Когда между двумя скелетами в узком проходе образовалось расстояние в несколько длинных шагов, Каэтана высоко подпрыгнула, взвилась в воздух, перекувырнулась через голову и в прыжке отвела правую руку с зажатым в ней мечом Гоффаннона далеко назад. Следующие ее действия были совершены одно за другим в считанные секунды: падая, она разрубила скелет по всей длине, от плюмажа до тазобедренных суставов, кроша и ломая металл доспехов и кости. Она приземлилась на корточки, поэтому нападающий на нее следующий барон промахнулся и только впустую нанес удар шипастой булавой на том уровне, где должна была оказаться ее голова. Перед самым приземлением Каэтана успела развернуться и выбросить вперед левую руку с клинком, поставленным вертикально, после чего все в том же едином движении поднялась на ноги, отрубив противнику руку с булавой. инок мягко срезал доспехи, идя снизу вверх.
А удар тяжелого палаша принял на скрещенные клинки уже Джангарай, который буквально измельчил следующего противника в костяную муку. Остальные члены маленького отряда двигались следом, давя каблуками мертвые, но продолжающие шевелиться кости неупокоенных воинов.
Скелет с отрубленной рукой еще пытался нападать но Каэ разрубила его ударом «падающий лист» от ребер до таза. То, что осталось, раздробил Бордонкай.
Шестой барон отчаянно работал пикой – Джангарай был уже ранен, не имея возможности уклоняться от ударов в узком проходе, и Каэ, увидев это, пришла в ярость.
– Я тебя чему учила? – завопила она и одним махом разрубила пику посередине.
Не встретив сопротивления, скелет, увлекаемый тяжестью собственных доспехов, с грохотом рухнул вперед и попал во власть исполина, перерубившего его секирой на четыре части – вдоль и поперек.
Седьмой скелет при жизни был выдающимся фехтовальщиком – это они поняли по его спокойной позе. Он стоял, сжимая в правой руке клинок, а в левой – длинный кинжал с широкой узорчатой гардой, которой легко было поймать и сломать лезвия чужих мечей. Он двинулся навстречу врагу, искусно работая обоими клинками. «Даже Джангарай должен уступить ему в мастерстве», – подумала Каэ, соображая, как подступиться к противнику. На черепе этого скелета еще сохранились остатки длинных белокурых волос – они не были покрыты шлемом.
Каэтана еще быстрее стала вращать клинки, образуя перед своим лицом подобие блестящего стального щита.
Наконец скелет допустил долгожданную ошибку, и Каэ обрушила на его шею оба меча с обеих сторон. Голова слетела с плеч, но он продолжал двигаться, наступая на маленькую, изрядно запыхавшуюся женщину, и тогда Джангарай решительньм движением преградил ему дорогу. Он ловко провел обманное движение и отрубил скелету кисть у самого запястья. Через секунду вторая рука, отрезанная по самый локоть, отлетела в сторону.
Последний мертвец сжимал в руках странное и страшное оружие с двумя лезвиями с обоих концов и рукоятью посредине.
– Только этого любителя нам не хватало, – пробормотала Каэ, глядя, как легко скелет расправляется с Джангараем, парируя любые удары и нанося ответные с не меньшим искусством.
– А ну-ка отойди! – скомандовала она ингевону в тот момент, когда он начал отступать под натиском защитника ущелья.
Последний барон был выше остальных и ненамного уступал Бордонкаю в росте. Судя по ширине его панциря, и в плечах он был ненамного уже, чем исполин. Его скелет сохранился лучше остальных и был весь увешан золотыми украшениями.
Сражаясь с ним, Каэ чувствовала, что плечи ломит, в висках стучит кровь, а перед глазами начинают плыть пятна. Она чуть было не споткнулась и не потеряла то небольшое преимущество, которое выиграла в самом начале поединка, задавая барону свой темп сражения. Сознание того, что это страшное существо вот уже пять столетий охраняет ущелье, превращая путников в такие же безглазые белые скелеты, как и он сам, наполнило Каэ чувством негодования. Она сразу же почувствовала себя значительно лучше – открылось второе дыхание. Теперь она фехтовала, как в зале на тренировках, – не сражаясь за свою жизнь, но исполненная желания победить. Мечи Гоффаннона пели и стонали в сгущающихся сумерках. Наконец правый клинок принял на себя удар барона, а левый перерубил тонкий и хрупкий позвонок в том месте, где заканчивался нагрудный панцирь. Барон рухнул к ногам Каэтаны сломанной куклой, а она тремя молниеносными и точными ударами прекратила его существование как единого целого, оставив позади себя груду слабо шевелящихся костей и чеканного металла.
Запыхавшиеся бойцы медленно пересекали ущелье Девяти Баронов, в котором больше не стояли на страже грозные мертвецы. Каэтане их было очень жаль, хота причины этой жалости она не смогла бы толком объяснить.
– Вы совершили невозможное! – восхищенно прошептал Эйя, которому оставалось только идти следом за йнгевоном и госпожой и наблюдать, как они уничтожают врага.
– Это Бордонкаю спасибо, – откликнулась Каэтана. – Самое главное было выбраться с тропинки на площадку, а все остальное уже несложно.
– Ну да, несложно, – возразил Воршуд. – Видели, сколько там скелетов, доспехов и оружия валялось?
– Их воспринимали как живых противников, – объяснил Джангарай. – Живых противников, которых нельзя убить. И потому боялись.
– А вы?
– А мы понимали, что они уже мертвы. – Джангарай вопросительно посмотрел на госпожу, но она не возражала. – Мы просто шли.
– Просто шли, – подтвердила Каэтана.
Они миновали ущелье и выбрались с другой стороны скал, с которых сбегал веселый поток и небольшим водопадом обрушивался вниз, к темнеющему лесу. Его громадное пространство простиралось от подножия скал до самого горизонта. Впрочем, в свете закатного солнца линия горизонта была видна очень смутно.
– Где будем ночевать? – спросила Габия. Все уставились на Каэтану, но она отмахнулась:
– Где угодно.
– Тогда здесь, – сказал Ловалонга. – Здесь нас никто не потревожит.
Когда утром следующего дня они спустились со скал уже по другую сторону ущелья Девяти Баронов, альв, ступив на плотный и темный ковер мха, вздохнул:
– Ну вот, опять болото. Бордонкай, может, ты все-таки полюбишь болота?
– Зачем? – изумился гигант.
– А затем, что мне начинает казаться: всю оставшуюся жизнь мы проведем на болотах.
– Ну, знаете ли! – взревел Бордонкай.
– И где, интересно, находится город джатов? – спросила Габия.
– Одни боги ведают, -безмятежно откликнулся Джангарай.
– А как же мы можем в него не попасть, если не знаем, где он?
– Посмотрим. – Ингевон широко шагал по мху, погружаясь в воду по щиколотку. – Так ведь это не болото, а сплошное удовольствие, если сравнивать его с болотом Аллефельда.
Всходило солнце, освещая лучами изумрудную зелень Тор Ангеха. Здесь царило буйство красок и запахов. Огромные деревья возносили ввысь свои пышные кроны. Великолепные цветы – яркие, крупные и невероятно душистые – усыпали пышные кусты. Стволы деревьев были увиты лианами и какими-то неизвестными ползучими растениями с мелкими и, как оказалось, колючими листьями.
Под ногами во все стороны разбегалась мелкая шумная живность. Диковинные птицы пели на разные голоса, отчего на душе становилось празднично и легко.
Однако идти по мху по щиколотку в воде оказалось делом утомительным; едва солнце поднялось над горизонтом, как в лесу наступили духота и жара. Удушливые испарения поднимались от влажной почвы, тучи жужжащих надоедливых насекомых начали отравлять путешественникам жизнь. Они задыхались от непривычной влажности, истекали липким потом и уже спустя несколько часов с ног до головы были заляпаны грязью.
– Кошмар какой-то, – пожаловался альв. – На первый взгляд казалось так красиво. А тут, знаете ли, всякой гадости не меньше, только еще и жарко в придачу.
– Я бы, кажется, кожу снял, – сказал Джангарай, вытирая мокрый лоб грязной ладонью, отчего по всему его лицу прошла широкая коричнево-черная полоса.
Эйя и Габия сделали просто: они обернулись волками и теперь уныло брели по лесу, высунув языки и тяжело дыша, – шерсть спасала их от насекомых, зато им было жарче, чем людям.
Так, в войне с мошкарой, гнусом и жарой, прошел этот выматывающий длинный день. Нумнегир действительно протекал через весь лес, и они ориентировались по нему, углубляясь в чащу Тор Ангеха.
Впервые он ощутил себя живущим в незапамятные времена. Он открыл глаза, и первое, что они увидели, была темнота. Тогда он не знал такого слова, но сразу же чувствовал ее липкое, холодное и пустое прикосновение.
В этой темноте что-то двигалось, шевелилось и жило своей собственной жизнью.
Он неуверенно приподнялся и сел. Тело его было тяжелым и плохо повиновалось. В этот момент вспыхнул первый в его жизни свет. Свет понравился ему гораздо больше темноты – теплый, живой, реально существующий. И в этом свете он увидел живое существо Оно было прекрасно и смотрело на него, улыбаясь. Оно так понравилось ему, что он протянул руки и заговорил, пытаясь высказать сразу все нахлынувшие чувства. И странное существо подошло ближе и потрепало его по голове...
Джоу Лахатал создал Тавроса Тригарануса не из необходимости, а по собственной прихоти, чтобы посмотреть, что у него получится. Получилось вполне сносно, но не очень интересно. Тригаранус был лишен способности говорить и только невнятно мычал, силясь высказать какую-нибудь мысль. Впрочем, бог серьезно сомневался в том, что в уродливой высоколобой голове созданной им твари могут вообще возникать мысли.
Сама идея произвести на свет это существо возникла у Джоу Лахатала, когда он странствовал по континенту в поисках старых храмов и древних городов. В центральной части Варда, в девственном тропическом лесу, он натолкнулся на развалины, которые потрясли его своей красотой. Гигантские здания, сложенные из грубо отесанных глыб, были исполнены особого изящества, помноженного к тому же на обаяние старины. Увитые ползучими растениями, засыпанные землей и древесной трухой мраморные фонтаны, потрескавшиеся и поросшие травой каменные плиты на древней площади – мертвое воспоминание о былых славе и могуществе неведомого народа – понравились Верховному богу.
Недалеко от этих развалин он обнаружил жалкое поселение – ряды грубо сработанных хижин, в которых обитало дикарское племя, поклонявшееся огню. Джоу Лахатала позабавила мысль вдохнуть жизнь в умерший город и заодно дать дикарям собственного бога. И поскольку ничто не мешало ее воплощению, он и создал странное существо, поселив его в старом храме. И, не беспокоясь больше о будущем своего творения, покинул эти места.
Несколько дней Тригаранус провел в том месте, где явилось ему впервые прекрасное создание, ожидая, что оно наконец придет за ним и заберет с собой. Но время шло, а он оставался в одиночестве, заброшенный, жалкий и покинутый. И совершенно несчастный. Он ощущал себя разумным созданием, хотя и не мог вполне точно определить свои ощущения. Он наивно полагал, что является одним из таких же существ, как и то, которое он увидел при своем появлении на свет.
Обрывки разрозненных знаний об устройстве внешнего мира, о людях и предметах бесцельно блуждали в его мозгу, но он не особенно задумывался над их происхождением. Для него все было естественным.
Однако спустя несколько дней он стал ощущать незнакомое прежде чувство, которое неожиданно для самого себя определил как голод. Затем из глубин сознания возникла следующая мысль: чтобы утолить неприятное чувство голода, нужна пища. К тому же ему было плохо в темном и пустом здании, где царили холод и сырость. И он выбрался наружу.
До тех пор, пока он не встретил первого человека, ему было и невдомек, насколько огромным и грозным он является для окружающих. Он еще не воспринимал человека как пищу, хотя и не исключал этой возможности, – мысли, возникшие в этом мире вместе с ним по прихоти Джоу Лахатала, не подчинялись ему, а появлялись одна за другой яркими цветными картинками. Обрадовавшись тому, что он не является единственным живым существом на свете, он бросился навстречу человеку, попутно успев отметить, каким маленьким и хрупким тот ему кажется. При этом он пытался заговорить, но вместо слов, которые так легко и просто складывались в глубине его сознания, наружу вырвалось хриплое рычание. При этом человек повел себя более чем странно – он завопил, замахал слабыми руками и убежал. Недоумевающий и обиженный, Таврос двинулся следом, круша все на своем пути.
Когда колдун племени шак-а-шаманак в очередной Раз отправился к развалинам старого города, чтобы там попросить у ушедших в страну теней предков хорошей охоты, он впервые столкнулся лицом к лицу с неведомым Довищем – Тавросом Тригаранусом.
Трехрогий чешуйчатый исполин бросился к нему, растопырив мускулистые руки с громадными кривыми когтями. Старый колдун издал леденящий душу вопль и пустился наутек, напрочь забыв обо всем, стремясь сохранить жизнь, на которую, как он был уверен, покушался жуткий монстр.
Тригаранус недоумевал. Он не мог вообразить себе отчего человек так испугался. Понятие страха также присутствовало у него в сознании, но никак не соотносилось с собственным внешним видом. Правду говоря, он совершенно не представлял, как выглядит. Обезумевший от страха дикарь двигался гораздо быстрее, но гигант неутомимо следовал за ним и вскоре достиг небольшого селения, жители которого, всполошенные криками колдуна, уже столпились у окраины. Завидев появившееся из леса звероподобное существо, они разразились испуганными воплями. Наконец, подбадривая друг друга, мужчины преградили ему путь, потрясая странными предметами. Тогда он еще не знал, как больно могут жалить эти жалкие первобытные копьеца и стрелы.
Он приближался к людям в надежде познакомиться, остаться среди них; ему хотелось поделиться мыслями и задать много-много вопросов. В сущности, он был огромным новорожденным младенцем с зачатками разума и речи, и ему был необходим кто-нибудь, кто согласился бы его выслушать и понять.
Чешуйчатое чудище подняло голову и заревело. Голос у него был под стать внешности. От этого звука кровь стыла в жилах дикарей, они были готовы разбежаться, забиться в щели, но старый колдун повелительно указал им на пришельца.
Град копий и стрел осыпал Тригарануса. Они не причинили ему сколько-нибудь существенного вреда, но раздражили и оскорбили. Он не сделал им ничего плохого – просто пришел к подобным себе – и не понимал, чем заслужил такое обращение. Стремясь все же поговорить с ними – они так же ревели и вопили, как и он, только голоса у них были тоньше и слабее, – исполин продолжая приближаться к людям. Здесь и разыгралась трагедия.
Самый смелый воин сильно ударил Тригарануса копьем, целясь ему прямо в сердце. Каменный наконечник соскользнул с плотной чешуи, покрывавшей все тело зверобога, а древко от удара сломалось.
И все же это было очень больно. Еще не понимая толком, что он делает, Таврос Тригаранус протянул к человеку мощные руки и схватил его поперек туловища, рванув что было сил. А сил было неизмеримо больше, чем у хрупких существ, называемых людьми. Раздался громкий хруст, будто сломалась сухая ветка, и тело человека бессильно обмякло. Он несколько раз дернулся и застыл. Тригаранус наклонился и бережно положил безвольное тело – он не хотел причинить ему вреда. Но тут дикари взвыли и кинулись на него гурьбой.
Схватка была короткой и очень кровавой. Когда теплая и густая кровь первый раз обагрила когти чудовища и ее терпкий запах достиг его ноздрей, оно взбесилось. Свирепый голод хищного существа взыграл в нем, и жажда убивать, рвать на части, топтать эти слабые и жалкие тела вспыхнула с неистовой силой.
Когда Тригаранус пришел в себя, он стоял один на залитой кровью земле. У его ног громоздилась гора трупов, а сам он еще коротко всхрапывал и вздрагивал, чутко поводя ушами. В тот день он в первый раз отведал человеческого мяса и с тех пор не хотел знать никакой другой пищи.
Племя шак-а-шаманак не ушло из этих мест только потому, что идти было некуда. Повсюду простирались непроходимые болотистые леса, и этот островок пригодной для жизни земли казался им единственным во всем мире. Их предки жили и умирали на этой земле, они сами родились и выросли тут. Они остались.
Таврос Тригаранус жил в заброшенном храме, в развалинах древнего города. Изредка по ночам он подкрадывался к деревне и похищал заигравшегося ребенка, юношу, который поджидал свою возлюбленную в тени Деревьев, или охотника, задержавшегося в лесу.
Шли годы. Поколения людей в деревушке сменяли друг друга, а Тригаранус оставался вечным. Понятие бессмертия наконец обрело для него свое истинное значение – он понял, что бессмертен. Хотя оно представлялось ему каким-то странным – он не мог умереть ни от старости, ни от болезни, но его вполне можно было Убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59