоит, закрыв глаза, с ощущением мучительного голода, от которого сводит пустой желудок.Пахнет овсяной кашей, аппетитно тянет жареным беконом, но молитве нет конца! Долгожданное «аминь» — а ему все не разрешают сесть за стол. Он ждет, глядя жадными глазами на заветную дверь в кухню.— Покажи руки, Роберт. Уши плохо вымыты! Иди умойся снова…Как ясно помнится внутренний протест, сдерживаемые слезы, непрестанный сосущий голод… И вечные запреты…— Нет, Роберт, в цирк нельзя!— Нет, сегодня, Роберт, ты останешься дома!— Нет, Роберт, ты еще не сделал арифметику!— Нет! Нет! Нет!..Он был словно узник в темнице, связанный этим словом по рукам и ногам. И, конечно, не умел даже самому себе выразить, как все в нем противится этой жестокости, какую беспомощность он испытывает.Наказаниям не было конца — за то, что шумит, неаккуратен, неопрятен, за невежливость, когда у него и в мыслях не было грубить.Смутно он сознавал — наказывают вовсе не за проступки, а за что-то иное, ему неведомое, загадочное, но неразрывно с ним связанное. Не зная толком, в чем причина его бед, он, однако, догадывался — тут замешан кто-то еще, какая-то «она», обсуждали «ее» шепотом, но все равно от этого становилось не по себе.— «Она» написала снова… «Она» сказала… Он говорит, «она» уехала… «Она» захотела…Ненависть к ней сквозила во всем — во взглядах, в поджатых губах, в обрывках злобных фраз, которые носились по мрачным, облезлым комнатам.С ним часто говорили об отце. Иногда он даже получал открытки с видами больших и некрасивых городов. Открытки читали вслух, сухие, неласковые фразы, ничего ему не говорившие.— Тебе открытка от папы, — весело сообщали ему, чересчур весело.И каждая открытка считалась событием.— Как это мило! Видишь, отец постоянно думает о тебе… Почему думает? Потому, что любит тебя, милый мальчик. Ты ведь знаешь, папа любит тебя., .— Почему не приезжает повидаться со мной?— Тебе столько раз уже объясняли! Твой папа за границей. Он много работает, зарабатывает деньги, чтобы оплачивать твои уроки, игрушки, книжки. Он непременно когда-нибудь вернется, и он все время думает о своем сыне. Ты счастливый мальчик, у тебя такой добрый отец… Тебе выпало большое счастье.Почему счастливый? Он искал этим словам подтверждение, но не находил.Шли годы, и он возненавидел дом, где жил, — серый каменный дом, запущенный, одичавший сад.Он не любил школу. Мальчишки смеялись над ним, ведь ему запрещалось играть в веселые детские игры, вызывала насмешки и одежда, которую его заставляли носить, — совсем не такая, как у других детей.Своих теток, двух чопорных старых дев, единственных родственниц, которых знал, он боялся и тихо ненавидел, — ведь они были виновницами всех его бед.Подрастая, Роберт стал замечать, как их передергивает от злости от одного лишь его присутствия, и он постепенно уяснил себе, что и они вызывают у него почти ненависть.Дни тянулись за днями, серые, безысходные, как тоскливая вечность. Время превратилось в долгую череду наказаний, угроз, зубрежки текстов из Священного Писания.И вдруг с ошеломляющей неожиданностью всему этому наступил конец. Перемену он, однако, почувствовал задолго до того. Стоило ему войти, как разговор обрывали, по дому ходили с еще более кислыми, чем обычно, физиономиями, голоса делались еще ворчливее. Это снова было связано с той, кого называли «она». А однажды Роберт случайно услышал непонятную фразу:— «Она» подала в суд. Ей, конечно, не выиграть, но «она» может позволить себе нанять самого лучшего…Остального он не разобрал, но все время пытался угадать, о чем речь, пока не бросил свои безнадежные попытки. Ведь ничего интересного с ним не может приключиться. Никогда!..Как-то раз он вернулся из школы еще более подавленным и угрюмым, чем обычно. Мальчиков из их класса повезут на пикник, но только с разрешения родителей. Роберт знал, ему не позволят ехать, он, конечно, попросит, но не сомневался в том, какой ответ получит.Он толкнул калитку, медленно побрел к входной двери и уже взялся за молоток, чтобы постучать, как вдруг с улицы донесся звук подъезжающего автомобиля.Роберт обернулся, и, к его несказанному удивлению, машина остановилась у их ворот.Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу, и оттуда выглянула какая-то женщина. Роберт смотрел, не отрываясь. И вот она вышла из автомобиля.Он ни разу не видел ее прежде, но по какой-то необъяснимой причине у него гулко забилось сердце. Как хороша собой была эта незнакомая дама, которая теперь шла к нему по дорожке! В жизни своей не видел Роберт никого прекраснее. Невысокая, в большой шляпе с перьями — какое-то чутье подсказало мальчику при всей его неосведомленности, что ее наряд красив и элегантен.Дама подходила ближе, а он глядел на нее во все глаза.Вот она рядом и смотрит на него пристально. Она не успела еще сказать ни слова, а он уже знал, он понял, кто это.— Роберт! Ты Роберт?Дама прочла на его лице выразительный ответ и внезапно, опустившись на колени, обняла его.— Дитя мое единственное… Мой любимый мальчик… Наконец-то, наконец! — Роберт ощутил нежное прикосновение губ к лицу, ласковое объятие, его окутал невообразимо прекрасный аромат. — Любимое мое дитя! — повторяла она снова и снова, и щека ее, прижатая к его щеке, увлажнилась.— Что все это означает?Оба вздрогнули, услышав скрипучий голос, и разом обернулись: дверь была открыта, и тетки вдвоем стояли на пороге, седые, старые, губы поджаты, лица мрачные. От них словно исходила немая угроза.Дама легко поднялась на ноги, тщательно отряхнула с юбки пыль и произнесла с неописуемым торжеством:— Это означает, что я приехала забрать своего сына.— Забрать?Роберта удивило, как хрипло и тихо злобный голос прозвучал на сей раз.— Да! Я выиграла дело! И прямо из суда. Мне присуждена опека над сыном — полная, неоспоримая!Она еще раз повторила эти слова, чтобы не осталось никаких сомнений, и, сделав театральный жест, который для Роберта был словно приглашение в рай, сказала:— Пойдем, мой родной, нам нечего здесь больше делать.И, взяв Роберта за руку, повела по дорожке. Он последовал за ней, не оборачиваясь.И, уже отъезжая, из окошка автомобиля Роберт увидел, что они так и остались стоять в дверях, наверное, как и он, слишком ошеломленные случившимся, чтобы возражать или спорить.И началась для Роберта такая удивительная, интересная жизнь, о какой он не мог и мечтать… Автомобили, поезда, пароходы, невероятные события, в которых он не успевал даже толком разобраться.И лишь позднее, когда, переплыв океан, прибыли в Америку и Роберт стал знакомиться с новой, необыкновенной страной, откуда, как оказалось, мать была родом, он сумел полностью осознать, что с ним произошло. С прежней жизнью покончено навсегда. Какая радость и облегчение!Впервые у него появились друзья. Странные друзья для маленького мальчика — посыльные в отелях, горничные, конюхи, продавщицы фруктов, оставлявшие для него отборные яблоки. Всех пленял веселый ребенок с чудесной улыбкой.Постепенно с их помощью ему открылось то, о чем он прежде не догадывался: жизнь дает многое, но и ты должен многое давать в ответ. За деньги можно купить почти все, но если сумеешь очаровать людей, если знаешь, как к ним подойти, получишь от них такое, чего ни за какие деньги не купить. Все люди на свете разные, и у всех, если постараться, можно встретить доверие и приязнь.Это и еще многое стало ему известно о свойствах человеческой натуры прежде, чем он сумел разобраться в характере собственной матери.Поначалу Роберт слепо ее обожал. Она была для него ангелом-избавителем, чье волшебное появление вызволило его из немыслимого ада и перенесло в рай, полный чудес и удивительных приключений. Она дарила мальчику прежде неведомую нежность, а когда целовала, он порой с трудом удерживался от слез.Роберт понял теперь, чего ему не хватало, о чем, сам того не сознавая, грезил в несбыточных мечтах своего детства. Понял, отчего боялся темноты, отчего, маленький, беззащитный, одинокий, забираясь в холодную постель в своей чердачной комнатушке, дрожал и чуть не плакал.Ему навязывали веру в сурового бога, а нужна была мать. Она боролась за свое право на сына во всех судах двух великих стран. Это стоило огромных денег, но в конце концов она победила! Впрочем, двигала ею не только любовь к ребенку.Роберту постепенно становилось ясно — это была и месть, месть человеку, который пренебрег ее чувством и позволял себе корить за недостатки, месть его родным за то, что те на примерах из Библии доказывали ей, какая она скверная женщина.— Пусть я и плохая, мой мальчик, — говорила она, — пусть я буду хуже всех на свете, но лишь бы не такой, как они, со всей их хваленой добродетелью.С этим нельзя было не согласиться.И до чего она была прелестна — вьющиеся волосы цвета красноватой бронзы, большие зеленые глаза, маленький алый рот.Она вовсе не жаждала посвятить жизнь сыну, и Роберту не понадобилось много времени, чтобы это понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
, — попросила она. — БЫТЬ может, тогда это действительно была трагедия, но о чем горевать сейчас? Мама счастлива в браке, у нее блестящее положение в высшем свете, прекрасная репутация, все ее уважают. А дедушка и бабушка, по-моему, были счастливы, что у них есть я. Наверно, мое воспитание доставляло немало хлопот, но это было смыслом их жизни. Что до меня…— Да, скажи мне, — попросил Роберт.— Я здесь, в Англии, и бесконечно счастлива видеть своего отца.Голос звучал с такой искренней нежностью, что Роберт спросил себя, вглядываясь в прекрасное юное лицо, не сон ли ему снится. Он всякое себе представлял в ожидании этой встречи — неприкрытую или скрытую обиду, упреки, обвинения, но уж никак не думал увидеть пленительное существо, милое, доверчивое, готовое не только принять действительность такой, как она есть, но и радоваться ей!— Сколько тебе лет, Микаэла? — спросил он.— Семнадцать лет и два месяца.Он мельком подумал, как бы юная англичанка или далее американка повела себя в подобной ситуации, но тут же решил, что сравнение невозможно. Южные женщины взрослеют раньше, чем их сестры из северных краев, но поведение, натура Микаэлы не имела никакого отношения к возрасту — все объяснялось воспитанием, национальным характером, врожденной мудростью, которая передавалась от поколения к поколению веками.Микаэла от рождения наделена женственностью и лучшими женскими чертами. Она ведет себя словно опытная светская дама, когда обстоятельства нельзя изменить или отринуть, когда не место обвинениям или сожалениям.Роберт глубоко, с облегчением вздохнул.— С прошлым, Микаэла, мы разобрались, — сказал он, — подумаем о будущем. Мне хочется восполнить для тебя то, чего ты лишилась в силу обстоятельств твоего рождения и особенностей воспитания. Хочу, чтобы ты жила полной жизнью. Постараюсь загладить свою вину, а может, вообще создам тебе рай земной из чистого эгоизма. Вот так! Будем вместе наслаждаться жизнью!Он помолчал немного, затем задумчиво продолжил:— Прежде всего о твоем положении в обществе: ты моя дочь, твоя мать умерла. Тебе, наверно, известно, что я переменил фамилию. Никто не узнает ничего о моем прошлом по той простой причине, что Роберт Шелфорд как таковой прошлого не имеет. У меня на то свои резоны, я не стану тебя в них посвящать, согласимся лишь, что намерения были самые благие.Роберт внимательно посмотрел на дочь, ожидая, может быть, увидеть осуждение в ее глазах, но девушка просто внимательно слушала его.— Теперь второе. Я очень богат. Когда пришло твое письмо, меня вдруг словно озарило — теперь у меня будет цель в жизни. Я выполню долг перед тобой, искуплю свой грех. Я услышал о «Березах» еще в Америке, приехал сюда и решил купить усадьбу. Купил. Она твоя. Пусть она станет нам родным домом. Отсюда ты начнешь выезжать в свет и всех ошеломишь. «Высший свет ошеломлен!» — такой заголовок появится в светской хронике, когда тебя увидит Лондон. И это не будет преувеличением!— Ты полагаешь?.. — неуверенно отозвала( ; Микаэла.— По-моему, ты одна из самых красивых девушек, каких мне довелось встречать, — заверил ее отец. — Твоя мать была прелестна. Помню, как она стояла среди цветущих апельсиновых деревьев у твоего дедушки в саду. Она сорвала веточку и вставила мне в петлицу. Именно тогда мы поняли, как много значим друг для друга.Роберт вспоминал об этом по сей день. Нежный и пряный аромат цветов, поднятое к нему дивное лицо — манящий взгляд темных бархатных глаз, зовущий к поцелуям неясный рот: волнение и восторг, ударившие в голову, как вино.В ясном прозрачном свете английского утра Роберт глядел на Микаэлу — красота ее совершенна, безупречна, не нуждается в восхвалениях или признании. Он пытался найти в ее лице черты, говорящие, что в ней есть и английская кровь. Но у дочери не было с ним ни малейшего сходства, разве что огонек в глазах, когда она упомянула о своей любви к приключениям, внезапная беглая улыбка, если что-то пришлось ей по душе.Микаэла разглядывала гостиную, полированную мебель, вазы оранжерейных цветов, роскошные портьеры, диваны, обитые веселым ситцем.Она выглянула в окно, за которым простиралось сверкающее озеро, парк с огромными старыми деревьями и вдали зеленый лес, темный и таинственный на фоне ясного неба.Роберт наблюдал за ней. Видимо, она внимает то, что он сказал — здесь теперь ее родной дом. Роберт был уверен: она осознает весь смысл этих слов.— Спасибо, шоп рёге, — тихо промолвила она.Он снова глубоко вздохнул. Итак, задуманное претворяется в жизнь.— Мне надо пойти посмотреть, как горничная распаковывает вещи, — сказала через некоторое время Микаэла. — Я накупила красивых платьев на деньги, что ты мне прислал. Конечно, у меня с собой не все. Багаж отправлен морем, но кое-какой гардероб я привезла, надеюсь, тебе понравится.— Я дам бал в твою честь, — объявил Роберт. — И нам следует о многом подумать.— Здесь вокруг приятные люди? — спросила Микаэла. — Ты с ними знаком?— В том-то и беда, черт возьми. Я ни с кем не знаком, никого пока не знаю. Я так долго жил вдали от Англии, забыл, какие они тут чопорные. Местное дворянство! Наверно, нужны годы, чтобы они приняли в свой круг того, кто появился среди них недавно.Он сказал это шутливо, но в голосе звучало раздражение, которое не укрылось от Микаэлы.— В таком случае, — проговорила она, вопросительно подняв брови, — разумно пригласить для меня компаньонку, как, по-твоему? И она представит меня здешнему обществу? Может быть, кого-то из местных дам?Роберт засмеялся:— Компаньонку? Я об этом не задумывался, посейчас…Он смотрел на дочь, о чем-то размышляя.— Кого бы? Кого?.. В общем, предоставь это мне… Есть у меня одна превосходная мысль…— Пока что, я вижу, все твои мысли превосходны, — заметила Микаэла.Они смотрели друг на друга, отец и дочь, совершенно непохожие, однако связанные крепче, чем родственным чувством и взаимным интересом, — кровными узами.— Мы бросим вызов всему свету, — проговорил вдруг Роберт.— …Вдвоем, вместе! — поддержала Микаэла.— Вместе! — откликнулся Роберт и, взяв ее под руку и ведя к двери, с гордостью сказал: — Я хочу, чтобы ты осмотрела дом. И познакомлю тебя с Зелли. Самобытная личность! Как и ты, из солнечной страны.— По-моему, я ее видела, когда приехала, — сказала Микаэла. — Она мне очень обрадовалась. И понравилась.Как Роберт и предполагал, Зелли поджидала их в холле. В трепетном волнении она поднялась с ними по лестнице, возглавляя шествие.— Зелли — моя домоправительница, — пояснил Роберт.Они вышли вслед за провожатой на широкую лестничную площадку к приоткрытой двери. Зелли широко ее распахнула.— Это настоящая королевская спальня! — воскликнула она.Микаэла вошла. Комната была высокая и просторная. Огромная кровать под голубовато-зеленым балдахином. Мебель серебристого оттенка, резные дельфины и русалки поддерживали столешницы из светло-розового мрамора. Высокие окна, в простенках зеркала в серебряных рамах, повсюду играли блики, словно в пронизанной солнцем воде.Впечатление было поразительное, и Роберт, глядя на радостное лицо Микаэлы, чувствовал, что не зря вложил в дом столько души, ну и, конечно, денег.— Нравится? — спросил он.Взгляд Микаэлы был выразительнее любых слов. Она повела рукой, указывая на роскошную обстановку, и спросила:— Почему ты сделал для меня все это?Наверно, хотел бросить здесь якорь, — сказал Роберт, а может быть, как и тебе, мне нужно родное гнездо…— Да, я понимаю, — серьезно проговорила Микаэла. Глава пятая Первое детское воспоминание — молитва, долгая, нескончаемая, а он стоит, закрыв глаза, с ощущением мучительного голода, от которого сводит пустой желудок.Пахнет овсяной кашей, аппетитно тянет жареным беконом, но молитве нет конца! Долгожданное «аминь» — а ему все не разрешают сесть за стол. Он ждет, глядя жадными глазами на заветную дверь в кухню.— Покажи руки, Роберт. Уши плохо вымыты! Иди умойся снова…Как ясно помнится внутренний протест, сдерживаемые слезы, непрестанный сосущий голод… И вечные запреты…— Нет, Роберт, в цирк нельзя!— Нет, сегодня, Роберт, ты останешься дома!— Нет, Роберт, ты еще не сделал арифметику!— Нет! Нет! Нет!..Он был словно узник в темнице, связанный этим словом по рукам и ногам. И, конечно, не умел даже самому себе выразить, как все в нем противится этой жестокости, какую беспомощность он испытывает.Наказаниям не было конца — за то, что шумит, неаккуратен, неопрятен, за невежливость, когда у него и в мыслях не было грубить.Смутно он сознавал — наказывают вовсе не за проступки, а за что-то иное, ему неведомое, загадочное, но неразрывно с ним связанное. Не зная толком, в чем причина его бед, он, однако, догадывался — тут замешан кто-то еще, какая-то «она», обсуждали «ее» шепотом, но все равно от этого становилось не по себе.— «Она» написала снова… «Она» сказала… Он говорит, «она» уехала… «Она» захотела…Ненависть к ней сквозила во всем — во взглядах, в поджатых губах, в обрывках злобных фраз, которые носились по мрачным, облезлым комнатам.С ним часто говорили об отце. Иногда он даже получал открытки с видами больших и некрасивых городов. Открытки читали вслух, сухие, неласковые фразы, ничего ему не говорившие.— Тебе открытка от папы, — весело сообщали ему, чересчур весело.И каждая открытка считалась событием.— Как это мило! Видишь, отец постоянно думает о тебе… Почему думает? Потому, что любит тебя, милый мальчик. Ты ведь знаешь, папа любит тебя., .— Почему не приезжает повидаться со мной?— Тебе столько раз уже объясняли! Твой папа за границей. Он много работает, зарабатывает деньги, чтобы оплачивать твои уроки, игрушки, книжки. Он непременно когда-нибудь вернется, и он все время думает о своем сыне. Ты счастливый мальчик, у тебя такой добрый отец… Тебе выпало большое счастье.Почему счастливый? Он искал этим словам подтверждение, но не находил.Шли годы, и он возненавидел дом, где жил, — серый каменный дом, запущенный, одичавший сад.Он не любил школу. Мальчишки смеялись над ним, ведь ему запрещалось играть в веселые детские игры, вызывала насмешки и одежда, которую его заставляли носить, — совсем не такая, как у других детей.Своих теток, двух чопорных старых дев, единственных родственниц, которых знал, он боялся и тихо ненавидел, — ведь они были виновницами всех его бед.Подрастая, Роберт стал замечать, как их передергивает от злости от одного лишь его присутствия, и он постепенно уяснил себе, что и они вызывают у него почти ненависть.Дни тянулись за днями, серые, безысходные, как тоскливая вечность. Время превратилось в долгую череду наказаний, угроз, зубрежки текстов из Священного Писания.И вдруг с ошеломляющей неожиданностью всему этому наступил конец. Перемену он, однако, почувствовал задолго до того. Стоило ему войти, как разговор обрывали, по дому ходили с еще более кислыми, чем обычно, физиономиями, голоса делались еще ворчливее. Это снова было связано с той, кого называли «она». А однажды Роберт случайно услышал непонятную фразу:— «Она» подала в суд. Ей, конечно, не выиграть, но «она» может позволить себе нанять самого лучшего…Остального он не разобрал, но все время пытался угадать, о чем речь, пока не бросил свои безнадежные попытки. Ведь ничего интересного с ним не может приключиться. Никогда!..Как-то раз он вернулся из школы еще более подавленным и угрюмым, чем обычно. Мальчиков из их класса повезут на пикник, но только с разрешения родителей. Роберт знал, ему не позволят ехать, он, конечно, попросит, но не сомневался в том, какой ответ получит.Он толкнул калитку, медленно побрел к входной двери и уже взялся за молоток, чтобы постучать, как вдруг с улицы донесся звук подъезжающего автомобиля.Роберт обернулся, и, к его несказанному удивлению, машина остановилась у их ворот.Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу, и оттуда выглянула какая-то женщина. Роберт смотрел, не отрываясь. И вот она вышла из автомобиля.Он ни разу не видел ее прежде, но по какой-то необъяснимой причине у него гулко забилось сердце. Как хороша собой была эта незнакомая дама, которая теперь шла к нему по дорожке! В жизни своей не видел Роберт никого прекраснее. Невысокая, в большой шляпе с перьями — какое-то чутье подсказало мальчику при всей его неосведомленности, что ее наряд красив и элегантен.Дама подходила ближе, а он глядел на нее во все глаза.Вот она рядом и смотрит на него пристально. Она не успела еще сказать ни слова, а он уже знал, он понял, кто это.— Роберт! Ты Роберт?Дама прочла на его лице выразительный ответ и внезапно, опустившись на колени, обняла его.— Дитя мое единственное… Мой любимый мальчик… Наконец-то, наконец! — Роберт ощутил нежное прикосновение губ к лицу, ласковое объятие, его окутал невообразимо прекрасный аромат. — Любимое мое дитя! — повторяла она снова и снова, и щека ее, прижатая к его щеке, увлажнилась.— Что все это означает?Оба вздрогнули, услышав скрипучий голос, и разом обернулись: дверь была открыта, и тетки вдвоем стояли на пороге, седые, старые, губы поджаты, лица мрачные. От них словно исходила немая угроза.Дама легко поднялась на ноги, тщательно отряхнула с юбки пыль и произнесла с неописуемым торжеством:— Это означает, что я приехала забрать своего сына.— Забрать?Роберта удивило, как хрипло и тихо злобный голос прозвучал на сей раз.— Да! Я выиграла дело! И прямо из суда. Мне присуждена опека над сыном — полная, неоспоримая!Она еще раз повторила эти слова, чтобы не осталось никаких сомнений, и, сделав театральный жест, который для Роберта был словно приглашение в рай, сказала:— Пойдем, мой родной, нам нечего здесь больше делать.И, взяв Роберта за руку, повела по дорожке. Он последовал за ней, не оборачиваясь.И, уже отъезжая, из окошка автомобиля Роберт увидел, что они так и остались стоять в дверях, наверное, как и он, слишком ошеломленные случившимся, чтобы возражать или спорить.И началась для Роберта такая удивительная, интересная жизнь, о какой он не мог и мечтать… Автомобили, поезда, пароходы, невероятные события, в которых он не успевал даже толком разобраться.И лишь позднее, когда, переплыв океан, прибыли в Америку и Роберт стал знакомиться с новой, необыкновенной страной, откуда, как оказалось, мать была родом, он сумел полностью осознать, что с ним произошло. С прежней жизнью покончено навсегда. Какая радость и облегчение!Впервые у него появились друзья. Странные друзья для маленького мальчика — посыльные в отелях, горничные, конюхи, продавщицы фруктов, оставлявшие для него отборные яблоки. Всех пленял веселый ребенок с чудесной улыбкой.Постепенно с их помощью ему открылось то, о чем он прежде не догадывался: жизнь дает многое, но и ты должен многое давать в ответ. За деньги можно купить почти все, но если сумеешь очаровать людей, если знаешь, как к ним подойти, получишь от них такое, чего ни за какие деньги не купить. Все люди на свете разные, и у всех, если постараться, можно встретить доверие и приязнь.Это и еще многое стало ему известно о свойствах человеческой натуры прежде, чем он сумел разобраться в характере собственной матери.Поначалу Роберт слепо ее обожал. Она была для него ангелом-избавителем, чье волшебное появление вызволило его из немыслимого ада и перенесло в рай, полный чудес и удивительных приключений. Она дарила мальчику прежде неведомую нежность, а когда целовала, он порой с трудом удерживался от слез.Роберт понял теперь, чего ему не хватало, о чем, сам того не сознавая, грезил в несбыточных мечтах своего детства. Понял, отчего боялся темноты, отчего, маленький, беззащитный, одинокий, забираясь в холодную постель в своей чердачной комнатушке, дрожал и чуть не плакал.Ему навязывали веру в сурового бога, а нужна была мать. Она боролась за свое право на сына во всех судах двух великих стран. Это стоило огромных денег, но в конце концов она победила! Впрочем, двигала ею не только любовь к ребенку.Роберту постепенно становилось ясно — это была и месть, месть человеку, который пренебрег ее чувством и позволял себе корить за недостатки, месть его родным за то, что те на примерах из Библии доказывали ей, какая она скверная женщина.— Пусть я и плохая, мой мальчик, — говорила она, — пусть я буду хуже всех на свете, но лишь бы не такой, как они, со всей их хваленой добродетелью.С этим нельзя было не согласиться.И до чего она была прелестна — вьющиеся волосы цвета красноватой бронзы, большие зеленые глаза, маленький алый рот.Она вовсе не жаждала посвятить жизнь сыну, и Роберту не понадобилось много времени, чтобы это понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21