– Тем большим дураком я оказался в итоге. Мне надо было выпустить пар. Тогда, возможно, я смог бы удержать тебя. – Он поднес руку к ее лицу. – Я был полным идиотом, Юдит. Я не могу поверить своему счастью, что ты простила меня.
Увидев, как ее происки взволновали его, она почувствовала угрызения совести. Но, во всяком случае, они принесли кое-какие плоды. Теперь у нее появились две новые загадки: Tabula Rasa и цель его существования.
– Ты веришь в магию? – спросила она его.
– Ты хочешь, чтобы тебе ответил старый Чарли или новый?
– Новый. Чокнутый.
– Тогда да. Думаю, что верю. Когда Оскар приносил мне свои маленькие подарки, он обычно говорил: возьми себе немного чуда. Я выбросил их почти все, кроме тех безделушек, которые ты отыскала. Я не желал знать, где он берет их...
– И ты никогда не спрашивал у него?
– Как-то раз я все-таки спросил. Однажды, когда тебя не было со мной, и я напился, он появился с книгой, которую ты обнаружила в сейфе, и я прямо спросил у него, откуда он таскает все это дерьмо. Тогда я не был готов поверить в его ответ. И знаешь, что меня подготовило?
– Нет. Что?
– Труп, который нашли на Пустоши. Я, кажется, уже рассказывал тебе об этом. Я смотрел, как они два дня подряд копаются в дерьме, под дождем, и думал: что за гнусная жизнь. И единственный выход – ногами вперед. Я уже готов был вскрыть себе вены, и я, наверное, так и сделал бы, но тут появилась ты, и я вспомнил, что я почувствовал, когда впервые увидел тебя. Я вспомнил ощущение какого-то чуда, словно я возвращаю себе то, что я когда-то утратил. И я подумал: если я верю в одно чудо, то почему бы не поверить и во все остальные? Даже в чудеса, о которых рассказал Оскар. Даже в его россказни об Имаджике и о Доминионах, которые там находятся, и о людях, которые там живут, и о городах... Я просто подумал, почему бы не... принять в себя это все, пока не будет слишком поздно? Пока я не превращусь в труп, лежащий под дождем?
– Ты не умрешь под дождем.
– Мне безразлично, где я умру, Юдит. Мне есть дело только до того, где я живу, и я хочу жить с надеждой. Я хочу жить с тобой.
– Чарли... – сказала она с тихим упреком, – давай не будем говорить об этом сейчас.
– А почему бы и нет? Когда будет более подходящее время? Я знаю, что ты привезла меня сюда, потому что у тебя есть свои вопросы, на которые ты хотела бы получить ответы, и я не обвиняю тебя за это. Если бы за мной гнался этот проклятый убийца, я бы тоже стал задавать вопросы. Но подумай, Юдит, это все, о чем я прошу. Подумай о том, не стоит ли этот новый Чарли крошечной частицы твоего драгоценного времени. Ты сделаешь это?
– Да.
– Спасибо, – сказал он и, взяв руку, которую она просунула ему под локоть, поцеловал ее пальцы.
– Теперь ты знаешь почти все секреты Оскара, – сказал он. – Почему бы тебе не узнать их все? Видишь ту дорожку в лесу, которая ведет к стене? Это его маленький железнодорожный вокзал, где он садится на поезд, который везет его туда, куда он отправляется.
– Я хочу посмотреть.
– Так не прогуляться ли нам туда, мадам? – сказал он. – Куда подевалась собака? – Он свистнул, и Лысый прибежал, вздымая облака золотой пыли. – Прекрасно. Давайте подышим свежим воздухом.

3

День был таким ясным, что легко было представить себе, каким раем будет это место, даже в его нынешнем состоянии, весной или летом, когда в воздухе будут летать семена одуванчиков и звучать птичьи песни, а вечера будут долгими и нежными. Хотя ей и не терпелось посмотреть на место, которое Эстабрук назвал железнодорожным вокзалом Оскара, она не понеслась вперед сломя голову. Они прогуливались, как и предложил Чарли, иногда останавливаясь, чтобы бросить оценивающий взгляд на дом. С этой точки зрения он выглядел еще более величественным, в окружении террас, поднимающихся до уровня окон танцевальной залы. Хотя лес впереди был и не очень большим, подлесок, да и тесно прижавшиеся друг к другу стволы заслоняли от них цель путешествия до тех пор, пока они не оказались под навесом, на сыром гнилье, оставшемся от последнего сентябрьского листопада. И только тогда она поняла, что это было за здание. Бесчисленное множество раз она видела изображение его фасада, висевшее напротив сейфа.
– Убежище, – сказала она.
– Узнала?
– Разумеется.
Обманутые теплом птицы пели в ветвях у них над головами, вознамерившись открыть сезон ухаживаний. Когда она подняла голову, ей показалось, что ветви образуют над Убежищем украшенный орнаментом свод, который повторяет форму его купола.
– Оскар называет это Черной Часовней, – сказал Чарли. – Не спрашивай меня, почему.
Убежище было лишено окон. Двери тоже не было видно. Им пришлось пройти вокруг несколько ярдов, и только тогда показался вход. Лысый тяжело дышал, сидя на ступеньке, но когда Чарли открыл дверь, войти внутрь он не пожелал.
– Трус, – сказал Чарли, первым ступая на порог. – Здесь нет ничего страшного.
Чувство святости, которое она ощутила еще снаружи, внутри стало еще сильнее, но вопреки всему тому, что ей пришлось пережить с тех пор, как Пай-о-па покушался на ее жизнь, она была до сих пор не готова к тайне. Ее современность давила на нее тяжкой ношей. Ей захотелось отыскать в себе какое-то забытое «я», которое оказалось бы лучше подготовленным ко всему этому. У Чарли-то по крайней мере был его род, пусть даже он и отрекся от его имени. Дрозды, певшие в лесу, ничем не отличались от тех дроздов, которые пели здесь с тех пор, как ветви этих деревьев достаточно окрепли, чтобы выдержать их. Но она была одинокой и не похожей ни на кого, даже на ту женщину, которой она была еще шесть недель назад.
– Не бойся, – сказал Чарли, поманив ее внутрь.
Он говорил слишком громко для этого места. Голос его разнесся по огромному пустому кругу и вернулся к нему усиленным. Но, похоже, он не обратил на это внимания. Возможно, это равнодушие было вызвано тем, что место было ему хорошо знакомо, но дело было не только в этом. Несмотря на все его рассуждения по поводу веры в чудеса, Чарли по-прежнему оставался закоренелым прагматиком. И действовавшие в этом месте силы, присутствие которых она так явственно ощущала, были недоступны для его восприятия.
Когда она подходила к Убежищу, ей показалось, что оно лишено окон, но она ошиблась. По границе между стеной и куполом шел ряд окон, похожий на нимб, украшающий череп часовни. Несмотря на свой небольшой размер, они пропускали достаточно света, чтобы он мог достичь пола и отразиться в пространстве, сосредоточившись в сияющее облако над мозаикой. Если это место действительно было вокзалом, то там должна была быть платформа.
– Ничего особенного, правда? – заметил Чарли.
Она уже собралась было запротестовать, подыскивая слова для того, чтобы выразить свои ощущения, как вдруг Лысый залаял снаружи. Это было не то возбужденное тявканье, которым он возвещал о новом описанном дереве по дороге сюда, – это был звук тревоги. Она направилась к двери, но то впечатление, которое произвела на нее часовня, замедлило ее реакцию, и, когда она еще только подходила к двери, Чарли уже оказался на улице и крикнул собаке, чтобы она замолчала. Неожиданно лай прекратился.
– Чарли! – крикнула она.
Ответа не последовало. Когда лай смолк, она поняла, что все вокруг погрузилось в тишину – замолчали даже птицы.
И вновь она позвала Чарли, и в ответ кто-то вошел внутрь. Но это был не Чарли. Этот массивный человек с бородой был ей неизвестен, но ее тело испытало при виде его шок узнавания, словно он был давно утраченным другом, который наконец объявился. Она, наверное, подумала бы, что сходит с ума, если бы то, что она почувствовала, не отразилось и на его лице. Он посмотрел на нее сузившимися глазами, слегка склонив голову набок.
– Вы Юдит?
– Да. А кто вы?
– Оскар Годольфин.
Она облегченно вздохнула.
– О-о-о... слава Богу, – сказала она. – Вы напугали меня. Я подумала... не знаю уж, что я подумала. Собака попыталась вас укусить?
– Забудьте про собаку, – сказал он, шагнув внутрь часовни. – Мы когда-нибудь встречались раньше?
– Не думаю, – сказала она. – Где Чарли? С ним все в порядке?
Годольфин продолжал приближаться к ней, не замедляя шагов.
– Это спутывает все карты, – сказал он.
– Что это?
– То, что я... знаю вас. То, что вы – это именно вы, и никто другой. Это спутывает все карты.
– Не понимаю, почему, – сказала она. – Я хотела познакомиться с вами и несколько раз просила Чарли представить меня вам, но он отнесся к этому без особого энтузиазма... – Она продолжала болтать как для того, чтобы защититься от его слов, так и просто для того, чтобы что-то говорить. Она чувствовала, что стоит ей замолчать, и она полностью забудет, кто она, и превратится в его собственность, окажется в его власти. – ...Я очень рада, что нам наконец-то удалось встретиться. – Он подошел к ней так близко, что мог бы коснуться ее рукой. Она протянула руку, чтобы обменяться с ним рукопожатием. – Очень, очень приятно, – сказала она.
Снаружи собака вновь начала лаять, и на этот раз вслед за лаем раздался чей-то крик.
– О, Господи, он кого-то укусил, – сказала Юдит и направилась к двери.
Оскар взял ее за руку, не слишком сильно, но повелительно, и она остановилась. Она оглянулась на него, и все смехотворные клише романтической литературы внезапно обрели реальность и стали смертельно серьезными. Сердце действительно выпрыгнуло у нее из груди; щеки и вправду превратились в маяки; земля на самом деле стала уходить у нее из-под ног. Никакой радости она от этого не испытала. Она оказалась во власти тошнотворной беспомощности, которую ей никак не удавалось преодолеть. Единственным утешением – и не особенно существенным – служило то, что ее партнер по этому танцу страсти казался почти столь же удрученным их взаимным притяжением, как и она сама.
Собачий лай резко оборвался, и она услышала, как Чарли выкрикнул ее имя. Взгляд Оскара метнулся к двери. Она посмотрела в том же направлении и увидела Эстабрука, задыхающегося на пороге с большой дубиной в руках. Позади него находилось мерзейшее существо, наполовину обгоревшее, с вдавленным вовнутрь лицом (она поняла, что это работа Чарли, так как к дубине пристали кусочки почерневшей плоти), слепо размахивающее руками в надежде нашарить Чарли.
Она вскрикнула, и Чарли шагнул в сторону в тот самый момент, когда тварь бросилась в атаку. Она потеряла равновесие на ступеньке и упала. Одной рукой, пальцы на которой были сожжены до кости, она нашарила косяк, но Чарли обрушил свое оружие на ее изуродованную голову. Осколки черепа полетели в разные стороны, серебристая кровь полилась на ступеньки, а рука твари разжалась и упала на порог.
Она услышала, как Оскар тихонько застонал.
– Ты, ебаный карась! – сказал Чарли. Он тяжело дышал и был весь в поту, но в его глазах был такой целеустремленный блеск, который ей никогда раньше не приходилось видеть. – Отпусти ее, – сказал он.
Она ощутила, как Годольфин разжал руку, и пожалела об этом. То чувство, которое она испытывала к Эстабруку, было лишь предвосхищением того, что она почувствовала сейчас. Словно она любила его в память о человеке, которого никогда не встречала. А теперь, когда это наконец произошло, когда она услышала настоящий голос, а не его эхо, Эстабрук показался ей всего лишь жалкой подделкой, несмотря на весь свой героизм.
Откуда возникло в ней это чувство, она не знала, но оно обладало силой инстинкта, и она не собиралась ему противостоять. Она уставилась на Оскара. Нельзя сказать, чтобы он производил уж такое неотразимое впечатление. Он слишком много весил, слишком щегольски одевался и, без сомнения, слишком много о себе понимал. Не такого человека подыскала бы она для себя, если бы у нее был выбор. Но по причине, которую она пока не могла себе объяснить, в этом выборе ей было отказано. Какое-то побуждение, более глубокое, чем ее сознательные желания, подчинило себе ее волю. Страх за безопасность Чарли, да и за свою собственную безопасность, неожиданно показался ей очень далеким, почти ничего не значащим.
– Не обращай на него внимания, – сказал Чарли. – Он не причинит тебе никакого вреда.
Она бросила на него взгляд. Рядом со своим утонченным братом, подверженным тикам и нервной дрожи, он выглядел просто бесчувственным чурбаном. И как она могла его любить?
– Подойди сюда, – сказал он, поманив ее.
Она не двинулась с места, пока Оскар не сказал ей:
– Иди.
Она направилась к Чарли, но не потому, что ей хотелось, а потому, что так велел ей Оскар.
В этот момент еще одна тень упала на порог. Строго одетый молодой человек с крашеными светлыми волосами появился в Дверях. Черты его лица были настолько правильны, что казались пошлыми.
– Оставайся там, Дауд... – сказал Оскар. – Мы тут с Чарли сами разберемся.
Дауд посмотрел на тело на пороге, а потом вновь перевел взгляд на Оскара, сочтя нужным предостеречь его:
– Он опасен.
– Я все про него знаю, – сказал Оскар. – Юдит, не пойдешь ли ты прогуляться вместе с Даудом?
– Не приближайся к этому мозгоебу, – сказал ей Чарли. – Он убил Лысого. А снаружи разгуливает еще одна такая тварь.
– Их называют пустынниками, Чарльз, – сказал Оскар. – И они не причинят ей никакого вреда. С ее прекрасной головы и волос не упадет. Юдит! Посмотри на меня. – Она повиновалась. – Тебе не угрожает никакая опасность. Понимаешь? Тебя никто не обидит.
Она поняла и поверила ему. Не глядя на Чарли, она подошла к двери. Убийца собаки отодвинулся в сторону, протянув ей руку, чтобы помочь перешагнуть через труп пустынника, но она не воспользовалась предложенной помощью и вышла на солнце с заслуживающим осуждения ощущением легкости в сердце и в ногах. Она пошла вперед, оставив часовню за спиной, и Дауд последовал за ней. Она почувствовала его взгляд.
– Юдит... – сказал он, словно удивившись.
– Это я, – ответила она, отдавая себе отчет, что для нее сейчас очень важно настаивать на том, что она – это именно она, Юдит, и никто другой.
В некотором удалении от них она увидела второго пустынника, присевшего на корточки на подстилке из прелой листвы. Он лениво изучал труп Лысого, поглаживая его бок. Она отвела взгляд, не желая, чтобы та странная радость, которую она чувствовала, была испорчена этим печальным зрелищем.
Вместе с Даудом они дошли до края леса, где им открылся ничем не заслоненный вид на небо. Солнце клонилось к горизонту, постепенно наливаясь красным и придавая новое очарование уходящей перспективе парка, террас и дома.
– У меня такое чувство, что я уже бывала здесь раньше, – сказала она.
Эта мысль показалась ей странно приятной. Как и те чувства, которые она испытывала к Оскару, она поднялась из таких глубин ее личности, о существовании которых она не помнила. Но сейчас было не так уж важно определить ее источник, главное – это признать, что он существует. Что она и сделала с радостью. Вся ее недавняя жизнь прошла под властью событий, которые не зависели от ее воли, и поэтому ей было приятно прикоснуться к источнику чувств, который был таким глубоким, таким непосредственным, что ей не было нужды спрашивать зачем и почему. Он был частью ее и следовательно, мог принести только благо. Завтра, а может быть, послезавтра она поподробнее разберется в том, что все это значит.
– А вы помните что-нибудь конкретное об этом месте? – спросил у нее Дауд.
Она задумалась ненадолго, а потом сказала:
– Нет. Просто у меня такое чувство, что... я здесь не чужая.
– Тогда, может быть, лучше и не вспоминать, – раздалось в ответ. – Вы же знаете, что такое воспоминания. Они могут оказаться очень опасными.
Этот человек ей не нравился, но в его наблюдении была своя правда. Она едва ли помнила последние десять лет своей жизни, а уж о том, чтобы заглянуть дальше в прошлое, и говорить не приходилось. В свое время, если воспоминания придут, она будет рада им. Но сейчас она была переполнена чувствами, и, пожалуй, их необъяснимость делала их еще более привлекательными.
Из часовни донеслись громкие голоса, но из-за эха внутри и довольно большого расстояния разобрать было ничего невозможно.
– Семейный раздор, – заметил Дауд. – Каково быть женщиной, за которую идет соперничество?
– Здесь нет никакого соперничества.
– Похоже, им так не кажется, – сказал он.
Голоса превратились в крики, которые становились все пронзительнее и пронзительнее, а потом внезапно стихли. Один из голосов продолжал говорить (Оскар, – подумала она), а второй время от времени прерывал его короткими фразами. Что они, торгуются что ли за нее? Спорят из-за цены? Она подумала, что, пожалуй, стоит вернуться. Войти в часовню и открыто заявить о своем выборе, каким бы абсурдным он ни казался. Лучше сразу сказать правду, чем позволить Чарли расстаться со своим движимым и недвижимым имуществом, лишь для того чтобы обнаружить, что приз достался не ему. Она повернулась и пошла к часовне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130