Он сел на стул возле сундука и крепко задумался.
Тот, кто спрятал сундук среди провианта в лавке на Маросейке был известен, возможно, одному лишь покойному косому Арсеньичу, царствие ему небесное. Знает ли этот человек, что лавка разгромлена, а сундук на Устиновой спине приехал в особняк графов Ховриных? Стоит ли ждать его здесь?
Коли не знает - то можно тут сидеть хоть до морковкина заговенья, а дождаться разве что возвращения хозяев дома. Не навеки же проклятая чума, авось к Рождеству ее мороз и доканает.
Коли знает - положение двоякое.
Он может махнуть рукой на сундук, решив, что он с прочим имуществом мародеров достался солдатам и теперь находится в особняке на Остоженке. Но сие - коли сундук ему дался легко, допустим, был найден… не на улице, разумеется, но как-то случайно у него оказался…
Но коли этот треклятый сундук требовал от него напряжения всех сил и способностей, он не пожелает так просто расстаться с мечтой о богатстве. Он до последнего будет бороться за добычу.
Наутро в Зарядье уже будут знать, что во дворе ховринского особняка расстреляли мародеров. Поди утаи такое… Маросейка не настолько далеко от Зарядья, и чума распространению новостей - не помеха. Коли этот злодей уже проведал, что лавка разгромлена и сундук исчез, то он, поди, уж догадался, чьих это рук дело. Хотя слух о том, что якобы к этому делу причастна орловская экспедиция, и не удалось задушить в зародыше, однако злодей, может статься, и не совсем дурак. Хорошо бы он понял, что сундук оказался в ховринском особняке, и попытался его оттуда изъять…
Архаров принял решение.
– Утром скажу вашему сержанту - пусть бы вас послал покойников со двора забрать, - сказал он Федьке. -Похороните с зачумленными.
– Похороним, а как же, - пообещал Федька, - а потом их всех вместе отпоют, так всегда делается.
– Про это - никому ни слова, - продолжал Архаров, показывая на сундук.
– Не дурак! - воскликнул Федька.
– И даже так скажи товарищам - ни черта мы тут не нашли, одно тряпье. И всем так говори. Я знаю, вы нищих подкармливаете. И нищим скажи - знаешь-де, что солдаты особняк приступом взяли, да ни хрена там не нашли.
– Не дурак, - повторил Федька. - А кто будет в засаде?
– Какая, к чертям, засада? - возмутился Архаров. Федькина догадливость была совсем некстати.
– Здесь, при сундуке. Коли ваша милость врать велит, стало быть, кого-то на живца ловит! - весело сказал Федька.
– Моя милость сейчас тебе зубы-то пересчитает, - пообещал Архаров. - Мусью Клаварош! Вот ты тут и останешься.
– Останусь, - повторил француз.
– Сиди, не вылезай, ни по какой нужде… вот тебе вазы, - Архаров показал на вонючие ночные горшки. - Как только мы уйдем, запасись внизу хлебом, водой - и сюда. Залезай под одеяло и жди. Кто явится - задерживай как знаешь. Понял?
– Понял. Могу ли стрелять?
Архаров задумался. Стрельба в пустом доме привлечет внимание соседей… а тем лучше!
– Стреляй, - позволил он. - Коли найдешь из чего.
– Найду, - пообещал француз. - Я дал мадмуазель Виллье пистолеты на случай, если ее будут домогаться. Они у нее в комнате.
– Вели ей, чтобы свои музыкальные экзерсисы прекратила, - сердито приказал Архаров, сообразив, что как Левушку музыка привлекла - так неведомого злоумышленника она может отпугнуть. - Завтра я к тебе сюда господина Тучкова пришлю, его-то не пристрели. Ну, с Богом.
– А я? - взвыл Федька.
– Что - ты?
– В засаду…
– Я те покажу засаду!
От возмущения Архаров даже замахнулся на него кулаком. Федька отскочил и уставился на него круглыми темными глазищами, как показалось Архарову - с восторгом.
– Пошли, - сказал он мортусу. - Давай-ка свети, а то свернем шею на здешних паркетах.
С Клаварошем Архаров не попрощался - все было сказано, а разжевывать да в ротик вкладывать он не желал. Да француз, кажется, и так все понял.
Мортусы ждали внизу и, кажется, вовсе не удивились, что Архаров и Федька спустились без француза.
– Пошли, братцы, - сказал Архаров примерно так же, как говорил после учения на полковом плацу солдатам и нижним чинам. И пошел с кухни, не оборачиваясь, зная, что мортусы последуют за ним.
Черный двор пересекли, не глядя в сторону каретного сарая.
Тимофей сел на передок фуры, сивый мортус Сергейка взял коней под уздцы и, заставив их развернуться на узком месте, вывел в ворота.
Там, в переулке, терпеливо ждал Фомка с архаровской лошадью, и Бредихин оставил еще четверку солдат. Архаров повернулся к Фомке спиной, позволяя накинуть себе на плечи тяжелую епанчу, и тяжело взобрался в седло. Как и следовало думать, еще похолодало.
– Давайте-ка, облачайтесь, - сказал он мортусам. - Авось в ваших балахонах и потеплее будет.
– Старики сказывали, чума холода не любит, - заметил Тимофей. - Чем раньше зима - тем скорее она, проклятая, уберется.
Мортусы неохотно накидывали свои дегтярные робы, лезли на фуру, и настал миг, когда последнее лицо скрылось под колпаком.
До бастиона ехали молча.
Там уже был переполох.
– Ваше благородие, да что ж это творится! - закричал, спеша навстречу Архарову, сержант. - Я уж всюду дал знать! Им где быть положено? А они, сукины дети, еще лошадей зря гоняют! Коли колодники уйдут, да еще с лошадьми - с кого спрос? С меня спрос!
Архаров вздохнул - вот уж тут следовало все брать на себя.
– По его сиятельства графа Орлова распоряжению! - вдруг гаркнул он так, как случалось гаркать на плацу. - Какое еще дал знать?! Кто тебе велел?! Утром же доложу его сиятельству, что ты из пустого шум поднимаешь! Как звать, какого полка?!
Противоречить гвардейскому офицеру сержант побоялся. Он, офицер, и у себя в гвардии капитан-поручик, а коли вздумает перейти в армейский полк - так не иначе, полковником тут же станет! Коли человек в таких чинах - имеет право орать, никуда не денешься.
Мортусы, ни слова не говоря, прошли в барак.
– Они мне еще понадобятся. Я от его сиятельства приказ привезу, - смилостившись, сказал Архаров и развернул коня.
На Остоженке его ждал неугомонный Левушка.
Архаровская злость на него уже прошла. Он понимал, почему Левушка спас Клавароша. Дело было не только в шпажном поединке. Левушка в уме своем невольно увязывал француза с француженкой, с той умалишенной девкой за клавикордами… постыдилась бы в одной рубахе расхаживать среди мужчин, зазорные девки - и те к гостям выходят принаряженные.
Эта же, поди, который месяц нечесанная. Как кикимора запечная, прости Господи.
Похоже, француз прав и даже мародеры на нее не покусились, подумал Архаров. Для русского человека юродивый обладает особой неприкосновенностью - и персону, которая в одном исподнем лупит по клавикордам, не только простые мужики сочли бы за юродивую.
И опять Архаров ощутил жалость к горемычной девке, которую угораздило не просто сбрести с ума, а на чужбине и посреди чумы. Он подумал, что надо бы, уезжая, попросить Еропкина за ней присмотреть - может, его супруге нужна компаньонка-француженка, способная развлечь гостей музыкой? В разум-то эта Жанетка понемногу придет, француженки все разумные, и всякая, попав в Россию, умеет нажиться, чтобы вернуться домой с хорошим приданым. Иная - горничной, иная держит модную лавку, иная прямо идет на содержание - тоже ведь бабье ремесло…
Размышляя о будущей судьбе француженки, Архаров улегся и заснул.
Наутро проснулся ни свет ни заря, пытаясь удержать в голове прозрение, осенившее во сне.
Если первый из трех рублей был принесен приказчику Арсеньичу Устином, то второй, скорее всего, - Клаварошем. Тот ведь рассказывал, что бывал командирован за провиантом. Рубль, который Архаров позволил украсть на улице мнимому продавцу, скорее всего, попал в общую казну мародеров, а оттуда был выдан французу. Итак, два рубля. А третий?
Третий отдан благообразному и прилично одетому господину из купеческого сословия, без зазрения глаз вравшему, будто Устин Петров помер. Если вспомнить, что у Петрова проживал Митька и что Митька-то как раз и отправился на тот свет, то не было ли в словах вруна некого пророчества? Не знал ли он, что смерть уже на подступах к тому домишке? И какими кружными путями данный ему на упокой Устиновой души рубль угодил в кошель с выручкой, спасенный Арсеньичем от мародеров?
Проще всего было предположить, что этот мужчина дал рубль жене, или экономке, или любому иному лицу женского пола, ведущему его хозяйство, и распорядился отнюдь не об упокое Устиновой души, а о закупке провианта. С него станется. Однако сие как-то чересчур просто…
Врал-то зачем?
Архаров размышлял лежа, в блаженном состоянии неспешного пробуждения, когда никто не тормошит, нигде не шумят, а вокруг сплошное сопение во все носовые завертки. И доразмышлялся до Шварца.
Когда затевалась раздача меченых рублей, Архаров был на Москве совершенно чужим и лишенным всякой поддержки. Даже простой вопрос некому было задать, не рискуя нарваться на вранье. Сейчас же у него был полицейский служитель Шварц! Вот кто сможет по приметам найти того вруна! Тем более, что не только Шварц в тех краях всем известен - но и ему все известны.
Прямо в исподнем Архаров отправился отыскивать Сашу Коробова.
Тот был в самом начале секретарской карьеры. Правда, его тут же приспособили к своим письменным делам прочие офицеры, однако свои обязательства перед Архаровым он осознавал весьма четко.
Архаров продиктовал записку Шварцу и тут же отправил с ней солдата на Никольскую. После чего решил наконец привести себя в человечье обличье. Он уже десять дней был в Москве - и все это время не имел возможности помыться толком. Опять же, бритье. Архаров знал, что не красавчик, однако ходить с порезанной и наспех запудренной рожей не желал, а иначе бы не получилось, коли позволить Фомке брить себя без горячей воды. Денщик и с горячей водой цирюльными талантами не блистал. Ощупывая щетину, Архаров даже позавидовал мортусам - они преспокойно ходили бородатые.
Сегодня следовало выглядеть пристойно - Архаров собрался лично рапортовать графу Орлову о ночном приступе. Этим уже можно было похвалиться. Опять же - ловушка возле непонятно как вынырнувшего сундука. Архарову почему-то казалось, что слово «ловушка» непременно должно произвести самое выгодное впечатление.
Фомка был послан на кухню за горячей водой и пропал. Архаров сидел в гостиной, глядя, как просыпаются, перекликаются, одеваются прочие офицеры, когда дверь приоткрылась и в ней явилась сладкая морда сожителя и дармоеда Никодимки.
– Вашим милостям бриться угодно? - спросил он. - Так сразу бы за мной спосылали. С душевным наслаждением!
– Ты мне это брось. Ты так Марфу обхаживай, - огрызнулся Архаров. Но дармоеда прочь не погнал.
– Так Марфа Ивановна, царствие ей небесное, поди, уж не нуждается.
Никодимка тут же увидел разложенные цирюльные снаряды, попробовал бритву на ногте и объявил, что ее надобно править, иначе все личики Николаям Петровичам раздерет. Тут же разжился у кого-то ремнем для правки, натянул его, повжикал, отнял воду у явившегося Фомки и столь бурную деятельность развил, что Архаров из любопытства позволил ему себя брить, заранее приготовившись к словесному потоку.
Но работал Никодимка как раз молча. Рот разинул с самого начала и лишь единожды - послал Фомку за соленым огурцом. Огурец потребовался, чтобы сунуть его Архарову за щеку и натянувшуюся кожу выбрить особенно тщательно и гладко, и по росту, и против роста волосков.
Фомка только стоял, разинув рот, да ахал - ловко у Никодимки получались все нужные манипуляции. Наконец Архаров освидетельствовал пальцем физиономию и убедился в мастерстве дармоеда.
– Я и не то еще могу! - похвастался Никодимка и потребовал щипцы, коими букли гнут.
Вскоре Архаров имел совсем пристойный вид - хоть в Зимний, в личный караул государыни.
Но граф Орлов этого вида не оценил. Его с утра захватил Волков с бумагами, часть из которых можно было подписывать, не глядя, а часть нуждалась в обсуждении. Он прямо в халате разбирался с ними, и по лицу можно было судить - не всякий документ с первого раза понимает.
– По следу идешь - это славно, - рассеянно сказал Орлов. - И ловушка знатная. Как кого изловишь - доложи.
– Ваше сиятельство, я пользуюсь помощью мортусов, - объявил Архаров. - Они немало помогли сей ночью при поимке мародеров. Кабы не они - мы бы много наших положили, и то неведомо, пробились бы в дом, либо нет.
– Как так? - оживился граф.
– Они вызвались идти первые, в своих балахонах, и тем ввели мародеров в заблуждение, - коротко растолковал Архаров. - Все сие они сделали как волонтеры. И господин Самойлович рассказывал, что при бунте мортусы вместе со служителями обороняли от толпы бараки.
– Еще бы им не оборонять. Бунтовщики и их винили в том, что живых людей хоронят, - некстати вставил Волков. - Премного вам, сударь, благодарны, а теперь, не обессудьте, прорва дел у его сиятельства.
– Что-нибудь дельного еще скажешь, Архаров? - спросил граф. Спросил очень по-доброму, словно в надежде услышать что-то хорошее, задержать в кабинете преображенца и хоть малость отвлечься от бумаг.
– Ваше сиятельство, мортусам обещаны за службу послабления. Но многие из них свои провинности искупили. Нельзя ли сделать так, чтобы не возвращать их в тюрьмы?
– Послушай, Архаров! Это не гвардейского ума дело! - возвысил голос Волков. - Как управимся с чумой, найдется кому о твоих любезных мортусах позаботиться. И я не думаю, чтобы их подвиги при захоронении покойников хоть в малой мере уравновесили те злодеяния, за кои их повязали и осудили. Ваше сиятельство, время нас торопит, надобно депеши в столицу отсылать.
Тем графская аудиенция и кончилась.
Архаров был сильно собой недоволен. Хотел, как лучше, а, кажется, вовсе навредил мортусам.
Стоило бриться!…
Во дворе его ждал Шварц, прибывший, как по приказу, немедленно.
– Слушай, Карл Иванович, поручение для тебя есть, - сказал Архаров так, как если бы имел полное право гонять полицейских служащих с поручениями. - Ты ведь в Зарядье свой. В приходе Всехсвятского храма, а может, и вовсе по соседству, есть некий человек, лет пятидесяти, образина широкая, гладкая, звания, похоже, купеческого, одевается на русский лад, в длиннополое… кажись, я его в таком темно-зеленом кафтане встречал, знаешь, что застегиваются на лапки? Узнай-ка мне, что это за человек.
– Таких людей может обнаружиться несколько, - предупредил Шварц.
– Ничего, я из них своего узнаю! Выясни также, не заказывал ли кто молебна за упокой души раба Божия Устина… сомнительно, чтоб заказывали, да ведь я и ошибиться мог… Да! И что говорят про двух человек - дьячка тамошнего Устина и его дружка, Митьку, что на всемирную свечу деньги собирал.
– Это все? - спросил Шварц.
– Да, - не совсем уверенно отвечал Архаров.
– Честь имею кланяться, - Шварц действительно поклонился и пошел со двора.
– Постой, Карл Иванович!
Шварц обернулся.
– У вашей милости есть еще поручения?
– Нет, и этих довольно… так ты за них берешься?
Шварц посмотрел на Архарова с недоумением.
– Вы ведь изволили приказать, - напомнил он.
– Я не могу тебе приказывать, вот в чем беда, - буркнул Архаров.
– А кто может? - полюбопытствовал Шварц. - Мое непосредственное начальство, смею полагать, не скоро в Москву вернется. А коли моя задача - соблюдение в Москве всяческого порядка и благочиния, то я считаю себя вправе выполнять приказания особы, коя также заботится о порядке и благочинии.
– При чем тут благочиние? - удивился Архаров. - Этим пусть господин Юшков ведает, когда его медвежья хвороба отпустит! А мне надо убийц митрополита изловить - как его сиятельство велели.
– Вот это и есть истинное благочиние - чтобы убийца не мыкался по городу неприкаянно, а достойно пребывал в застенке, - объяснил Шварц. - Но ведь одного убийцу вы уже поймали. И его сиятельство вас, я знаю, хвалить изволили - что вы-де сперва назвали его имя, исходя из здравого смысла и точного расчета, а потом убийца сам при отпевании покаялся.
– Назвал, - согласился Архаров. - И ошибся. И хотел бы я знать, чего на самом деле он натворил и для чего берет на себя чужой грех.
Шварц задумался.
– Вы задали хороший вопрос, сударь, - сказал он. - Будь у меня поболее людей, я бы довольно скоро раскопал это дело. Но я один.
– Люди-то у меня есть и трудиться готовы. Да только чем расплачиваться - не ведаю.
– Мортусы? - догадался Шварц.
– Они самые.
– Эти господа весьма сообразительны.
– Сообразительны, да только что проку? Без них бы мы мародеров коли и взяли - то с большими потерями и с великим шумом. Они полагали выслужиться перед его сиятельством - так не получилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40