Я находился на автостоянке у ресторана на углу Уорнерской и Шестьдесят Первого. Непринужденно прислонившись к капоту моей «тойоты», я любовался величественным закатом, распростершим свои алые крылья над островом Гарриет и мусорообогатительным комбинатом, а также смаковал плодородные, плотские запахи прекрасного теплого весеннего вечера.
Естественно, ветер дул с востока.
Стая перелетных «харли-дэвидсонов» пронеслась по Шестьдесят Первому шоссе на юг, и эхо от урчания их выхлопных труб еще долго разносилось по окрестностям, пока не исчезло где-то за горизонтом. Я отошел от машины, отряхнул одежду пониже спины и в очередной раз глянул на часы.
7:17.
Такие долгие опоздания – не в духе Т'Шомбе. Правда, за то время, пока мы работали вместе, она сто раз меня всячески разыгрывала, и есть определенная вероятность, что и сейчас я пал жертвой какой-то дикой, финальной, унизительной шутки…
Не требовалось особо напрягать воображение, чтобы представить себе, как Бубу, Фрэнк и Т'Шомбе сидят сейчас в парке за рекой и, наблюдая за мной в бинокли, заливаются идиотским смехом, черт бы их побрал. От предположения, что Т'Шомбе способна обмануть меня ради смеха, мне стало как-то дурно.
Вновь проверив время, я обдернул свою свежевычищенную и отутюженную куртку, поправил молодецки расстегнутый воротник аккуратно отглаженной белой рубашки и решил дать ей еще десять минут. Ну, максимум пятнадцать.
Тут мое внимание привлек внезапный взвизг шин. Резко вскинув голову – так дергаются марионетки на веревочках, – я увидел, что из-за угла прямо на меня несется новый «шевроле-назем-каноэ» Т'Шомбе. Въехав на автостоянку, он без малейшего ущерба для скорости перемахнул через искусственный ухаб «спящий полицейский». Не щадя своих воющих шин, Т'Шомбе внезапно затормозила, чуть не отдавив носы моих (свеженачищенных) ботинок, распахнула пассажирскую дверцу и вскричала:
– Дуй сюда!
Я повиновался. Не успел я захлопнуть дверцу, как Т'Шомбе дала задний ход, добыла огонь путем трения шин об асфальт и вновь преодолела (вызвав у меня зуботрясение) ухаб. Мы пулей вылетели со стоянки на улицу, Т'Шомбе развернула машину, точно круг карусели, дала переднюю скорость и помчалась по Уорнерской, как тот черт из поговорки – от ладана. Нельзя было не заметить, что ее «шевви» отличался неожиданной мощью; величественностью и шумливостью, а также верткостью тридцатифутового «крайслера».
– Извини, что опоздала! – сообщила Т'Шомбе, перекричав рев мотора, пока я разыскивал конец своего ремня безопасности с неменьшим рвением, чем моя мама – затерявшийся в складках дивана горящий окурок. – За мной следил какой-то хрен в белой «мазде», пришлось попетлять, чтобы от него сбежать!
Она заложила смертельный вираж вокруг доверху нагруженной мусором грузовика и, вырвавшись вперед, чуть ли не с помощью мыла протащила «шевви» через узкую щель между пикапом на левой полосе и летящим навстречу двухприцепным тягачом. Я торопливо покосился на Т'Шомбе – мне хотелось в последний раз увидеть ее перед смертью.
Она пригнулась к рулю, крепко вцепившись в него обеими руками, нервно приоткрыв алый рот. Ее темно-карие глаза, точно шоколадные пули, так и стреляли по сторонам – то в зеркало бокового вида, то в зеркало заднего, то на ветровое стекло…
Вероятно, ее паранойя была заразной. Ценой больших усилий локализовав и пристегнув ремень, я извернулся на сиденье, чтобы глянуть в заднее окно. Не считая мусорщика и пикапа, шофер которого делал нам красноречивые, изобличающие богатую фантазию жесты непристойного содержания, там не было видно ни единой машины.
Т'Шомбе с умопомрачительной скоростью обогнала машину, которая вздумала остановиться на красный свет у перекрестка с Сибли и свернула на Джексоновскую прямо перед радиаторами трогающихся с места машин.
– Т'Шомбе! – завопил я. – Сзади – никого!
– ЧТО-О? – возопила она в ответ.
– Белая «мазда»! Ты от нее ушла! Можно помедленнее!
– Я НИ ОТ КОГО НЕ УХОЖУ! – Поставив машину на два колеса, Т'Шомбе свернула на Каштановую и чуть не взлетела, пересекая железнодорожные пути. – Я ПРОСТО СПЕШУ, А ТО В ЦЕРКОВЬ ОПОЗДАЕМ!
Четверг, утро, 0300 по Гринвичу. Гуннар вдарил своей бутылкой «Кирина» по стойке и уставился на меня, вылупив глаза:
– В ЦЕРКОВЬ? МаксСупер (я) сунул окурок в ухо подоспевшего фаната «СиликоновыхДжунглей», наколдовал себе другую сигарету из виртуального ничто и закурил. Его
(да и мои тоже) глаза полыхнули нехорошим огнем:
– Да. Вечерняя служба – вот какое это было страстное свидание.
Помотав головой, Гуннар засосал с полбутылки пива и опять помотал головой:
– Быть не может. Ты мне про эту бабу уже полгода толкуешь, а мне и в голову не приходило, что она – Христова невеста.
– Ох, – вздохнул я. – Ладно бы Христос. С Христом я бы еще как-нибудь разобрался.
Бармен – не Сэм, а другой (Сэма отправили на апгрейд) принес мне бутылку бурбона и мини-капельницу. Швырнув трубочку с шприцем ему назад, я потребовал нормальный стакан.
– Не Христос? – вопросил Гуннар. – А кто? Кришна? Магомет? – Он задумался. – Неужто ЭЛВИС?
– Хуже, – пробурчал я. Бармен принес стакан для виски и налил мне сам. Осушив сосуд одним глотком, я предоставил бармену честь налить мне новый. – Моя прелестная подруга, – сообщил я Гуннару, глубоко затягиваясь своей виртуальной сигаретой, – истово верующая, с пеной из рта проповедующая, теоретически подкованная прихожанка Церкви Вегентологии.
– Ве… какой?
– А вот такой. Это компания репоголовых идиотов, которые считают растения высшими существами, поскольку они появились на Земле раньше всей остальной жизни. Собственно, основная идея в том, что растения сотворили животных, поскольку нуждались в ходячих слугах.
Приложившись к своему пиву, Гуннар кивнул:
– Отлично понимаю, почему растениям захотелось создать животных. В особенности – овец.
Моя сигарета тем временем превратилась в крохотный тлеющий окурок фильтра. Раздавив его двумя пальцами в порошок, я подавил в себе желание закурить новую:
– Ну, одно махонькое разумное зерно в этом есть. Если б ты знал мою тетю Беатрис, так сразу согласился бы, что она – настоящая рабыня африканских фиалок.
Но в-в-вегентологистическая космология посложнее будет. Перманентные войны добра и зла; бесконечные циклы самосева и роста; жизнь в нашем, земном мире – что-то вроде духовного отпуска в тылу между сражениями на космических фронтах противоборства фруктов. Вершинная задача, насколько я понял, вспомнить все свои предыдущие воплощения и выяснить, каким растением ты был в докембрийский период.
Гуннар вновь приложился к бутылке – и обнаружил, что она пуста:
– Это что же – они все хотят па-по-рот-ни-ка-ми стать?
Меня осенила грешная мысль:
– А знаешь что, Гуннар, если тебя так заинтересовала эта церковь, у меня в машине случайно завалялось фунтов тридцать брошюр и монографий. Если ты меня хорошо попросишь, я тебе их дам почитать и даже без возврата.
– Ишь что вздумал! – с этими словами Гуннар разбил свою пустую бутылку о голову подоспевшего гнома и сделал бармену знак, чтобы тот кинул ему новую. Очередная бутылка для Гуннара пролетела через участок пространства, несколько микросекунд назад занятый моей головой (не волнуйтесь, я успел пригнуться) и опустилась откупоренным горлышком вверх на жаждущую ладонь моего приятеля.
Да, когда Сэм отсутствовал, в «Раю» все шло совсем не так, как при нем. Однозначно.
– Спорим, в День Деревьев твоя подружка просто писает от удовольствия, – заметил Гуннар. Я только вздохнул:
– В этом году они устраивали заутреню на рассвете в дендрарии парка Комо. Во время ужина видеозапись показывали.
– У-жи-на?
Улыбнувшись, я пожал плечами:
– Ну, один плюс у них есть – они не вегетарианцы. На ужин подавали копченые ребрышки, курятина и бифштекс форматом тридцать на сорок. Откормили меня, как поросенка. Хрю-хрю. – Откинувшись на табурете, я похлопал себя по животу и шумно отхлебнул виски.
Гуннар кивнул:
– Ну ладно, это уже пол-удачного вечера. Вернемся к твоей подружке. Дала ли она тебе шанс… э-э-э… вспахать поле? Разбросать твои семена? – Сдвинув брови, он почесал подбородок. – Ну, как это могут метафорически назвать вегентологи?
Вновь припав к стакану, я выиграл несколько секунд для финальной полировки Гениальной Лжи. «А-а, пошло оно все кой-куда, – решил я, – скажу правду».
– Нет, – сознался я.
Гуннар, похоже, ничуть не удивился.
– Часов в девять возвращаемся мы на стоянку у ресторана, где я запарковал машину. За рулем была она. Затормозила. Остановилась не заглушая мотора. Явно ждала, пока я уберусь из ее машины. Ну, я набрался храбрости по максимуму, перегнулся к ней и поцеловал прямо в губы.
Гуннар выгнул бровь:
– Тогда-то она и начистила тебе фары? Я покачал головой:
– По-моему, лучше бы начистила. Нет, она просто уставилась на меня с невероятно недоумевающим видом, словно говоря: «А это еще зачем?» Ну я, это самое, ну, знаешь, стал мучительно подыскивать слова…
– Это ты великолепно умеешь, – вставил Гуннар.
– А она сказала: «Не пойми меня неправильно, Па… э-э-э. Макс. Серьезно, я польщена, что ты так ко мне относишься. И знаешь, развлечься с тобой в постели было бы довольно забавно. У меня сто лет не было мужчин, которые так остро нуждались бы в наставнице. Но, Макс, секс без эмоциональных коннотаций – всего лишь коллективная мастурбация, а мне, честно говоря, уже надоело коллекционировать скальпы».
Гуннар плюхнул свою освобожденную от пива бутылку на стойку:
– Тогда-то она и пожала тебе руку на прощанье? Я поставил свой пустой стакан рядом с Гуннаровой пустой бутылкой:
– Угу.
Мы оба уставились на отблески виртуального света в виртуальном стекле.
– Гуннар? – раздалось за нашей спиной. – Макс Супер?
Мы единодушно оглянулись. Перед нами стоял один из прилизанных мальчиков-автоматчиков дона Вермишелли, заложив правую руку за лацкан дорогого, но безвкусного пиджака в мелкую полоску. Он больше походил на Наполеона с рекламного плаката бутика, чем на парня с револьвером за пазухой.
– Дон сейчас вас повидает. Переглянувшись, мы с Гуннаром синхронно спрыгнули с табуретов.
– Как удачно, что мы сегодня в видимом состоянии, – заметил я.
– Заткнись, Макс, – прошипел Гуннар. – И ради Бога, учти – говорить буду я. Твой язычок нас обоих на тот свет отправит.
9. ПЕТРУШКА. ШАЛФЕЙ. РОЗМАРИН. «ПОЛИПО ВЕРАЧИ»
Дон Луиджи Вермишелли имел личный столик в дальнем левом углу «Рая». В «Раю» преобладали круглые столики. Но столик дона имел форму полумесяца – чтобы удобнее было его эффектному брюху.
Я уже упоминал, что в виртуальной реальности детали становятся видны по мере приближения к человеку или предмету. Дон Луиджи умело пользовался этим фактором. Взгляните на него из противоположного угла зала – и вам покажется, будто это белый метеорологический аэростат в шляпе и с руками. Но приблизьтесь к его столику, и вы убедитесь, что это человек – хотя и невероятно тучный – в белом льняном костюме-тройке, белой рубашке, с белым галстуком и в белой шляпе-панаме. Подойдите еще ближе, и вы откроете для себя, что багровый, бесформенный ком между полями его шляпы и воротником рубашки – вовсе не колоссальный помидор-мутант, а просто-напросто его голова. Сделайте несколько финальных шагов, проникнув в зону беспредельного влияния (не говоря уже о гравитационном притяжении) дона Луиджи, и вы услышите жалобные переборы мандолины, узрите мерцающие огоньки свечей (подсвечниками служат бутылки от кьянти) и подивитесь, что, несмотря на невероятное множество деликатесов на столике перед ним, белый костюм дона Вермишелли не осквернен ни единым жирным пятнышком или капелькой соуса.
Обычно примерно в этот момент несколько из мальчиков-автоматчиков дона засовывают свои револьверы вам в ноздри и спрашивают своего босса, не желает ли он отправить вас на тот свет.
– Мальчики, мальчики, – произнес дон Вермишелли. – Что с вами такое? Расслабьтесь.
Голос у него был удивительно грубый и негромкий, а акцент такой сильный, что его правдивое воспроизведение средствами орфографии подпадало бы под закон о высмеивании этнических групп. Так что я этот акцент воспроизводить не буду. – Гуннар и Макс – мои дру-зь-я.
Мальчики-автоматчики, попятившись, пропустили нас к столику.
– Прошу, – заявил дон Луиджи, похлопывая по дугообразной скамье справа от себя. – Посидим. Поговорим.
Я попытался уступить Гуннару честь восседать рядом с доном, но Гуннар столь же рьяно пытался уступить эту честь мне, так что мы оба суетились вокруг скамьи, как клоуны, пока я не плюнул и не уселся на спорное место сам. Гуннар, кряхтя, примостился около.
– Итак, Макс, – проговорил дон, – Гуннар сказал мне, что у тебя маленькая проблема и что, как ему кажется, я смогу ее решить.
Я покосился на Гуннара, который, очевидно, набирался смелости, чтобы ответить вежливо и осторожно, потом вновь обернулся к дону Луиджи и решил не тянуть кота за хвост.
– Точно, – сказал я. – А вы можете?
Гуннар весь побелел.
Дон Луиджи отсканировал меня пристальным, леденящим кровь взглядом, после чего неспешно кивнул.
– Да, Макс, я могу решить твою маленькую проблему вместо тебя. – Тут Гуннар облегченно вздохнул. – Вопрос в том, – продолжал дон, – готов ли ты заплатить мою цену?
Гуннар вновь раскрыл рот, но я вновь ринулся в схватку вперед него:
– Сколько?
Дон цокнул языком, покачивая своей великаньей, распухшей головой:
– Какой нетерпеливый мальчик! Погоди, вначале мы будем «манджиаре» . Еда – это жизнь, Макс. Если вести деловые разговоры на пустой желудок, сердце заболит. – Поднатужившись, он вытянул вперед руки и, соединив их над своим животом-горой, один раз хлопнул в ладоши.
В зону видимости, трепеща и звеня, вплыли две ультрапухлые блондинки в чем их мать родила (не считая, конечно, ювелирных украшений, грима и туфель на шпильках).
– Друзья мои, – произнес дон Вермишелли, – позвольте вам представить сестер Силикконе: Бэмби и Слонни.
Насколько я понял, Бэмби звалась та, что слева, хотя, на мой взгляд, ни малейшей разницы между ними не было. Гуннар, впрочем, эту разницу явно просек.
– Милые мои «гноччи», – сказал им дон, – мои друзья голодны. Принесите им покушать. Хм-м, – он задумчиво потер часть своих подбородков (первый и второй сверху), – для начала – немножко «полипи верачи аль-аглио» и «дуппа ди каппеллетти». Потом, может быть, тарелочку «тальятеллле верди алла маринара», еще тарелочку «старне аль вино россо» и буквально парочку «фонди ди карчиофи трифолари». Теперь закуски. Я хочу… – Он прервался, нахмурился и взмахнул рукой, отсылая девиц. – Не важно, это я решу, когда вы вернетесь. Ну-с, «андьямо», «андьямо»! – И он поторопил Слонни ласковым шлепком по «куло». Хихикая и позвякивая, сестры Силикконе исчезли.
Дон Вермишелли вновь обернулся к нам с Гуннаром.
– А теперь, друзья мои, – он поднял бокал, – за дело.
«Давно пора, черт возьми, – подумал я. – Ага. Мы о чем будем го…»
Гуннар больно ткнул меня локтем под ребра, привлекая мое внимание к полному бокалу, который возник передо мной на столе.
– Это тост такой. Макс.
Подняв свой бокал, Гуннар чокнулся с доном:
– ЗА ДЕЛО!
В конце концов еду нам принесли. Смотреть на эти кушанья было очень интересно, а есть их – не очень, ибо у виртуальной еды нет ни вкуса, ни питательной ценности. Бэмби и Слонни остались у столика нас обслуживать – что тоже было абсолютно безвкусно, но порой довольно забавно: мне очень понравилось, как Гуннар, пытаясь проиллюстрировать анекдот о летчиках с авианосца, использовал пупок Бэмби вместо бокала для вина. После этого Слонни разлеглась на моем участке стола и пригласила меня повторить этот фокус с ней, но к тому времени я вычислил по странной тональности ее голоса, что она пользуется устройством сдвига частот. А это с девяностопроцентной надежностью свидетельствует, что перед вами человек, которому, хоть тресни, никак не удается разобраться со своей сексуальной ориентацией.
В положенное время со стола убрали, сестры Силикконе испарились, и пришел момент, когда прихлебывая «вино россо» и доедая остатки «полили верачи», мы приступили к деловому разговору.
Гуннар облизывал свои виртуальные пальчики.
– Это было истинное наслаждение, – сказал он дону. – Знаете, я даже и не предполагал, что еда – это так увлекательно. Например, вот это, – он встряхнул в воздухе «полили», – что за зверь такой?
– «Полипи верачи алль-аглио», – сообщил дон.
– Нет, я хочу сказать, из чего это? Что мне заказать, когда я в следующий раз пойду в «Бон Джорно»?
***
«ПОЛИПИ ВЕРАЧИ АЛЛЬ-АГЛИО»
Возьмите одного осьминога. Вырежьте глаза, пасть и чернильный мешок. Остальное положите на доску и отбейте деревянным молотком до изнеженного состояния. Поместите осьминога в керамическую миску и заправьте оливковым мослом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Естественно, ветер дул с востока.
Стая перелетных «харли-дэвидсонов» пронеслась по Шестьдесят Первому шоссе на юг, и эхо от урчания их выхлопных труб еще долго разносилось по окрестностям, пока не исчезло где-то за горизонтом. Я отошел от машины, отряхнул одежду пониже спины и в очередной раз глянул на часы.
7:17.
Такие долгие опоздания – не в духе Т'Шомбе. Правда, за то время, пока мы работали вместе, она сто раз меня всячески разыгрывала, и есть определенная вероятность, что и сейчас я пал жертвой какой-то дикой, финальной, унизительной шутки…
Не требовалось особо напрягать воображение, чтобы представить себе, как Бубу, Фрэнк и Т'Шомбе сидят сейчас в парке за рекой и, наблюдая за мной в бинокли, заливаются идиотским смехом, черт бы их побрал. От предположения, что Т'Шомбе способна обмануть меня ради смеха, мне стало как-то дурно.
Вновь проверив время, я обдернул свою свежевычищенную и отутюженную куртку, поправил молодецки расстегнутый воротник аккуратно отглаженной белой рубашки и решил дать ей еще десять минут. Ну, максимум пятнадцать.
Тут мое внимание привлек внезапный взвизг шин. Резко вскинув голову – так дергаются марионетки на веревочках, – я увидел, что из-за угла прямо на меня несется новый «шевроле-назем-каноэ» Т'Шомбе. Въехав на автостоянку, он без малейшего ущерба для скорости перемахнул через искусственный ухаб «спящий полицейский». Не щадя своих воющих шин, Т'Шомбе внезапно затормозила, чуть не отдавив носы моих (свеженачищенных) ботинок, распахнула пассажирскую дверцу и вскричала:
– Дуй сюда!
Я повиновался. Не успел я захлопнуть дверцу, как Т'Шомбе дала задний ход, добыла огонь путем трения шин об асфальт и вновь преодолела (вызвав у меня зуботрясение) ухаб. Мы пулей вылетели со стоянки на улицу, Т'Шомбе развернула машину, точно круг карусели, дала переднюю скорость и помчалась по Уорнерской, как тот черт из поговорки – от ладана. Нельзя было не заметить, что ее «шевви» отличался неожиданной мощью; величественностью и шумливостью, а также верткостью тридцатифутового «крайслера».
– Извини, что опоздала! – сообщила Т'Шомбе, перекричав рев мотора, пока я разыскивал конец своего ремня безопасности с неменьшим рвением, чем моя мама – затерявшийся в складках дивана горящий окурок. – За мной следил какой-то хрен в белой «мазде», пришлось попетлять, чтобы от него сбежать!
Она заложила смертельный вираж вокруг доверху нагруженной мусором грузовика и, вырвавшись вперед, чуть ли не с помощью мыла протащила «шевви» через узкую щель между пикапом на левой полосе и летящим навстречу двухприцепным тягачом. Я торопливо покосился на Т'Шомбе – мне хотелось в последний раз увидеть ее перед смертью.
Она пригнулась к рулю, крепко вцепившись в него обеими руками, нервно приоткрыв алый рот. Ее темно-карие глаза, точно шоколадные пули, так и стреляли по сторонам – то в зеркало бокового вида, то в зеркало заднего, то на ветровое стекло…
Вероятно, ее паранойя была заразной. Ценой больших усилий локализовав и пристегнув ремень, я извернулся на сиденье, чтобы глянуть в заднее окно. Не считая мусорщика и пикапа, шофер которого делал нам красноречивые, изобличающие богатую фантазию жесты непристойного содержания, там не было видно ни единой машины.
Т'Шомбе с умопомрачительной скоростью обогнала машину, которая вздумала остановиться на красный свет у перекрестка с Сибли и свернула на Джексоновскую прямо перед радиаторами трогающихся с места машин.
– Т'Шомбе! – завопил я. – Сзади – никого!
– ЧТО-О? – возопила она в ответ.
– Белая «мазда»! Ты от нее ушла! Можно помедленнее!
– Я НИ ОТ КОГО НЕ УХОЖУ! – Поставив машину на два колеса, Т'Шомбе свернула на Каштановую и чуть не взлетела, пересекая железнодорожные пути. – Я ПРОСТО СПЕШУ, А ТО В ЦЕРКОВЬ ОПОЗДАЕМ!
Четверг, утро, 0300 по Гринвичу. Гуннар вдарил своей бутылкой «Кирина» по стойке и уставился на меня, вылупив глаза:
– В ЦЕРКОВЬ? МаксСупер (я) сунул окурок в ухо подоспевшего фаната «СиликоновыхДжунглей», наколдовал себе другую сигарету из виртуального ничто и закурил. Его
(да и мои тоже) глаза полыхнули нехорошим огнем:
– Да. Вечерняя служба – вот какое это было страстное свидание.
Помотав головой, Гуннар засосал с полбутылки пива и опять помотал головой:
– Быть не может. Ты мне про эту бабу уже полгода толкуешь, а мне и в голову не приходило, что она – Христова невеста.
– Ох, – вздохнул я. – Ладно бы Христос. С Христом я бы еще как-нибудь разобрался.
Бармен – не Сэм, а другой (Сэма отправили на апгрейд) принес мне бутылку бурбона и мини-капельницу. Швырнув трубочку с шприцем ему назад, я потребовал нормальный стакан.
– Не Христос? – вопросил Гуннар. – А кто? Кришна? Магомет? – Он задумался. – Неужто ЭЛВИС?
– Хуже, – пробурчал я. Бармен принес стакан для виски и налил мне сам. Осушив сосуд одним глотком, я предоставил бармену честь налить мне новый. – Моя прелестная подруга, – сообщил я Гуннару, глубоко затягиваясь своей виртуальной сигаретой, – истово верующая, с пеной из рта проповедующая, теоретически подкованная прихожанка Церкви Вегентологии.
– Ве… какой?
– А вот такой. Это компания репоголовых идиотов, которые считают растения высшими существами, поскольку они появились на Земле раньше всей остальной жизни. Собственно, основная идея в том, что растения сотворили животных, поскольку нуждались в ходячих слугах.
Приложившись к своему пиву, Гуннар кивнул:
– Отлично понимаю, почему растениям захотелось создать животных. В особенности – овец.
Моя сигарета тем временем превратилась в крохотный тлеющий окурок фильтра. Раздавив его двумя пальцами в порошок, я подавил в себе желание закурить новую:
– Ну, одно махонькое разумное зерно в этом есть. Если б ты знал мою тетю Беатрис, так сразу согласился бы, что она – настоящая рабыня африканских фиалок.
Но в-в-вегентологистическая космология посложнее будет. Перманентные войны добра и зла; бесконечные циклы самосева и роста; жизнь в нашем, земном мире – что-то вроде духовного отпуска в тылу между сражениями на космических фронтах противоборства фруктов. Вершинная задача, насколько я понял, вспомнить все свои предыдущие воплощения и выяснить, каким растением ты был в докембрийский период.
Гуннар вновь приложился к бутылке – и обнаружил, что она пуста:
– Это что же – они все хотят па-по-рот-ни-ка-ми стать?
Меня осенила грешная мысль:
– А знаешь что, Гуннар, если тебя так заинтересовала эта церковь, у меня в машине случайно завалялось фунтов тридцать брошюр и монографий. Если ты меня хорошо попросишь, я тебе их дам почитать и даже без возврата.
– Ишь что вздумал! – с этими словами Гуннар разбил свою пустую бутылку о голову подоспевшего гнома и сделал бармену знак, чтобы тот кинул ему новую. Очередная бутылка для Гуннара пролетела через участок пространства, несколько микросекунд назад занятый моей головой (не волнуйтесь, я успел пригнуться) и опустилась откупоренным горлышком вверх на жаждущую ладонь моего приятеля.
Да, когда Сэм отсутствовал, в «Раю» все шло совсем не так, как при нем. Однозначно.
– Спорим, в День Деревьев твоя подружка просто писает от удовольствия, – заметил Гуннар. Я только вздохнул:
– В этом году они устраивали заутреню на рассвете в дендрарии парка Комо. Во время ужина видеозапись показывали.
– У-жи-на?
Улыбнувшись, я пожал плечами:
– Ну, один плюс у них есть – они не вегетарианцы. На ужин подавали копченые ребрышки, курятина и бифштекс форматом тридцать на сорок. Откормили меня, как поросенка. Хрю-хрю. – Откинувшись на табурете, я похлопал себя по животу и шумно отхлебнул виски.
Гуннар кивнул:
– Ну ладно, это уже пол-удачного вечера. Вернемся к твоей подружке. Дала ли она тебе шанс… э-э-э… вспахать поле? Разбросать твои семена? – Сдвинув брови, он почесал подбородок. – Ну, как это могут метафорически назвать вегентологи?
Вновь припав к стакану, я выиграл несколько секунд для финальной полировки Гениальной Лжи. «А-а, пошло оно все кой-куда, – решил я, – скажу правду».
– Нет, – сознался я.
Гуннар, похоже, ничуть не удивился.
– Часов в девять возвращаемся мы на стоянку у ресторана, где я запарковал машину. За рулем была она. Затормозила. Остановилась не заглушая мотора. Явно ждала, пока я уберусь из ее машины. Ну, я набрался храбрости по максимуму, перегнулся к ней и поцеловал прямо в губы.
Гуннар выгнул бровь:
– Тогда-то она и начистила тебе фары? Я покачал головой:
– По-моему, лучше бы начистила. Нет, она просто уставилась на меня с невероятно недоумевающим видом, словно говоря: «А это еще зачем?» Ну я, это самое, ну, знаешь, стал мучительно подыскивать слова…
– Это ты великолепно умеешь, – вставил Гуннар.
– А она сказала: «Не пойми меня неправильно, Па… э-э-э. Макс. Серьезно, я польщена, что ты так ко мне относишься. И знаешь, развлечься с тобой в постели было бы довольно забавно. У меня сто лет не было мужчин, которые так остро нуждались бы в наставнице. Но, Макс, секс без эмоциональных коннотаций – всего лишь коллективная мастурбация, а мне, честно говоря, уже надоело коллекционировать скальпы».
Гуннар плюхнул свою освобожденную от пива бутылку на стойку:
– Тогда-то она и пожала тебе руку на прощанье? Я поставил свой пустой стакан рядом с Гуннаровой пустой бутылкой:
– Угу.
Мы оба уставились на отблески виртуального света в виртуальном стекле.
– Гуннар? – раздалось за нашей спиной. – Макс Супер?
Мы единодушно оглянулись. Перед нами стоял один из прилизанных мальчиков-автоматчиков дона Вермишелли, заложив правую руку за лацкан дорогого, но безвкусного пиджака в мелкую полоску. Он больше походил на Наполеона с рекламного плаката бутика, чем на парня с револьвером за пазухой.
– Дон сейчас вас повидает. Переглянувшись, мы с Гуннаром синхронно спрыгнули с табуретов.
– Как удачно, что мы сегодня в видимом состоянии, – заметил я.
– Заткнись, Макс, – прошипел Гуннар. – И ради Бога, учти – говорить буду я. Твой язычок нас обоих на тот свет отправит.
9. ПЕТРУШКА. ШАЛФЕЙ. РОЗМАРИН. «ПОЛИПО ВЕРАЧИ»
Дон Луиджи Вермишелли имел личный столик в дальнем левом углу «Рая». В «Раю» преобладали круглые столики. Но столик дона имел форму полумесяца – чтобы удобнее было его эффектному брюху.
Я уже упоминал, что в виртуальной реальности детали становятся видны по мере приближения к человеку или предмету. Дон Луиджи умело пользовался этим фактором. Взгляните на него из противоположного угла зала – и вам покажется, будто это белый метеорологический аэростат в шляпе и с руками. Но приблизьтесь к его столику, и вы убедитесь, что это человек – хотя и невероятно тучный – в белом льняном костюме-тройке, белой рубашке, с белым галстуком и в белой шляпе-панаме. Подойдите еще ближе, и вы откроете для себя, что багровый, бесформенный ком между полями его шляпы и воротником рубашки – вовсе не колоссальный помидор-мутант, а просто-напросто его голова. Сделайте несколько финальных шагов, проникнув в зону беспредельного влияния (не говоря уже о гравитационном притяжении) дона Луиджи, и вы услышите жалобные переборы мандолины, узрите мерцающие огоньки свечей (подсвечниками служат бутылки от кьянти) и подивитесь, что, несмотря на невероятное множество деликатесов на столике перед ним, белый костюм дона Вермишелли не осквернен ни единым жирным пятнышком или капелькой соуса.
Обычно примерно в этот момент несколько из мальчиков-автоматчиков дона засовывают свои револьверы вам в ноздри и спрашивают своего босса, не желает ли он отправить вас на тот свет.
– Мальчики, мальчики, – произнес дон Вермишелли. – Что с вами такое? Расслабьтесь.
Голос у него был удивительно грубый и негромкий, а акцент такой сильный, что его правдивое воспроизведение средствами орфографии подпадало бы под закон о высмеивании этнических групп. Так что я этот акцент воспроизводить не буду. – Гуннар и Макс – мои дру-зь-я.
Мальчики-автоматчики, попятившись, пропустили нас к столику.
– Прошу, – заявил дон Луиджи, похлопывая по дугообразной скамье справа от себя. – Посидим. Поговорим.
Я попытался уступить Гуннару честь восседать рядом с доном, но Гуннар столь же рьяно пытался уступить эту честь мне, так что мы оба суетились вокруг скамьи, как клоуны, пока я не плюнул и не уселся на спорное место сам. Гуннар, кряхтя, примостился около.
– Итак, Макс, – проговорил дон, – Гуннар сказал мне, что у тебя маленькая проблема и что, как ему кажется, я смогу ее решить.
Я покосился на Гуннара, который, очевидно, набирался смелости, чтобы ответить вежливо и осторожно, потом вновь обернулся к дону Луиджи и решил не тянуть кота за хвост.
– Точно, – сказал я. – А вы можете?
Гуннар весь побелел.
Дон Луиджи отсканировал меня пристальным, леденящим кровь взглядом, после чего неспешно кивнул.
– Да, Макс, я могу решить твою маленькую проблему вместо тебя. – Тут Гуннар облегченно вздохнул. – Вопрос в том, – продолжал дон, – готов ли ты заплатить мою цену?
Гуннар вновь раскрыл рот, но я вновь ринулся в схватку вперед него:
– Сколько?
Дон цокнул языком, покачивая своей великаньей, распухшей головой:
– Какой нетерпеливый мальчик! Погоди, вначале мы будем «манджиаре» . Еда – это жизнь, Макс. Если вести деловые разговоры на пустой желудок, сердце заболит. – Поднатужившись, он вытянул вперед руки и, соединив их над своим животом-горой, один раз хлопнул в ладоши.
В зону видимости, трепеща и звеня, вплыли две ультрапухлые блондинки в чем их мать родила (не считая, конечно, ювелирных украшений, грима и туфель на шпильках).
– Друзья мои, – произнес дон Вермишелли, – позвольте вам представить сестер Силикконе: Бэмби и Слонни.
Насколько я понял, Бэмби звалась та, что слева, хотя, на мой взгляд, ни малейшей разницы между ними не было. Гуннар, впрочем, эту разницу явно просек.
– Милые мои «гноччи», – сказал им дон, – мои друзья голодны. Принесите им покушать. Хм-м, – он задумчиво потер часть своих подбородков (первый и второй сверху), – для начала – немножко «полипи верачи аль-аглио» и «дуппа ди каппеллетти». Потом, может быть, тарелочку «тальятеллле верди алла маринара», еще тарелочку «старне аль вино россо» и буквально парочку «фонди ди карчиофи трифолари». Теперь закуски. Я хочу… – Он прервался, нахмурился и взмахнул рукой, отсылая девиц. – Не важно, это я решу, когда вы вернетесь. Ну-с, «андьямо», «андьямо»! – И он поторопил Слонни ласковым шлепком по «куло». Хихикая и позвякивая, сестры Силикконе исчезли.
Дон Вермишелли вновь обернулся к нам с Гуннаром.
– А теперь, друзья мои, – он поднял бокал, – за дело.
«Давно пора, черт возьми, – подумал я. – Ага. Мы о чем будем го…»
Гуннар больно ткнул меня локтем под ребра, привлекая мое внимание к полному бокалу, который возник передо мной на столе.
– Это тост такой. Макс.
Подняв свой бокал, Гуннар чокнулся с доном:
– ЗА ДЕЛО!
В конце концов еду нам принесли. Смотреть на эти кушанья было очень интересно, а есть их – не очень, ибо у виртуальной еды нет ни вкуса, ни питательной ценности. Бэмби и Слонни остались у столика нас обслуживать – что тоже было абсолютно безвкусно, но порой довольно забавно: мне очень понравилось, как Гуннар, пытаясь проиллюстрировать анекдот о летчиках с авианосца, использовал пупок Бэмби вместо бокала для вина. После этого Слонни разлеглась на моем участке стола и пригласила меня повторить этот фокус с ней, но к тому времени я вычислил по странной тональности ее голоса, что она пользуется устройством сдвига частот. А это с девяностопроцентной надежностью свидетельствует, что перед вами человек, которому, хоть тресни, никак не удается разобраться со своей сексуальной ориентацией.
В положенное время со стола убрали, сестры Силикконе испарились, и пришел момент, когда прихлебывая «вино россо» и доедая остатки «полили верачи», мы приступили к деловому разговору.
Гуннар облизывал свои виртуальные пальчики.
– Это было истинное наслаждение, – сказал он дону. – Знаете, я даже и не предполагал, что еда – это так увлекательно. Например, вот это, – он встряхнул в воздухе «полили», – что за зверь такой?
– «Полипи верачи алль-аглио», – сообщил дон.
– Нет, я хочу сказать, из чего это? Что мне заказать, когда я в следующий раз пойду в «Бон Джорно»?
***
«ПОЛИПИ ВЕРАЧИ АЛЛЬ-АГЛИО»
Возьмите одного осьминога. Вырежьте глаза, пасть и чернильный мешок. Остальное положите на доску и отбейте деревянным молотком до изнеженного состояния. Поместите осьминога в керамическую миску и заправьте оливковым мослом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36