Представьте себе, Синтия, каково это — не иметь ни отца, ни матери? Когда тебя растят, все время стараясь скрыть сам факт твоего существования? Бабушка и дед были привязаны ко мне и добры, но вечно боялись, да, боялись — как бы люди не стали спрашивать, откуда я взялась. Они прятали меня! Представляете? И сами прятались. А моя мать панически боялась, что кто-нибудь узнает о том, что у нее есть дочь. Я видела ее всего несколько раз за всю жизнь.— Бедное дитя! — прошептала Синтия.Ей так тяжело было видеть боль в глазах Микаэлы. Слышать исступленный гнев и страдание в ее голосе.— Наверно, я была чересчур ранима, — продолжала Микаэла, — и все мое детство, как только поняла тайну своего происхождения, я хотела умереть. Не потому, что так уж тяготилась своей долей, а потому, что они все — мать и дед с бабушкой — так всего этого стыдились! И теперь я должна отказаться от счастья — а я счастлива впервые в жизни — ради отца?Синтия опустила голову. Ей нечего было больше сказать. Почему Роберт скрыл это от нее, не предупредил? Неужели он не ожидал, что так глубока ее обида на него?— Одно лишь могу сказать в его защиту, — продолжала Микаэла уже спокойнее и мягче, — он не знал моем существовании. И, когда узнал, сделал все, чтобы загладить свою вину, но раны многих лет за несколько месяцев не залечиваются, слишком глубока обида.— Вы были предельно честной, Микаэла, — сказала Синтия, — но вы забыли об одном. Что, если у вас будут дети?Воцарилось неожиданное молчание. После долгих минут Микаэла заговорила:— Никогда, — сказала она. — Я буду принимать все необходимые меры.— Это не так просто, как кажется, — вздохнула Синтия. — И еще одно обстоятельство, Микаэла. Вы сказали, что жена Хыо не хотела детей и ей не разрешено было иметь детей. И с вами он должен будет пережить такое же разочарование?— Не разговаривайте больше со мной! — истерически вскричала вдруг Микаэла. — Зачем вы пришли сюда? Я знаю: я поступаю правильно.Я люблю Хью, а он меня — ничто другое не имеет значения. — Она бросилась в кресло. Синтия подошла к ней.— Микаэла, — произнесла она спокойно, — будьте честны с собой. Взгляните фактам в глаза. Вы сами страдали из-за того, что были рождены вне брака. Вы лучше кого бы то ни было знаете, каким горем и унижением это может обернуться для человека. Хватит ли у вас смелости пойти на подобный риск — произвести на свет дитя и обречь его на такую лее горькую судьбу? И в то же время, может ли любовь мужчины и женщины быть поистине счастливой без ее самого высокого воплощения — собственного ребенка?— Замолчите, я не желаю вас слушать! — закричала Микаэла в ярости.Она вскочила и заметалась по комнате, как раненый зверь.— Что же мне делать? — взывала она. — Что делать? — Микаэла задавала этот вопрос себе. Она отчаянно боролась с собой.Глядя на нее, Синтия испытывала такое чувство, словно наблюдает за вечной борьбой эгоистичной любви и самопожертвования, страсти и законов морали.Наконец Микаэла немного успокоилась. И Синтия поняла: борьба закончилась. Но что победило? Любовь или здравый смысл?Бледная как полотно, Микаэла, опустив глаза, произнесла:— Хорошо. Я не уеду с Хью, но я должна сначала его увидеть.Слова эти были произнесены твердо и спокойно. Синтия на мгновение даже усомнилась в услышанном.— Вы действительно так решили, Микаэла? Вы вернетесь домой?— Я вернусь в «Березы», — глухо проговорила Микаэла. — У меня нет дома. Не надо больше об этом. Я дала вам слово. А теперь идите, скажите отцу, чтобы встретил меня через час — где угодно, можно в отеле «Ритц». Только уходите, иначе я просто больше не вынесу.В голосе ее звучала такая мука, что Синтия поняла — наступил самый тяжелый момент. Всей душой ей хотелось помочь этой юной девочке, но что она могла ей сказать? Как утешить?Ни слова не сказав, Синтия вышла из квартиры и спустилась на лифте вниз. Дворецкий отворил перед ней входную дверь.Роберт ждал, опустив голову и руки на руль. Синтия села рядом, отметив, что пепельница полна окурков. Роберта терзала мучительная неизвестность.— Ну что? Что она сказала?Она встретится с вами в отеле «Ритц» через час, — ответила Синтия и добавила, вздохнув: — Поезжайте отсюда скорей.Роберт послушно включил зажигание. Синтия не хотела, чтобы Роберт увидел Хью Мартена — тот мог вернуться в любую минуту.Несколько минут ехали молча, и лишь потом Роберт спросил:— Как вам это удалось?— Не могу вам всего рассказать, — чуть помедлив, ответила Синтия, — но, Роберт, будьте с ней особенно бережны. Она любит его так, что готова ради него на крайнюю жертву.Роберт больше не мог сдерживаться.— Мартен — свинья! Вы его видели?— Нет, и не надо оскорблений в его адрес, Роберт, ни к чему хорошему это не приведет. Повторяю, Микаэла любит его. И это серьезно.— Как она может? Этого гнусного типа!— Она в жизни видела слишком мало любви. И страдала больше, чем можно себе представить. Жизнь никогда не была для нее простой.Роберт промолчал, и было видно — он понял, догадался по ее словам и тону, что ей стала известна вся правда.Они подъехали к отелю.— До свидания, Роберт, — сказала Синтия. — Я вернусь на работу.Но как же так! — запротестовал он. — Вы должны поддержать меня, Синтия. Вы должны вернуться с нами!Синтия отрицательно покачала головой.— Но вы обязаны, — настаивал Роберт, — я не могу без вас, один я не справлюсь. Я разозлюсь и такого наговорю, что она снова кинется в объятия к этой свинье! Умоляю, Синтия: ради Микаэлы.Синтия чувствовала, что он говорит искренне. Правда, он думал прежде всего о себе, но ведь и о Микаэле тоже. Мгновение она колебалась, потом поняла, что не сможет отказать. Она действительно сейчас нужна им.Вздохнув по своей вновь было обретенной независимости, она ответила:— Хорошо, Роберт. Пойду уложу вещи. Когда Микаэла появится, приезжайте за мной.Синтия достала из сумки листок бумаги и написала свой адрес. Она вложила листок ему в руку и выбралась из машины, не прощаясь. У нее было такое чувство, что ей уже никогда не избавиться от Роберта. Глава восемнадцатая Синтия вспоминала потом следующий месяц как «кошмарный август», месяц тягот и мучений, когда даже солнце не радовало ярким светом, а «Березы» окутывало густое, почти ощутимое облако мрачной тревоги.С той минуты, когда Роберт и Микаэла заехали за ней, она знала — все теперь будет не так, как раньше. Она не представляла себе, какой разговор состоялся между отцом и дочерью, но Микаэла была бледна как полотно, огромные глаза полны страдания. Выражение лица Роберта было Синтии знакомо — сверхчеловеческое напряжение, стремление не утратить власти над собой.Ехали молча, и несколько раз у Синтии возникал почти непреодолимый порыв остановить машину и бежать прочь.«Зачем мне усложнять свою жизнь из-за этих людей? — спрашивала она себя. — Безумие! У меня хватает своих забот и тревог».Ей вспомнилось плохо скрытое разочарование в голосе миссис Гривз, когда Синтия позвонила и предупредила, что должна оставить работу в яслях.— Нам будет очень вас не хватать, мисс Морроу, — сказала та. — Мы так благодарны вам за все, что вы для нас сделали, и дети будут о вас скучать тоже.Дети. Синтия тосковала по своим питомцам. Конечно, работа в яслях была тяжким физическим трудом, но душа отдыхала, и мысли успокаивались. Дети нуждались лишь в питании и уходе; никого не изводили сердечными каплями, не огорчали своими заботами и тревогами.По дороге в «Березы» Синтия украдкой разглядывала Микаэлу. Бедняжка выглядела потерянной, утратившей жизненные силы.В последующие недели Синтия убедилась, какое непосильное бремя взвалила себе на плечи, согласившись выручить Роберта.Микаэла бросалась из крайности в крайность. Полное безразличие, граничащее с бесчувствием, сменялось необузданными вспышками бурной деятельности. Она стала другой: теперь это была не юная девушка, а безутешно страдающая женщина. Иногда Синтия сомневалась, стоило ли разлучать ее с Хью Мартеном. Было ясно — это не девичье увлечение, не любовь к любви, исчезающая при разлуке с предметом обожания, а истинное, глубокое чувство, которого Синтия не могла, не умела постичь.И Роберт изменился — изменился до такой степени, что Синтия порой мысленно вставала на его защиту, искала ему оправдания.Не раз бросалось ей в глаза, как он ласков с Микаэлой, изо всех сил старается ее развлечь, развеселить, как старается держать себя в руках, готовый снести все, что угодно, вплоть до прямого вызова. Ведь Микаэла, поступавшая как женщина, когда речь шла о ее сердечных делах, все-таки оставалась сущим ребенком, избалованным и непокорным.Ей доставляло удовольствие куражиться над отцом и дерзить ему на людях — Синтия нередко ожидала вспышки гнева в ответ, негодующего замечания, когда по его взгляду было видно, как он взбешен, но он оставался неизменно ласковым, спокойным, ровным. Он не обсуждал с Синтией отношений между ним и Микаэлой; он просил лишь, чтобы Синтия не покидала их, словно само ее присутствие помогало и поддерживало его. И еще, чтобы она принимала участие в бесконечных развлечениях и увеселениях, которые устраивались для Микаэлы.У Синтии голова шла кругом от затей Роберта. Она столько лет старалась быть в стороне от шумной светской жизни, и вот пришло возмездие — поистине она теперь не знала ни минуты покоя.В «Березах» или у кого-нибудь в округе чуть ли не каждый вечер затевались танцы, пикники, поездки верхом на лошадях, в лодках по реке, скачки, теннис, вечеринки в честь кого и чего угодно. Дом был полон молодежи, смех и шумная болтовня от зари до зари. Каждую пятницу наезжала орава гостей.Синтия оставила попытки уследить, сколько народа приехало, сколько уехало. Роберт, по-видимому, возложил на нее ответственность за то, чтобы все шло должным чередом, а Микаэле не оставалось бы времени предаваться мрачным мыслям.Глядя на Микаэлу, Синтия поражалась, как та могла выдерживать подобный фарс — а ведь это был именно фарс! Роберт, разыгрывающий гостеприимного, радушного хозяина и краем глаза следящий за каждым шагом дочери, не уверенный, оказывает ли на нее должное воздействие вся эта роскошь, щедрость и суматоха.А Микаэла, бледная, прелестная, очаровательно-загадочная, послушно участвует в устроенном ради нее празднике жизни. Но при этом Синтия видела, что все усилия ее отца тщетны. Девушка ходит, танцует, разговаривает, смеется, как заводная кукла. Ее душа не участвовала в этом веселье. Она словно наглухо закрыла ее ото всех.«Кончится ли это когда-нибудь», — спрашивала себя в отчаянии Синтия. Она безумно устала. Ей очень хотелось назад в ясли, к детям, тянувшим к ней руки с искренней, неподдельной радостью, или даже в больницу. Как бы тяжело там ни было, но она чувствовала себя нужной. Здесь же, в обстановке бесцельной суеты, она мучилась от пустоты, постепенно появившейся в душе. Одно только было хорошо: ей некогда было хотя бы подумать о Питере. Она о нем почти не вспоминала. Ей было все равно — вернулся ли он в Америку, или они с Луизой все еще в Англии.Она грустно улыбалась про себя. План Роберта удался на славу. Он исцелил ее от любви к Питеру, не осталось даже чувства утраты.Как это ни удивительно, она не чувствует себя больше несчастной. Свободная от всяческих уз, она лишь испытывала боль из-за Микаэлы и, глядя на нее, всякий раз горько винила себя. Бедное дитя переносит те же страдания, что и она когда-то, но с одной разницей — Микаэла сама пошла на добровольную жертву, отказавшись от любимого.Часто Синтия думала о том, что именно сказала Микаэла Хью, что произошло между ними, как он отреагировал. Он больше не искал встреч с ней. Может, уехал за границу?Ответить на эти вопросы было некому. И Синтии иногда приходило в голову, что Микаэла думает о том же.Синтия всей душой рвалась облегчить страдания девушки. Взять бы ее под крыло, заключить в объятия, тесно прижать к сердцу, дать хоть частицу материнской любви, которой та никогда не знала.Но Микаэла никого не допускала в свой внутренний мир, и защитой ей служила броня холодного достоинства, поистине непробиваемая, исключавшая любые попытки сблизиться с ее стороны.Синтия боялась за девушку, она снова и снова спрашивала себя: есть ли хоть у кого-то право вмешиваться в чужую жизнь. Ведь она вмешалась: она фактически заставила Микаэлу отказаться от любви. Но ради чего?«Вправе ли я судить, что верно, а что нет?» — смиренно спрашивала себя Синтия. И вопрос этот она задавала себе не один раз в последующие недели.Роберт вознамерился дать грандиозный костюмированный бал, и Синтия, без сил от нескончаемых увеселений, сделала бесплодную попытку отговорить его от новой безумной затеи.— Слишком рано, — возражала она, — или, если хотите, слишком поздно. Многие еще в Шотландии. И вечерами уже будет холодно, выйти и погулять в саду нельзя. Куда как лучше дождаться зимы и устроить бал под Рождество.— К Рождеству сообразим что-нибудь еще, — стоял на своем Роберт. — И костюмированный бал сейчас так порадует Микаэлу.Синтия взглянула на него и решила не возражать. Ей было ясно: здесь не просто стремление развлечь Микаэлу. Правда заключалась в том, что он тратит безумные деньги и не жалеет сил, искренне стремясь искупить зло, содеянное восемнадцать лет назад.Синтия жалела Роберта всей душой. Ведь он так стремится сделать свою дочь счастливой! Но она-то хорошо понимала, что ни деньги, ни старания тут не помогут. Он создал ей положение, поселил в старинной родовой усадьбе — а у нее лишь одно на уме: Хью Мартен. Синтия была преисполнена сострадания, однако чем могла она помочь? Совсем еще недавно она и сама была такой лее.— II не возражайте, пожалуйста, бал нужно устроить сейчас! — заявил Роберт непререкаемым тоном, в котором чувствовалась явная враждебность.Синтия видела: Роберт показывает зубы, нарывается на ссору, ему хочется одолеть ее в споре, показать, что он хозяин положения.— Я против, — сказала Синтия, — но спорить не стану. Вы устраиваете бал, вы назначаете и время.— Весьма любезно с вашей стороны, — заметил не без сарказма Роберт.На мгновение взгляды их встретились — и нелепое раздражение, охватившее обоих, развеялось как дым.Роберт весь последний месяц вел себя по отношению к Синтии подчеркнуто вежливо и отстранение — ни лишнего взгляда, ни слова, ни намека на близость. Можно было подумать, что она — почтенная вдова, которую связывает с ним лишь общая забота о благе Микаэлы.Синтия была признательна ему за эту сдержанность, какой прежде он не отличался. Но при этом она вдруг обнаружила, что ее вовсе не радует такая перемена. Но задаваясь вопросом, почему вдруг Роберт так изменился по отношению к ней, она решила, что знает ответ — все, что касалось его лично, он отодвинул на второй план, подчинив все интересам Микаэлы. Все его внимание и забота сосредоточились сейчас на ней.Синтия догадывалась — он намерен добиться у дочери признательности и любви, занять важное место в ее жизни.И все же полное равнодушие к ее особе, отсутствие прежнего внимания, поглощенность лишь своими заботами подчас сильно задевали Синтию, хоть она и не хотела себе в этом признаться.Она постоянно была начеку, готовая отразить любое вторжение в ту сферу, где кончаются отношения чисто дружеские.И вот теперь она, кажется, добилась своего: ей не на что жаловаться. Как ни обидно, но он, кажется, полностью к ней безразличен.Роберт обращается к Синтии за советом во всем, что касается Микаэлы. Он обсуждает с ней свои планы, но так, словно перед ним почтенная тетушка: сугубо официально, ни тени личного отношения ни в голосе, ни в поведении.Он встал из-за письменного стола и прошел в другой конец комнаты.— Итак, Синтия, на сегодня, видимо, все.Он повернулся к ней спиной, и она вдруг почувствовала себя одинокой и заброшенной.— Роберт! — Она сама не знала, что скажет, это было как крик о помощи, вырвавшийся помимо ее воли.Он обернулся, но в эту минуту с высоко поднятой головой и холодным блеском с глазах появилась Микаэла.Микаэла всем своим видом выражала торжество, словно бросала отчаянный вызов. Она улыбалась, и Синтия отметила, какая это вымученная, безрадостная улыбка.— А я искала вас обоих, — сообщила она. Синтия поняла по ее тону, что им сейчас сообщат нечто малоприятное.— Да? — отозвался Роберт с напряжением в голосе.— У меня для вас новость! — сказала Микаэла. — Новость, которая, я уверена, приведет вас обоих в восторг! Я выхожу замуж!— За кого! — хором воскликнули они оба.— За Артура Марриотта! — был ответ. — Почему я не слышу поздравлений?Она насмехалась над ними с безудержной и неоправданной жестокостью.— Ты сошла с ума! — закричал в ярости Роберт.— Вряд ли подходящее замечание в адрес дочери перед лицом такого события, — возразила Микаэла. Она села, нога на ногу, на край дивана. — Ты должен радоваться, что сбыл меня с рук.Говорила она с издевкой, которая Синтии казалась горше слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21