На нем была легкая безрукавка с глубоким вырезом. И на гладкой коже шеи на простом шнурке висел какой-то талисман.
Каэтана глядела на него во все глаза, силясь вспомнить, но только смутные неясные образы носились перед глазами.
Двухголосое существо Эйя – Габия внезапно выдохнуло:
– Траэтаона?!!
Неведомо как очутившийся рядом Зу-Л-Карнайн возбужденно прошептал Каэтане прямо в ухо:
– Это первое сражение, в котором я в лучшем случае играю роль слона, но не ферзя. Я ведь был уверен, что Траэтаоны не существует.
– А кто это? – одними губами спросила Каэтана. Если император и удивился, то она этого не увидела, потому что во все глаза смотрела прямо перед собой – на невиданную лошадь и дивного всадника. Тем не менее ответил:
– Древний Бог Войны, предшественник Арескои.
События на поле брани тем временем стремительно развивались.
– Когда двое бессмертных не могут справиться с одним смертным, этот смертный нравится мне больше. Я принимаю его сторону. Сразимся?
Траэтаона казался хрупким на фоне трех исполинских фигур: совсем не таким грозным и мрачным, как Малах га-Мавет; не таким надменным и безжалостным, как Арескои; и вовсе не таким яростным и могучим, как залитый кровью врагов Бордонкай. Но оба бога попятились назад, услышав его предложение, и Малах га-Мавет сказал:
– Зачем тебе этот смертный, великий Траэтаона? И зачем тебе сражаться с нами? Разве мы не одной крови?
Но звонко рассмеялся в ответ юный Древний бог:
– Я истосковался по битвам, га-Мавет. Этот воин тронул мою душу...
Его конь, грозно нагнув голову и выставив вперед рог, двинулся на противника.
Арескои неуверенно переглянулся с братом, затем сжал зубы с такой силой, что заходили желваки, и прошипел:
– Хорошо, воин! Ты сам этого хотел.
Каэтана не заметила, когда и как расступились люди и остановилось сражение у стен ал-Ахкафа. В несколько неуловимо коротких секунд расчистилось большое пространство. Враждующие стояли плечом к плечу, затаив дыхание и глядя на то, чего смертным не удавалось увидеть на протяжении многих тысячелетий. Разве что в начале мира были люди свидетелями таких битв.
Арескои протрубил в огромный золоченый рог, и звук его разнесся по всему пространству, сотрясая небеса. И поднял черное знамя га-Мавет.
На звук рога из небытия вышло призрачное войркю Арескои – войско демонов и мертвецов. Эта третья армия в считанные мгновения заполонила все окрестности. Тревожно ржали кони, кричали верблюды. В ужасе застыли на стенах солдаты Урукура, не понимая, что происходит внизу. Воины Арескои разворачивали свои полки, угрожая Траэтаоне и так и не отступившему Бор-Донкаю.
– Не многовато ли, братец? – рассмеялся Траэтаона в лицо Новому Богу Войны. – Не бесчестно ли выпускать против меня все свое войско?
– При чем тут честь? – искренне удивился зеленоглазый. – Может, хоть так мы тебя одолеем...
– Хоть и бесчестно, но откровенно. Это уже хорошо. – Траэтаона коротким кивком отослал Бордонкая назад: – Это моя битва, воин.
И тот послушно отступил, заняв место чуть, впереди Каэтаны и Зу-Л-Карнайна,
Призрачные войска стояли в боевом порядке. Самыми первыми под черным знаменем га-Мавета высились две фигуры: Зат-Бодан, Бог Раздора, и Зат-Химам, Бог Ужаса. Зат-Бодан имел уродливое тело красного цвета, кривые когти и зубы и острые, прижатые к голове уши. Из пасти его высовывался змеиный раздвоенный язык. Зат-Химам был величиной в два человеческих роста и покрыт чешуей. Вместо лица у него была морда древней рептилии с немигающими глазами без век. Его очертания постоянно расплывались, менялись, таяли, не давая возможности сосредоточить на нем внимательный взгляд, ибо доподлинно известно: то, что можно рассмотреть и постичь, не так страшно. И только неизвестное и непонятное способно вызвать настоящий ужас.
Герои прошлых тысячелетий, павшие на полях битвы или давшие некогда обет служить после смерти Арескои, составляли основную часть войска. Но были в нем и адские псы, и рогатые змеи, и отвратительные грайи, разжигавшие в сердцах людей жажду мщения, зависть и злобу. Непобедимо было войско Победителя Гандарвы.
– Люблю войну, – сказал Траэтаона, обнажая легкий и тонкий, как и сам он, меч.
Его конь без понуканий бросился вперед и огромными клыками вцепился в красное уродливое тело Зат-Бодана. Тот взвыл и истаял мелкими клочьями дыма. Бросившегося на Траэтаону Зат-Химама конь пронзил своим витым рогом. И ужасом наполнились глаза Бога Ужаса. Он выл и корчился, не в силах освободиться, пока Траэтаона не отсек ему голову неуловимым, почти ленивым взмахом меча. Лишенный телесной оболочки, демон исчез с поля битвы.
А Траэтаона прошел по рядам армии Арескои, сея в них опустошение. Как спелые колосья под серпом опытного жнеца, беспомощно падали некогда великие и могучие воины, способные поспорить с самим Арескои в силе и выносливости. Но Траэтаоне не было равных ни среди людей, ни среди богов. Если Арескои был Богом Войны, а га-Мавет – Богом Смерти, то Траэтаона был и самой битвой, и смертью на поле брани. Он не повелевал, а вдохновлял, не приказывал, а дышал, не убивал живых, а создавал мертвых. И это было жуткое но прекрасное зрелище. Стало совершенно ясно, почему изящный Траэтаона не отягощен доспехами и вовсе не грозен. Не было на свете руки, способной его поразить. И не было ему нужды внушать страх своей жертве. Какая ему была разница, будет или не будет бояться тот, кому суждено пасть от руки Траэтаоны?..
Арескои боялся. И Малах га-Мавет тоже боялся. Более того, они даже не скрывали своего страха и не выступили против Траэтаоны. Когда от призрачных войск Арескои осталась дымящаяся бесформенная груда, когда с жалобным воем пали под ударами тонкого меча последние адские псы и с испуганным шипением расползлись рогатые змеи, братья-боги повернули своих коней, пришпорили их и понеслись прочь от Древнего Бога Войны.
Траэтаона, запрокинув голову, расхохотался, хлопнул по Плечу Бордонкая и молвил:
– Прощайте, смертные. Теперь вам самим придется решать свои распри.
И растаял в знойном воздухе.
Несколько минут на поле битвы царила тишина. Люди оглушенно мотали головами, пытаясь понять, не было ли у них чего-нибудь вроде теплового удара. Первым пришел в себя Зу-Л-Карнайн и с отчаянным криком бросился на ДахакаДавараспа. Лишенный божественной поддержки, князь Урукура оказался не таким уж и хорошим воином. Он слабо сопротивлялся и наконец спешился, бросил меч и преклонил колени.
– Ты победил, аита, – прошептал он едва слышно.
По всему полю битвы пронесся победный клич. И тагарская конница хлынула в распахнутые ворота ал-Ахкафа, отчаянно рубя тех, кто еще сопротивлялся.
Войны Урукура довольно быстро пришли в себя и, словно не обратив внимания на то, что их князь сдался на милость императора, отчаянно сопротивлялись, сражаясь за каждую улицу и каждый дом.
Каэтана пришпорила коня и въехала в ал-Ахкаф, почти не отвлекаясь на сражение. Друзья окружили ее тесным кольцом. Впереди несся Бордонкай, еще не пришедший в себя после непосредственного общения с богами, что, однако, не мешало ему прокладывать в рядах защитников ал-Ахкафа дорогу к храму. Воршуд торопился следом.
«Когда три бога сойдутся в степи, – твердила Каэтана про себя слова предсказания, – когда древний надсмеется над молодым, когда смерть убежит от смерти и ужас будет пронзен рогом коня, встанет на колени князь и падет от руки воина жрец».
Неизбежная гибель Тешуба наполняла все ее существо невыразимым отчаянием. Им всем некуда было податься, не у кого спросить совета...
В конце улицы высилась громада из серого камня. Широкие ступени уходили вверх, словно безумный зодчий затеял строить лестницу на небо, да передумал и на верхней площадке поставил храм. Стройные витые колонны поддерживали легкую, почти невесомую крышу. Крылатые каменные львы охраняли сверкающие на солнце бронзовые двери. В двух огромных чашах фонтанов тихо и приветливо журчала вода, как будто там, на площади, на сто пятьдесят ступенек ниже, не гремело яростное отчаянное сражение, захлебывавшееся кровью последних защитников ал-Ахкафа.
Вырвавшись из гущи схватки, маленький отряд принялся взбираться по ступеням и сразу оторвался от безумного мира, лежащего под ногами. И с каждым шагом в их сердцах разгоралась надежда. Бордонкай взял секиру на плечо и, подхватив запыхавшуюся Каэтану на полусогнутую руку, легко преодолевал одну ступеньку за другой.
Они достигли верхней площадки и замерли, оглушенные. Перед приоткрытой дверью храма, прямо на мраморных плитах, покрасневших от крови, лежал, нелепо вывернув руки, маленький старичок. Тело его было жестоко изрублено, а морды каменных львов забрызганы кровью так, будто это они сошли со своих пьедесталов и растерзали несчастного мудреца. И хотя тело старика было изуродовано, мертвые глаза смотрели в небо ясно и кротко. И лицо было таким спокойным, словно он тихим летним утром прилег на поляне послушать пение птиц.
Тихо-тихо журчит вода в фонтанах. Неслышно ступая, подошли к мертвому близнецы. Одновременно наклонились и сложили на его груди окровавленные изломанные руки. И тихо прошептали: «Тешуб...»
Звонко запел внизу рог, и громогласными криками взорвалась площадь, возвещая победу Льва Пустыни, неистового Зу-Л-Карнайна, над Дахаком Давараспом, мятежным князем Урукура.
Они спускались по лестнице, потрясенные страшной и нелепой гибелью Тешуба. Странное дело – никто из них не знал мудреца при жизни, но его светлое лицо со множеством морщинок у глаз, которые возникают у часто улыбающихся людей, казалось им близким и родным.
Тешуб унес с собой в царство мертвых их надежды, чаяния, мечты о другой жизни. Он унес с собой тайну, которая стоила жизни не ему одному. И Каэтана, спускаясь по лестнице с безразличием автомата, постепенно начинала приходить в себя. Беззлобный и безобидный старик – хранитель знаний – не мог быть опасен никому, кроме Новых богов. Единственной виной его было желание хранить верность своему богу и быть накоротке с истиной.
Бордонкай тяжело шагал, прижимая к себе тело Тешуба. Ему было больно – никогда еще не видел исполин более несправедливой смерти.
– Значит, он должен был сказать нам нечто крайне важное, – наконец вымолвил Ловалонга. – Около храма не было сражения...
– Выходит... – выдохнул Эйя.
– Выходит, – продолжал Джангарай, – кто-то специально проник сюда, чтобы убить старика, потому что очень боялся нашей с ним встречи. Я не люблю клясться, – жестко сказал ингевон, – но сейчас я клянусь всеми Древними богами – и мне все равно, слышат они меня или нет, – что я докопаюсь до истины, которую от меня так упорно стараются скрыть.
– Сначала похороним Тешуба, – сказала Каэ, – а потом обратимся с нашими вопросами к тем, кто уже знает часть ответов.
Бордонкай недоуменно посмотрел на нее, но Габия сообразила моментально:
– Вы думаете, госпожа, что предсказатели ийя предвидели такой исход?
– Да. И я уверена, что хоть плохонький совет, но они нам все же дадут. Телохранители Зу-Л-Карнайна бежали вверх по ступенькам, посланные аитой разыскать и привести гостей живыми и невредимыми. Увидев издалека, что Бордон-кай несет тело какого-то человека, воины решили, что кто-то из членов маленького отряда погиб, а они не уберегли и теперь император снесет им головы. Поэтому, когда выяснилось, что убитый старик – подданный Да-хака Давараспа, они вздохнули с облегчением. Но на всякий случай окружили друзей плотным кольцом и всю дорогу не спускали с них глаз.
Ал-Ахкаф недаром назывался жемчужиной пустыни: это был огромный зеленый оазис со множеством фонтанов, искусственных прудов и ручейков. В городе не было обычных для Урукура глинобитных хижин или старых покосившихся домиков – здесь жили только богачи, знать и отборные воины. Каждое здание в ал-Ахкафе было произведением искусства и плодом тяжкого, изнурительного труда зодчих и строителей. Обнесенные высокими стенами из белого камня, окруженные небольшими, но прекрасными садиками, каждый дом или дворец в городе мог при необходимости стать хорошо защищенной крепостью. Поэтому армия Зу-Л-Карнайна, ворвавшись в город, не сразу завладела им. Многочисленные лучники сидели в засадах на крышах и осыпали нападавших стрелами. Из зданий выбрасывали прекрасную тяжелую мебель из розового и черного дерева, которое в пустыне стоило дороже золота, и перегораживали ею улицы, воздвигая баррикады прямо на глазах изумленных врагов. Никто не мог бы сказать, что ал-Ахкаф легко достался противнику.
Зу-Л-Карнайн занимал дворец самого Дахака Давараспа. И если на окраинах города еще кипело кровопролитное сражение, то здесь был кусочек мирной жизни. И конечно, все держалось тут на плечах вездесущего Агатияра, который, казалось, успевал одновременно присутствовать в нескольких местах, наводя порядок толковыми распоряжениями. Он сразу обратил внимание на усталых запыленных друзей, перемазанных кровью с ног до головы, которые вошли в ворота дворца в сопровождении двух десятков воинов. От его острого взгляда не укрылось; и то, что. Бордонкай держит на руках тело старика, и поэтому он не стал задавать лишних вопросов.
Агатияр приблизился и с минуту постоял в молчании, почтив таким образом память Тешуба. Затем обратился к Каэтане:
– Вы не успели? – В голосе его почти не было слышно вопросительных интонаций.
– Нет, – ответил за всех Ловалонга. – Он был уже мертв, когда мы прибежали на верхнюю площадку храма.
– Жаль, – сказал Агатияр. – Я бы с радостью поговорил с ним.
– У тебя же была такая возможность, – удивилась Каэ. – Разве ты не находился здесь, когда император завоевывал Урукур два года назад?
– Ах, госпожа, – всплеснул руками Агатияр. – Кабы я знал, в какую сторону бросаться в первую очередь, я сам стал бы провидцем и мог предсказать и ваше будущее, и свое... Признаюсь, я даже не слышал о Тешубе, – не до того было. Да и храм Барахоя отнюдь не относится к числу почитаемых.
– А что ты вообще думаешь по этому поводу, Агатияр? – с интересом спросила Каэ. Ей действительно нравился этот умный, хитрый и дальновидный человек.
– Если бы я был на месте ваших противников, то не стал бы действовать так грубо. Грубость, видите ли, почти всегда нелепа. Или даже безумна.
– И что бы ты сделал? – спросил Джангарай.
– Я бы похитил вашего мудреца. И вы были бы сбиты с толку. Возможно, продолжая его разыскивать, легко попали бы в ловушку, приготовленную мной со всем тщанием. Но ваш противник намного глупее, чем я ожидал, – к вашему счастью. Тешуб убит, но зато сразу ясно, что он должен был сообщить вам нечто очень важное. Более того, теперь вам не остается ничего другого, как добиваться истины, – отступать уже поздно.
Каэ улыбнулась и кивнула, соглашаясь:
– Если бы меня оставили в покое, я, возможно, не стала бы так настойчиво пробиваться в ал-Ахкаф, да еще и накануне войны. Но такое противодействие сразу подчеркивает важность происходящего. – Она помолчала и закончила дрогнувшим голосом: – Дорогой ценой заплачено за эти крохи сведений, чтобы теперь все бросить на полпути.
– Идемте во дворец, – пригласил Агатияр. – Император ждет нас.
Аита в окружении телохранителей, военачальников и жрецов находился в тронном зале дворца. При виде вошедших друзей и верного Агатияра он легко соскочил с огромного кресла, стоявшего на возвышении, и подбежал к ним.
– Живы, целы?
– Да, император, – устало склонила голову Каэ. – А вот Тешуб мертв. Мы не смогли ему помочь.
– Горько, – сказал Зу-Л-Карнайн. – Но поверь, я ничего не мог поделать.
– Думаю, тут никто ничего не мог бы сделать, аита, – вставил Агатияр. – Вряд ли убийцей был человек.
– Почему ты так думаешь? – удивился аита.
– Даже если Тешуб и был убит руками смертного, то стояли за этим все равно боги, мой повелитель. – В присутствии подданных Агатияр вспоминал, как нужно официально обращаться к императору. – В истории, которую поведала нам благородная госпожа, фигурируют в основном не люди. И не люди заинтересованы в том, чтобы скрыть от госпожи какую-то тайну. Я не знаю, .где можно отыскать целый экземпляр Таабата Шарран, поэтому вряд ли в ближайшее время нам станет ясно, что именно должна сделать наша дорогая гостья, в чем ее предназначение.
– Ты полагаешь...
– Я думаю, о правитель, что теперь только наши многомудрые ийя смогут ответить на вопросы, которые вам и нашим гостям угодно будет задать...
Вперед выступил высокий худой старик в длинном бесформенном балахоне:
– Мы точно не знаем, сможем ли помочь, о госпожа. Но попытаться все-таки необходимо.
– Конечно, – бросил Джангарай, – не трать зря времени, скажи, в чем ваш совет.
Ийя недовольно поморщился, словно тень промелькнула по его лицу, – было видно, что резкость Джангарая была ему неприятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Каэтана глядела на него во все глаза, силясь вспомнить, но только смутные неясные образы носились перед глазами.
Двухголосое существо Эйя – Габия внезапно выдохнуло:
– Траэтаона?!!
Неведомо как очутившийся рядом Зу-Л-Карнайн возбужденно прошептал Каэтане прямо в ухо:
– Это первое сражение, в котором я в лучшем случае играю роль слона, но не ферзя. Я ведь был уверен, что Траэтаоны не существует.
– А кто это? – одними губами спросила Каэтана. Если император и удивился, то она этого не увидела, потому что во все глаза смотрела прямо перед собой – на невиданную лошадь и дивного всадника. Тем не менее ответил:
– Древний Бог Войны, предшественник Арескои.
События на поле брани тем временем стремительно развивались.
– Когда двое бессмертных не могут справиться с одним смертным, этот смертный нравится мне больше. Я принимаю его сторону. Сразимся?
Траэтаона казался хрупким на фоне трех исполинских фигур: совсем не таким грозным и мрачным, как Малах га-Мавет; не таким надменным и безжалостным, как Арескои; и вовсе не таким яростным и могучим, как залитый кровью врагов Бордонкай. Но оба бога попятились назад, услышав его предложение, и Малах га-Мавет сказал:
– Зачем тебе этот смертный, великий Траэтаона? И зачем тебе сражаться с нами? Разве мы не одной крови?
Но звонко рассмеялся в ответ юный Древний бог:
– Я истосковался по битвам, га-Мавет. Этот воин тронул мою душу...
Его конь, грозно нагнув голову и выставив вперед рог, двинулся на противника.
Арескои неуверенно переглянулся с братом, затем сжал зубы с такой силой, что заходили желваки, и прошипел:
– Хорошо, воин! Ты сам этого хотел.
Каэтана не заметила, когда и как расступились люди и остановилось сражение у стен ал-Ахкафа. В несколько неуловимо коротких секунд расчистилось большое пространство. Враждующие стояли плечом к плечу, затаив дыхание и глядя на то, чего смертным не удавалось увидеть на протяжении многих тысячелетий. Разве что в начале мира были люди свидетелями таких битв.
Арескои протрубил в огромный золоченый рог, и звук его разнесся по всему пространству, сотрясая небеса. И поднял черное знамя га-Мавет.
На звук рога из небытия вышло призрачное войркю Арескои – войско демонов и мертвецов. Эта третья армия в считанные мгновения заполонила все окрестности. Тревожно ржали кони, кричали верблюды. В ужасе застыли на стенах солдаты Урукура, не понимая, что происходит внизу. Воины Арескои разворачивали свои полки, угрожая Траэтаоне и так и не отступившему Бор-Донкаю.
– Не многовато ли, братец? – рассмеялся Траэтаона в лицо Новому Богу Войны. – Не бесчестно ли выпускать против меня все свое войско?
– При чем тут честь? – искренне удивился зеленоглазый. – Может, хоть так мы тебя одолеем...
– Хоть и бесчестно, но откровенно. Это уже хорошо. – Траэтаона коротким кивком отослал Бордонкая назад: – Это моя битва, воин.
И тот послушно отступил, заняв место чуть, впереди Каэтаны и Зу-Л-Карнайна,
Призрачные войска стояли в боевом порядке. Самыми первыми под черным знаменем га-Мавета высились две фигуры: Зат-Бодан, Бог Раздора, и Зат-Химам, Бог Ужаса. Зат-Бодан имел уродливое тело красного цвета, кривые когти и зубы и острые, прижатые к голове уши. Из пасти его высовывался змеиный раздвоенный язык. Зат-Химам был величиной в два человеческих роста и покрыт чешуей. Вместо лица у него была морда древней рептилии с немигающими глазами без век. Его очертания постоянно расплывались, менялись, таяли, не давая возможности сосредоточить на нем внимательный взгляд, ибо доподлинно известно: то, что можно рассмотреть и постичь, не так страшно. И только неизвестное и непонятное способно вызвать настоящий ужас.
Герои прошлых тысячелетий, павшие на полях битвы или давшие некогда обет служить после смерти Арескои, составляли основную часть войска. Но были в нем и адские псы, и рогатые змеи, и отвратительные грайи, разжигавшие в сердцах людей жажду мщения, зависть и злобу. Непобедимо было войско Победителя Гандарвы.
– Люблю войну, – сказал Траэтаона, обнажая легкий и тонкий, как и сам он, меч.
Его конь без понуканий бросился вперед и огромными клыками вцепился в красное уродливое тело Зат-Бодана. Тот взвыл и истаял мелкими клочьями дыма. Бросившегося на Траэтаону Зат-Химама конь пронзил своим витым рогом. И ужасом наполнились глаза Бога Ужаса. Он выл и корчился, не в силах освободиться, пока Траэтаона не отсек ему голову неуловимым, почти ленивым взмахом меча. Лишенный телесной оболочки, демон исчез с поля битвы.
А Траэтаона прошел по рядам армии Арескои, сея в них опустошение. Как спелые колосья под серпом опытного жнеца, беспомощно падали некогда великие и могучие воины, способные поспорить с самим Арескои в силе и выносливости. Но Траэтаоне не было равных ни среди людей, ни среди богов. Если Арескои был Богом Войны, а га-Мавет – Богом Смерти, то Траэтаона был и самой битвой, и смертью на поле брани. Он не повелевал, а вдохновлял, не приказывал, а дышал, не убивал живых, а создавал мертвых. И это было жуткое но прекрасное зрелище. Стало совершенно ясно, почему изящный Траэтаона не отягощен доспехами и вовсе не грозен. Не было на свете руки, способной его поразить. И не было ему нужды внушать страх своей жертве. Какая ему была разница, будет или не будет бояться тот, кому суждено пасть от руки Траэтаоны?..
Арескои боялся. И Малах га-Мавет тоже боялся. Более того, они даже не скрывали своего страха и не выступили против Траэтаоны. Когда от призрачных войск Арескои осталась дымящаяся бесформенная груда, когда с жалобным воем пали под ударами тонкого меча последние адские псы и с испуганным шипением расползлись рогатые змеи, братья-боги повернули своих коней, пришпорили их и понеслись прочь от Древнего Бога Войны.
Траэтаона, запрокинув голову, расхохотался, хлопнул по Плечу Бордонкая и молвил:
– Прощайте, смертные. Теперь вам самим придется решать свои распри.
И растаял в знойном воздухе.
Несколько минут на поле битвы царила тишина. Люди оглушенно мотали головами, пытаясь понять, не было ли у них чего-нибудь вроде теплового удара. Первым пришел в себя Зу-Л-Карнайн и с отчаянным криком бросился на ДахакаДавараспа. Лишенный божественной поддержки, князь Урукура оказался не таким уж и хорошим воином. Он слабо сопротивлялся и наконец спешился, бросил меч и преклонил колени.
– Ты победил, аита, – прошептал он едва слышно.
По всему полю битвы пронесся победный клич. И тагарская конница хлынула в распахнутые ворота ал-Ахкафа, отчаянно рубя тех, кто еще сопротивлялся.
Войны Урукура довольно быстро пришли в себя и, словно не обратив внимания на то, что их князь сдался на милость императора, отчаянно сопротивлялись, сражаясь за каждую улицу и каждый дом.
Каэтана пришпорила коня и въехала в ал-Ахкаф, почти не отвлекаясь на сражение. Друзья окружили ее тесным кольцом. Впереди несся Бордонкай, еще не пришедший в себя после непосредственного общения с богами, что, однако, не мешало ему прокладывать в рядах защитников ал-Ахкафа дорогу к храму. Воршуд торопился следом.
«Когда три бога сойдутся в степи, – твердила Каэтана про себя слова предсказания, – когда древний надсмеется над молодым, когда смерть убежит от смерти и ужас будет пронзен рогом коня, встанет на колени князь и падет от руки воина жрец».
Неизбежная гибель Тешуба наполняла все ее существо невыразимым отчаянием. Им всем некуда было податься, не у кого спросить совета...
В конце улицы высилась громада из серого камня. Широкие ступени уходили вверх, словно безумный зодчий затеял строить лестницу на небо, да передумал и на верхней площадке поставил храм. Стройные витые колонны поддерживали легкую, почти невесомую крышу. Крылатые каменные львы охраняли сверкающие на солнце бронзовые двери. В двух огромных чашах фонтанов тихо и приветливо журчала вода, как будто там, на площади, на сто пятьдесят ступенек ниже, не гремело яростное отчаянное сражение, захлебывавшееся кровью последних защитников ал-Ахкафа.
Вырвавшись из гущи схватки, маленький отряд принялся взбираться по ступеням и сразу оторвался от безумного мира, лежащего под ногами. И с каждым шагом в их сердцах разгоралась надежда. Бордонкай взял секиру на плечо и, подхватив запыхавшуюся Каэтану на полусогнутую руку, легко преодолевал одну ступеньку за другой.
Они достигли верхней площадки и замерли, оглушенные. Перед приоткрытой дверью храма, прямо на мраморных плитах, покрасневших от крови, лежал, нелепо вывернув руки, маленький старичок. Тело его было жестоко изрублено, а морды каменных львов забрызганы кровью так, будто это они сошли со своих пьедесталов и растерзали несчастного мудреца. И хотя тело старика было изуродовано, мертвые глаза смотрели в небо ясно и кротко. И лицо было таким спокойным, словно он тихим летним утром прилег на поляне послушать пение птиц.
Тихо-тихо журчит вода в фонтанах. Неслышно ступая, подошли к мертвому близнецы. Одновременно наклонились и сложили на его груди окровавленные изломанные руки. И тихо прошептали: «Тешуб...»
Звонко запел внизу рог, и громогласными криками взорвалась площадь, возвещая победу Льва Пустыни, неистового Зу-Л-Карнайна, над Дахаком Давараспом, мятежным князем Урукура.
Они спускались по лестнице, потрясенные страшной и нелепой гибелью Тешуба. Странное дело – никто из них не знал мудреца при жизни, но его светлое лицо со множеством морщинок у глаз, которые возникают у часто улыбающихся людей, казалось им близким и родным.
Тешуб унес с собой в царство мертвых их надежды, чаяния, мечты о другой жизни. Он унес с собой тайну, которая стоила жизни не ему одному. И Каэтана, спускаясь по лестнице с безразличием автомата, постепенно начинала приходить в себя. Беззлобный и безобидный старик – хранитель знаний – не мог быть опасен никому, кроме Новых богов. Единственной виной его было желание хранить верность своему богу и быть накоротке с истиной.
Бордонкай тяжело шагал, прижимая к себе тело Тешуба. Ему было больно – никогда еще не видел исполин более несправедливой смерти.
– Значит, он должен был сказать нам нечто крайне важное, – наконец вымолвил Ловалонга. – Около храма не было сражения...
– Выходит... – выдохнул Эйя.
– Выходит, – продолжал Джангарай, – кто-то специально проник сюда, чтобы убить старика, потому что очень боялся нашей с ним встречи. Я не люблю клясться, – жестко сказал ингевон, – но сейчас я клянусь всеми Древними богами – и мне все равно, слышат они меня или нет, – что я докопаюсь до истины, которую от меня так упорно стараются скрыть.
– Сначала похороним Тешуба, – сказала Каэ, – а потом обратимся с нашими вопросами к тем, кто уже знает часть ответов.
Бордонкай недоуменно посмотрел на нее, но Габия сообразила моментально:
– Вы думаете, госпожа, что предсказатели ийя предвидели такой исход?
– Да. И я уверена, что хоть плохонький совет, но они нам все же дадут. Телохранители Зу-Л-Карнайна бежали вверх по ступенькам, посланные аитой разыскать и привести гостей живыми и невредимыми. Увидев издалека, что Бордон-кай несет тело какого-то человека, воины решили, что кто-то из членов маленького отряда погиб, а они не уберегли и теперь император снесет им головы. Поэтому, когда выяснилось, что убитый старик – подданный Да-хака Давараспа, они вздохнули с облегчением. Но на всякий случай окружили друзей плотным кольцом и всю дорогу не спускали с них глаз.
Ал-Ахкаф недаром назывался жемчужиной пустыни: это был огромный зеленый оазис со множеством фонтанов, искусственных прудов и ручейков. В городе не было обычных для Урукура глинобитных хижин или старых покосившихся домиков – здесь жили только богачи, знать и отборные воины. Каждое здание в ал-Ахкафе было произведением искусства и плодом тяжкого, изнурительного труда зодчих и строителей. Обнесенные высокими стенами из белого камня, окруженные небольшими, но прекрасными садиками, каждый дом или дворец в городе мог при необходимости стать хорошо защищенной крепостью. Поэтому армия Зу-Л-Карнайна, ворвавшись в город, не сразу завладела им. Многочисленные лучники сидели в засадах на крышах и осыпали нападавших стрелами. Из зданий выбрасывали прекрасную тяжелую мебель из розового и черного дерева, которое в пустыне стоило дороже золота, и перегораживали ею улицы, воздвигая баррикады прямо на глазах изумленных врагов. Никто не мог бы сказать, что ал-Ахкаф легко достался противнику.
Зу-Л-Карнайн занимал дворец самого Дахака Давараспа. И если на окраинах города еще кипело кровопролитное сражение, то здесь был кусочек мирной жизни. И конечно, все держалось тут на плечах вездесущего Агатияра, который, казалось, успевал одновременно присутствовать в нескольких местах, наводя порядок толковыми распоряжениями. Он сразу обратил внимание на усталых запыленных друзей, перемазанных кровью с ног до головы, которые вошли в ворота дворца в сопровождении двух десятков воинов. От его острого взгляда не укрылось; и то, что. Бордонкай держит на руках тело старика, и поэтому он не стал задавать лишних вопросов.
Агатияр приблизился и с минуту постоял в молчании, почтив таким образом память Тешуба. Затем обратился к Каэтане:
– Вы не успели? – В голосе его почти не было слышно вопросительных интонаций.
– Нет, – ответил за всех Ловалонга. – Он был уже мертв, когда мы прибежали на верхнюю площадку храма.
– Жаль, – сказал Агатияр. – Я бы с радостью поговорил с ним.
– У тебя же была такая возможность, – удивилась Каэ. – Разве ты не находился здесь, когда император завоевывал Урукур два года назад?
– Ах, госпожа, – всплеснул руками Агатияр. – Кабы я знал, в какую сторону бросаться в первую очередь, я сам стал бы провидцем и мог предсказать и ваше будущее, и свое... Признаюсь, я даже не слышал о Тешубе, – не до того было. Да и храм Барахоя отнюдь не относится к числу почитаемых.
– А что ты вообще думаешь по этому поводу, Агатияр? – с интересом спросила Каэ. Ей действительно нравился этот умный, хитрый и дальновидный человек.
– Если бы я был на месте ваших противников, то не стал бы действовать так грубо. Грубость, видите ли, почти всегда нелепа. Или даже безумна.
– И что бы ты сделал? – спросил Джангарай.
– Я бы похитил вашего мудреца. И вы были бы сбиты с толку. Возможно, продолжая его разыскивать, легко попали бы в ловушку, приготовленную мной со всем тщанием. Но ваш противник намного глупее, чем я ожидал, – к вашему счастью. Тешуб убит, но зато сразу ясно, что он должен был сообщить вам нечто очень важное. Более того, теперь вам не остается ничего другого, как добиваться истины, – отступать уже поздно.
Каэ улыбнулась и кивнула, соглашаясь:
– Если бы меня оставили в покое, я, возможно, не стала бы так настойчиво пробиваться в ал-Ахкаф, да еще и накануне войны. Но такое противодействие сразу подчеркивает важность происходящего. – Она помолчала и закончила дрогнувшим голосом: – Дорогой ценой заплачено за эти крохи сведений, чтобы теперь все бросить на полпути.
– Идемте во дворец, – пригласил Агатияр. – Император ждет нас.
Аита в окружении телохранителей, военачальников и жрецов находился в тронном зале дворца. При виде вошедших друзей и верного Агатияра он легко соскочил с огромного кресла, стоявшего на возвышении, и подбежал к ним.
– Живы, целы?
– Да, император, – устало склонила голову Каэ. – А вот Тешуб мертв. Мы не смогли ему помочь.
– Горько, – сказал Зу-Л-Карнайн. – Но поверь, я ничего не мог поделать.
– Думаю, тут никто ничего не мог бы сделать, аита, – вставил Агатияр. – Вряд ли убийцей был человек.
– Почему ты так думаешь? – удивился аита.
– Даже если Тешуб и был убит руками смертного, то стояли за этим все равно боги, мой повелитель. – В присутствии подданных Агатияр вспоминал, как нужно официально обращаться к императору. – В истории, которую поведала нам благородная госпожа, фигурируют в основном не люди. И не люди заинтересованы в том, чтобы скрыть от госпожи какую-то тайну. Я не знаю, .где можно отыскать целый экземпляр Таабата Шарран, поэтому вряд ли в ближайшее время нам станет ясно, что именно должна сделать наша дорогая гостья, в чем ее предназначение.
– Ты полагаешь...
– Я думаю, о правитель, что теперь только наши многомудрые ийя смогут ответить на вопросы, которые вам и нашим гостям угодно будет задать...
Вперед выступил высокий худой старик в длинном бесформенном балахоне:
– Мы точно не знаем, сможем ли помочь, о госпожа. Но попытаться все-таки необходимо.
– Конечно, – бросил Джангарай, – не трать зря времени, скажи, в чем ваш совет.
Ийя недовольно поморщился, словно тень промелькнула по его лицу, – было видно, что резкость Джангарая была ему неприятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59