Впрочем, парка давно уже не существовало.
- Ну, пошли, пошли, - говорил он срывающимся голосом и тянул ее за
руку. Они нацеловались, наобнимались, дотерлись до того, что никакого
терпежа у него уже не было.
- Ой, Валюша, страшно! - говорила она, нервно хихикая и слабо
упираясь.
- Да чего здесь страшного! - Он хотел сказать, что бывал здесь по
ночам неоднократно, но вовремя спохватился, поняв некоторую бестактность
такого высказывания. И поэтому повторил только: - Пошли, пошли!
Она перестала упираться, и они спустились в лабиринт.
...Года два-три назад Василий Сталин решил возвести на этом месте
первый в стране крытый каток с искусственным льдом для своей команды ВВС.
Никого не спросясь, потому что не считал нужным спрашивать у кого-либо,
всесильный командующий военно-воздушными силами Московского военного
округа стал немедленно претворять решение в дела. На строительство объекта
были брошены военные подразделения, работа кипела день и ночь. В считанные
дни был выложен сложнейший фундамент, возведен металлический каркас. Но,
как говорили, об этой стройке века случайно узнал папа и чрезвычайно
разгневался на сыновнее самоуправство. Сын получил соответствующую
головомойку, и строительство было заморожено.
Отняв у парка большую часть территории, железный скелет на каменном
постаменте стоял бессмысленным памятником. Днем в запутанных катакомбах
фундамента мальчишки играли в войну, а ночами здесь находили приют
парочки, не имевшие при существующем жилищном кризисе места для любовных
утех.
...Он облюбовал укромный отсек, скинул пиджак, не жалея, расстелил
его, и они для начала уселись. Он обнял ее, поцеловал и потихоньку стал
заваливать. Она, с усилием высвободив рот, сказала жалобно:
- Валя, может, не надо здесь?
И тут как гром небесный грянул выстрел. И сразу второй - потише,
поглуше.
- Мне страшно, - прошептала она и прижалась к нему. Еще выстрел.
Пуля, со звоном срикошетив о стальную балку, пропела над их головами.
- Стой, Столб! - неизвестно откуда донесся истерический крик. И опять
выстрелы. Один, другой, третий. Пули, визжа, носились над ними.
- А-а-а-а... - непроизвольно подвывала она.
Выстрел. И еще один. Последний. От этих двух выстрелов полета пуль
слышно не было. Они сидели, обнявшись, что есть силы прижавшись друг к
другу, и ждали неизвестно чего. Долго.
- Пойдем отсюда, - наконец сказал он.
- Я не могу, я боюсь, Валя!
- Милочка! Девочка! Пойдем отсюда, пойдем! - Он поднял ее, взял за
руку, и они осторожно пошли извилистыми проходами. Вот и пологий спуск в
лабиринт. Они увидели пики ограды, кроны деревьев, освещенные уличным
фонарем, и рванулись наверх. У самого выхода в небольшой темной луже
лежало человеческое тело.
Обежав его, они кинулись к спасительному лазу. В Чапаевском переулке,
не в силах сдерживаться больше, она завыла в голос.
- Молчи, молчи, - просил он ее до тех пор, пока она не замолчала. А
когда замолчала, сказал: - Обязательно что-то делать надо, что-то надо
делать!!!
- В милицию позвонить! - догадалась она и при свете фонаря увидела
свои ноги: - Валя, я чем-то туфли испачкала.
- Кровью, - сказал он, и она снова заплакала.

Телефонная будка стояла у военной гостиницы. Они забились в
коричневый домик, и он набрал 02. И милиция осведомилась: что, мол, надо.
- В Чапаевском переулке у недостроенного катка только что убили
человека! - сказал он и потом долго слушал, что говорили ему. Повесив
трубку, ввел ее в курс дела: - Просили подождать их.
- Валя, я боюсь из будки выйти, - призналась она.
- Давай в будке ждать.
- Нас все равно через оконце видно.
- А мы присядем, - решил он, и они присели. В темноте, в тесноте было
еще страшнее, но выходить на улицу, прятаться где-то еще просто не было
сил. Она извлекла из рукава кофточки носовой платок и стала оттирать им
носок светлой матерчатой туфли.
- Не оттирается, - пожаловалась она.
- Кровь, - во второй раз пояснил он, и она заплакала, и плакала до
тех пор, пока в Чапаевский не ворвались, мелькая лечебным синим светом,
три милицейские машины.

- Роман Петровский, Цыган, - опознал труп Смирнов.
Цыган лежал на спине, и две дырки было в нем - в груди и в шее.
Видимо, пуля, угодившая в шею, зацепила аорту, поэтому и крови много
натекло. Смирнов обернулся к Казаряну:
- Очень мы с тобой, Рома, дело ловко закрыли. Колхозника вылечат и
под суд. Полный порядок! А куда мы с тобой это тельце денем?
- В морг, - ответил за Романа Андрей Дмитриевич. Смирнов сильным
батарейным фонарем освещал труп, и они втроем, ожидая, когда кружным путем
подъедут машины, рассматривали Цыгана.
Он и в смерти был красив, любимец путешествующих дамочек. И одет был
шикарно: мокли в кровавой луже светлые фланелевые брюки, новенькая
американская кожаная куртка, свитер с оленями.
Подпрыгивая на ухабах, подобрались все три машины и шестью фарами,
включенными на ближний свет, уставились на распростертое на земле тело.
- Не отходить пока от машины! - приказал Семеныч и торжественно вывел
Верного. Оперативники, влюбленная парочка, которую сюда подвезли, эксперт,
шоферы прижались к автомобилям, и Семеныч приступил к священнодействию,
двигаясь с Верным шаманскими кругами.
- Когда это произошло? - криком спросил у парочки Смирнов.
- Полчаса тому назад, наверное, - ответил робко парень, а девушка
добавила:
- Совсем-совсем недавно, даже полчаса не будет!
Верный рывком натянул поводок.
- Взял! - обрадовался Смирнов. Семеныч кивнул. - Тогда действуй,
Семеныч. Тебе сегодня раздолье. Вряд ли кто след затопчет.
Верный поволок Семеныча к лазу. За ними двинулись два оперативника.
- Только бегом, бегом! Может, достанете? Семеныч, выдержишь? -
крикнул вдогонку Смирнов.
- Мы-то выдержим! - не оборачиваясь, крикнул Семеныч. - Твои бы не
отстали!
Опергруппа отлепилась от автомобилей и приступила к делам. Только
парочка стояла. Там, где поставили. Смирнов отыскал глазами Ларионова,
поймал его взгляд, распорядился:
- Сережа, за тобой - тщательный осмотр. - Сам же подошел к парочке: -
Ребята, давайте в машину. Там и поговорим, не спеша.

Они устроились сзади, а Смирнов, встав коленями на переднее сиденье
"Победы", сначала разглядывал их, а потом стал спрашивать.
- Успокоились, ребятки?
- Мы, как ваши машины увидели, сразу успокоились, - сказала девушка
Мила.
- Да нет, - не согласился парень Валя. - Как только в Чапаевский
вышли. Раз они убежали, эти, с пистолетами, так чего их бояться?!
- Говоришь - "они". Значит, много их было? Двое? Трое?
- Откуда знаю! - сказал Валя. - Но стреляли-то сколько! А у убитого
пистолета нет.
- Глазастый, - отметил Смирнов. - Насчет убитого. А тех-то сколько ты
видел?
- Никого мы не видели, только выстрелы слышали, много выстрелов.
- Сколько?
- Я же говорю - много. Что мне их, считать тогда надо было, что ли? -
обиделся Валя.
- А я считала. От страха считала, чтобы они прекратились скорее.
Восемь их было, - сказала Мила.
- Это ты серьезно? - спросил удивленный Смирнов.
- Вы не удивляйтесь, товарищ майор. Восемь их было, ровно восемь, -
заверила Смирнова девушка и для полной уверенности еще раз посчитала про
себя. - Восемь.
- Ах, ты мое золотце, ах, ты моя умница! - похвалил ее Смирнов и,
распахнув дверцу "Победы", крикнул: - Казарян, ко мне!
Казарян тотчас явился, заглянул в салон, улыбнулся молодым, сказал,
чтобы ободрить их:
- Вижу, отошли самую малость, девочки-мальчики?
Девушка Мила покивала головой, поморгала глазами - благодарила за
доброе внимание.
- Было восемь выстрелов, Рома. - Смирнов вводил Казаряна в курс дела.
- Стволов, следовательно, не менее двух.
- Именно. Сходи-ка ты к Андрею Дмитриевичу и эксперту, пусть правую
ручку у Цыгана посмотрят повнимательнее.
- Уже смотрели, Саня. Он стрелял.
- А пистолетика-то и нет. Забрал его более удачливый стрелок.
- Или стрелки, Саня.
- Вряд ли. Свиданка здесь, по-моему, была один на один.
- Или двое на одного.
- Слишком много выстрелов. Двое бы просто убили. В один выстрел или,
в крайнем случае, в два. Двое против одного - это всегда запланированное
убийство. Здесь - сначала разговор, а в результате разговора -
перестрелка. Дуэль, можно сказать.
- Ну да, - полусогласился Казарян. - Значит, Дантес в бега кинулся?
- У нас с тобой, Рома, пока только одно сомнительное утешение. К
счастью, Цыган - не Пушкин.
- Ну что, место осматривать будешь?
- Зачем? Сережа это сделает лучше меня. Только мешать.
- А я все-таки гляну, - решил Казарян. - Осмотр закончим и в контору?
- Семеныча дождемся.
- Нужно ли? Полчаса - время, куда угодно и как угодно уйти можно. А
орудовал или орудовали не мальчик или не мальчики. Его Верный про это уж
знает наверняка.
Вот пусть Верный нам об этом и скажет.
- Идеальный вариант, но Верный, увы, говорить не умеет.
Девушка Мила и парень Валя с восхищенным недоумением слушали их треп.
Казарян почувствовал их взгляды, обернулся:
- Ребятки, извините, но вам придется еще немножко подождать. Пока
фары нужны, а как закончим, так вас сразу на машине по домам отправим.
- А мы что, больше не понадобимся? - с беспокойством спросил парень
Валя.
- Не волнуйся. Еще надоест к нам ходить показания давать, - обрадовал
парня Казарян и, захлопнув дверцу, пошел в свет. Смирнов уже сидел и
смотрел, не видя, в ветровое стекло, где, как под театральными софитами,
лежал труп.
...Семеныч с компанией ушел в два часа. Ровно в два тридцать они
вернулись.
- Ну и как? - спросил Смирнов. Он даже из машины вылез, чтобы задать
этот вопрос.
- А как? Да вот так! - раздраженно ответил Семеныч. - Минут на
пятнадцать пораньше бы, и Верный наверняка бы его взял. Чуток не хватило.
Он отсюда на Ново-Песчаную кинулся, пересек ее и в лесок до Песчаной. Как
же, умный! Верного пробовал сбить, по Таракановке метров пятьдесят, дурак,
шлепал. Но мы бережок в момент отработали и опять на след вышли. А он,
мерзавец, к Окружной. Там след исчез с концами. Он за проходящий состав
уцепился. Мы постояли, посмотрели, каждые пять минут, а то и меньше, -
состав.
- Ты говоришь - "он". А что, и в правду, он один был?
- Один, один! - уверенно отвечал Семеныч. - Верный как по нитке шел,
без всяких отвлечений. Домой когда поедем? А то Верный сильно устал и
нервничает.
Верный в подтверждение Семенычевых слов махнул хвостом и жалобно
посмотрел на Смирнова.
- Мы пойдем? - спросила разрешения Мила.
- Подождите немного. Мы вас довезем.
- Так мы рядом живем, - разъяснил паренек Валя. - Мила - на Песчаной,
а я - в Амбулаторном.
- Что ж, идите, - кивнул Смирнов. - Только адреса свои оставьте. У
вас какие-нибудь документы при себе есть?
- У меня паспорт, - сказала Валя.
- Вот его и покажи Казаряну. Ну, бывайте. Еще увидимся.
Молодые доложились Казаряну и через любимый свой лаз отправились
домой.
Кончили, слава богу. Смирнов глянул на часы. Два часа пятьдесят семь
минут. По Чапаевскому выехали к Ленинградскому шоссе. Выезд на шоссе
перегораживали два патрульных "газика" военной автоинспекции.
- Включи сирену, - приказал Смирнов шоферу. Испуганный и пугающий вой
огласил безмолвную Москву. "Газики" стояли, и никакого намерения двигаться
у них не было. Смирновский шофер злобно дал по тормозам.
Из ближнего "газика" выбрался майор в походной форме и не торопясь
двинулся к милицейским машинам. Подошел, опознал в Смирнове старшего,
небрежно кинул ладонь к козырьку, представился и доложил:
- Майор Нечаев. Проезд по Ленинградскому шоссе временно закрыт.
- Майор Смирнов, - холодно отвечал Смирнов. - У меня дела
чрезвычайной важности, связанные с раскрытием опасного преступления.
- Сейчас самые важные дела - у нас, - убежденно сказал майор Нечаев.
В подтверждение его слов из "газиков" выпрыгнули шестеро с автоматами и
выстроились в линию. Против силы не попрешь.
Смирнов смотрел. Грузно и почти неслышно шли по шоссе
бронетранспортеры. В каждом строго и неподвижно сидели солдаты в касках,
держа автоматы на груди. Бронетранспортеры шли и шли, и не было им числа.
В Москву входила Кантемировская дивизия. Наконец промелькнули две походные
подвижные ремонтные мастерские, четыре санитарные машины, крытый грузовик
и последний - "газик" с флажком.
- Ну а теперь можно? - поинтересовался Смирнов.
- Еще десять минут, - безапелляционно отрубил майор Нечаев.
- Что же моего доктора проморгали? - насмешливо спросил Смирнов.
- Машины "скорой помощи" и санитарные машины пропускаются
беспрепятственно. По инструкции.
- А мы по инструкции, значит, через десять минут.
Майор Нечаев движением руки освободил часы от рукава.
- Через восемь.
- Что происходит? - решился наконец на главный вопрос Смирнов.
- Регулярные части введены в Москву для поддержания порядка, - четко
и неясно ответил майор Нечаев.
- А мы порядок не поддерживаем? У нас, следовательно, беспорядки?
- Возможны беспорядки. - Нечаев еще раз козырнул и удалился к
"газикам", в которые уже рассаживалась грозная шестерка.
Ровно через семь минут две милицейские машины взобрались на
Ленинградское шоссе и на всякий случай, не торопясь, покатили на Петровку.
У площади Маяковского улица Горького была перекрыта, и им пришлось ехать
не по привычному бульвару, а по Садовому кольцу, завернув с Каретного
ряда.
Смирнов выбрался из "Победы" и ощутил нечто необычное в ночном
существовании МУРа. Он поднял голову и посмотрел вверх. Окна кабинета
Самого ярко светились.

Удобно посещать начальство поздно ночью: ни безнадежной очереди
сослуживцев, ни телефонных звонков, каждый из которых отодвигает радость
встречи с любимым руководителем на несколько минут, но - главное - нет
культурной и бдительной секретарши Веры, твердо знающей, кого пускать, а
кого не пускать.
Распахнув по очереди две тяжелые двери (одна - в тамбур, другая -
прямо в кабинет), Смирнов очутился в кишкообразной резиденции главного
своего начальника.
Главный его начальник, Сам, стоял на телефонном столике, придвинутом
к дальней стене, и снимал с этой стены портрет в рамке из красного дерева.
- Здравствуйте, Иван Васильевич! - не по уставу поприветствовал его
Смирнов.
Сам резко повернулся на смирновский голос, шаткий столик под ним
зашатался, и поэтому портрет вырвался из рук и скользнул вниз. Грохнулся,
но не упал - замер у стены. Был, так сказать, поставлен к стенке.
- Ты что же это наделал, мерзавец?! - то ли у Смирнова, то ли у себя
самого грозно спросил Сам, осторожно ступил со столика на стул, а со стула
неумело спрыгнул на пол.
- Радостная и, к великому счастью, соответствующая действительности
картинка: несгибаемый Лаврентий за решеткой.
- За какой решеткой? - тупо боясь понимать, спросил Александр.
- За тюремной, Александр, за тюремной! - ликующе-злобно прокричал ему
в лицо Сам. - Господи, счастье-то какое!!!
- Иван Васильевич, как же так?!
- А так, вот так и эдак! - Сам суетливо расставил мебель по местам. -
Скотина, палач, вонючка!
Расставил мебель, постоял, подумал, схватил портрет и, как дискобол,
метнул его на ковровую дорожку. Картинкой вниз. Успокоенный, прошел к
столу, зажег настольную лампу, уселся.
- Может, вынести его? - предложил свои услуги Смирнов.
- Пусть лежит, глаз радует, - возразил Сам и растер обеими руками
лицо. - Садись, поговорим, нам теперь о многом говорить надо.
- У меня к вам срочные дела, Иван Васильевич.
- Сейчас самое срочное - это. - Кивнул Сам на распростертый портрет.
- Мне один майор уже объяснил какое дело самое важное, - сказал
Смирнов и сел в угол между столами - письменным и заседательским. - А,
оказывается, оно и самое срочное. В Москву войска ввели, Иван Васильевич.
- Знаю.
- Нам не доверяют, да?
- Не доверяют кое-кому поважнее нас с тобой. - Сам опять вылез из-за
стола, подошел к портрету, приподнял, еще раз посмотрел на гражданина в
пенсне. - Пятнадцать лет на эту рожу глядели и видели, что рожа-то
мерзавца и убийцы. Однако терпели, молчали, убеждали себя, что внешность
обманчива. Ни хрена она не обманчива!
Оставив лежать портрет картинкой вверх, Сам возвратился на место.
- Личико, конечно, не ахти, - согласился Смирнов.
- Я - человек маленький.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23