– Когда альвы умирают, их тела превращаются в лёд. А лёд тает…
Она не поверила. Альвы, древние враги человеческого рода, державшие людей вместо домашних животных, давным-давно истреблённые своими бывшими рабами… Хо вовсе не походил на синемордое чудовище со стальными когтями, безжалостное и свирепое, какими теперь лишь пугали детей, чтобы спали крепче. «Горлнн-альв явился из бездны чёрной с ратью несметной, распевая гимны гневные, и Хатто-колдун наслал на людей сонный ветер, и многие погибли, не обнажив мечей…» А по утрам принято было рассказывать героический эпос о том, как Гиго Доргон, первый император, залил землю голубой кровью, обратив оружие альвов против их самих же…
– Хо, ну а почему ты живой? – Уте хотелось убедить себя в том, что того, о чём пытается сказать её спаситель, просто не может быть. – Даже альвы столько жить не могут, я знаю.
– Послушай меня и поверь всему, что я скажу, – в который раз потребовал Хо. – Когда-то меня звали Хатто, и я был тем самым колдуном, тем самым чародеем, который открыл альвам путь в ваш мир… Я наслаждался величием, славой, богатством, страхом врагов и завистью соперников. Сам Горлнн-воитель не смел и шагу шагнуть без моего совета. Я мог всё, потому что знал тайны, которые никому, кроме меня, не были доступны. Я знал, как одним только словом или взглядом подчинить себе любого из альвов и любого из людей, я мог одной только волей своей за день воздвигнуть замок и за мгновение его разрушить. Я мог превратить медь в золото, а золото – в прах. Я мог жить вечно, потому что душа моя обратилась в лёд. Но я не знал одной тайны – той, рядом с которой все остальные меркли, терялись, казались ничтожными. Но её я открыл лишь после столетий, проведённых в заточении. Я открыл её лишь после того, как заглянул внутрь себя и увидел там пустоту. Если бы ты могла знать, как это страшно, как это больно – смотреть внутрь себя и ничего не видеть…
Никогда не смей плакать и жаловаться на судьбу… Так сказал лорд Робин ди Литт своей маленькой дочери. Тот, кто потерял всё, вновь поднимется на вершину – если будет непреклонен и не будет жалеть себя… Так сказал однажды кто-то из ди Литтов, давным-давно покинувших этот свет. Едва ей исполнилось пять лет, как отец представил ей трёх недоучившихся школяров – один начал обучать её чтению и письму, другой – основам магии, в которой сам едва ли много смыслил, а третий, самый старательный, знакомил её с историей рода ди Литтов, в которую сам вникал на ходу, читая древние хроники, занимавшие несколько полок в библиотеке. В итоге, к тому дню, когда пришлось покинуть замок, она научилось довольно бегло читать, умела вызывать говорящего гномика, который нёс несусветную чушь, и знала наизусть имена всех своих предков по отцовской линии. Но главную науку – науку властвовать, преподавал ей сам отец, и главный урок состоялся перед самым расставанием, и заключался этот урок не в словах, а в том, что тот лорд ушёл, не оглядываясь…
Ута старалась вспоминать всё, что сейчас могло укрепить её волю, лишь бы не прислушиваться к тому, что говорит Хо. Она знала, что когда-нибудь вспомнит всё, что он сейчас говорит, но пусть это случится лишь после того, как иссякнет боль в её сердце, когда она обретёт силу и власть над людьми, когда не надо будет бояться встречных незнакомцев, и незнакомцев, идущих сзади, когда можно будет не скупиться на милости преданным слугам, за верность платить верностью, а за предательство – скорой расправой… Так сказал лорд Робин ди Литт своей маленькой дочери, покидая её навсегда. Так сказал…
– …так сказал мне твой отец. Он доверился мне, хотя никто не сделал вам, людям, большего зла, чем я. Но, за столетия, проведённые на цепи, я понял и другое: альвам я сделал не меньше зла, чем людям. Знаешь, девочка, я надеялся, что хоть кто-то из моих соплеменников ещё остался в живых в этом мире, и хотел открыть им путь обратно, туда, где серебряные ручьи стекают с малахитовых гор, где растут поющие цветы, и два голубых солнца сменяют друг друга в вечнозелёных небесах. Но я ошибся – альвов больше нет, и я не могу искупить того зла, которое принёс своим соплеменникам, соблазнив их призрачным могуществом. Но я ещё могу отдать хотя бы ничтожную часть своего долга людям, и ты поможешь мне, Ута, дочь благороднейшего из лордов… Ты ведь поможешь мне?
– Не знаю… – Она сейчас думала о том, как исполнить последнюю волю отца, а к этому старику, который, к тому же, оказался вовсе не человеком, она испытывала лишь лёгкую жалость, и даже не пыталась понять, почему скорое расставание с ним её вообще огорчает. Ди Литты не оглядываются назад – ди Литтам пристало смотреть только вперёд и стремиться к цели – неустанно и непреклонно, преодолевая препятствия, снося невзгоды. – А чего ты хочешь от меня?
– Я просто надеюсь на твою благодарность. Может быть, и не стоит этого делать, но ничего другого я уже не могу. – Он помолчал, напряжённо глядя ей в глаза, и она выдержала этот пронзительный взгляд. – Загляни в мою суму.
Ута послушно заглянула в холщовый мешок, сползший с плеча старика, хотя и не ожидала, что увидит там что-то новое для себя. Обычно там лежали несколько сухарей, две глиняные миски, ржавый нож с деревянной ручкой в потрёпанных кожаных ножнах, несколько кристалликов сахара… Первым, на что наткнулась её рука, был тугой свиток, и сразу же показалось, что в ладонь вонзилось множество крохотных холодных игл.
– Доставай, доставай, – подбодрит её Хо, и она извлекла из сумы свёрнутый в трубочку кусок полотна, сверкающий свежими яркими красками, как будто в нём отражалось небо, тронутое лёгким росчерком высоких белых облаков. – Обещай мне, девочка, что, если когда-нибудь встретишь хотя бы одного альва, ты отдашь это ему.
– Но что это? – Любопытство пересилило тревогу в её душе, и она неотрывно смотрела на небо, которое держала в руках. Оно казалось реальнее того неба, которое над головой…
– Когда-то давно в центре великолепного города Альванго, во внутреннем дворе дворца Горлнна-воителя стояли ворота, сквозь которые можно было войти в страну альвов и вернуться обратно, – начал было рассказывать Хо, но вдруг осёкся. – Нет, тебе лучше этого не знать. Просто скажи, что исполнишь мою просьбу.
– Да, я исполню твою просьбу, – вторя ему, произнесла Ута. И отец, и все учителя говорили ей, что альвов больше нет, а значит, едва ли когда-нибудь представится случай исполнить это обещание. Но, если представится – тогда, конечно… Тогда обязательно… Дело чести владетелей замка Литт – как же иначе…
Ута вдруг заметила, что Хо молчит и смотрит мимо неё, в сторону горизонта, где прочь от входа в гавань Тароса летели два наполненных ветром зелёных паруса. Несмотря на неблизкое расстояние можно было отчётливо различить серебряную отделку высокой кормы каждого из кораблей, сами же борта почти сливались с водной лазурью. Из-за приземистой башни прибрежной крепости выплывала четвёрка галер, но они распахивали волны, словно плуг каменистую почву, а корабли чужестранцев, казалось, совсем не касались воды, и, конечно, никто не смог бы их настичь, как бы гребцы не налегали на длинные тяжёлые вёсла.
– Ута, девочка, – вдруг прохрипел старик. – Это корабли альвов! Значит, там, на островах… Там… Ещё кто-то остался. Ута, ты обещала.
– Да, я обещала. – Она взяла протянутую руку и не отдёрнула ладонь несмотря на обжигающий холод прикосновения умирающего альва. – Я обещала, и я всё исполню. Будь спокоен, Хо. Благодарю тебя за всё. – Ута вспомнила, что отец завещал ей никогда не скупиться на милости преданным слугам, и это «благодарю» стало единственной милостью, которой она сейчас могла вознаградить своего спасителя. Конечно, надо будет когда-нибудь встретить каких-нибудь альвов и передать им посылку от старика… Слово дочери лорда стоит не меньше, чем слово самого лорда, и, что бы ни случилось, всё обещанное должно быть сделано. И не важно, сколько на это потребуется времени – день, год, половина жизни, вся жизнь… Только сначала следует вернуть себе замок, или то, что от него осталось, и это тоже произойдёт не завтра и не через год…

ГЛАВА 9

В мирные времена придворная интрига становится развлечением для большинства сановных особ.
«Тайные хроники двенадцати царствий».


Его так и подмывало ляпнуть привычное «Покорнейше благодарю», но маг вовремя прикусил себе язык. После того, как он волею императора влился в благородное сословие, Раиму не пристало получать плату за работу, и тот кошелёк с золотыми дорги, что протягивала ему мона Кулина, был просто подарком, знаком дружеского расположения, как и тот флакон с драгоценным снадобьем, который маг только что ей вручил. Обмен подарками – это не купля-продажа, и благодарить, разумеется, надо, но только не покорнейше… К тому же, расположение высокопоставленной особы куда ценнее любого кошелька, как бы туго он не был набит.
– Весьма польщён вашим вниманием к моей скромной персоне, достойнейшая мона Кулина. – Раим отвесил лёгкий поклон, прижав к груди широкополую бархатную шляпу с серебряным шитьём.
– Если твоё средство подействует должным образом, то моя благодарность возрастёт многократно, – пообещала мона Кулина, самолично подавая гостю трость, тем самым давая понять, что аудиенция закончена, и гость может катиться восвояси. – А если не подействует, тебе же хуже.
Раим пропустил мимо ушей обращение на «ты», полагая, что фаворитка императора оговорилась в девятый раз за время их краткой беседы – в конце концов, мона Кулина ещё недавно считалась вторым лицом во всей империи по силе своего влияния… Правда, в последнее время ходили слухи, что государь несколько охладел к ней, особенно после внезапной кончины некой юной камеристки, на которую он положил глаз. И что бы там ни говорила достопочтенная мона Кулина, будто снадобье понадобилось ей для какой-то высокопоставленной особы, чьё имя слишком известно, чтобы его называть, шила в мешке не утаишь… На всякий случай, надо будет по пути заглянуть в Пантеон и принести жертвы всем богам и каждому в отдельности – вот из этого же кошелька – если поделиться с богами, они не выдадут.
– Смею лишь напомнить, что достаточно десяти капель на стакан вина. – Маг отвесил ещё один поклон, на этот раз, значительно более глубокий. – А от двадцати капель клиент может и умереть среди сладких снов. С этим снадобьем следует быть осторожной, достойнейшая мона Кулина.
Он постепенно пятился к выходу, держа в одной руке трость и кошелёк, а в другой – шляпу, но моне Кулине, похоже, было некогда наблюдать его учтивый уход – она уже развернулась на каблуках и торопливо удалилась вверх по мраморной лестнице, перешагивая через ступеньку.
Теперь можно было выйти спокойно, безо всяких церемоний – привратник уже открыл двери, а два лакея держали наготове чёрную кожаную накидку, готовясь сопроводить гостя до экипажа. Оказалось, что, пока продолжалась недолгая беседа с хозяйкой этого роскошного особняка, начал моросить мелкий противный дождичек. Раим тут же представил себе, как он выходит на высокое мраморное крыльцо, поднимает руки к небу, выкрикивает какое-то заклинание, и над его головой в серых облаках образуется голубой просвет… Но, увы, об этом приходилось только мечтать – во всех трактатах по обычной человеческой магии даже пытаться как-то влиять на любые погодные явления, кроме, разве что, ветра, настоятельно не рекомендовалось, а магия альвов, которая, несомненно, была сильнее и изысканней, пока скрывала большинство своих тайн…
Раим глянул на дверцу своего экипажа, и это отвлекло его от не слишком весёлых мыслей – герб рода ди Драев, сверкал свежей краской на чёрной лакированной поверхности, напоминая магу о его титуле. Два с лишним года государь думал, какого герба достоин род ди Драев, и только прошлой весной вручил Раиму бараний рог и пурпурную ленту с надписью «Магия – сила». Девиз сразу же привёл мага в полный восторг – и коротко, и звучит, и лучше не скажешь… А вот по поводу герба Раим довольно долго расстраивался, едва ему попадался на глаза чьи-нибудь лев, орёл или скрещенные мечи – пока имперский советник по геральдике лично не объяснил ему, что бараний рог олицетворяет упорство в достижении цели, беспредельную верность и силу духа.
Когда Раим уселся в коляску, настроение его улучшилось настолько, что он даже замурлыкал себе под нос какой-то фривольный мотивчик, но тут же осёкся, сообразив, что напевает запрещённую специальным императорским эдиктом песенку о том, как некий пьяный эрцог громко пёрнул в присутствии дамы, а та сначала сказала ему «будь здоров» и только потом поняла, что он вовсе не чихнул…
На самом деле всё обстояло не так уж и плохо – если снадобье подействует, то мона Кулина, несомненно, как давно уже обещала, похлопочет насчёт усадьбы, подобающей нынешнему положению Раим ди Драя, или даже небольшого замка неподалёку от столицы; а если снадобье, напротив, не подействует, то та же мона Кулина едва ли сможет ему навредить, поскольку без благосклонности императора она – ничто, пустое место, кукла плюшевая… Опасаться следует лишь одного – что её замысел будет раскрыт, прежде чем она вольёт в кубок государя драгоценное снадобье. Но это вряд ли… Скорее всего, император и моргнуть не успеет, как ни с того, ни с сего проникнется безмерным обожанием своей пассии – это чувство быстро проходит, но никогда не забывается, а если государю когда-нибудь изменит память, то опыт можно и повторить – в склянке не меньше полусотни драгоценных капель…
Капли дождя стучали по кожаному верху экипажа, копыта пары вороных выбивали неторопливую дробь по булыжной мостовой, мимо проплывали мокрые фасады особняков… И, чем ближе был его собственный дом, тем мрачнее становился маг. Проклятый мальчишка, навязанный ему в ученики с каждым годом, да что там годом – с каждым месяцем, с каждым днём, становился всё несноснее и наглее. Была слабая надежда, что он ушёл к учителю фехтования, и можно будет хотя бы недолго спокойно посидеть в своём кабинете, не ожидая дурацких вопросов, на половину из которых можно было дать только такие же дурацкие ответы, а для второй половины ответов вообще не существовало. Раим и так платил учителю фехтования, какому-то бывшему наёмнику двойную цену, чтобы тот как можно дольше держал при себе юного наглеца, и согласился бы добавить ещё столько же, если бы Хенрик вообще переселился в Оружейную Слободу. Да, благородным отпрыскам, не получившим наследства и не сумевшим выдвинуться при дворе, место в армии, на поле брани, в луже крови, пролитой за империю! Может быть, нанять пару негодяев, чтобы встретили мальчишку где-нибудь около моста через Айн? Нет – слишком опасно… А вдруг барон к нему приставил тайного блюстителя, и тот следит за каждым шагом юного наглеца? Это, конечно, вряд ли… Но рисковать не стоит. Чем ближе вершина, тем меньше доверяй тропе – так, кажется, сказал славный мудрец Кашим Каш, наставник прапрадеда нынешнего императора…
Чем ближе вершина… Можно идти к ней всю жизнь, обливаясь потом, а она так и останется за тридевять земель, не разу не исчезая из виду. О! Мысль, достойная мудрецов древности – это надо будет записать сразу же, как только под рукой окажется перо.
Он даже не стал дожидаться, когда лакей откроет перед ним дверцу, и распахнул её сам, как только экипаж остановился перед домом. Стражники, охранявшие вход, отшатнулись, когда грузная фигура мага с тяжёлым топотом промчалась мимо них. Раим стремительно, насколько мог, миновал короткий коридор, пересёк гостиную, зацепив полой своей мантии напольный канделябр, который едва не упал, и, на ходу нащупывая нужный ключ в связке на поясе, начал подниматься по лестнице, ведущей в кабинет. Но на пятой ступеньке ему пришлось замедлить свой бег – дверь была слегка приоткрыта, и это заставило мага вспомнить о чувстве досады, которое преследовало его каждый день уже более двух лет. Конечно, этот паршивец, племянник барона, снова торчит за его столом и копается в его бумагах, а, может быть, и хуже того – лапает своими грязными руками бесценные альвийские магические предметы, бесценные артефакты, хранящие дремлющее могущество, до которого ещё предстоит добраться…
Так и есть!
Правда, за столом Хенрик не сидел – он стоял между двумя стеллажами и в одной руке держал Плеть, а в другой Ларец, который Раим безуспешно пытался открыть несколько лет, но года три назад бросил это занятие как не сулящее скорого успеха. Как ни странно, Ларец был открыт, и от него исходило изумрудное искрящееся сияние.
– Ты! Это… – выдавил из себя маг, задыхаясь от гнева. – Ты, это… Не смей!
– Что не сметь? – как ни в чём не бывало, отозвался Хенрик. – Не сметь делать того, чего ты сам не можешь?
– Ты… Положи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48