- Выхода нет.
Помолчали. Вадик рассматривал свои восхитительные башмаки. Наконец
оторвал взор от ярко-красного чуда.
- Я тебе, Алексеевич, не помогаю, скажи?! Все, что тебе надо, в ключе
несу. А сегодня - один сказ. Я хевру сдавать не буду.
- Ты ее уже сдал, Вадик.
- Вам виднее, - перешел на официальное "вы" Вадик.
- Хевра-то, по меховому делу?
- По меховому или еще по какому, мне что за дело. Знаю, собиралось
правило, и все.
- Правило это убийство определило, Вадик.
- Поэтому я и кончик тебе дал.
- Кончик ты мне дал не потому, - грубо возразил Ларионов. - Кончик ты
мне дал, потому что ты у меня на крючке. И не забывай об этом.
- У тебя забудешь! - в злобном восхищении отметил Вадик.
А Смирнов решил навестить Костю Крюкова, благо жили в одном доме.
Прямо с работы, не заходя к себе, Александр ткнулся в шестую дверь налево.
Константин был занят серьезным делом: из рук кормил огромного
голубя-почтаря. Почтарь клевал из Костиной ладони с необыкновенной
быстротой и жадностью.
- Ты что птицу портишь? - от порога удивился Смирнов.
- Да он уже порченый, - с досадой пояснил Константин. - Я его в
Серпухове в воскресенье кинул, а он на Масловке сел. Посадил его Данилыч,
деляга старый. Почтарь называется! Правда, вчера он сам от Данилыча ушел,
но какой он теперь почтарь - с посадкой!
- За это ты его теперь из рук кормишь?
- Умные люди посоветовали напоить его, заразу, вусмерть, чтобы память
отшибло, чтобы забыл, как садился. Зерно на водке настоял и кормлю. Ну,
алкаш! Ну, пропойца! Видишь, как засаживает? А мы людей корим за то, что
выпивают.
Почтарь гулял вовсю. Кидал в себя зерно за зерном, рюмку, так
сказать, за рюмкой. Пропойца-одиночка.
- Пожалуй, хватит ему, Костя. Видишь, он уже и глаз закатил.
- Пусть нажрется как следует.

Когда почтарь нажрался как следует, они отправились в голубятню.
Стоявшая в углу двора голубятня была гордостью Малокоптевского. Обитая
оцинкованным железом, весело раскрашенная двухэтажная башня с затянутым
сеткой верхом - голубиным солярием - была вторым домом Константина.
Константин зажег свет (и электричество сюда было проведено), поднялся по
лесенке наверх и осторожно поместил почтаря к сородичам. Сонные сородичи
лениво и сердито заворковали. Почтарь малость постоял на ногах и рухнул
набок.
- Все, отрубился, - сообщил Константин и спустился вниз, к
Александру.
Они уселись за маленький столик и посмотрели друг другу в глаза.
- Нам бы с тобой, как почтарю, малость хватить, да старое время
вспомнить, поговорить по душам, - вздохнул Константин.
- А что мешает? - поинтересовался Александр.
- Мешает то, что ты ко мне только с деловым разговором заходишь.
- Это ничему не мешает, Костя.
- Мешает, мешает. Когда ты вот так меня навещаешь, я сразу щипачом
себя чувствую. И виноватым. И тюрьмы опасаюсь.
Высочайшей квалификации трамвайный щипач-писака, карманник-техник,
Константин Крюков давно уже стал классным фрезеровщиком на авиационном
заводе, а все помнил, все опасался и все не считал себя полноправным.
- Я к тебе с открытой душой, Костя. А ты во мне только мента и
видишь.
- Но пришел-то из-за Леньки Жбана?
- Из-за него.
- Жалко мне его, Саня, коллеги, как говорится, были. И черт его
дернул, в это меховое дело влезть!
- Считаешь, подельщики его порешили?
- Больше некому. Кодла больно противная у них была, всякой твари по
паре.
- Про правило ничего не слыхал?
- Откуда?! Меня ж, завязанного, опасаются. Но одно могу сказать -
наверняка оно было. Не могли они из-за остатка не перекусаться.
- Про остаток откуда знаешь?
- Я на суд тогда ходил, Саня. За Леньку болел. Эх, Ленька, Ленька! И
шлепнул его наверняка самый глупый. Дурачок подставленный.
- Кем? Столбом?
- Вряд ли. Столб на дне. И показываться не будет.
- Тогда Цыган. Больше некому.
- Ты что, Ромку не знаешь? Без умыслов он.
- Тогда кто же?
- Хрен его знает.
- Да, дела, - подвел черту Александр. Помолчали.
- Не помог? - жалостно спросил Константин.
- Почему не помог? Помог. Помог понять, что шуровал здесь умный. А
среди пятерки законников шибко умных-то и нет. Где мне умных найти?
- Ты сначала глупого найди. Того, что Леньку застрелил.
- Найти-то найду. Доказывать тяжело придется.
- А ты постарайся, - сказал Константин и снова полез к голубям.
Посмотрел, доложил: - Спит, гадюка. Раскинулся, как чистый бухарик.
- Пойдем, Костя, домой, - предложил Александр.
Константин сверху посмотрел на него:
- Скучный ты стал, Саня. А какой с войны пришел! Веселый, озорной,
молодой! Шибко постарел.
- С вами постареешь.
- Пойдем ко мне, я у сеструх пошурую, что-нибудь найду. Выпьем
по-человечески.
- Я еще и дома не был, Костя.
Мать вернулась из рейса. Они со смаком ели картошку с малосольным
омулем, пили чай. Мать вымыла посуду и сказала, разглядев сына, Костиным
словом:
- Постарел ты шибко, сынок.
Матери не скажешь: "С вами постареешь", - сказал, абы сказал:
- Тридцатку в июне разменяю.
- Какие это годы! - возразила мать и неожиданно для себя быстро
зевнула и удивилась: - Устала я за рейс-то!
- Немудрено. Ложись-ка, мать, спать.
И тут из коридора донесся стук шагов. Четко звучали твердые каблуки.
Каблуки решительно приближались. Мать прислушалась.
- Не наш кто-то.
Тотчас в дверь постучали.
- Войдите, - разрешил Александр.
Дверь открылась и в проеме показался аккуратный молодой человек в
коротком сером пальто, который вежливо поздоровался:
- Здравствуйте.
- Ты - Владлен Греков, Алькин одноклассник, да? - обрадованно
вспомнил Александр.
- Да, Саша. Мне вас вспоминать не приходится, я вас просто помню, -
со смыслом ответил Греков.
Игры в вежливость Александр не признавал. Привык в своей конторе
брать быка за рога.
- А почему не в форме? Ты же офицер, летчик.
- Демобилизовался я, Саша.
- С начальством не поладил или заболел?
- Объективные причины, - не стал пояснять Владлен Греков причины
истинные и сразу же приступил к делу: - Я Алика ищу, а он, оказывается,
переехал. Был у Виллена и не застал. Вы не подскажете мне адрес Алика?
- Ты садись, Владлен. Чайку попьем.
- С удовольствием, но некогда, - воспитанно отказался Владлен и
ожидающе посмотрел на Александра. - Если знаешь, то говори, чего тянуть.
Александр усмехнулся, ответил сугубо по делу:
- Русаковская восемь, квартира тридцать девять. Все?
- Спасибо вам большое, извините, что побеспокоил.
- А может, чайку-то выпьете? - предложила теперь мать. Александр
осудил ее за ненужную навязчивость:
- Товарищ спешит. Ты ведь спешишь, Владлен?
- Да, к моему сожалению. Всего вам доброго, - Владлен Греков
поднялся, откланялся, открыл дверь и вышел в коридор. Четко зазвучали
твердые каблуки. Мать опять зевнула. На этот раз в охотку и с
удовольствием.
- Справный какой паренек.

К десяти утра все подтянулись. Майор Смирнов оглядел своих орлов. А
орлы - его. С чувством собственного достоинства: поработали с толком, было
что сообщить.
- Кое-что наковыряли, вижу, - догадался Смирнов. - Был такой журнал
до войны, "Наши достижения". Сегодня ваши лица - просто с обложки этого
журнала.
- Это оскорбление или, наоборот, высокая оценка тебе еще не ведомых
наших заслуг? - осведомился Казарян.
- Оценка, оценка, - успокоил его Смирнов. - Результаты давай.
- Версия "огольцы", - начал Роман. - Как я и полагал, оказалась
перспективной. Завтра в двенадцать ноль-ноль можно брать Цыгана, а между
двадцатью и двадцатью одним - Николая Самсонова по кличке Колхозник.
Казарян доложил только результаты и замолк. Смирнов перевел
начальственный взор на Ларионова. Тот упрямо - любил делать все, как
положено, - поднялся и доложил:
- По моим сведениям, было правило участников мехового дела.
И сел. Счел свои сведения достаточными.
- А ведь это они, ребята. Кто-то из них, - окончательно убедился
Смирнов. - Ну а теперь - в деталях. По порядку изложите. А потом операцию
разрабатывать начнем. Так, бойцы?
- А у тебя других дел нет? - невинно спросил Казарян.
- Под завязку. А что?
- В общем, ты на нас не надеешься. Что ж, давай по порядку.
- Сами, значит, разработали. Что же мне тогда делать?
- Ты все время забываешься, Саня, что ты - начальник. Ты - в курсе.
Ты можешь разрешить или запретить. Если разрешишь, то мы исполним и по
исполнении доложим. Так, Сережа? - Казарян привлек на свою сторону
Ларионова.
- Так, - подтвердил он.
- Тогда действуйте, - официально разрешил Смирнов и встал,
подтверждая, что разговор окончен. Но не удержался-таки на начальственном
уровне. - Вы там поосторожнее. У одного из них может быть ствол.

"Лайф" был роскошен. На меловой глянцевой бумаге поместились
кинокрасавицы, политические деятели и спортсмены. Английские фразы
выстроились в шеренги. Буквы выглядели франтами. И запах у журнала был не
наш - иностранный.
- Откуда он у тебя? - вяло поинтересовалась Яна.
- Стригся вчера в "Советской" и в предбаннике его увидел. Видимо,
буржуй какой-то забыл. Ну, я его, естественно, и захватил на обратном
пути, - самодовольно разъяснил Андрей. Алик разлил коньяк по рюмкам и
спросил:
- А на кой ляд он тебе? Ты же в английском ни уха, ни рыла.
- Не говори, не говори. Кое-что понял. - Андрей засуетился и стал
листать журнал. - Глядите.
На пустынном берегу моря стояли двое: толстые и сильно оборванные
нынешние руководители и, держа руки козырьком и глядя в разные стороны,
высматривали что-то за горизонтом.
Алик из-за Андреева плеча перевел надпись под карикатурой:
- Кому бы еще помочь?
Хихикнули и расселись по местам. "Лайф" кинули на приемник. Дальние
ереванские родственники прислали Андрею три бутылки отличного марочного
коньяка. Сегодняшний вечер был посвящен коллективной дегустации этого
подарка. "Лайф" ненадолго отвлек друзей-сослуживцев от основного занятия.
- Нет такого коньяка вы не пробовали! - еще раз сказал Андрей.
- За водкой пора посылать, - мрачно предсказал будущее Дима.
- И что это за манера - напиваться, - возмутился Андрей. - Живут,
живут в нас эти расейские плебейские привычки. Казалось бы, что еще надо.
Отличный коньяк, хорошая беседа, нет, обязательно надраться надо!
- Коньяку мало, - разъясняя ответил Дима. Янин муж, кинооператор
Виктор поставил пластинку и возвратился на свое место в углу дивана.
Застучал барабан, завыли довоенные негры и саксофон тоже завыл. Комната
зажила в ритме, и все стало на свои места, ибо запели довоенные негры.
Негры пели о смысле жизни бессмысленными словами.
- В этом и фокус, - шепнул Алик в Янино ухо. Ухо было розовое. Алик
коснулся его губами. Алик танцевал с единственной женщиной в компании.
- Это не фокус, а нахальство, - ответила Яна и улыбнулась. Голубые
глаза в крашеных ресницах красиво смотрели на него.
- Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? -
предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.
- А Виктор?
Никакого дела ей не было до Виктора.
- Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде,
который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!
Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о
дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.
- К остаткам! - призвал Дима.
Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош
только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.
- Андрюша, почитай что-нибудь из "Лайфа", - попросила Яна. Поведя
настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно
сказал:
- Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы
весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.
- У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, - сказал Дима.
В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор
оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на
пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним - Андрей,
прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.
- Я не опоздал? - вежливо осведомился Сергей.
- Как раз вовремя, - серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча
ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки
и, вновь надев их, размотал кашне.
- Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, - посоветовал Дима. Он подошел
к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под
минеральной воды).
- На обмен, - пояснил Алик.
Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на
его лице. И в голосе тоже:
- Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над
собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До
свидания.
Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все
продолжал излагать свое кредо:
- Поймите же, наконец, что я - кинорежиссер. Виктор - оператор, а вы
- серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем
уважать, то кто же тогда нас будет уважать?
- Выпить хочешь? - тихо спросил Дима.
- Странный вопрос. Затем и пришел. - Сергей сел на стул и тоскливо
оглядел растерзанный стол.
- Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, - вольно пересказала
Маяковского Яна и деловито добавила: - За водкой ты из-за своей солидности
и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На
завтрак Витеньке что-нибудь куплю.
Она погладила Виктора по голове.
Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал
ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете
фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в
которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он,
магазин. Вот очередь. Вот касса.
В авоську положили три свинных отбивных (для Виктора), кило
любительский колбасы, полкило швейцарского сыра, две банки крабов, большую
банку маринованных огурцов и четыре поллитра. На улице Яна взяла Алика под
руку, и они медленно шли, слушая и ощущая дождь. Спешить было некуда.
В подъезде, в тамбуре между дверями, он обнял ее, предварительно
поставив авоську на плиточный сортирный пол.
- Ну и что? - спросила Яна.
- Тебе приятно? - нахально поинтересовался он.
- Конечно приятно. Разве я позволила тебе такое, если бы было
неприятно. Тебе сколько лет?
- Будто не знаешь. Двадцать четыре. Я тебе нравлюсь?
- Нравишься. А мне... В общем, я тебя старше.
Они закрыли глаза и потерлись щеками.
- Тебе неприятно? - опять спросил Алик.
- Дурак, - ответила она и легко поцеловала его в щеку. - Пошли.
Перед Сергеем стояла индивидуальная четвертинка из заначки. Почти уже
приконченная. Сергей хлебнул и разглагольствовал:
- Высокие цели, высокие мысли, высокие слова. Прекрасно. Самые
высокие слова - в библии. А для чего она? Для безотказного массового
гипноза. Слишком часто высокие слова существуют для обмана или существуют
для того, чтобы подчинить, придавить человека. Хочу правды, хочу простого
и в мельчайших подробностях точного изображения жизни. И буду картины
снимать так. Пусть люди смотрят и думают. Сами! - увидев Алика и Яну, он
охотно отвлекся. - Принесли? Ну тогда я чекушку приканчиваю, а дальше
действуем на равных.
Пока Дима и Виктор обновляли стол, Яна задумчиво глядела на Андрея,
который, обеспечив первый тайм, не суетился.
- А все-таки ты это зря, - грустно произнесла Яна, продолжая
рассматривать Андрея. Андрей соблазняюще (был хорош) улыбнулся.
- Что - зря?
- С "Лайфом". Ты уверен, что за тобой не следят?
Андрей презрительно пожал плечами. Презрительно, но неуверенно.
Появилось интересное занятие. Коллектив замер в ожидании. Охота началась.
- Кто-нибудь был в предбаннике кроме тебя? - жестко поинтересовался
Дима.
- Заходили какие-то. Но когда я его брал, никого не было.
- Абсолютно никого? - допытывалась Яна.
- Абсолютно. - Андрею - заметно на глаз - стало не по себе.
- Профессия у этих людей такая, чтобы быть незаметными или
незамеченными, - включился в облаву Сергей, умиротворенный решением
вопроса о напитках. - Да ладно, ребята, хватит об этом. К делу.
Разлили и выпили.
- Какие еще люди? - выпив, грозно спросил Андрей.
- Наши люди, - разъяснила Яна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23