Цена доллара значительно увеличивалась ежедневно, то было время кризиса и я посоветовал её взять оплату в долларах. Но русский директор есть русский директор, он своего не упустит но и на хитрости не пойдёт. Никаких милостей от природы. Она не захотела.
Дни, как при ожидаемом взрыве атомной бомбы отсчитывались в обратном порядке: 5, 4, 3, 2... Во все эти дни продолжали прибывать делегаты, но так как общежитие было нами забронировано на строго определённые дни и ночи, весь прибывающий однообразно одетый табор расположился в бункере. Наконец наступил вечер накануне съезда: 30 сентября. Тут уже началось настоящее нашествие : пацаны только и успевали вбегать и кричать: "Эдуард, вологодский лидер прибыл Эдуард Вениаминович - ростовская организация. Эдуард Вениаминович - магаданцы!"
Партия обрастала фигурами, лицами, статью, мускулатурой. Члены московской организации, я видел, ловили кайф, получали удовольствие от того что нас так много, что мы приехали отовсюду, что у нас так много братьев и сестёр. Они годами бегали по вокзалам, развозили каждые две недели газеты в абстрактно звучащие далёкие города. И вот теперь видят результаты труда. Появление наших региональных депутатов имело огромный укрепляющий эффект на москвичей.
Партиями, по мере прибытия, мы отправляли депутатов в гостиницу. Оторвавшись от чая, они спешно глотали с дороги чай, пацаны подхватывали своиь рюкзаки. Я выходил к ним в большой зал и объяснял задачу, им всем раздавались памятки со схемами, с телефонами с описанием маршрутов в общежитие, к кинотеатру "Алмаз" и в бункер. Ну разумеется, я испытывал радость, как человек достигший своей цели. Я построил партию, из хаоса соорудил космос. Я сгрёб этих людей со всей России нашёл их, собрал в организацию. Вопреки злопыхательству "ничего не получится, ты не политик, ты писатель, Эдуард!", вопреки злобному лаю бывших соратников "неадекватные люди", "проект НБП провалится", несмотря на то, что нас хоронили уже с 1995 года, когда младенец НБП только первые писки издавал - вот она партия проходила передо мной с рюкзаками и сумками. Разные, и похожие как братья живущие от Магадана до Калининграда парни и девушки.
К вечеру я поехал проверить что делается в "Алмазе". Там трудились во всю. Наш четырёх метровый флаг сделанный мною и Тарасом висел над сценой. Лозунг "Россия - всё, остальное - ничто!" украшал задник, сцены. "Ешь богатых!" "Капитализм - дерьмо!" Наш плакат работы Лебедева-Фронтова: Фантомас целится в зрителя из револьвера "Вставай, проклятьем заклеймённый!"висел на стене у сцены. Как всё это напоминало революционные великие партии. Всё было как надо. И ново, по-современному.
На следующее утро за мной заехал не один Локотков, но прибыл целый отряд. Ребята решили, что возможно враги попытаются захватить вождя в день 1-го съезда. Или устроить на него покушение. Заехал и Андрей Фёдоров. Я испытывал беспокойство, как и полагалось. Пока съезд не начался, и даже после того как он начался, мы никак не были гарантированны от неожиданностей. Кинотеатр "Алмаз" может быть окружён ОМОНом. Двери кинотеатра "Алмаз" могут быть закрыты. В кинотеатре может быть "заложена бомба", как предлог для закрытия съезда.
Из метро Шаболовская мы вышли и повернули сразу налево по Шаболовской улице. Впереди нас группами под дождём направлялись куда-то молодые люди в чёрной одежде: джинсы, ботинки, я помню подумал что-то подозрительно много молодых людей шагают в одном направлении с нами. "Смотрите, целые толпы наших валят, Эдуард Вениаминович! " весело воскликнул Костян. Тут только до меня дошло что это наши.
Я открыл съезд. Запись вёл Ермаков но почему-то первая часть съезда канула в Лету не записалось что я там говорил я не помню дословно но сотни ребят, присутствовавших там наверняка помнят и кто-нибудь расскажет, напишут воспоминания. Я поздравил их с первым Всероссийским съездом, с тем, что начатая меньше четырёх лет назад партия из горстки интеллектуалов выросла в общероссийскую мощную организацию. Рядом со мной сидел Фёдоров. После меня он огласил порядок проведения съезда.
Мы выбрали президиум. Я посадил туда Тараса Рабко, он заслуживал этого. Отошёл от партии, однако без его энергии, без его постоянного влияния на меня, без подталкивания, его народной роли, Тарас толкал меня и я чувствовал, что сам народ хочет создания партии, это его воля; партии не было бы. В президиуме сидели и Волков из Екатеринбурга, тогда только что пришедший в НБП Толя Тишин за какие-то немедленные заслуги и Алексеенко из Астрахани и Падерин из Северодвинска и ставший ныне предателем Карягин. Зал был полон наших ребят. Питерцы, которым было добираться ближе всех, прибыли в большем, чем следовало, количестве, в зале они сидели отдельным шумным квадратом. Вдалеке пришёл и сел Макс Сурков, отпустивший бороду. Сколько раскаяния и сожаления должно быть испытывал он. Он заранее спросил разрешение явиться на съезд через посредников. Пришёл вместе с поэтессой Витухновской. В первом ряду мощный наш прапорщик Витя пестов (Впоследствии его фотографию с поднятым в национал-большевистском приветствии кулаком использовали для нескольких своих листовок анпиловцы, разумеется ни словом не упомянув что это национал-большевик), рядом с ним Женя Яковлев руководитель московской областной организации. Возле Яковлева - его alter ego - майор Бурыгин (убит в конце марта 2001 года) оба из Электростали. Далее головы и руки и красные мандаты - парни из всей России.
Время от времени взор мой обращался влево, там ближе к выходу в белом капюшончике сидела моя девчонка, (?), мой партийный товарищ Настя.
Мой доклад длился около часа. Я заранее написал текст доклада, но читать его не стал. Я вольно пересказал содержание своих тезисов, набросанных уже на съезде, в это время молодой и блестящий Фёдоров такому выпускнику позавидовал бы и Гарвард, излагал программу съезда. Я сказал им, что Россия старая страна, что управляется она стариками. Что в России нет политики. Что все политические силы тянут её в прошлое. Монархисты в начале 20-го века в 1913 год, радикальные коммунисты в начале 50-х, зюгановцы в брежневское время, демократы - в 1960-е и 1970-е европейскую действительность этих лет... Что РНЕ - зовёт страну в 30-е годы 20-го века. Мы - национал-большевики единственная небывалая доселе в России современная партия. Мы создали свою партию на базе контр-культуры и оппозиционной политики. Мы подобрали всех героев борьбы с Системой как левых, так и правых, подобрали их - ненужных демократии выстроили свой Пантеон Героев. Их пепел стучит наши сердца.
После меня съезд приветствовали и гости. Анпилов произнёс (речь его сохранилась)трогательное приветствие, всё же пожелал нам избавиться от приставки "национал". Я подумал, когда он это говорил: "Почему у меня никогда не возникло пожелание "Трудовой России" избавиться от чего-либо? " Я их принимал такими как они есть: чуток реакционными, прямыми как доски, и всё же неплохими тётками и дядьками. "Союз Офицеров" представлял уже известный мне офицер Альберт. Он сказал что поражён партией состоящей поголовно из молодёжи. Что честно говоря что мы самая перспективная из всех существующих партий. Нас приветствовал Павел Былевский от Российского Коммунистического Союза Молодёжи. С Павлом у меня всё-таки были неплохие отношения. Одно время мы даже давали РКСМ(б) наше помещение для их собраний. Мне запомнились странные девочки-комсомолки с косами и в белых носочках. Возможно они культивировали свой стиль. Былевский был рад за нас, что и изложил со сцены.
В перерыв в фойе Маша "Волгоградская" в кожаном платье с лямками, с татуировкой "Лимонка" на плече, рыжая, соблазнительная, отпускала бесплатные сардельки с булкой , и потому к прилавку раздевалки, превращённой в буфет выстроилась огромная очередь. Парни живо общались потому вестибюль гудел от голосов, возгласов и споров. Мне - вождю всей этой новорожденной Запорожской Сечи трудно было преодолеть путь от двери до зала. Окружили журналисты и национал-большевики, у которых ко мне были вопросы. СМИ присутствовали в среднем или умеренном, скажем так, количестве. Телекамер если не ошибаюсь, было четыре, ну и десяток или более журналистов прессы.
После перерыва выступали представители региональных организаций. Большой ажиотаж вызвал Костя Михайлюк "Маузер"-лидер рижского отделения НБП, высокий, не ниже Волкова, красивый парень, с остроумной яростью рассказал он о практике сражений национал-большевиков Латвии с "латвийским фашизмом". Маузеру долго аплодировали и в его лице конечно аплодировали боевой организации нацболов Латвии. На день рождения Сталина они запустили над ригой гелиевый баллон с портретом Иосифа Виссарионовича. Их же организация отличалась тем, что рекрутировала, распропагандировала, приняла в свои ряды чернокожего сына русской женщины и ливийца - Айо Бенеса. Справедливости ради следует сказать, что далеко не всем нравилась инициатива рижских нацболов. Так, Псковская и Питерская организация протестовали и устраивали истерики мне лично и по поводу Айо Бенеса. Псковская и Питерская организации (во всяком случае Питерская, когда она была под предводительством Гребнева) самые правые в Национал - Большевистской Партии, потому понятно что чернокожий член НБП им нравится не должен был. Однако храбрость и личные качества студента биолога Бенеса, заставили впоследствии примириться с его существованием многих его противников. А в Латвии Бенес принёс ещё большую популярность НБП да к тому же являлся живой иллюстрацией того что партия не разжигает межнациональную рознь. Помимо Маузера в Латвии действовали и действуют ценнейшие для партии товарищ Абель и товарищ Скрипка. Вклад их в дело национал-большевизма бесценен.
Товарищ Иванов бухгалтер по профессии сменил Маузера. Иванов стал лидером Магаданской региональной организации. Сейчас он отошёл от партии, но бывший на 1-ом съезде вместе с ним Александр Доставалов достойно продолжает вести партию в далёком Магадане.
Андрей Гребнев тогда был любимцем партии. Самым популярным региональным лидером. А Питерская организация была самой результативной региональной организацией НБП. Как и должно быть, лидер регионалки неизбежно навязывает свой стиль возглавляемой им организации. Я это понимал и не старался обтёсывать всех лидеров под себя или под некий идеал, который бы меня удовлетворял. Даже если бы я и хотел, я всё равно бы не смог бы обтесать региональных вождей. На это не было у меня ни времени, ни средств. Россия даже после обрезания которому подверглось СССР - огромная страна и ясно даже что посетить 89 регионов страны единожды займёт год или более и нужно будет безостановочно путешествовать. Посему я полагал своей главной задачей найти регионального лидера, а пусть он работает по своему усмотрению, руководствуясь в общих чертах идеологией партии. Потому у нас внутри партии были более красные - левые регионалки, и более правые. Гребнев взгромоздился на трибуну под аплодисменты питерцев и всего зала. Экспансивный, быстрый, не умеющий остановиться, он был такой динамо-машиной, крутящей мотор партии день и ночь. Он мог действительно среди ночи вызвать ребят и пойти разрисовывать нашими лозунгами Невский. Быстрый он был даже слишком. Достав откуда-то сумму денег питерцы поспешно выпустили красочный плакат с призывом вступать в Национал-Большевистскую партию. Торопясь в слове Большевистский потеряли одно "с", а наш черный серп и молот вышел перевернутым. Доносчики и злые языки утверждали что Гребнев слишком подхлестывает свою и без того неуемную энергию алкоголем. Защищаясь, он отвечал мне: "Да, Эдуард Вениаминович, после митинга я веду ребят выпить. Не нажраться, а выпить пива. Это их сплачивает, делает командой. Мы все делаем вместе. Мы спим, жрем ходим на акции вместе. Почему бы нам и не выпить немного вместе! Мы что, плохо работаем? Кто работает в партии лучше нас?! Каждый месяц в питерских газетах есть по 10-20 статей о нас. Кто может сделать больше?" Действительно, о них писала и "Независимая газета" поместив фотографии.
С трибуны Iго съезда Гребнев призвал партию стать партией штурмовиков. Выступал он после екатеринбургского лидера Волкова и потому выступил оппонентом ему. Волковский стиль коллоквиумов на темы традиционализма или евразийства раздражал бывшего рабочего фабрики пластмасс. (Вместе с братом Серегой они там выливали из пластика ведра, совки и всякую подсобную утварь.) "Мы не собираемся годами сидеть на задницах и изучать книгу "Хлыст" как к тому призывает недавно отколовшийся от нас ученый Александр Гельевич Дугин. Каждый региональный лидер должен стать командиром и превратить своих ребят-очкариков в отряд штурмовиков. Или набрать других ребят!" - Гребнев косо усмехнулся. За ним числились исключения из партии некоторого количества старых питерских партийцев. В большинстве случаев, я думаю он был прав, люди не работали и были бесполезны. Но то, что он вытеснил в конечном счете из партии старых партийцев-интеллектуалов, это тоже верно. И это было плохо. Потому что здоровой партии нужны все, пригождаются и штурмовики и интеллектуалы. Удаляя людей отказывающихся подчиниться "штурмовизму" Гребнев интуитивно уничтожил потенциальную оппозицию.
Гребневу и его яростной речи хлопали. Даже Волков, сидевший в президиуме. Однако и "курс Гребнева" и "курс Волкова" партии не подходил. Штурмовики уже вызывали меньше ажиотажа в Питере, хотя бесспорно были самой заметной политической группой. Волков же, хотя и не ушел с Дугиным на самом деле принадлежал к предыдущему поколению партийца-нацбола: резонёра и книжника. Время пикейных жилетов в партии - кончилось, а время штурмовиков? 1998 год в России не позволял развиться "штурмовизму",-слишком сильны у нас традиционно милиция и спецслужбы. Впрочем, в дни Iго съезда выбор будущей тактики не стоял ещё так остро. Мы ведь готовили документы для регистрации партии. Мы не исключали для себя возможности участия в легальной политической борьбе. Именно на борьбу мы нацеливались.
Закончив первый день съезда я отправился к себе домой. Пригласил нескольких партийцев, оказавшихся рядом (? С. 144 рукописи) выпить, рано отправил их домой и рано лег спать. (? С. 144 рукописи) исполнял в эти дни роль главного коменданта бункера, он же сдавал кинотеатр, выпроваживая оттуда последних засидевшихся делегатов, потому меня охраняли в тот вечер и доставили другие лица.
Инцидент случился на съезде только один. 2 октября около шести утра мне позвонил дежурный по эNскому отделению милиции и сообщил, что у него находятся Гребнев Андрей и еще трое, две из них - девушки, чтоб я приехал. Я позвонил Федорову и Федоров и Ермаков отправились в отделение и забрали оттуда всю компанию. Не так уж он был и неправ в этой именно истории, Андрей Гребнев. На нашу голову директор общежития приняла множество командировочных и потеснила наших из части отведенных им комнат. Наши догадались уплотниться и расположились в комнатах партийных товарищей на полу. Неистовый Гребнев вступил в интенсивную полемику с администрацией, только и всего. Администрация вызвала милицию. Я был страшно зол и намеревался отправить Гребнева в Питер немедленно после освобождения. Однако отступил от своего намерения, когда получил полный рапорт Федорова по телефону и поговорил с главным штурмовиком.
Во второй день съезда продолжили выступать лидеры регионалок и представители организаций. Из двух имеющихся гимнов, записанных для нас композитором товарищем Николаем делегаты выбрали один, тот что длиннее и где больше меди. Был заслушан также марш НБП написанный для нас Дмитрием Шостаковичем, внуком известного композитора. Марш вызвал бурный восторг зала. Впоследствии газеты охотно писали о Дмитрии Шостаковиче, авторе гимна НБП.
Я торжественно закрыл съезд. К вечеру все делегаты, кто не уехал, должны были собраться в сквере у МИДа и пройти вместе с союзниками по Фронту Трудового Народа, Армии и молодежи вдоль набережной к Белому Дому, где у бывшего здания СЭВ должен был состояться митинг памяти событий 1993 года. Собирая съезд, я оставил лидеров региональных организаций, собрал их в правом отсеке зала и около полутора часов промывал им мозги. Мы уточняли методы работы, способы и периодичность связи и многое другое. Лидеры были все с различным политическим опытом, от нуля до четырех лет. Лидеры одиннадцати новых организаций задавали, конечно, больше вопросов. Но и испытанные партийцы имели что спросить. Со всеми я был лично знаком по письмам, большинство приезжали в Москву, или я ездил к ним, однако были и такие, кто видел вождя впервые. Спокойные, или нервные, быстрые, или задумчивые ребята эти все привезли вопросы. Я терпеливо отвечал, понимая, что даже если бы мы засели на двадцать дней, а не на два, нам не хватило бы и двадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29