Дело в том что земля Тахтоновых на равном расстоянии от Атлантики и Тихого океана по оси Запад-Восток, и на равном же расстоянии от Ледовитого и Индийского океанов по оси Север - Юг. "Сюда приезжал сам Далай-Лама и нас во множестве посещают буддийские делегации, здесь центр мира."
Артур неспешно ужинал пока Марина рассказывала. Разумеется их настоящие алтайские имена были другие, но алтайцы любят называть себя русскими именами, потому что по народному поверью злые люди могут навести на человека порчу, если будут знать имя, данное ему при рождении. Потому все алтайцы это Лёхи, Васьки, Саньки. Чувствовалось что Артур и Марина из высшего рода, в их поведении явно присутствовал некий простой аристократизм. Семья не пила, более того, обитатели села Боочи под их влиянием совместно объявили своё село непьющей зоной. Ведь известно. Что у алтайцев, как у американских индейцев отсутствует ген отвечающий за расщепление алкоголя. Это их беда.
Нас поместили в старом доме. Меня в кровати девочки-подростка, охранник Михаил в соседней комнате на полу. Двери нигде не были закрыты. Проснулся я от музыки гонгов и больших труб. Прямо в окне над горами стояла медная луна. Гонги и трубы были буддийские атрибуты. Я решил что эта ночь буддийского праздника и соседи пришли к дому Тахтоновых и дудят в трубы. Звуки не умолкали, тогда я подумал, что к Тахтоновым приехали гости (они говорили, что ожидают гостей) и в их машине играет кассета с конкретной музыкой. Друг НБП музыкант Тегин сочинял подобную мрачную и торжественную музыку, напоминающую и ужасы тибетской книги мёртвых и египетскую кромешную жуть. Величественная музыка мучала меня от сорока минут до двух часов. Я было хотел встать и пойти посмотреть на источник музыки, но решил не беспокоить хозяев. Я совершенно уверен что я не спал. Произошло это в ночь 17 на 18 августа 2000 года.
На следующее утро выяснилось: что гости приехали но тотчас легли спать; что в их автомобиле нет магнитофона; что никакого буддийского праздника не было ни вчера, не предвидится и сегодня; и тем более несколько буддистов, живущих в Боочи не имеют причуды ходить по ночам и играть на инструментах. Только Айша девочка-подросток сказала что на их стоянке (там где центр земли и установлена ступа) одна женщина слышала бонг и трубы и ту музыку, которую судя по описанию, слышал я. Тогда я стал теряться в догадках что бы это значило. Я решил что буддистские Боги готовят нам всемирную славу и владение Евразией и вспомнил легенду о Бароне Унгерне, у него якобы было кольцо Чингиз-хана. Некоторую мрачность церемонии (медная луна в окне над горами, мрачные сами по себе звуки гонгов и труб на фоне ночи) я относил засчёт мрачности темы: владение Азией, древность, архаика прошедших цивилизаций, божественность послания. Увы, кажется на сегодняшний день, что я неправильно разгадал поданный мне несомненно божественный знак свыше. Предпринятая экспедиция закончилась смертями участников и тюремными стенами. На утро мы съездили на стоянку (домик в горах) и поднялись к ступе к центру мира: металлический светлого металла остроконечный шпиль заканчивался металлическим, лежащим на спине полумесяцем, а на нём лежал металлический шар. К шару были привязаны белые и синие ленты. Вокруг было очень тихо и безветрено.
18 августа мы были в Усть-Коксе. За небольшие деньги остановились на турбазе Владимира Андреевича Овсиенко. Я посылал ему в июле письмо из Москвы, где напоминал о его обещании помочь нам найти хотя бы временное прибежище где мы могли бы пожить некоторое время. Овсиенко обещал созвониться со своими знакомыми директорами ОАО и совхозов и на завтра сообщить мне результат. "Между прочим после вашего отъезда весной о вас тут спрашивали",-усмехнулся Овсиенко. "ФСБ конечно?" "Ну да..." "И вы что?" "Ну меня напугать трудно",-сказал Овсиенко. "Я сказал известный человек, писатель, приехал куда захотел. У нас есть на что посмотреть на Алтае".
На следующий день Овсиенко передал мне картонку на которой были написаны три фамилии: Дмитрий Алксеевич Кетрарь, директор ОАО "Халзун" (село Банное), Тайка Александр Николаевич старший охотовед, Усть-Кокса, администрация и фамилия (запамятовал) бригадира маральника в Саузаре а жил он в селе Талда.
Первым мы посетили бригадира, но его не было в маральнике, и мы отправились в село Банное. Кетрарь был на месте, и тотчас взялся отвезти нас в дом, который он мог нам предложить. Я сел к нему в синий Уазик [в его личном гараже мы видели три машины, включая иномарку] ребята последовали за мной в нашей белой "Буханке". По дороге он характеризовал мне ситуацию. То была единственная продолжительная моя с ним встреча [впоследствии его конечно запугали люди ФСБ и он не рад был, что приютил нас]. Он сказал что в селе пьют. Что он сегодня только намеренно выдал им зарплату, задержав её, иначе они бы не убрали сено. Еще конечно сено осталось, но основную часть убрали. Что основная часть доходов на Алтае поступает с маральников. Что панты до кризиса августа 1998 года стоили очень дорого, высшие сорта дотягивали до 2400 долларов за килограмм. Что предшественник его был очень плохой хозяин, но у него были в селе сильные корни и поддержка в районной администрации. Что очень нелегко было сместить его. Народ предложил ему стать директором. Он вообще-то чужой здесь. Только 18 лет как приехал из Молдавии. Совсем не пьет, пил когда-то но много лет назад завязал. Здесь, если ты не пьешь это уже огромное преимущество. Как бы иллюстрируя его рассказ, нам попадались беспредельно пьяные люди.
Он переехал речку и ввез нас в Сухой Лог - так называлось это место длинный действительно сухой луг вдоль отрогов гор. Старая избушка пол-крышки отсутствует,-черные бревна и в сотне метров - новая, но незаконченная пластик на окнах. Мы осмотрели новую избушку. В избушке была большая комната нары вдоль стены, широкие, на четверых. "Печку можно временно взять из старой избы", - сказал Кетрарь. "Смотрите, подходит?" Я сказал что мы остаемся. Был август, я не думал, что мы замёрзнем. "Окна у меня есть, печник есть - я на той неделе пришлю Вам рабочих,"-сказал Кетрарь и уехал. Впоследствии я увидел его только однажды, в жуткий буран. Наш "Уазик" спихнул в кювет пьяный алтаец на грейдере. Из оставновившейся машины вышел тогда Кетрарь не узнав меня. И пожертвовал нам свой трос.
На следующей неделе рабочие не появились, а Кетрарь стал нас тщательно избегать. Когда бы мы не подъезжали к его обильному, Самому деревянному, Самому высокому и зажиточному дому оказывалось что он в отпуске, или в Барнауле, или уехал в Горно-Алтайск... Теперь ясно, что он сторонился нас, не желая общаться с людьми, которых пасёт ФСБ, тогда я только предполагал что может быть и так.
Золотарев на Алтае преобразился. Хипповатый и не при деле в Барнауле, в горах он был Суперменом. Однажды я увязался с ним собирать мумиё. Я далеко не слабый человек и неплохо хожу, но в сравнении с ним я чувствовал себя черепахой. Указав вверх, он назначил мне встречу на горном склоне. Я увяз по дороге в кустах предположительно дикого шиповника, они держали меня как колючая проволока. А он, как горный козёл, уже бежал по отвесной скале высоко надо мной. Он учил нас находить ягоды, он ставил сети в горном ручье как Чингачгук - Большой змей, он учил нас,-городских, разжигать костры и выкапывать корни и распознавать грибы.
"В тебе есть Дух",-сказал он мне через две недели жизни в Сухом Логе. Очевидно две недели он ко мне присматривался. Он был возраста моей жены Наташи, т.е. родился в 1958 году. В Алтае он бродил с самого детства, потому что был родом из города Бийска, а Бийск от гор отделяют несколько часов в автобусе. Еще при советской власти он собирал мумиё и корни, водил туристов на Телецкое озеро и к горе Белуха. Мумиё ценилось в больших городах среди интеллигенции как средство от всех болезней. Это помет горных мышей на самом деле. Маленький кусочек стоил в Москве больших денег. Золотарев знал хорошо и Уймонскую долину, населенную староверами и последователями Рериха. Он говорил мне что КГБ усиленно надзирал над долиной, считая что оттуда может начаться какая-нибудь сектанско-революционная ересь.
"Я ничего не понимаю в Вашей партии. Я политикой не занимаюсь",-заявил он мне еще в Боочи. Но уже через десять дней, спросонья я с удивлением услышал как Виктор заполночь беседуя с заехавшим обогреться алтайцем Лёхой говорит ему "потому наша партия самая честная. Мы хотим...", дальше он неправильно трактовал политику НБП, но поразительно было что оно так быстро прибился к нам. "У тебя ребята хорошие,-сказал он мне вскоре,-сколько езжу таких не встречал. Самые лучшие."
Я написал о Золотареве в недавно законченной "Книге Воды" (это своеобразная книга воспоминаний) посему поумерю свой пыл. Мне очень тяжело что его убили. Я чувствую что вынул его насильственно из его кармы и поместил в нашу судьбу, в Историю Национал - Большевизма. И он погиб. Это я виноват.
Мы жили в Сухом Логу и беспокоили нас только пьяные охотники и чабаны. В пьяном состоянии алтайцы заводили беседы о мощи Чингиз-хана, иногда сбивались на враждебность, наезжали как говорят на нас, но стычек не было. Кривоногий маленький и широкий, как панцырь Леха сделался другом Виктора. В алтайцах чувствовался комплекс неполноценности народа выпавшего из истории к русским,-народу историческому. Потому в подпитии они обыкновенно хвалились своим умением ездить на лошади и своим снайперским искусством. Что касается ФСБ, то они пропали, или препоручили наблюдение за нами местным. Усатый заместитель директора не то агроном, не то главный инженер порою отирался поблизости - мы несколько раз встречали его машину. Фамилия у агронома Была Враждебная - Лебедь.
Уже в сентябре стало холодать. Над Сухим Логом низко висели с утра туманы и порой не рассеивались до конца дня. Брусья нашей недостроенной избушки были хорошо подогнаны и проконопачены мхом, но окна по-прежнему закрывал лишь пластик и дымовая труба железной печки была выведена в окно, держалась на соплях, потому к утру тепло уходило из избушки. Нужно было переселяться куда-то. Можно было конечно купить дом в деревне, в Банном или в другой деревне, и довольно дешево, но в деревню, в человечий улей я не хотел. Еще от Кетраря, когда он отвозил нас в Сухой Лог я услышал, что поблизости живет травник Пирогов, собирает корни и травы. Мимо Сухого Лога к Пирогову вела дорога. Золотарев одел резиновые сапоги и пошел к Пирогову в гости.
Вернувшись вечером, он сообщил, что мы друг другу нужны. Что Пирогов зимой живет в Барнауле, продает свои травы, а хутор раньше оставлял на алтайцев, да только они его много раз подводили. Пропили его железо, какие-то еще стройматериалы. Пирогов будет счастлив если кто-то останется на хуторе на зиму. На следующий день мы отправились знакомиться.
Семен Пирогов оказался маленьким старичком лесовичком. Прижимистым эксплуататором, но это выяснилось позднее. Хутор его состоял из трех жилых избушек, огромного ангара-сушилки для трав, мастерская, две бани, старая и недостроенная новая и еще нескольких подсобных строений. У кулака был даже гусеничный бульдозер. За хутором Пирогова осмысленные человеческие поселения заканчивались, только промелькнёт в горах старая юрта пастухов или крошечная черная избушка охотников. Я сказал Пирогову что мы хотели бы попробовать прожить зиму в горах, убедиться сможем или нет. Он сообщил что тридцать лет живет в горах, что долгие годы был лесником. Мы сидели в его летней кухне, печка под крышей, обширная терраса. Пришел Геннадий Игнатьев, пчеловод, из селения Чендэк из Уймонской долины, он оставлял здесь у Пирогова на лето часть своих пчел. Через несколько дней я Золотарева и еще одного нацбола поместил у Пирогова, а сам с тремя ребятами уехал в Усть-Коксу. А оттуда охотовед Чайка отвёз нас к себе на пасеку в место называемое Меновная, куда более дикое чем Банное.
Там мы провели пару недель. Места сказочные и дикие. На берегу райской речки стояли здоровенный дом и строение пасеки. Сам Чайка не бывал в своём доме лет пять. Добираться туда было километров шестьдесят от Усть - Коксы. Мы прожили там пару недель, и возвратились на хутор Пирогова в самой середине сентября. Составили договор, по которому берём в аренду его хутор: проживание в обмен на охрану помещений. В двадцатых числах сентября мы направились в Барнаул, имея на борту четверых членов Национал Большевистской партии и Галину Ивановну Беликову - она ехала к дочери, везла мешки с картошкой. Двое наших остались охранять хутор.
Если не ошибаюсь, это было 23 сентября, мы сгрузили Галину Ивановну и её мешки у дома её дочери, и отвезли Золотарёва в старый двор, недалеко от гостиницы "Алтай". Он вышел, загорелый в рубашке с цветами, вынес свой мешок из брезента. Договорились встретиться. Я обещал привезти ему членский билет НБП. Больше я его не видел.
В тот же вечер я уехал в Красноярск, на поезде. В Новосибирске отцепленный вагон стоял часа четыре, ожидая пока его прицепят к поезду на Лабытнанги идущему через Красноярск. Пассажиры все извелись. В Красноярске я был 24-го. 26 сентября я встретился с народным олигархом Быковым и решил, что буду писать о нём книгу. Его судьба меня очень интересовала как необыкновенная судьба нашего времени. К тому же партии были необходимы деньги.
Разумеется, пока я путешествовал по Алтаю, партия работала, выходила газета. Глдавный редактор Алексей Волынец вообще не плохо справлялся с тяжким трудом. Как уже стало ясно из главы "Рижская акция", партия пыталась осуществить акцию протеста в Риге. Несколько неудач случились и потому что национал-большевики не имели нужных умений и навыков, так и потому что находились под колпаком ФСБ. Как явствует из главы "Рижская акция" подполковник Кузнецов снял наших с поезда "СПб - Калининград". Пока их борьба против нас носила превентивный характер, они лишь останавливали да сдавали нас латвийцам, впрочем предложение "эстонского предпринимателя" приведённого в штаб Сарбучевым "Что-нибудь взорвать в Прибалтике" было уже мрачной провокацией.
Партия работала. Она вкалывала по мере способностей, в соответствии с уровнем непоседливости в генах каждого регионального руководителя. Время от времени кто-то из них выдыхался, затихал. Вперёд вырывался другой руководитель, другое отделение. Андрей Гребнев сел за участие в неотносящейся никак к партии бытовой драке. Запил заполночь со знакомыми скинами, уснул в чужой квартире, а скины в это время не спали и побили соседа-корейца. Когда Гребнев попал в руки ментов те быстро сообразили с кем имеют дело и скорёхонько (на вторые сутки!) кинули его в "Кресты". Случилось это в октябре 1999 года. Только в мае 2000 года его начали судить. Я ездил на суд. Отсидел двое суток в зале суда и убедился в несостоятельности обвинения. Суд тогда отложили до октября и Гребнев был судим только в октябре 2000 года, получил условный срок, и его освободили. К тому времени он отсидел в "Крестах" где приходится 40 квадратных сантиметров пола на заключённого - целый год. Его наказали именно как лидера НБП. Сознательно.
За время пока сидел Гребнев - питерское отделение захирело. В его отсутствие правил Исполком: трое отличных ребят, однако все трое были больше талантливыми литераторами, интеллектуалами, а не водителями масс. Какие-то акции они проводили, но отсутствие лидера давало себя знать. Зато отлично стало проявлять себя наше нижегородское отделение. Они совершили ряд ярких акций. Оренбуржцы во главе с Родионом Волоснёвым заметно выделялись, как самая мощная сила в оренбургской политике. Их даже стали "нанимать" местные политиканы. Оклемавшись после севастопольской отсидки привёл в порядок своё отделение Сергей Фомченков. Довёл численность до уровня 1999 года, распространил своё влияние и на соседнюю Белоруссию. В Брянске Роман Коноплёв наконец всецело отдался делу партии (до тех пор он занимался бизнесом и концертной деятельностью) и его отделение наделало шороху в регионе. В начале 2001 года девочка из брянского отделения отхлестала по морде певицу Валерию за исполнение песни "Рига-Москва". В Волгограде прогремел созданием бригад "юных бериевцев"-товарищ Максим.
Короче, партийная жизнь, я уже привык к этому, активизировалась в одних очагах, затихала на время в других. Партия вела себя как вулкан, из которого прорывается лава, то в старом кратере, то образовывались боковые кратеры и через бесчисленные расселины вырывались огонь, дым и шла магма.
В Барнаул из Красноярска я вернулся на чудовищном поезде "Иркутск-Ташкент". Удивляюсь как я остался жив. Там просто ехала арабская банда ОПГ. Они даже своих грабили. А я возил на себе все имеющиеся у меня наличные деньги, идиот! Из Барнаула я выехал в Москву. Нужно было уговорить издателя и получить аванс на книгу о Быкове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29