Все. Уложили венки, расправили ленты с торжественными надписями,
музыканты сыграли в последний раз.
- Всех прошу к нам помянуть Ивана, - пригласила Алевтина Евгеньевна.
Лабухи равнодушно вытряхивали слюни из медных мундштуков - это к ним
не относилось. Остальные цепочкой потянулись с кладбища.
На кладбище казалось, что народу мало, а в квартире набилось столько,
что молодым сидеть было негде. Алевтина Евгеньевна, Никифор Прокофьевич и
немолодые приятели Спиридонова-старшего тотчас организовали свою компанию,
представители составили свою, соседи со старого двора - свою. Молодые
выпили по первой, и Смирнов тихо приказал:
- Смываемся, ребята. Не будем мешать старикам, помянем Палыча
отдельно.
- Ко мне? - спросил Лешка.
- Нам бы просто вчетвером посидеть. Одним. А у меня как на грех, мать
с рейса.
- Ко мне пойдем, - решил Виллен.
Саня предупредил Алика, и они незаметно исчезли из квартиры.
- Только у меня в дому ни хрена нет, - предупредил на улице Виллен.
- Купим, - успокоил его Александр. - Все купим. Я вчера зарплату
получил.
- Ты не зарплату получил, а жалованье - поправил его Владлен Греков.
- А зарплату получаю я. И тоже вчера получил. Тронулись, бойцы?
Зашли в гастроном у метро "Сокол", отоварились под завязку и пошли в
Шебашевский, в маленький уютный бревенчатый дом с заросшим палисадником.
Смирнов оглядел внутреннее помещение и оценил с военно-милицейской
безапелляционностью:
- Бардак у тебя, Виля.
- Один живу.
- Бабу заводи.
- Завел. Но только я к ней езжу. Так удобнее. Да и сеструха скоро
вернется.
- Где у тебя веник?
- Был где-то. Да только она и без стерильной чистоты вполне
употребится.
- Хватит языком трепать! Леша, селедку почисть, банки открой,
картошки навари! Володя, на стол накрывай, а ты, Виля, им покажи, где что
лежит.
Смирнов снял кителек и принялся за уборку. Старательно мел пол,
тряпкой собирал пыль, расставляя по полкам разбросанные книги. На одной из
полок стоял фотопортрет, угол которого был перехвачен черной лентой.
- Кто это? - спросил Смирнов.
- Отец, - ответил Виллен.
- Там умер? Давно?
- Не знаю.
- Не знаешь когда или не знаешь, умер ли? - со следовательской
дотошностью поинтересовался Смирнов.
- Оттуда живыми не возвращаются.
- Может, рано еще отца-то отпевать?
- Его, Саня, в тридцать седьмом взяли.
- Ты запрос в органы делал?
- Мать до своей смерти каждый год делала. Ни ответа, ни привета.
- А ты сейчас сделай.
- Какая разница - сейчас или тогда?
- Все же попробуй.
- Попробую, - сказал Виллен и стал резать хлеб.
Уселись, когда сварилась картошка в мундире. Рюмок не было, - стакан
граненый, стакан гладкий, чашка, кружка. Но разномастность посуды не
явилась препятствием для майора Смирнова, с военных лет он с точностью до
грамма разливал на щелк. Налил всем, оглядел всех, невысоко поднял кружку:
- Помянем Ивана Павловича.
По иудейской неосведомленности Лешка полез чокаться. Смирнов тут же
его осадил:
- Не чокаться, "Дитя Джойнт".
Выпили, выдержали паузу. После паузы Лешка позволил себе обидеться:
- Без антисемитских штучек не можешь? А еще милиционер!
- Я не милиционер, а майор милиции. И не говори глупостей.
Ни к селу, ни к городу Виллен наизусть прочел стишок:
В кафе сидел один семит
И жрал, что подороже.
Как вдруг вошел антисемит
И дал ему по роже.
- Во-во! - обрадовался Лешка. - Все вы такие!
- Леша, прекрати, - потребовал комсомольский работник Владлен.
- А что они?
- А они - ничего, - успокоил Лешу Виллен. - Сдавай по второй, Саня.
Саня сдал. Виллен подумал, покачал водку в стакане и предложил:
- За Альку, за Алевтину Евгеньевну, за Ларису, чтобы без Ивана
Павловича жилось им так, как положено семье такого человека.
- Теперь чокайся, "ошибка Коминформа", - разрешил Лешке ехидный
Смирнов. Чокнулись, выпили и Лешка сказал, отдышавшись:
- Называешься ты не майор милиции, а несусветная балда.
Александр довольно заржал. В дверь буйно забарабанили. Виллен крикнул
так, чтобы было слышно во дворе:
- Не заперто!
Вломился Костя Крюков, брякнул свою бутылку на стол и проорал
радостно:
- Вот вы где! А я уж и к Лехе забегал, и у Саньки проверил - нету
вас!
- Ты почему на кладбище не был? - неодобрительно спросил Александр.
- Ты же знаешь, меня Алевтина Евгеньевна не любила. Все боялась, что
я Альку ходить по ширме завлеку. Вот и решил - чего ей глаза в такой день
мозолить.
Виллен разыскал еще одну чашку, Саня налил до краев, а Костя выпил.
- За упокой души хорошего человека, - сказал Костя, не закусывая.
- А что он тебе хорошего сделал? - непонятно спросил Виллен. Костя
поставил чашку на стол, посмотрел на Виллена, как на дурачка, обстоятельно
ответил:
- А то, Виля, что жил рядом со мной. Я не из книжек, а собственными
глазами видел человека, который всегда и всюду жил по правде. И оттого я
понимал, что живу не по правде. Вот и все, что он для меня сделал.
- Поэтому ты теперь щиплешь, слесаришь, - догадался Виллен.
- Фрезерую, - поправил его Костя.
И снова стук в дверь. Стук, и сразу же явление. Пришел Алик, уселся
за стол, потер, как с мороза, руки.
- Что там? - потребовал отчета Смирнов.
- Удивительная штука! Разговорились старики, развоспоминались,
смеются, ахают. И будто отец живой, будто с ними. Налей-ка мне, Саня.
Саня налил в свою кружку. Алик выпил. Закусил селедочкой, спросил у
Виллена:
- Валюхи-то нет еще?
- Экзамены на аттестат сдаст и приедет, - пояснил Виллен и доложил
Алику: - Письмо тут прислала и фотографию.
- Покажь, - попросил Алик. Фотография пошла по рукам. Блистательная
моментальная фотография: сморщив нос, хорошенькая девушка сбрасывает с
плеч казакин - жарко. И по белому - надпись: "Ехидному братцу от кроткой
сестренки".
- Красотка стала, - констатировал Алик.
- А то! - отвечал довольный брат.
- Да, теперь с такой сестренкой забот не оберешься, - сказал Костя.
- А то, - грустно согласился Виллен.
- Алик, ты вчерашнюю нашу газету читал? - со значением спросил
усиленно молчавший до того Владлен Греков.
- Мне в эти дни только газеты читать... Я свою-то не читал, а уж
вашу...
- И зря, - сказал Владлен и вытащил из кармана аккуратно сложенную
газету. Алик развернул газету. Владлен указал: - Вот здесь читай!
- "Лучше, когда "моя хата с краю"?" - прочел название трехколонника
Алик.
- Вслух не читай, - распорядился Владлен.
Алик долго читал вслух. Закончив, спросил без выражения:
- Откуда им все известно о моем деле?
- Я им дал все материалы, - признался Владлен.
- А ты от кого узнал, что меня привлекают?
- Это я Владлену сказал, - тихо доложил Лешка.
- Все известно, один я ничего не знал, - раздраженно заметил Смирнов.
- Друг, тоже мне!
- Ты ничем не мог мне помочь, Саня.
- Зато Владлен тебе помог!
- Помог, - согласился Владлен. - Разве не так?
- И мне помог тоже! Изящно обосрал с головы до ног!
- Не тебя, а ваши порядки.
- Трепотня и демагогия эта ваша статья! - раздраженно закончил
Смирнов.
- Зато Алик будет в порядке, - не опровергая его, отметил Владлен.
Помолчали все, понимая, что после такой статьи у Алика действительно все
будет в порядке.
Греков поднялся:
- Ну, мне пора. Алик, будь добр, проводи меня немного. Мне тебе пару
слов надо сказать.
Они Шебашевским вышли к Ленинградскому шоссе и мимо автодорожного
института направились к метро "Аэропорт".
- Спасибо, - выдавил наконец из себя Алик.
- Не за что! - легко отмахнулся Владлен и добавил: - А у меня к тебе
маленькая просьба...
- Излагай. Я теперь тебе по гроб обязан.
- Ничем ты мне не обязан, - сказал Владлен. - А я тебе буду
по-настоящему благодарен, если ты захочешь выполнить мою просьбу. Как ты
знаешь, с понедельника я начинаю сдавать экзамены на вечерний юридический.
Конечно же, меня примут. И я уверен, что историю там, устную литературу я
сдам легко. Но вот за сочинение немного опасаюсь. А хотелось бы нос
утереть всем, чтобы со всеми пятерками...
- Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?
- Раз плюнуть, Алик. На листке фотографию переклеим, кто там
разбирать будет! А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех
факультетов. Человек триста. Пойди там разберись. Это будет ровно через
неделю, в следующую пятницу.
- Сделаю, Влад, - заверил Алик.
- Помни, за мной - не пропадет.
Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.
Алик вернулся в сильно прокуренный уют приоровского дома. Лешка, как
мог, подтренкивал на гитаре, а Саня, Виля и Костя, расплывшись по
громадному дивану, громко и хорошо пели:
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Мой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
Кружится, клубится.
А кругом земля дымится,
Родная земля.
Эх, дороги -
Пыль да туман.
Холода, тревоги,
Да степной бурьян.
В следующую пятницу Алик благополучно написал грековское сочинение, а
в субботу ехал в подшефный колхоз, в деревню Дуньково, направленный туда
рассудительным начальством, которое твердо знало, что он герой-то,
конечно, герой, но лучше ему пока быть подальше.

Скверное это дело, - пить водку в кузове грузового автомобиля на
полном ходу. Из горлышка еще так-сяк, но Алик не умел из горлышка. Кричали
девчата, и ребята из цехов.
- Александр Иванович, просим, Александр Иванович, давайте!
Машина шла по сравнительно ровному Волоколамскому шоссе, но шатало
таки порядочно: горлышко три раза опасно ударилось о край гладкого
стакана, вызвав тонкий и веселый звон. Алик опрокинул стакан в себя, и
водка пошла под язык, в нос, по углам рта и - частично - в горло.
Непопавшее туда он жевал и заглатывал. Он страдал и плакал.
- Летят утки, летят утки...
- ...Да два гуся, - запели девчата из типографии. Отходили на конус
большие леса вдоль дороги, было пасмурно, отлетая, вяло пролетали галки, а
где-то далеко летели утки и два гуся! Алик пробрался к кабине - поближе к
девчатам - и стал подпевать. Он сейчас любил всех девчат, но подсел к
хорошенькой блондинке Асе.
- Пьяненький, - тихо сказала Ася. Песня кончилась, и девчата
заговорили. Поэтому Алик ненавязчиво прижался к теплому Асиному боку. Ася
нерешительно пошевелилась. Тогда он обнял ее за талию, и она сразу же
громко сказала:
- Ох, девочки, колхоз этот мне совсем уж не нужен. Колька на неделю
приехал, Клава. Ты его знаешь? - крикнула она в угол. - А я - на месяц в
колхоз загремела. С кем теперь погуляешь в удовольствие.
Она стремительно обернулась к Алику, он увидел ее удалые глаза,
заробел и убрал руку. Она отвернулась, и он опять обнял ее за талию.
Уставшие от дороги и водки, все замолчали. Алик положил голову на Асино
плечо и стал подремывать. Изредка встряхивало, и тогда он виском ударялся
о какую-то костяшку из худенького Асиного плеча, от которого пахло бедным
жильем и большой семьей.
- Через десять минут на месте! - громогласно объявил рыжий Тимка из
электроподстанции. Зашевелились все.
- А где мы здесь жить будем? - спросила Ася, еще раз резко, на
мгновенье обернувшись к Алику. Шутила, видно, с ним.
- Это ты у председателя спросишь, - ответил Тимка.
- Я спросил сегодня у менялы,
что дает за полтумана по рублю:
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю".
Ася замолкла.
Та, что звалась Клавой, попросила:
- Ася, дальше.
А Тимка мрачно сказал:
- Меняла - председатель ответит тебе по-русски кратко. Большой
барбос.
Машина въехала в село Буньково и вскоре остановилась. Все еще сидели
по лавкам, когда через борт заглянула в темный кузов хитрая
славяно-азиатская харя.
- А что это за рожа? - басом поинтересовалась Ася.
- А это председатель, - тонким голосом ответил Тимка.
Председателева харя добро заулыбалась, съежилась от искусственной
радости и произнесла:
- Сразу видно: москвичи приехали. Рад приветствовать!
- Тимофей, ты? - обеспокоился председатель.
- Ребята, он ласковый! Значит, придется лес возить, - догадался
Тимка.
- Я, родной, я. - Тимка перегнулся через борт, снял с председателя
кепку и трескуче поцеловал его в лоб. Председатель вырвал кепку и
удалился.
По домам всех расселяла молчаливая и деловая бригадирша. Рыжий Тимка
из электрической подстанции бросил свой мешок и убежал. Алик с дотошностью
устраивался. Устроился, и стало скучно. Но тут же явился Тимофей и, мерцая
воспламененным от беготни лицом, обрадовал:
- Пиво в чайную завезли. Свежее.
В чайной пахло конской мочой и ногами. Толкая рифленые ватные сапоги,
Алик и Тимка пробились к стойке. Светло-желтая струя долбила кружки.
Мужики зачарованно глядели на струю.
- Два по сто и четыре кружки, - сказал Алик.
- Споловиним, - присоветовал Тимка. Отпили по пять-десять и запили
пивком.
- Хорошо, - отметил Алик.
- Зачем тебе Аська? - спросил Тимофей.
- А я знаю? Я - доктор? - Алик отвернулся и посмотрел на соседний
столик. За тем столиком в окружении односельчан в голубом пиджаке и серых
брюках сидела невыразимая местная знаменитость - олимпийский чемпион по
штанге в легчайшем весе, карманный такой паренек. Он угощал своих и
рассказывал о прекрасной, заграничной жизни.
- У нее парень есть. Мой приятель, - расхрабрился Тимка.
Алик поднял стакан с остатками водки и обратился к столу чемпиона:
- Выше знамя советского спорта.
Чемпион долго смотрел на Алика неразумным взором и медленно поднимал
стакан. Поднял, наконец, выпил и направился в стойке, которая была чуть
ниже его плеч.
- Доня, три по сто! - приказал чемпион, но парень, очередь которого
подошла, легонько отстранил чемпиона от стойки. Высокий легкий
координированный парень - горожанин.
- Ты знаешь, кто я? - сурово спросил чемпион.
- Знаю, - спокойно ответил парень. - В очередь вставай.
- Знаешь, а не уважаешь! - укорил чемпион.
- Пьяного - не уважаю.
- А если я тебя пополам разорву?
- А если я тебе по шее?
- Да, молодежь пошла... - огорчился чемпион и стал в очередь из трех
человек.
Наблюдавшие за жанровой сценкой Алик и Тимка успокоились и приступая
после водки к пиву, вальяжно поменяли позы.
Нога Алика ткнулась под столом во что-то мягкое. Что-то мягкое
заворочалось под столом.
- Собака, что-ли? - удивился Алик.
- Черт его знает. Может и телок, - философски заметил Тимка.
Грязная рука снизу откинула край клеенки. Противоестественное рыло
возникло из-под стола.
- Ребятки, - слезно сказало рыло, - оставьте пивка хлебнуть.

Ах, танцы на шоссе! Баянист запрокидывал голову и наяривал вальсы,
фокстроты и танго. Наяривал до того однообразно, что трудно было
разобрать, где вальс, где фокстрот, где танго. Местные рослые девчата в
цветастых и темных пиджаках, открячив зады, трудолюбиво и истово исполняли
все танцы. Подружка с подружкой. Мелкие по сравнению с москвичами парни,
терпеливо щелкали семечки - ждали своего послетанцевого часа. Каждые три
минуты на танцы набегали два ослепительных огня: на Москву мчались
молоковозы. Не прекращаясь, танцы сваливались на обочину.
Алик в конце концов затосковал. Потрещав в кармане бумажками, он
подозвал Тимку.
- Тима, чайная еще работает?
Ничего-то не надо было объяснять Тимке. Сокращая разговор, он
предложил:
- Давай половину, сбегаю.
Алик беспокойно ждал его, когда подошла Ася.
- Александр Иванович, потанцуем!
Они прошлись в прыгающем фокстроте. Ася смотрела на него, как
хозяйка.
- Вы на комбинате ужасно серьезный.
Алик ждал Тимку, и поэтому по небрежности ответил невежливо:
- Уж какой есть.
- А здесь простой, веселый, - она не хотела замечать грубости.
- Парень я простой, провинциальный, - пропел Алик, точно попадая в
баянистову музыку. Под эту музыку получалось все.
- Уж до того простой, уж до того провинциальный! - сказала Ася
грустно.
- Александр, пошли! - крикнул Тимка издалека.
- Вы меня извините, Асенька. - Алик остановился и слегка прижал ее к
себе. На миг ощутил ее груди, учуял острый запах волос и захотел, чтобы
так было долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23