Актеры отдыхают.
Я пересек пустой холл, заглянул в приоткрытую дверь «большой» комнаты.
И правда, большая комната. Двадцать пять квадратных метров, как минимум. Шапочно знакомый кинооператор, Геннадий Иванович, ровесник Бубы, пережиток советского кино, возится с видеокамерой на треноге. Ярко горят прожектора. Тихо мурлычет магнитофон. Снимают, конечно же, сразу набело, никаких перезаписей, о чем говорит обитая войлоком дверь. Дверь закрывают, создавая звукоизоляцию, врубают музыку, и понеслась!
Меня заметил Геннадий Иванович, приветствуя, махнул рукой. Я ответил кивком головы и улыбкой. Геннадий Иванович провел ребром ладони по шее, мол, времени в обрез, разговаривать некогда, и припал глазом к окуляру видеокамеры.
Объектив видеокамеры направлен на выдающихся масштабов диван-сексодром. Я ожидал увидеть на диване актеров-детей, но вместо «юных участников» поперек сексодрома разлеглась жирная тетка лет сорока пяти. Вся одежда тетки — черный кожаный пояс с блестящими заклепками. Рядом с диваном сидит мраморной масти дог размером с теленка. У окна курит голый мужик, одаренный природой длиннющим фаллосом, похожим на хобот новорожденного слоненка. Ни голая тетка, ни мужик с членом-хоботом внимания на меня не обращают. И только дог навострил уши, втянул носом воздух и уставился плотоядным взглядом на мою седую голову.
Увидев достаточно, я прикрыл дверь, повернулся к Бубе, неловко топтавшемуся посреди холла-прихожей.
— Николай Каренович, а я думал, вы детишек снимаете.
— Спрос на киндерпорно упал. Сейчас лучше всего раскупается мазо.
— Мазохизм?
— Он. Садомазохизм и зоомазо.
— Зоомазо? А это что за зверь?
— Мазохизм с животными. Видели дога? По сюжету ленты, находящейся сегодня в работе, муж уезжает в командировку, и жена развлекается с собакой. Муж возвращается, ревнует к жене пса, но все заканчивается прекрасно. Муж, жена и собака кувыркаются втроем, царапаются, кусаются...
— Неужели актеры не боятся кусать собаку? — пошутил я, но Буба не понял юмора.
— В роли главной героини бывшая дрессировщица, актриса, уволенная из цирка за злоупотребление алкоголем. Собака ее. Умнейший пес, все понимает, работает строго по сценарию.
— Сильный сценарий. Кто придумал?
— Я... — не без гордости признался режиссер Касторский.
— А вот вам, Николай Каренович, еще сюжетец из жизни людей и животных: бык-производитель влюбляется в одну конкретную телку... Нет! Не так! Бык-производитель влюбляется в доярку. А она в него. Муж-зоотехник ревнует жену-доярку, пытается убить быка, а бык кроет зоотехника и трахает его до смерти. Фильм можно назвать «Мать Минотавра».
— Вы все шутите, Стас... — натянуто улыбнулся Николай Каренович. — Зачем вы пришли? Предложить сценарий?
Я подумал и решил, что действительно пора кончать с шутками. Ритуал обязательного светского общения ни о чем соблюден. Я узнал, что, кроме Бубы, оператора Гены, мраморного дрессированного дога, его спившейся хозяйки и мужика с гигантским членом, конкретно в этой квартире больше никого нет. Пора переходить к делу.
— Николай Каренович, я, собственно, явился сюда не ради продажи сценариев, о чем вы, конечно же, догадываетесь. Мне срочно необходимо встретиться с Егором.
— С каким Егором?
— Не придуривайтесь, Касторский. Режиссер вы профессиональный, заслуженный, а актер так себе. Вам прекрасно известно, о каком Егоре идет речь.
— Вы заблуждаетесь. Стас, я не...
— Ну все! Хватит! Егор и мне, еще до вас, предлагал снимать порнуху. Вы этого не можете не знать. Егора, я думаю, вы и называете «заказчиком». Он у вас забирает мастер-кассеты на тиражирование? Ну колитесь, Касторский?
— Не понимаю, что за допрос? По какому праву! — искренне, от всей души возмутился Николай Каренович.
— По праву сильного, — усмехнулся я. И, наверное, в глазах моих промелькнула какая-то особая искорка, ибо Касторский сразу же заметно побледнел и попятился к железной сейфовой двери на лестницу.
— Кто вам позволил разговаривать со мной подобным тоном?! Я много старше вас, мальчишка! — взвизгнул Буба, покосившись на дверь у себя за спиной.
— Тс-с-с! Тихо, Буба! — Скользящим бесшумным шагом я подошел к негодующему режиссеру-порнографу и ухватил «лапой петуха» выпирающий бугром кадык на его небритой куриной шее. — Орать не нужно. Мы же интеллигентные люди. Ты надеешься, что бандит за дверью услышит и придет на помощь? Наивный. Бандюга и вообразить не может, как я сейчас стану с тобой разговаривать. Ты тоже вряд ли можешь это вообразить. Хотя, если постараешься, сможешь. Представь, что тебя сейчас держит за горло не знакомый по тусовке мелкий халтурщик Стас Лунев, а папа одной из тех девочек, которых ты снимал, пока был спрос на кино «с юными участниками», представил?
Буба кивнул. Схватился обеими ручонками за мое предплечье, попытался вздохнуть. Я немножечко ослабил хватку. Касторский сипло втянул воздух и предпринял отчаянную попытку завыть по-волчьи, но я был начеку. «Лапа петуха» сдавила кадык, перекрыла Бубе кислород вперемешку с инертными газами. Вой застрял у него в глотке, так и не вырвавшись наружу. Морщинистое лицо быстро краснело, глаза чуть не выпрыгивали из глазниц.
— Буба, я тебя сейчас или задушу, или отпущу и поговорим шепотом. Выбирай.
Посиневшие губы Бубы прошептали нечто, чего я не разобрал. Не умею читать по губам. Однако вряд ли Николай Каренович попросил, чтобы я его придушил.
Я разжал пальцы. «Петушиная лапа» отпустила адамово яблоко пожилого деятеля киноискусства. Своеобразный акт зоомазохизма в моем исполнении завершился.
— Колись, животное: как и где мне найти Егора?
— Он сам тебя найдет, — прохрипел Буба, спешно делая шаг назад, поближе к сейфовой двери на лестничную площадку.
— Угрожаешь? — Я схватил Бубу обеими руками за отвороты рубашки, встряхнул и, по-птичьи дернув головой, ударил Николая Кареновича лбом по кончику носа. Из заросших пегими волосами ноздрей двумя струйками полилась кровь, в глазах навернулись капельки слез.
— Нет! Стас, нет! Не угрожаю!
— Тихо. Шепотом разговариваем. Забыл?
— Нет. Не угрожаю... — прошептал Буба, слизывая языком кровь с верхней губы. — Зема сказал — тебя отсюда не выпустят, пока Егор не приедет.
— Кто такой Зема?
— Нас стерегут три, как Егор их называет, «быка». Старший, Зиновий, и Сашка спят сейчас в квартире напротив. У дверей время дежурить Ваньке. Ты Ваньку видел, он тебя встретил. Ленечка позвонил, предупредил, что дал тебе этот адрес, когда заканчивалось время дежурства Зиновия Альбертовича. Он, Зема, спросил у меня, кто такой Седой, и сказал, что тебя, раз уж ты сам напросился, будут держать здесь до приезда Егора. Пусть, сказал, Егор разбирается с любопытным, которому надоело жить. Он так и сказал: «которому надоело жить...»
— Опять угрожаешь?
— Нет, рассказываю...
— Хер с тобой... Чего зажмурился?.. Не бойся, больше я тебя бить не стану, если... Прекрати жмуриться! В глаза смотри!.. Бить не стану, если честно скажешь, первое — когда должен приехать Егор?
— К ночи. Часам к одиннадцати.
— Так долго я здесь не выдержу. Стошнит. Теперь максимально честно ответь на второй вопрос — как мне встретиться с Егором... ну, скажем, через полчаса?
— Не знаю...
— Ответ неверный. — Я резко ударил Бубу коленкой в пах.
— Уай-й-й... — Ноги Бубы обмякли, и он, как на стропах парашюта, повис на треснувшей по швам рубашке, отвороты которой я сжимал в кулаках.
— Вторая попытка ответа на второй вопрос. — Не в силах удерживать на весу ушибленного порнорежиссера, я опустил его на пол и присел рядышком на корточки. — Каким образом я могу встретиться с Егором в течение ближайших тридцати минут? Должен, обязан быть экстренный способ связи с заказчиком!
— Зе-ма... — в два приема произнес Николай Каренович, сворачиваясь клубком, принимая так называемую позу эмбриона.
— Чего Зема? Объясни, а то ухи оторву. — Взявшись двумя пальцами за краешек уха Бубы, я легонько дернул.
— Когда мне срочно нужен Егор, я говорю Земе, и он осуществляет связь.
Скрипнула, открываясь, обитая войлоком дверь. В холл выглянул оператор Геннадий Иванович.
— Все готово, Коля, можем снима... — начал Геннадий Иванович и осекся. — Стас, а чего это с Колей? Чего это он на полу лежит?.. Ого! Да у него все лицо в крови!.. Мать моя! Он еще и плачет!
— Пустяки, Геннадий Иванович. — Я поднялся с пола. — Ерунда. Мы с Бубой репетировали эпизод в стиле садомазо.
Я перешагнул через скрючившегося порнорежиссера, направился к железной двери на лестничную клетку. А ведь и правда, за сейфовой дверью «лестничная клетка». Свободный доступ на последний этаж закрыт решеткой. И на площадке четвертого этажа, как в клетке зоопарка, гуляет «бычок» Ваня.
— До свидания, Геннадий Иванович. Я тут Касторскому предложил сценарий про быка, пойду репетировать свой сценарий с «бычком» по имени Ваня.
Приоткрыв сейфовую дверь, я выскользнул на лестничную площадку. Фигурально выражаясь, вошел в клетку с «быком» Ваней.
Ваня томился, прислонившись широкой спиной к крашенной голубой масляной краской стенке.
— Ты в стул принес да сел, Ваня, — улыбнулся я, прикрывая за собой дверь в очаг видеоразврата.
— Нельзя, усну. — Ваня сверху вниз глянул на меня глазками-щелочками. — И ваще, не твое дело. Че надо? Че вышел?
— Покурить... — Я достал из нагрудного кармана зажигалку. — Они съемку начали, скучно, вышел курнуть. Угостишь сигареткой?
— Держи. — Ваня вытащил из кармана спортивных штанов пачку «Парламента».
Я взял сигаретку, размял ее в пальцах, дожидаясь, пока Ваня достанет сигарету и себе. Ваня достал. Сунул в рот источник никотина, полез в карман за зажигалкой.
— Прикуривай. — Я услужливо протянул к его лицу руку с зажигалкой в кулаке.
В прозрачной зажигалке плескался сжиженный газ, что называется, под завязку. Пока Ваня лазал в карман за сигаретами, я сдвинул пластмассовый рычажок, регулирующий подачу газа, до упора в сторону, помеченную маленьким плюсиком.
Ваня был выше меня на целую голову, и ему пришлось немного нагнуться к протянутой зажигалке.
Я крутанул большим пальцем рифленое колесико. Из жерла зажигалки полыхнул огонь. Желтая струя пламени, сантиметров эдак десять горящего газа. Рука моя дернулась, пламя лизнуло бычьи глазки Ванечки.
«Бык» Ваня дернул башкой. Мускулистые телеса содрогнулись. Спина Ванечки инстинктивно выгнулась дугой, спасая голову с органами зрения от огня. Эластичная ткань спортивных штанов натянулась, под ней четко обозначились внушительные бычьи гениталии. Промазать по столь отчетливой мишени невозможно.
Я и не промазал. Попал «шеей журавля» точно «в яблочко». В левое. Бил что есть силы, как положено — с разворотом бедер из легкого полуприседа. Получилось совсем как в том анекдоте: снесла курочка Ряба дедушке яичко, начисто снесла!..
Я едва успел отскочить, когда Ваню согнуло пополам. Зато, нанося удар локтем по затылку, я уже не спешил. Хорошенько прицелился, подпрыгнул и расшиб локоть о затылочную кость «быка».
Как-то нехотя, не спеша Ваня упал. Сначала у него подогнулись ноги, и он опустился на колени. Потом, словно в экстазе молитвы, треснулся лбом о каменный пол. И, наконец, завалился на бок, как раненый слон.
Оставлять у себя в тылу недобитка — непозволительная роскошь. Недаром в карате обязателен «смертельный», добивающий поверженного противника удар. Противник побежден только тогда, когда он стопроцентно не представляет более опасности. Но убивать Ваню не хочется.
Не из жалости, нет. Просто лишние сложности ни к чему. Мне еще предстоит общаться с генералом той армии, в которой несет службу ефрейтор Ваня. Пусть живет Ванек, пусть хромает. Со сломанной ногой особо не повоюешь.
Припав на одно колено, я отбросил зажигалку, что до сих пор сжимал в правом кулаке, схватился обеими руками за стопу бесчувственного пока «быка». Правой рукой взялся «сверху» за носок его кроссовки, левую подсунул под пятку. Рывок с поворотом, неприятный хруст, и судорога пробегает по сломанной ноге. Если Ванечка и очнется, то стоять до визита к врачу не сможет, а следовательно, не сможет и драться. Жалко, нету при нем оружия, оно бы мне сейчас ох как пригодилось.
Обезвредив «быка» Ваню, я подошел к двери, за которой, если верить Бубе, находится бандитская комната отдыха. Дверь оказалась заперта. Вернувшись к сраженному «быку», обшарил его карманы. Ключей нет. Фигово. Одно хорошо — на двери нет глазка.
Электрический звонок не работал. Пришлось стучать. Молотить кулаками по дерматину. В отличие от двери за спиной, эта дверца обычная, не сейфовая... Впрочем, как раз обычные двери в наше веселое время стали диковиной, так что правильнее будет сказать так: в отличие от сейфовой железной двери эта дверца необычная. Даже без глазка. И замок один-одинешенек. Когда надоело бить кулаками, я прислонился спиной к двери и принялся колотить в нее пяткой. Минуты через три с начала боксерских издевательств над архаичной глухой дверью я расслышал приглушенный ватой под дерматитом недовольный голос:
— Вань, ты шизанулся? Тебе еще два часа дежурить.
Я молча продолжал методично колотить пяткой по дерматину.
— Заболел, козел? Ну я те ща пропишу пилюлю!
Ржаво заскрежетал замок. Я поспешил повернуться к открывающейся дверце лицом, отступил на шаг и, едва наметилась тонкая щелочка между дверью и косяком, я подпрыгнул.
По науке удар ногой в прыжке наносится толчковой ногой. Прыгать нужно не столько вверх, сколько вперед, так, чтоб пятка была тараном, аккумулирующим энергию атаки. Науку ударов в полете в свое время Бинь буквально вбил мне в подкорку. Маленький тщедушный вьетнамец играючи сбивал меня с ног, подпрыгнув и приложившись детской пяточкой к моей вполне мускулистой груди.
Я тяжелее Биня раза в три, а техника у меня его. Масса, плюс правильная техника, плюс решимость — в итоге появился по-настоящему хороший удар. От удара моей пяткой дверь едва не соскочила с петель. Она бы и соскочила, честное слово, если бы за дверью не стоял тот, кто опрометчиво любезно открыл запоры.
Распахнувшись с шумом и свистом, дверь задела бандита, перепутавшего меня с Ваней. Хорошо задела. Ушибла так, что бандюк улетел в глубину прихожей.
Влетев в распечатанную дверь, я подскочил к ошарашенному, оглушенному бандиту и с ходу обрушил на него серию ударов ладонями. Левой в плечо, правой в солнечное сплетение, левой по подбородку. Первый удар развернул его, подставил под правую ладошку нервный узел посередине груди. Второй удар сбил ему дыхание. Третий — отправил в нокдаун. Бандит, высокий белобрысый молодой парень в спортивном трико, как говорят боксеры, «поплыл». Утратил способность ориентироваться в пространстве, потерял равновесие. Парень слишком молод, чтобы служить бригадиром «быков». Значит, зовут его Сашкой, а мне нужен Зема. Я уронил «ненужного» Сашку на паркет движением «бойцовый петух топчет золу».
Второй бандит задержал меня в прихожей секунд на пятнадцать-семнадцать. Очень хотелось верить, что Зема не держит под подушкой пистолета. Безусловно, Зему разбудил грохот распахнувшейся от удара пяткой двери, если еще раньше он не проснулся от ритмичного стука той же пяткой по деревяшке.
Теряю темп, но, раз уж решил не оставлять в тылу боеспособных бандитов, задержусь еще на две секунды. Сашка силится приподняться, опираясь ладонями с растопыренными пальцами о паркетную доску. Бью каблуком кроссовки по его пальцам. Бью дважды. По левой кисти и по правой. Как минимум, на одной руке сломал два пальца и на другой — три.
За спиной скулит бандит со сломанными пальцами. Впереди еще одна дверь, на сей раз из ДСП, обклеенной пленкой «под дерево». Дверь в комнату. Мне все по фигу, мосты сожжены, терять абсолютно нечего, кроме жизни. Не так уж здорово я и жил последние годы, а особенно последние дни, чтоб за нее держаться.
Открыв дверь, я вошел в длинную, как прямая кишка, комнату. Одно окно завешено темной шторой. Впритык к окну стол. На столе жестяные банки из-под пива, портативный телевизор, трубка мобильного телефона и пепельница, смердящая окурками. Вдоль стен скромные кушетки, по три штуки у каждой стены, на самой дальней от меня кушетке сидит коренастый мужичок неопределенного возраста с крысиной мордочкой мелкого жулика, завсегдатая одесского привоза. Одет мужик, само собой, в спортивный костюм. В руке у него пистолет с длиннющим и толстенным глушителем.
Сразу видно — мужик с пистолетом только что проснулся. Белая подушка в изголовье кушетки еще хранит вмятину от его взъерошенного затылка. Бандит номер три со сна часто моргает, привыкая к тусклому свету.
— Тя, кажись. Седым кличут?
— Да, Седым... — Я остановился на пороге. — А ты откуда знаешь?
— Знаю. Че тама за шухер в прихожей, а? Опять Сашка с Ванькой полаялись? Эй! Сане-ек! Отзовись, а? Говорил те, не запирай двери, Ванька ссать захочет, обидится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я пересек пустой холл, заглянул в приоткрытую дверь «большой» комнаты.
И правда, большая комната. Двадцать пять квадратных метров, как минимум. Шапочно знакомый кинооператор, Геннадий Иванович, ровесник Бубы, пережиток советского кино, возится с видеокамерой на треноге. Ярко горят прожектора. Тихо мурлычет магнитофон. Снимают, конечно же, сразу набело, никаких перезаписей, о чем говорит обитая войлоком дверь. Дверь закрывают, создавая звукоизоляцию, врубают музыку, и понеслась!
Меня заметил Геннадий Иванович, приветствуя, махнул рукой. Я ответил кивком головы и улыбкой. Геннадий Иванович провел ребром ладони по шее, мол, времени в обрез, разговаривать некогда, и припал глазом к окуляру видеокамеры.
Объектив видеокамеры направлен на выдающихся масштабов диван-сексодром. Я ожидал увидеть на диване актеров-детей, но вместо «юных участников» поперек сексодрома разлеглась жирная тетка лет сорока пяти. Вся одежда тетки — черный кожаный пояс с блестящими заклепками. Рядом с диваном сидит мраморной масти дог размером с теленка. У окна курит голый мужик, одаренный природой длиннющим фаллосом, похожим на хобот новорожденного слоненка. Ни голая тетка, ни мужик с членом-хоботом внимания на меня не обращают. И только дог навострил уши, втянул носом воздух и уставился плотоядным взглядом на мою седую голову.
Увидев достаточно, я прикрыл дверь, повернулся к Бубе, неловко топтавшемуся посреди холла-прихожей.
— Николай Каренович, а я думал, вы детишек снимаете.
— Спрос на киндерпорно упал. Сейчас лучше всего раскупается мазо.
— Мазохизм?
— Он. Садомазохизм и зоомазо.
— Зоомазо? А это что за зверь?
— Мазохизм с животными. Видели дога? По сюжету ленты, находящейся сегодня в работе, муж уезжает в командировку, и жена развлекается с собакой. Муж возвращается, ревнует к жене пса, но все заканчивается прекрасно. Муж, жена и собака кувыркаются втроем, царапаются, кусаются...
— Неужели актеры не боятся кусать собаку? — пошутил я, но Буба не понял юмора.
— В роли главной героини бывшая дрессировщица, актриса, уволенная из цирка за злоупотребление алкоголем. Собака ее. Умнейший пес, все понимает, работает строго по сценарию.
— Сильный сценарий. Кто придумал?
— Я... — не без гордости признался режиссер Касторский.
— А вот вам, Николай Каренович, еще сюжетец из жизни людей и животных: бык-производитель влюбляется в одну конкретную телку... Нет! Не так! Бык-производитель влюбляется в доярку. А она в него. Муж-зоотехник ревнует жену-доярку, пытается убить быка, а бык кроет зоотехника и трахает его до смерти. Фильм можно назвать «Мать Минотавра».
— Вы все шутите, Стас... — натянуто улыбнулся Николай Каренович. — Зачем вы пришли? Предложить сценарий?
Я подумал и решил, что действительно пора кончать с шутками. Ритуал обязательного светского общения ни о чем соблюден. Я узнал, что, кроме Бубы, оператора Гены, мраморного дрессированного дога, его спившейся хозяйки и мужика с гигантским членом, конкретно в этой квартире больше никого нет. Пора переходить к делу.
— Николай Каренович, я, собственно, явился сюда не ради продажи сценариев, о чем вы, конечно же, догадываетесь. Мне срочно необходимо встретиться с Егором.
— С каким Егором?
— Не придуривайтесь, Касторский. Режиссер вы профессиональный, заслуженный, а актер так себе. Вам прекрасно известно, о каком Егоре идет речь.
— Вы заблуждаетесь. Стас, я не...
— Ну все! Хватит! Егор и мне, еще до вас, предлагал снимать порнуху. Вы этого не можете не знать. Егора, я думаю, вы и называете «заказчиком». Он у вас забирает мастер-кассеты на тиражирование? Ну колитесь, Касторский?
— Не понимаю, что за допрос? По какому праву! — искренне, от всей души возмутился Николай Каренович.
— По праву сильного, — усмехнулся я. И, наверное, в глазах моих промелькнула какая-то особая искорка, ибо Касторский сразу же заметно побледнел и попятился к железной сейфовой двери на лестницу.
— Кто вам позволил разговаривать со мной подобным тоном?! Я много старше вас, мальчишка! — взвизгнул Буба, покосившись на дверь у себя за спиной.
— Тс-с-с! Тихо, Буба! — Скользящим бесшумным шагом я подошел к негодующему режиссеру-порнографу и ухватил «лапой петуха» выпирающий бугром кадык на его небритой куриной шее. — Орать не нужно. Мы же интеллигентные люди. Ты надеешься, что бандит за дверью услышит и придет на помощь? Наивный. Бандюга и вообразить не может, как я сейчас стану с тобой разговаривать. Ты тоже вряд ли можешь это вообразить. Хотя, если постараешься, сможешь. Представь, что тебя сейчас держит за горло не знакомый по тусовке мелкий халтурщик Стас Лунев, а папа одной из тех девочек, которых ты снимал, пока был спрос на кино «с юными участниками», представил?
Буба кивнул. Схватился обеими ручонками за мое предплечье, попытался вздохнуть. Я немножечко ослабил хватку. Касторский сипло втянул воздух и предпринял отчаянную попытку завыть по-волчьи, но я был начеку. «Лапа петуха» сдавила кадык, перекрыла Бубе кислород вперемешку с инертными газами. Вой застрял у него в глотке, так и не вырвавшись наружу. Морщинистое лицо быстро краснело, глаза чуть не выпрыгивали из глазниц.
— Буба, я тебя сейчас или задушу, или отпущу и поговорим шепотом. Выбирай.
Посиневшие губы Бубы прошептали нечто, чего я не разобрал. Не умею читать по губам. Однако вряд ли Николай Каренович попросил, чтобы я его придушил.
Я разжал пальцы. «Петушиная лапа» отпустила адамово яблоко пожилого деятеля киноискусства. Своеобразный акт зоомазохизма в моем исполнении завершился.
— Колись, животное: как и где мне найти Егора?
— Он сам тебя найдет, — прохрипел Буба, спешно делая шаг назад, поближе к сейфовой двери на лестничную площадку.
— Угрожаешь? — Я схватил Бубу обеими руками за отвороты рубашки, встряхнул и, по-птичьи дернув головой, ударил Николая Кареновича лбом по кончику носа. Из заросших пегими волосами ноздрей двумя струйками полилась кровь, в глазах навернулись капельки слез.
— Нет! Стас, нет! Не угрожаю!
— Тихо. Шепотом разговариваем. Забыл?
— Нет. Не угрожаю... — прошептал Буба, слизывая языком кровь с верхней губы. — Зема сказал — тебя отсюда не выпустят, пока Егор не приедет.
— Кто такой Зема?
— Нас стерегут три, как Егор их называет, «быка». Старший, Зиновий, и Сашка спят сейчас в квартире напротив. У дверей время дежурить Ваньке. Ты Ваньку видел, он тебя встретил. Ленечка позвонил, предупредил, что дал тебе этот адрес, когда заканчивалось время дежурства Зиновия Альбертовича. Он, Зема, спросил у меня, кто такой Седой, и сказал, что тебя, раз уж ты сам напросился, будут держать здесь до приезда Егора. Пусть, сказал, Егор разбирается с любопытным, которому надоело жить. Он так и сказал: «которому надоело жить...»
— Опять угрожаешь?
— Нет, рассказываю...
— Хер с тобой... Чего зажмурился?.. Не бойся, больше я тебя бить не стану, если... Прекрати жмуриться! В глаза смотри!.. Бить не стану, если честно скажешь, первое — когда должен приехать Егор?
— К ночи. Часам к одиннадцати.
— Так долго я здесь не выдержу. Стошнит. Теперь максимально честно ответь на второй вопрос — как мне встретиться с Егором... ну, скажем, через полчаса?
— Не знаю...
— Ответ неверный. — Я резко ударил Бубу коленкой в пах.
— Уай-й-й... — Ноги Бубы обмякли, и он, как на стропах парашюта, повис на треснувшей по швам рубашке, отвороты которой я сжимал в кулаках.
— Вторая попытка ответа на второй вопрос. — Не в силах удерживать на весу ушибленного порнорежиссера, я опустил его на пол и присел рядышком на корточки. — Каким образом я могу встретиться с Егором в течение ближайших тридцати минут? Должен, обязан быть экстренный способ связи с заказчиком!
— Зе-ма... — в два приема произнес Николай Каренович, сворачиваясь клубком, принимая так называемую позу эмбриона.
— Чего Зема? Объясни, а то ухи оторву. — Взявшись двумя пальцами за краешек уха Бубы, я легонько дернул.
— Когда мне срочно нужен Егор, я говорю Земе, и он осуществляет связь.
Скрипнула, открываясь, обитая войлоком дверь. В холл выглянул оператор Геннадий Иванович.
— Все готово, Коля, можем снима... — начал Геннадий Иванович и осекся. — Стас, а чего это с Колей? Чего это он на полу лежит?.. Ого! Да у него все лицо в крови!.. Мать моя! Он еще и плачет!
— Пустяки, Геннадий Иванович. — Я поднялся с пола. — Ерунда. Мы с Бубой репетировали эпизод в стиле садомазо.
Я перешагнул через скрючившегося порнорежиссера, направился к железной двери на лестничную клетку. А ведь и правда, за сейфовой дверью «лестничная клетка». Свободный доступ на последний этаж закрыт решеткой. И на площадке четвертого этажа, как в клетке зоопарка, гуляет «бычок» Ваня.
— До свидания, Геннадий Иванович. Я тут Касторскому предложил сценарий про быка, пойду репетировать свой сценарий с «бычком» по имени Ваня.
Приоткрыв сейфовую дверь, я выскользнул на лестничную площадку. Фигурально выражаясь, вошел в клетку с «быком» Ваней.
Ваня томился, прислонившись широкой спиной к крашенной голубой масляной краской стенке.
— Ты в стул принес да сел, Ваня, — улыбнулся я, прикрывая за собой дверь в очаг видеоразврата.
— Нельзя, усну. — Ваня сверху вниз глянул на меня глазками-щелочками. — И ваще, не твое дело. Че надо? Че вышел?
— Покурить... — Я достал из нагрудного кармана зажигалку. — Они съемку начали, скучно, вышел курнуть. Угостишь сигареткой?
— Держи. — Ваня вытащил из кармана спортивных штанов пачку «Парламента».
Я взял сигаретку, размял ее в пальцах, дожидаясь, пока Ваня достанет сигарету и себе. Ваня достал. Сунул в рот источник никотина, полез в карман за зажигалкой.
— Прикуривай. — Я услужливо протянул к его лицу руку с зажигалкой в кулаке.
В прозрачной зажигалке плескался сжиженный газ, что называется, под завязку. Пока Ваня лазал в карман за сигаретами, я сдвинул пластмассовый рычажок, регулирующий подачу газа, до упора в сторону, помеченную маленьким плюсиком.
Ваня был выше меня на целую голову, и ему пришлось немного нагнуться к протянутой зажигалке.
Я крутанул большим пальцем рифленое колесико. Из жерла зажигалки полыхнул огонь. Желтая струя пламени, сантиметров эдак десять горящего газа. Рука моя дернулась, пламя лизнуло бычьи глазки Ванечки.
«Бык» Ваня дернул башкой. Мускулистые телеса содрогнулись. Спина Ванечки инстинктивно выгнулась дугой, спасая голову с органами зрения от огня. Эластичная ткань спортивных штанов натянулась, под ней четко обозначились внушительные бычьи гениталии. Промазать по столь отчетливой мишени невозможно.
Я и не промазал. Попал «шеей журавля» точно «в яблочко». В левое. Бил что есть силы, как положено — с разворотом бедер из легкого полуприседа. Получилось совсем как в том анекдоте: снесла курочка Ряба дедушке яичко, начисто снесла!..
Я едва успел отскочить, когда Ваню согнуло пополам. Зато, нанося удар локтем по затылку, я уже не спешил. Хорошенько прицелился, подпрыгнул и расшиб локоть о затылочную кость «быка».
Как-то нехотя, не спеша Ваня упал. Сначала у него подогнулись ноги, и он опустился на колени. Потом, словно в экстазе молитвы, треснулся лбом о каменный пол. И, наконец, завалился на бок, как раненый слон.
Оставлять у себя в тылу недобитка — непозволительная роскошь. Недаром в карате обязателен «смертельный», добивающий поверженного противника удар. Противник побежден только тогда, когда он стопроцентно не представляет более опасности. Но убивать Ваню не хочется.
Не из жалости, нет. Просто лишние сложности ни к чему. Мне еще предстоит общаться с генералом той армии, в которой несет службу ефрейтор Ваня. Пусть живет Ванек, пусть хромает. Со сломанной ногой особо не повоюешь.
Припав на одно колено, я отбросил зажигалку, что до сих пор сжимал в правом кулаке, схватился обеими руками за стопу бесчувственного пока «быка». Правой рукой взялся «сверху» за носок его кроссовки, левую подсунул под пятку. Рывок с поворотом, неприятный хруст, и судорога пробегает по сломанной ноге. Если Ванечка и очнется, то стоять до визита к врачу не сможет, а следовательно, не сможет и драться. Жалко, нету при нем оружия, оно бы мне сейчас ох как пригодилось.
Обезвредив «быка» Ваню, я подошел к двери, за которой, если верить Бубе, находится бандитская комната отдыха. Дверь оказалась заперта. Вернувшись к сраженному «быку», обшарил его карманы. Ключей нет. Фигово. Одно хорошо — на двери нет глазка.
Электрический звонок не работал. Пришлось стучать. Молотить кулаками по дерматину. В отличие от двери за спиной, эта дверца обычная, не сейфовая... Впрочем, как раз обычные двери в наше веселое время стали диковиной, так что правильнее будет сказать так: в отличие от сейфовой железной двери эта дверца необычная. Даже без глазка. И замок один-одинешенек. Когда надоело бить кулаками, я прислонился спиной к двери и принялся колотить в нее пяткой. Минуты через три с начала боксерских издевательств над архаичной глухой дверью я расслышал приглушенный ватой под дерматитом недовольный голос:
— Вань, ты шизанулся? Тебе еще два часа дежурить.
Я молча продолжал методично колотить пяткой по дерматину.
— Заболел, козел? Ну я те ща пропишу пилюлю!
Ржаво заскрежетал замок. Я поспешил повернуться к открывающейся дверце лицом, отступил на шаг и, едва наметилась тонкая щелочка между дверью и косяком, я подпрыгнул.
По науке удар ногой в прыжке наносится толчковой ногой. Прыгать нужно не столько вверх, сколько вперед, так, чтоб пятка была тараном, аккумулирующим энергию атаки. Науку ударов в полете в свое время Бинь буквально вбил мне в подкорку. Маленький тщедушный вьетнамец играючи сбивал меня с ног, подпрыгнув и приложившись детской пяточкой к моей вполне мускулистой груди.
Я тяжелее Биня раза в три, а техника у меня его. Масса, плюс правильная техника, плюс решимость — в итоге появился по-настоящему хороший удар. От удара моей пяткой дверь едва не соскочила с петель. Она бы и соскочила, честное слово, если бы за дверью не стоял тот, кто опрометчиво любезно открыл запоры.
Распахнувшись с шумом и свистом, дверь задела бандита, перепутавшего меня с Ваней. Хорошо задела. Ушибла так, что бандюк улетел в глубину прихожей.
Влетев в распечатанную дверь, я подскочил к ошарашенному, оглушенному бандиту и с ходу обрушил на него серию ударов ладонями. Левой в плечо, правой в солнечное сплетение, левой по подбородку. Первый удар развернул его, подставил под правую ладошку нервный узел посередине груди. Второй удар сбил ему дыхание. Третий — отправил в нокдаун. Бандит, высокий белобрысый молодой парень в спортивном трико, как говорят боксеры, «поплыл». Утратил способность ориентироваться в пространстве, потерял равновесие. Парень слишком молод, чтобы служить бригадиром «быков». Значит, зовут его Сашкой, а мне нужен Зема. Я уронил «ненужного» Сашку на паркет движением «бойцовый петух топчет золу».
Второй бандит задержал меня в прихожей секунд на пятнадцать-семнадцать. Очень хотелось верить, что Зема не держит под подушкой пистолета. Безусловно, Зему разбудил грохот распахнувшейся от удара пяткой двери, если еще раньше он не проснулся от ритмичного стука той же пяткой по деревяшке.
Теряю темп, но, раз уж решил не оставлять в тылу боеспособных бандитов, задержусь еще на две секунды. Сашка силится приподняться, опираясь ладонями с растопыренными пальцами о паркетную доску. Бью каблуком кроссовки по его пальцам. Бью дважды. По левой кисти и по правой. Как минимум, на одной руке сломал два пальца и на другой — три.
За спиной скулит бандит со сломанными пальцами. Впереди еще одна дверь, на сей раз из ДСП, обклеенной пленкой «под дерево». Дверь в комнату. Мне все по фигу, мосты сожжены, терять абсолютно нечего, кроме жизни. Не так уж здорово я и жил последние годы, а особенно последние дни, чтоб за нее держаться.
Открыв дверь, я вошел в длинную, как прямая кишка, комнату. Одно окно завешено темной шторой. Впритык к окну стол. На столе жестяные банки из-под пива, портативный телевизор, трубка мобильного телефона и пепельница, смердящая окурками. Вдоль стен скромные кушетки, по три штуки у каждой стены, на самой дальней от меня кушетке сидит коренастый мужичок неопределенного возраста с крысиной мордочкой мелкого жулика, завсегдатая одесского привоза. Одет мужик, само собой, в спортивный костюм. В руке у него пистолет с длиннющим и толстенным глушителем.
Сразу видно — мужик с пистолетом только что проснулся. Белая подушка в изголовье кушетки еще хранит вмятину от его взъерошенного затылка. Бандит номер три со сна часто моргает, привыкая к тусклому свету.
— Тя, кажись. Седым кличут?
— Да, Седым... — Я остановился на пороге. — А ты откуда знаешь?
— Знаю. Че тама за шухер в прихожей, а? Опять Сашка с Ванькой полаялись? Эй! Сане-ек! Отзовись, а? Говорил те, не запирай двери, Ванька ссать захочет, обидится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44