– Переведи, Тучков.
– Здешняя гувернантка и учительница музыки, звать - Тереза Виллье, - с некоторым разочаровением произнес Левушка.
– Врут, - убежденно заявил Бредихин. - Он уж точно мародер, а она - с ними заодно, и никакая не француженка.
– А вот проверим, - вдруг додумался Архаров. - Вон клавикорды. Скажи ей, Тучков, пусть садится и играет.
– Играет? - Левушка ушам своим не поверил.
– Ну да. Это ж и есть твое привидение за клавикордами? Или нет?
Левушка, что с ним бывало не так уж часто, растерялся.
– Вроде оно…
– Не обижайте бедную девицу, - попросил Клаварош по-русски. - У нее замутился рассудок.
– У меня у самого сейчас рассудок замутится, - пожаловался Архаров. - Коли по уму, так его допросить и - тебе, Бредихин…
Бредихин кивнул. И без слов было ясно - для чего. Мародеров, да еще оказавших бешеное сопротивление, ждал расстрел. Всех. Как-то так само решилось, без слов, что этой неприятной работой займется Бредихин. Построит на заднем дворе солдат - не преображенцев, великолуцких, - и скомандует дать залп.
– Пойду пригляжу, чтобы тех, кто в переулке, завели во двор, - сказал он и покинул в гостиную.
Его уверенные шаги прогремели по анфиладе и угасли.
– А девку бы надо на Остоженку, чтобы дала показания, - сказал Архаров задумчиво. - На сей предмет у нас Шварц имеется…
– К Шварцу? Через мой труп! - возмутился Левушка. - Ты что, не слыхал про его методу?
Архаров нехорошо усмехнулся. Кое-что он про своего нового приятеля уже проведал.
– А что, неглупая метода. Показывает все свои кнутобойные орудия и любезно просит сказать правду. Дураком нужно быть, чтобы врать и отпираться. Тучков, не дури. Мы взяли шайку мародеров, которых нужно осудить по всей строгости закона. И Клавароша твоего - соответственно. Но с ними-то проще - захвачены при сопротивлении. А девка все это время жила в доме и все видела. Да и не одна, поди, жила - не за так ее тут кормили-поили… Возможно, она даже знает какие-то тайники.
Клаварош внимательно вслушивался в неторопливую архаровскую речь - и вдруг пылко заговорил по-французски. Опомнившись, начал сам себя нескладно переводить, но Левушка рукой сделал ему знак, чтобы замолчал.
– Клаварош говорит - он ее прятал. Пить-есть ей приносил и смотрел, чтобы она с шайкой не встречалась.
– Вранье. Ты же сам рассказывал, как она среди бела дня играла на клавикордах. И двери отперты - кто хошь заходи, слушай, любуйся!
Левушка несколько смутился.
– Днем-то они, поди, отсыпались, - предположил он. - Трудились-то по ночам…
– Тучков, уймись. Не твоя печаль чужих детей качать. Федя, позови мортусов - нужно обыскать особняк. Много любопытного, поди, сыщется. Коли что этакое - как раз на фуре и отправим на Остоженку. И девку твою заодно.
– И ее - на фуре?
– Невелика барыня.
Федька обернулся на француженку, оглядел ее, вздохнул и вышел.
Левушка отошел к окну. На лице было написано сильнейшее недовольство. Однако Архаров был тут старшим по званию - приходилось подчиняться.
– Ступай сюда, Тучков, без тебя не обойтись. Спроси его - пусть растолкует хоть по-французски, да вразумительно, как сюда попал.
– Я знаю по-русски, - сообщил француз.
– А твоего русского языка для дачи показаний хватит? - осведомился Архаров, подошел поближе и тряхнул пленника за грудки. - Понаехали, спасу от вас нет! Гувернер, говоришь?
– Воспитатель, - упрямо сказал по-русски Клаварош.
– Кем был в своем отечестве?
Француз усмехнулся.
– Кучером!
– Как кучером? - спросил ошарашенный Левушка.
– А так - кнутом махал. Это он правду говорит, - сказал Архаров. - И, сдается мне, не от хорошей жизни в Россию сбежал. С кем-то он дома не поладил, статочно, что с правосудием.
– Служил в Лионе у господина виконта де Бюсси, у госпожи маркизы де Каюзак, имею рекомендации, - сообщил француз. - Меня оклеветали, будто продаю на сторону фураж.
– Как, и ты?! - изумился Архаров. - Слышишь, Тучков? Нет, тебя, сударь, не оклеветали. У нас в полку такой вор завелся, ну точь-в-точь так же глядел!
– Куда глядел? - спросил Клаварош.
Архаров покачал головой. Левушка произнес несколько слов по-французски, Клаварош кивнул.
– О чем хотел сообщить? - вопрос свой Архаров задал внезапно и резко.
– Хотел сказать, где спрятано награбленное имущество.
– Послабление себе покупаешь?
Клаварош посмотрел на Левушку.
– Я же говорил, что твоего русского языка нам не хватит, - сказал ему Архаров. - Тучков, растолкуй ему, что раньше надо было на мародеров доносить и про награбленное имущество толковать. А теперь он сам - мародер.
Левушка заговорил было, но француз его перебил и разразился бешеной речью.
– О чем он вопит? Сделай экстракт!
– О том, что не имел иного выхода, - доложил Левушка. - Ему нужно было кормиться и кормить девицу Виллье.
– С чего вдруг такая забота о девице? - подозрительно спросил Архаров.
– Мы из одного города, мы оба из Лиона, - сказал по-русски Клаварош. - Ее матушка - мне… моя…крестовая…
– Крестная мать, - догадался Левушка.
– Врет? - сам себя спросил Архаров. Клаварош изъяснялся на русском языке, который знал прямо-таки блистательно для француза, однако сопровождал свои речи бурной мимикой, так что высмотреть, правда или ложь, у Архарова пока не получалось.
– Мы вместе ехали в Россию, она с сестрой, я с товарищами. Она была еще девочка. Я не мог найти места кучера, у вас эту метье… должность исполняют лез пейзан… крепостные люди, но я нашел место гувернера. Не обижайте девицу, она не с собой… не в себе.
– Да слышали уж, - буркнул Архаров. - Она часом не зачумленная?
– Нет, я ее берег, на улицу не выпускал. Я сам все приносил, но…
– Но связался с мародерами.
– Я ничего у них не брал, я только предоставил им жилье…
– Какого ж черта связывался?
Клаварош опять буйно заговорил по-французски.
– Тучков!
– Погоди, Николаша, он слишком частит. Ага… он с ними ходил грабить выморочные дома. Вещей не брал, брал провиант. Клянется, что только провиант.
– И ты ему веришь?
Клаварош сверкнул глазами на Архарова.
– Верю, - сказал Левушка. - Николаша, ты посмотри на него, ты же умеешь… Ну, вот те крест, не врет!
– Ты, гляжу, тоже выучился? Или Жанетку эту пожалел? Коли его расстрелять вместе со всей шайкой - она ж без кормильца останется.
– И пожалел… - буркнул Левушка.
– Совсем сдурел. Сам же кричал, что мародеров - стрелять без суда и следствия.
Левушка промолчал.
Очевидно, он видел во французе не грабителя, мародера, преступника, а уже человека, с которым скрестил шпаги, и скрестил едва ли не на равных.
Клаварош сказал девице нечто успокоительное по-французски, она ответила резко и вместе с тем печально. Потом встала у окна, повернувшись к ним ко всем спиной.
– Говорит - предупреждала, - перевел Левушка.
– Она ни в чем не виновата, она ничего не знала, - в который уж раз повторил Клаварош. - Я не видел иного пути спасти ее.
– Значит, мародерствовал, а на вырученные деньги ее кормил? Да и сам не голодал? - ехидно спросил Архаров.
– Не было денег, я не продавал, я брал лишь провиант…
– Поди теперь проверь. А коли бы взял зачумленный провиант?
Клаварош с траурной выразительностью развел руками.
Архаров шагнул к нему и уставился в лицо - немолодое, кстати, уже морщинистое, смуглое, в трехдневной, кабы не более, щетине лицо - нездешнее, чужедальней смуглости и странно губастое.
Тереза повернулась от окна и быстро сказала что-то, чего Архаров опять не разобрал - он не был так силен во французском, как Левушка Тучков.
– Чего она просит, Тучков?
– Просит, чтобы мы ушли и оставили ее в покое.
– Извините девицу, - сказал опять по-русски Клаварош. - Ей трудно, тяжело.
– Скажи ей - никуда я не уйду, нужно еще решить, как с ней быть.
Клаварош перевел. Девица ответила, голосом передав всю свою брезгливость и презрение к вломившимся в графский особняк людям. А потом быстро пошла прочь. Клаварош попытался удержать ее, но она увернулась и скрылась за дверью.
– Скатертью дорога, - пожелал Архаров. - Никуда она не денется. А теперь, Тучков, давай допросим этого благородного мародера как полагается. Слушай, мусью. Ваша шайка сделала налет на лавку, принадлежащую купцу Кучумову, что на Маросейке. Бывал ли ты там ранее?
– Бывал, - согласился Клаварош. - Коли имел деньг… фэр лез эмплет… для покупки провианта.
– В тот вечер, когда вы сделали налет, ты пришел первым и открыл своим мерзавцам двери.
– Открыл…
– Как это было?
– Приказчик знал меня и впустил. Я приобрел немного провианта, потом он… другой покупатель… и ему услужал… Я пошел через подвал, открыл двери.
– Что за покупатель?
– Молодой человек духовное звание… поп? Нет, прислужник в храме. Дьяк, - с напряжением выговорил Клаварош слово, которое, видать, употреблял очень редко.
– Каков из себя?
Клаварош пожал плечами и вдруг изобразил руками нечто - так, балуясь, показывают в разговоре бабью брюхатость, пожалуй, уже на седьмом месяце. Архаров покивал - это было достоверной приметой. Хотя… мало ли честных отцов щеголяют такими беременными пузами?
– Лет ему сколько?
– Он был молод…
Архаров решил, что хватит задавать глупые вопросы - и так ясно, что это был дьячок Устин Петров.
– Кого еще ты видел в лавке, кроме дьячка и косого Арсеньича? И кроме мародеров, понятно!
– Был еще мужчина. Не покупатель, знакомец приказчика. Пил и закусывал. Приказчик его гнал прочь, он ушел.
– Ничего не покупал?
– Нет. Ушел… при пустых руках.
В гостиную заглянул Тимофей. И тут же скрылся - понял, что не до него.
– А покупателей в тот вечер более не встречал?
– Не встречал.
Архаров задумался. Расспрашивать француза о трех меченых рублях, было бесполезно.
Три рубля, что сошлись вместе… Один принес Устин и уже успел им расплатиться. Два других прибыли ранее. Кто их принес, черт бы его побрал?
– А чем ты расплачивался? - вдруг спросил Архаров. - Откуда у тебя деньги?
– Предводитель давал деньги.
Архаров хмыкнул. Яснее от этого не сделалось…
И выходило, что допрос Жана-Луи Клавароша совершенно бесполезен.
– Тимофей! - крикнул Архаров. - Возьми его, отведи к Бредихину.
Тимофей вошел - и тут же ловкий Клаварош кинулся мимо него, выскочил и помчался по анфиладе.
– Ниче, далеко не удерет, там всюду наши, - сказал Тимофей, посторонившись и пропуская Архарова с Левушкой.
Нашими он назвал всех разом - и мортусов, и солдат Великолуцкого полка, и преображенцев.
– Пойдем, Тучков, - позвал Архаров.
– Ты хочешь все видеть своими глазами? - строптиво спросил Левушка и уселся на стул у стены, всем видом показывая, что посещение такого зрелища не одобряет.
– Да уймись ты, ей-Богу, - попросил Архаров. - И без тебя тошно. Тимофей, поди, убедись, что его изловили.
Ему действительно было тошно. Не потому, что сейчас должны были расстрелять во дворе мародеров, а по совсем иной причине. Кабы Архаров более сам в себя вглядывался и сам к себе прислушивался, то и определил бы это двумя словами: «Не сбылось…»
С того солнечного утра, когда он споразанку ехал на бастион уславливаться с мортусами, прошло почти двое суток, и все это время он был бодр, ясен душой, готовился к чему-то замечательному. Свершилось - не потеряв ни единого человека, он захватил приют мародеров, всех их изловил, за что непременно будет благодарность и графа Орлова, и господина Еропкина. Правда, в розыске убийц митрополита не продвинулся ни на шаг. И все концы оказались обрублены - приказчик косой Арсеньич мертв, Жан-Луи Клаварош, на поимку коего возлагались такие надежды, никого не видел и ничего не знает.
Да и могли ли те розданные непонятно кому меченые рубли вывести на убийцу? Вот на мародеров они непостижимым путем вывели - и на том спасибо!
Но не только в убийцах митрополита было дело. Утро обещало ему нечто иное - из иной сферы, как выразился бы грамотный Левушка.
И тут за дверью зазвучали клавикорды.
– Сбесилась девка… - пробормотал Архаров.
Француженка изо всех сил вызванивала хрустальную мелодию.
– Вот! - воскликнул Левушка. - Архаров, это он! Я вспомнил - это он, дивное дитя!
– Какое дитя?
– Моцарт!
Музыка бежала пританцовывающей белой лошадкой на алмазных копытцах. Архаров видел такую лошадку в Петербурге, в манеже, когда показывал мастерство заезжий берейтор, знаток выездки из Венской школы конной езды.
Но с чего в такую минуту, когда нужно собраться с силами, выйти, просить, умолять и хотя бы ответить на несложные вопросы - ради спасения человека, который всеми силами сейчас ее саму спасал, - садиться за клавикорды?
Архаров удержал жестом вскочившего был Левушку и сам вошел в гостиную.
В большой гостиной было темно, свеча погасла, девица представилась взгляду белесым пятном - на возвышении, за клавикордами. Она вознесла руки над клавишами, игра прервалась,Архаров решил было, что сейчас девица заговорит - но тут словно бы водопад с потолка рухнул на архаровскую голову -так неожиданно опять зазвенела музыка.
Он остался стоять у дверей, а француженка, словно не замечая его, играла, играла с яростью, с возмущением, словно бы рыдала от бессилия, но понемногу волнение схлынуло. Хрустальная музыка оказалась сильнее и уже сама приказывала, как с собой обходиться.
Архаров вроде и не видел, однако как-то видел профиль, приоткрывшиеся губы, и стоял тихо-тихо.
Музыки он не любил. Сказывали, и сама государыня к ней равнодушна, слушает ради приличия, но просит, чтобы ей подавали знак - в каким местах хлопать в ладоши. Музыка ему ничего не говорила, ни душе, ни разуму, - да и практической надобности он в ней не видел, потому что не танцевал. Танцмейстер, которого ему нанимали в детстве, был горазд только деньги получать, а результата не вышло. Даже выступать в чинном менуэте, что всякому под силу, Архаров не выучился. Что же касается песен - так наилучшим, что создало человечество по этой части, он полагал сборник коллежского советника господина Теплова «Между делом безделье», с которым его познакомили приятели в пору ранней юности - году примерно в пятьдесят девятом. Тогда он даже пытался подпевать в застолье. К словам песен прилагались тона на три голоса - для певца и тех, кто ему аккомпанирует. Архаров видел нотные записи, смысла в них нге нашел, никого спрашивать не стал из самолюбия, а Левушки, которому хватило бы терпения ненавязчиво объяснить другу эти закорючки, в полку еще не было.
Вообще Левушкины музыкальные восторги были Архарову непонятны. За неимением собственного мнения он бездумно доверял младшему товарищу - коли Левушка восклицает «брильянт!» и «адмирабль!», стало, так оно и есть. А для него самого «адмирабль» - то, что господин Теплов поднялся по служебной лестнице до звания тайного советника и сенатора Российского государства. При таких чинах отчего ж не быть на досуге еще и искусным дилетантом?
Архаров ни черта не разумел в музыке. Но он видел Терезу за клавикордами. Не слышал, а видел, хотя была в гостиной тьма кромешная.
Незримое лицо француженки - отрешенное, зачарованное, нарисованное острыми ударами иголочек о стекло, которое память изобразила перед глазами, окрасив странноватым ощущением единства тела и музыки, - в единый миг больше сказало ему о музыке и о самой француженке, чем самый опытный и просвещенный знаток. Он понял, что эти сочетания звуков можно любить до самозабвения. И это понимание его несколько озадачило - он не видел причины, по которой одни аккорды были бы лучше других.
Лица (как выяснилось, даже незримые) не лгали ему никогда - и он понял, что гувернантка Тереза Виллье ежели и знала про шайку мародеров, свившую под покровительством Жана-Луи Клавароша гнездышко в графском особняке, то не придавала сему соседству решительно никакого значения. Ей просто было не до того…
Странно ему сделалось тогда - он ощутил жалость к существу, живущему по каким-то непонятным и, скорее всего, неправильным законам… кажется, он так тогда и подумал - какая жалость, вот ведь бедная дурочка… потому ее мужики и не тронули, что дурочка, убогих на Руси не обижают, грех…
А может, и вовсе ничего не подумал, просто стоял в темноте, не всегда же думать, можно иной раз и отдохнуть.
Во всяком случае, это было несуразно - жить музыкой. Нелепица, околесица. Музыка - светское искусство для девицы на выданье. Или же баловство, как для Левушки. А ремесло она - для придворных музыкантов, которые служат и жалование получают. Зачем-то надобно, чтобы при дворе была музыка - ну и Бог с ними, пусть кормятся…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40