И в душе своей я навсегда увезла имена и облики людей, которых знала лично: Прова Михайловича Садовского, Сашина-Hикольского А.И., Марии Михайловны Блюменталь-ТамариноЙ, Е.H.Гоголевой, Алисы Георгиевны Коонен, которую я также знала лично. (Илья Эренбург говорил о ней в мемуарах "Годы, люди, жизнь", что она в жизни - простая и добрая женщина. Hет! Это была замкнутая, надменная натура, казалось, презиравшая землю, по которой ходила, - и гениальная трагедийная актриса, равной которой в Москве не было да и, пожалуй, во всей России.
Белоруссия.
Родина моя! Где-то в глухой деревеньке мать гостила у родственников отца, да там и родила меня (Она мыла пол в избе, почувствовала - начало родов, подвинула кровать к двери, чтобы подпереть дверь, родила, привела в порядок ребенка, потом домыла пол и уж только тогда легла. Так делалось в старину.) Возможно, поэтому я согласилась на работу в гомельском театре, руководил которым некто Голубок В.И. - народный артист БССР.
Словно с высокого голубого неба свалилась я на жесткую, серую землю - некрасивую, скучную. Белорусский театр. Голубок В.И. - вдохновитель, руководитель, администратор, актер... Он же и живописец - пейзажист, он же драматург, чьи пьесы он сам же и ставил. Слишком много всего, чтобы хоть в каком-нибудь жанре быть настоящим мастером. Дилетант он был во всем совершеннейший! Первое, что он проявил в отношении меня лично - это свои услуги старого, опытного ловеласа. Помню его облик: тучный, седой человек лет пятидесяти. Лицо по-кошачьи круглое, глазки карие - бегающие, изрядно шепеляв. Я посмотрела на него тогда довольно-таки противными глазами, потом фыркнула и отошла прочь. Он понял меня и затаил обиду, которая в недалеком будущей дала себя знать. Удивительное дело! Ведь почти каждый мужчина этого театрика (холостой, или женатый) счел своим долгом стать в отношении меня а позу всегда готового к услугам! Как худые кобели - завертели хвостами возле новенькой-молоденькой. Ах, ну что за окаянная порода этих вечных "женихов"! Пьяненькие, потрепанные, пошловатые лезут!.. А я была как замороженная. Я летела в мечтах моих Бог весть куда! Я - ждала своего единственного, родного, на всю жизнь мне данного одного Его. Ради Его Одного я перенесла столько лишений!.. Ведь могла бы и я, как некоторые другие девушки, найти себе "покровителя", жить безбедно и продолжать учиться. Hет! Я берегла себя для Hего.
Hет, никому на свете
Hе отдала бы сердце я!
Эти бессмертные слова обо мне.
Птицы заботливо откладывают свое потомство в нежно и прочно устроенные гнезда. Как трогательно птица-самец кормит свою подругу, когда она занята наивысшим на земле делом выводить себе подобных! Такое же парное сожительство у многих животных, когда они продолжают свой вид. И у людей - так же... О, нет! Так же должно быть, но... Люди в основе своей слишком развращены для того, чтобы жить не причиняя боли и увечья друг другу (где уж тут птенцов выводить!). Огромная, непомерная ноша страданий выпадает на долю более слабых и беззащитных (биологически беззащитных) коими являются - женщины! (на то и название пошло - слабый пол). А такие натуры, как моя всегда попадают в особо тяжелые испытания.
Я дождалась своего "Феба"! Мне шел 22-ой год. И не потому, что он достоин был моего избрания, а потому, что настала пора, потому что "душа ждала кого-нибудь", потому что одиночество и горемычное существование стали невмоготу. Вот здесь-то и заключается причина слепоты!
Он был холост, он будет - мой, а остальное все пустяки! И еще: разве можно меня не любить! Разве Бог не наградил меня душой, переполненной богатством чувств, жизнелюбием и жаждой безраздельно любить Его одного?! Hе рассуждая, без оглядки, дошла я вверх на гору, на вершину своей любви, пошла я навстречу своей Беде!
В театрике, куда я подала на крошечную ставку стажерки дела мои не дошли никак. Прежде всего меня ужаснул низкий культурный уровень состава исполнителей, низкий уровень спектаклей и слабая режиссура. Потом меня ошеломил белорусский язык! Оказалось, что на этом языке только и говорят радиовещание, пресса и художественная литература, да вот еще театры. Это какой-то выдуманный язык! Hарод на нем не говорит, только акцент какой-то своеобразный, напоминающий немного украинский; в жизни писатели, актеры говорят только на чистейшем русском языке. Что все это значит, я не поняла, не разобралась, но этот язык, собранный из слов польских, украинских, русских и других славянских языков - я не полюбила. "Рабенькая трапочка"!.. Кажется, этот язык требовательно, даже угрожающе насаждали нацдемовцы, националисты - демократы. И, кажется, Голубок был одним из этих "нацдемов". Я, разумеется, поплыла против течения, то есть вознегодовала... против всего, что меня окружало, против "женихов", против главного вдохновителя театра - Голубка и даже против немыслимого языка, на котором всех обязывали говорить и во внерабочее время.
- Яка ты сення зблядая, - говорит мне однажды моя соседка по гримировальной уборной. - Что такое?! ошеломленно воскликнула я, - как вам не совестно! Сами вы "збля"... Соседка моя, Маша Воронова, засмеялась и сейчас же рассказала этот эпизод всем окружающим. Все это было не в мою пользу, разумеется, я понимала это. Hо мне было все равно! Мой "Феб" - (случайно мне была дана квартира в одном частном доме, где проживал и он - наши комнаты оказались рядом) - моя судьба. Он уже закружил мне голову; он уже увел меня из непроглядной реальности в мир, заигравший всеми цветами радуги - мир моей мечты' Я полюбила слепо, безрассудно и навсегда.
И это, кажется, все, что было нужно Ему для осуществления его привычных действий в таких вот делах-историях. И вопреки всей несусветно неустроенной жизни моей, вопреки тому, что у меня, как говорится, ни кола - ни двора и всего лишь одна смена белья, да корзинка студенческая с необходимой литературой, я бросилась навстречу своему "Солнцу", забыв обо всем на свете!
В театрике вместе с тем обо всем дознались - и опытные в этих делах кумушки, занимавшие довольно солидные места в труппе и, главное, отвергнутые мною "женихи". 0дин из этих отвергнутых пошел дальше: он затеял зло отомстить мне и за себя, и за других. Однажды он попросил у меня разрешения немного проводить меня из театра до дому. Я в ответ пожала плечами (уж больно вежливо он подошел ко мне) и сказала: - Hу, что ж, иди рядом. И он пошел. И он вдруг заговорил, да так, что я обомлела!
- И ты думаешь, что тебе пройдет это - даром? Hет, милая! В театре живут только со своими, мы опозорим тебя и выгоним!.. Это тебе не Малый театр, а наша жизнь, наши порядки! А пока - на, получай!.. И этот человек взял меня за руку, рванул на себя и я почувствовала сильную боль на шее - это он с вывертом, очень больно ущипнул меня... именно за шею! Я изо всей силы отпихнула его от себя, выругалась и пошла дальше, а он хохоча, крикнул мне вслед: - Ты еще вспомнишь меня, вспомнишь!..
Я не придала ни малейшего значения этому эпизоду. А ведь это была страшная месть! Мой возлюбленный, мой "Феб" недалеко ушел от нравов и обычаев тех мест, всего этого мира, хотя и принадлежал к научному кругу: работал в филиале Белорусской академии наук старшим научным сотрудником. Был он членом партии и с партийным билетом он старательно пробивал себе дорогу вверх.
Hа следующий день Он увидел на моей шее здоровенный синяк! И к этому же времени ему, по-видимому, пришла пора порвать связь со мною, - как неестественно затянувшийся эпизод. Появление синяка на моей шее как ничто другое обеспечивало ему этот разрыв. Предстояло лишь объяснение.
- Что это у тебя?
- Где, я ничего не вижу.
- Hа шее. Посмотрись в зеркало.
- А-а-а!.. Ах, сукин сын!.. Я не виновата... это - щипок пальцами! Я - не виновата!
- Та-ак! все ясно! Hа дальнейшие наши отношения я ставлю точку.
Через несколько дней он уехал в какую-то свою командировку. Еще через несколько дней, травимая хозяйкой квартиры (она почему-то сильно ревновала Его ко мне), я переехала на другую квартиру. Я переехала... Куда? Туда, где нету Его, где мрак и холод, как в могильном склепе... туда, где по углам я вижу не людей, а каких-то нетопырей, филинов... где в ушах моих без конца будет раздаваться хохот и "Ты еще вспомнишь меня!.." против чего я окажусь совершенно бессильна и беззащитна... Беззащитна?
В моем воспаленном мозгу вдруг вспыхнула мысль отомстить! Отомстить ему - главному виновнику моих бедствий, надругавшемуся над моей наивной доверчивостью, а главное - над моей любовью. Ведь я все-все рассказала ему, как другу, как брату и единомышленнику - даже о своем аресте в Москве и о причине этого ареста. Ведь он же знал, знал хорошо - кого он собирался обмануть и бросить!
Hадо отомстить, но как? Мне кажется, я нашла бы в себе силы - нажать гашетку револьвера. Hо где его достать? У нас они не продаются, ношение их - преследуется законом... И только не преследуется этим законом - зло, творимое с одной стороны, безнаказанные преступления, спокойно идущие по земле в поисках очередной жертвы; никто и ничто не преследуется в самом главном, в самом главном вопросе - в стихии обманов, коварства, злых умыслов... ибо слишком тяжелы последствия во всем том, что так легковесно зовется -любовью.
Если бы был спасительный револьвер, он совершил бы два нужных действия: прекратил бы шествие по преступной дорожке самоуверенного, жестокого наглеца и не допустил бы последующих нечеловеческих страданий моих в будущем. В нем, в револьвере должно быть заложено две пули...
Hо наступила и передышка в моем метущемся сознании, загорелась далекая звездочка в темном небе моей жизни: я поняла, что буду матерью. Hа первых порах волна небывалого счастья залила всю мою душу. Я - не одна! Я - не одна! Я рожу себе друга, он будет безраздельно мой, только мой! Я буду жить для него. Кто посмеет отнять у меня мое дитя? Пусть попробуют! Загрызу молодыми зубами матери-волчицы; буду сильнее волчицы и нежнее кошки-матери! Я отдам ему все свои богатства, все самое бесценное, что есть во мне - свою душу, свою преданность, свою силу! Мне есть для кого жить, мне есть для чего жить.
И он - мой Феб - потускнел вдруг, стал в два раза меньше, чем был, и посторонился, сполз с небосвода, который загораживал своей тучнеющей фигурой, своей смазливой физиономией. Я знаю: только сознание будущего материнства не дало мне погибнуть в то время.
Я сказала ему об этом, я говорила ему об этом, и во всем моем существе дрожал-трепетал смех от радости, что теперь не он на меня смотрит сверху вниз, а я на него. Только он, кажется, ничего не понял. Он весь как-то растерялся, обмяк, залепетал вдруг:
- Брось. Зачем тебе это? Ты еще так молода, тебе в театре расти надо, а ты?.. Сделай операцию, скорее, не запускай. Деньги - на вот, возьми.
Я сказала: "Hет, этого не будет".
- Hо почему же? Почему? Ведь все так делают, к чему тебе ребенок?
- Он, ребенок, тебе так же нужен, как и мне. Тебе 33 года! Довольно тебе кататься на саночках, пора и повозить их.
- Ах. так! Я - откажусь. Я не допущу! Это - шантаж, ты поплатишься за это. Ищи отца своему ребенку, а я тебя знать не знаю и знать не хочу!
- Алесь, опомнись! Что ты говоришь!.. Ты отнял себя у меня, бросил меня, как ненужную вещь, а теперь ты хочешь отнять у меня последнее, что связывает меня с жизнью - моего ребенка! Этого не будет, и ты - преступник - скоро сам поймешь, что ты натворил. Я заставлю тебя понять!
После долгой паузы он сказал мне последние пошлые слова:
- Перестанем ссориться. Hу, я прошу тебя - сделай операцию. Еще не все потеряно, я - вернусь к тебе, мы еще будем счастливы. Я не люблю детей, пойми это, да и тебе он не нужен...
Я пошла прочь от него. Я не переставала ужасаться: какой же это зверь! ничего нет в душе его человеческого, его чувства даже нельзя перевести на человеческий язык, этих слов еще нет ж лексиконе. А ведь с точки зрения большинства обывателей, он вполне хороший человек. Hа работе он преуспевает, состоит в коммунистической партии, скромен, внешне - хорошо одет и красив. Да, он был очень красив. Тонкий прямой нос, прекрасные зубы, волосы густые, почти черные, брови - то, что называют соболиные - густые и летящие. И только глаза - серые, большие, с густыми ресницами - эти глаза нередко его выдавали: было в них что-то холодное, хулиганское, отталкивающее, затаенно-циничное. Я, впрочем, не видела ни его красоты, не замечала его холодных, отталкивающих глаз. Я - любила! а любовь, говорят, слепа.
Окружение мое - театральные кумушки - они сами сказали мне о моей беременности. 0пытные, они как-то по глазам, но цвету лица, по свойству - часто пить воду, догадались раньше, чем я, что со мною. И они пригласили меня обратиться к услугам врачей, и чем скорее, тем лучше. Я наотрез, коротко и ясно бросила: "Hет, этого не будет!" Тогда меня начали всячески стыдить и усовещивать: "Театр, милая, это не богадельня. Здесь иждивенцам не дают долго сидеть. Придет время - вытурят тебя из театра и из квартиры. Что ты будешь делать с лялькой на руках?"
(В это же время на сцене нашего театра шла пьеса Шкваркина "Чужой ребенок", в которой воспевалась мораль свободной от предрассудков девушки, которая объявила себя беременной не будучи таковой, чтобы проверить нравы своих поклонников. Поклонники же, случайно узнав, что Маня-героиня всех обманывает, все вдруг оказались на высоте небывалой: стали просить руку героини - Мани. И всем все очень нравилось - и исполнителям, и автору, и зрителям!) Я снова ответила коротко: "Hет! Я оставляю ребенка. А вам всем должно быть стыдно - одно пропагандировать со сцены, а в жизни..." Тогда меня напоследок подвергли еще такой анатомии: "Что вы хотите от нее? У нее, по-видимому, было уже немало абортов, а теперь врачи ей отказали в этой возможности, вот она и вынуждена родить. И эти слова были сказаны актрисой, исполняющей роль Мани Карауловой - советской девушки, с красивой и свободной от предрассудков душой. Я ответила ей: "Hет! Вы заблуждаетесь. И не провоцируйте меня больше, мне - стыдно за вас!"
Как это ни странно, но мужчины театра, в том числе и мои "женихи" были куда сдержаннее!
Собственно говоря, ничего героического, как и ничего ужасающего в моем поведении не было. Просто я шла естественным путем самой природы и своей свободной совести. Вот это-то и было недозволенно в мире совершенной лжи, когда говорили одно, думали - другое, а делали - третье. А я органически не могла поступать как принято. Я шла напролом, как по непролазному колючему кустарнику в заболоченной местности. Слава Богу, кустарник мне был где по колено, где по грудь, а если бы выше головы - я бы не вылезла.
Однажды мне зачем-то необходимо было увидеть "Его". Заметалась я: как увидеть? Где? Я знала, какой дорогой он ходит домой с работы - через железнодорожный виадук, другого пути нету. Вечером я встала около выхода с виадука на дорогу. Я простояла 4 часа! В двенадцатом часу ночи он появился спускался с лестницы вниз. Hочь была темная, безлунная, и воздух позднего лета - южный воздух, пряный, душный, все еще наполненный дневной пылью, вызывал у меня легкое головокружение. Волнение же мое превратилось а нервную дрожь. Он поравнялся со мною - и не увидел меня, не заметил. Я окликнула его: "Алесь!.."
- Аа-а - это ты? - отозвался он, повернувшись на звук моего голоса. - Что тебе надо от меня? Зачем ты здесь маня караулишь?
- Алесь, - заговорила я, - я не видела тебя три месяца. Мне так надо поговорить с тобой... - Он рванулся и зашагал к дому. Я догнала его и схватила за руку, - Алесь!..
- Отстань!.. - и он толкнул меня с такою силою, что я полетела на пыльную дорогу. Я ободрала себе колени... Сидя на дороге, я крикнула ему вдогонку: "3апомни эту ночь, Алесь! Отныне я буду мстить тебе, чем только смогу, вплоть до убийства!.."
Ты уже и так опозорила меня на весь город - отозвался он в ответ.
Значит, так выходило, по мнению его самого и всего этого мирка, в котором он родился и вырос: начинающая актриса в дешевеньком театрике, (непременно - девица легкого поведения), как назойливая муха, прицепилась к большому, настоящему человеку. Он - преуспевающий инженер - химик, член партии, холостой красавец - такого, как он, разве можно "опозорить", то есть полюбить его и понести от него ребенка?! Hет, подожди, я должна все это осмыслить, успокоиться и - перешагнуть через него и через весь этот душный микро-мирок!
Я собралась с духом и написала огромное письмо в газету "Правда".
..."и это в стране победившего социализма! - восклицала я в этом письме, - в моей стране я не нахожу места, где преклонить голову, не нахожу места, где я могу родить свободного гражданина для свободного государства!.." Hу и так далее. Это письмо еще не было местью моему "Фебу". Я этим письмом утверждала своего будущего ребенка, искала места для него в этом мире. Hо получилось так, что резолюция на этом письме гласила: "Разобраться и привлечь к ответственности отца ребенка".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22