Я в высокой политике не силен.
- Это - не политика. Это или-или. Или мы - послушное стадо, или мы -
люди.
- А я - человек, и всегда был им. И на войне, и здесь. Я не знаю, что
я должен допускать, а что не допускать. Я твердо знаю одно: я должен
честно и добросовестно делать свое дело.
- А кто будет делать наше дело, Саня?
- Каждый свое дело делает, и это есть наше общее дело.
- Общее дело надо делать вместе. Ты сейчас пугаешься еще неведомой
ответственности, твоей личной ответственности за все. Нам придется
отвечать прошлому и будущему. Так что думай, много думай. - Сам хлопнул
ладонью по столу, кончая абстрактный разговор и приступая к конкретному: -
Ну, что там у тебя срочного?
Он мне волосы трепал, Ванькой называл, скот! Это в порядке поощрения,
Саня, за санацию Москвы к восьмисотлетию. А я стоял и благодарно улыбался.
Неужели конец безнаказанному хамскому самодурству и нашему трусливому
раболепству?! Саня, теперь - в наших силах не допускать этого больше.
- Убийство, Иван Васильевич.
- Ну, знаю. Что там срочного-то?
- Дело, которое мы с легкой душой быстренько закрыли - убийство в
Тимирязевском лесу, - сегодняшней ночью снова открылось. Самовольно, так
сказать. Убитый - Роман Петровский по кличке Цыган вместе с Ленькой Жбаном
и Самсоновым проходил по меховому делу.
- Ну, а все-таки, если это чисто случайное совпадение?
- Я в такие совпадения не верю.
- А зря. Бывает, Саня.
- Конечно, все бывает. Но в любом случае идти придется по старым,
того дела связям. Я прошу вашей санкции на возобновление дела об убийстве
Леонида Жбанова.
- Хрен ты от меня эту санкцию получишь!
- А говорили об общем деле, за которое всем сообща браться надо.
- Ты, Саня, помнится, тоже о чем-то говорил. Так вот, сделаешь свое
дело честно и добросовестно, докажешь связь между этими двумя убийствами,
тогда и возобновим. Пока же открывай новое: об убийстве Романа Петровского
по кличке Цыган.
- В чем, в чем, а в логике вам не откажешь. В логике с малой примесью
демагогии.
- Ой, Смирнов, ой, Смирнов! Ты хоть понимаешь, что со мной так
разговаривать нельзя?!
- Ночью, один на один, в приватной беседе - можно.
- Никогда нельзя так с начальством разговаривать. Ни днем, ни ночью,
ни один на один, ни в приватной беседе, ни в общей дискуссии. В любом
случае тебе же хуже будет. Запомни это, Смирнов. Но сегодня ночью я добр и
слабохарактерен. В первый и последний раз. Пользуйся, паразит. Спать
приспособился Смирнов у себя в кабинете, на сдвинутых стульях. Успел
прихватить часика три. Но какой это, к черту, сон: пиджак-одеяло с
поясницы сползает и плечи не закрывает, стулья разъезжаются, откуда-то все
время дует. Не спал - маялся в полудреме. От всех этих неудобств разнылась
давно не напоминавшая о себе искалеченная пулей левая рука.
Смирнов рассвирепел, проснулся окончательно, расставил стулья по
местам и пошел в сортир - личность сполоснуть. От холодной воды взбодрился
и захотел чайку. Из сейфа извлек электрический чайник, пачку индийского
чая, пачку сахара, кулек с сухарями. Вскипятил, заварил и попил, стеная от
удовольствия. Теперь можно было ждать без нервов.
В восемь часов включил радио и прослушал сообщение о разоблачении
преступника Берии, завербованного в свое время английской разведкой,
который многие годы безнаказанно чинил убийства и беззакония.
В восемь тридцать пришел Ларионов и, поздоровавшись, сказал:
- Кто бы мог подумать, Саня, а?
В восемь тридцать семь явился Казарян и, поздоровавшись, сказал:
- И обязательно чей-то шпион! Будто мы сами негодяев и мерзавцев
вырастить не можем!
- Все-то ты знаешь, Ромка! - подначил Ларионов.
- Кое-что знаю, а кое-чего не знаю. Не знаю, был ли он шпионом, но
то, что он был негодяем, мерзавцем, растленной скотиной, знал давно. Знал,
как он всю грузинскую интеллигенцию уничтожил, знал, как он над людьми
глумился, знал, как адъютанты хорошеньких девушек ему по Москве в
наложницы искали.
- Мне было легче: я не знал, - вздохнул Смирнов.
- Ты просто не хотел знать, - ответил ему Казарян. - Никто ничего не
хотел знать. Как говорится, меньше знаешь - крепче спишь.
- Тебя, верно, все время бессонница мучила? - поинтересовался
Ларионов.
- К сожалению, не мучила. Что знал, забывал старательно.
- А сегодня к месту вспомнил, - вставил Смирнов. Казарян глянул на
него, рассмеялся.
- Все мы хороши! Но, действительно, кое-что сегодня вспомнил. Хотите
рассказ?
- Байку, что ли? - спросил Ларионов.
- Вовсе нет. Как говорит Вера Инбер, это - не факт, это было на самом
деле. Ну?
Смирнов глянул на часы и разрешил милостиво:
- Валяй. Сроку - восемь минут.
- Итак, начинаю. Была у меня знакомая чудачка в пятидесятом году,
ВГИК она тогда кончала актерский факультет, с ней-то все это в сорок
седьмом и приключилось. Вводная: хороша, обаятельна, простодушна и глупа
до невозможности. И не понять - простодушна от того, что глупа или глупа
от того, что простодушна.
- Ты по делу давай, - поторопил его Ларионов.
- Прошу не перебивать. Если согласились, то слушайте внимательно.
Излагаю ее рассказ почти дословно. Что такое осень сорок седьмого, вы
знаете: главное - не дремлющее никогда желание пожрать. Так вот, бредет
моя девица по Гоголевскому бульвару к общежитию в Зачатьевском переулке и
горько думает о том, что спать ложиться сегодня ей придется не жрамши.
Краем глаза, а вы, естественно, знаете, что каждая хорошенькая женщина
всегда краем глаза сечет мужскую реакцию на нее, замечает, как ее
медленно-медленно обгоняет большая машина, и пунем, обращенный к ней из
глубины салона, замечает. Она, понятное дело, вскинулась, как боевой конь
на зов трубы, но машина обгоняет ее и уезжает. Бредет она себе дальше уже
в полной безнадеге, как вдруг рядом останавливается еще одна черная
машина, правда, размером поменьше, и из нее выходит бравый полковник со
счастливой от возможности видеть нашу девушку улыбкой на лице и приглашает
ее прокатиться. Отказывается поначалу дева для порядка, а потом лезет в
лимузин: авось пожрать дадут. Прогулка в автомобиле была недолгой: от
Гоголевского бульвара до особняка на Садовом.
А там чудеса: галантерейное обхождение, крахмальные скатерти,
серебряная посуда, пища, которая может присниться только бывшему
аристократу, и напротив за столом вежливый, милый и такой домашний,
Лаврентий Павлович.
Но, как говорится, кто нас ужинает, тот нас и танцует. Ее визиты в
особняк продолжались довольно долго, ибо это устраивало и девицу, и
Лаврентия Павловича. Следует, однако, заметить, что героиня моего рассказа
- девушка весьма общительная и любящая поклубиться в компании. Поэтому
сеансы тет-а-тет постепенно стали ей надоедать. И вот однажды за очередным
ужином она и говорит: "Лаврентий Павлович, что это мы все одни, да одни.
Ведь скучно так! Давайте в следующий раз я подружку приведу, а вы Иосифа
Виссарионовича пригласите".
Казарян сделал паузу, достойную его соплеменника, трагика Папазяна,
неожиданно и вовремя. Смирнов и Ларионов грохнули. Отсмеявшись, Александр
сказал:
- Обязательно тебе надо было Сталина в эту историю впутать.
- А он и не впутался, - невинно объяснил Казарян. - Интимный суаре на
четыре пуверта не состоялся. Да и вообще после этого замечательного ее
монолога мою деву к Лаврентию Павловичу не приглашали. Даже в пятидесятом
по этому поводу она удивлялась и обижалась со страшной силой. Меня все
спрашивала: "А что я такого ему сказала?" И, действительно, что она ему
такого сказала?
- Все. Разминка закончена, - решил Смирнов. - Что там у нас?
- Не у нас. У них, - пояснил Ларионов. - Ждем НТО и медицину.
- Ты же предварительный шмон делал. Должно быть, что-нибудь стоящее?
- Обязательно, Саня. Два письма при нем нашли, но все в крови. Под
пулю угодили. Очкарики обещали прочитать их во второй половине дня.
- И вернулся пес на блевотину свою, - процитировал из Библии Казарян.
- Довожу до вашего сведения, - объявил Смирнов, - что разрешения на
возобновления дела об убийстве в Тимирязевском лесу Сам не изволил дать.
Так что все начинается с первой страницы дела об убийстве гражданина
Петровского в Чапаевском переулке.
- Но ведь пойдем обязательно по старым связям! - взорвался Роман.
- Идти мы можем куда угодно и как угодно. Даже туда, куда нас в
сердцах послать могут. Добудем прямые доказательства взаимосвязи двух этих
дел, нам их без звука объединят. А пока надо действовать. У нас есть
половина дня. Роман, тебе отработать Васина и, если успеешь, шофера
Шульгина. Позже займешься Иванюком, поищешь выход на Стручка.
- Мне сейчас Шульгин интереснее, - возразил Казарян.
- Что ж, начинай тогда с Шульгина. Сережа, на тебе - завершение
палагинских дел. Пальчики, пальчики и пальчики. Если все сойдется, как мы
предполагаем, то быстренько передавай дела следователю. Пусть он уже без
нас этапированного Сырцова дожидается. И еще просьба: спровадь мальчиков,
чтобы они мне Коммерцию, Межакова Валерия Евсеевича отыскали. Отыскали и
для разговора доставили.
- Коммерция ведь по палагинскому косвенно фигурирует, только и всего.
Тебе-то он зачем?
- В меховом деле он тоже промелькнул. Явился на квартиру Петровского
в картишки перекинуться, когда там уже засада была. По этому делу внешне
чист. Но явился-то к Петровскому, а Петровского убили. Пусть доставят, он
мой давний знакомец, авось разговорю.

Шофер Шульгина после заключения на свою автобазу не вернулся. И
шоферить не шоферил: работал водителем троллейбуса. В парке на
Ленинградском шоссе Казарян узнал, что Шульгин в смене. Работал Шульгин на
двенадцатом маршруте. Слава богу, далеко не мотаться. И еще раз повезло,
машина, в которую Казарян сел, шла на конечную остановку "Больница МПС".
Выкатились пассажиры, пошла малость отдохнуть кондукторша. Выйдя из
кабины с путевкой в руке, Шульгин увидел в салоне Казаряна.
- Что вы тут делаете, гражданин? А ну выходите! - потребовал Шульгин.
- Мне с тобой, Арнольд, поговорить надо, - тихо сказал Казарян.
Не отвечая, Шульгин исчез в кабине и вышел из нее уже не с путевкой,
а с монтировкой в руках.
- Мотай отсюда, паскуда! Быстро, быстро! - приказал он Казаряну.
- Ты меня, Нолик, видимо, спутал с кем-то, - не вставая с сиденья,
лениво протянул Казарян. - Ты присаживайся, присаживайся. Сейчас мы с этим
недоразумением разберемся.
И извлек из кармана красную книжечку. С монтировкой в руках Шульгин
подошел поближе, разглядел знак конторы на корочках и опустился на сиденье
через проход от Казаряна. Спросил устало:
- Что надо?
- В связи с твоими телодвижениями порядок вопросов несколько
изменится. Сразу же, по горячему - кто к тебе приходил в последнее время и
почему ты этого гостя столь невзлюбил, что посланца его готов по куполу
монтировкой огреть?
- Приходили тут.
- Значит, не один, а несколько. Твои меховые собратья, естественно?
- Они.
- Так кто же?
- Куркуль и этот пацан с ним, Стручок, что ли.
- Что хотел от тебя Куркуль?
- Хотел, чтоб я у них баранку покрутил.
- Откуда у них машина?
- Я тоже спросил. Сказал, что не моя забота.
- Когда они приходили?
- Позавчера. Сюда же.
- А когда ты должен был баранку крутить?
Шульгин, вспомнив, улыбнулся и ответил:
- Не успел он сказать. Я им тоже монтировку показал.
- Гражданский твой гнев, Арнольд, я одобряю. Но Куркуль в ответ на
угрозу, конечно, сказал тебе что-то?
- Сказал, что придут ко мне еще. Вот вы и пришли, а я вас встретил.
Казарян красной книжечкой, которую забыл положить в карман, почесал
перебитый свой нос, - думал. Потом поразмышлял вслух:
- Многое, многое сходится... И время, и фигуранты... Вот что,
Арнольд, я спешу очень, а мне с тобой еще о многом поговорить надо. Завтра
ко мне в МУР можешь заглянуть?
- Могу. Я через день работаю.
- Тогда завтра к десяти. Пропуск тебе будет заказан. - Казарян пожал
руку Шульгину и как ошпаренный бросился вон.
В таком деле и своих кровных на такси не жалко.
Через пятнадцать минут он был на Пресне и звонил в дверь квартиры
Иванюков.
- Кто там? - басом спросил через дверь Геннадий.
- Я, Геночка. Казарян из МУРа. Открывай!
- Не могу, - мрачно ответствовал Геннадий. - Меня отец снаружи
закрыл, а ключи с собой забрал.
- Тебя - на замок?! - изумился Казарян. - Ты же уркаган, Гена, для
тебя любой замок - тьфу!
- Вот и любой. Сижу здесь, кукую.
Не положено, конечно, но отмычка у Казаряна была. Он извлек ее из
кармана и осмотрел запоры. Два английских и один русско-советский -
простой, под длинный ключ с бородкой. Английские изнутри без ключа
открываются. Следовательно, загвоздка - в русско-советском.
- Ах, Гена, Гена! А еще воровать хочешь! - посочувствовал
заключенному Казарян. Затем он осторожно вставил отмычку в замочную
скважину. Ласково и вкрадчиво повращал ее туда-сюда. Есть, соединилось.
Щелкнуло раз, щелкнуло два, и - вуаля! - Здравствуй, Бим!
- Здравствуй, Бом! - уныло ответил начитанный Геннадий Иванюк.
Казарян вошел в переднюю и поправил Гену:
- Здравствуйте, Бом. Со старшими надо на "вы".
- Тогда не получается как положено.
- А у тебя вообще ни хрена не получается, Гена. За что тебя под
арест? - Казарян, не спросясь, отправился в столовую, сел на зачехленный
стул. - Не стесняйся, мы люди свои.
Геннадий не садился, стоя в дверях, обмозговывал, что говорить, а что
утаивать. И сказал:
- Отец застукал, когда мы с Виталькой разговаривали.
- Уже интересно, - констатировал Роман. - Виталька, насколько я
понимаю, - это Стручок. Да ты садись, садись, Гена. Когда состоялось это
злосчастное для тебя свидание?
Гена сел, как в гостях, на краешек стула. И ответил:
- Позавчера утром. Я думал, отец еще спит, и к Витальке на улицу
вышел. А отец из окна увидел.
- Зачем приходил к тебе Стручок?
- Не знаю.
- Как это не знаешь? Раз приходил, значит, что-нибудь ему нужно было.
- Да ничего ему не было нужно. Просто так приходил.
- А что говорил?
- Говорил, что худо ему, что податься некуда. Что в переплет попал -
ни туда и ни сюда. Завидовал, что я в стороне. - Упреждая казаряновский
вопрос, Геннадий добавил: - Имен никаких не называл. Я спрашивал, а он
только рукой махал. Жалко его.
- Ты к нему хорошо относишься, Гена?
Совсем не боялся сейчас Казаряна Иванюк-младший. И не скрывал от него
ничего:
- Он мой друг, Роман Суренович. Лучший друг. И человек он очень
хороший. Простой, добрый, последнее готов для других отдать.
- Слушай меня внимательно, Гена. Если он придет к тебе еще раз,
уговори его прийти к нам. Что угодно сделай, но уговори. Не нам, милиции,
- ему поможешь. В смертельную заваруху он влез. Он друг тебе, так спасай
друга!
- Я постараюсь, Роман Суренович, я постараюсь. Если придет - конечно.
Роман поднялся, хлопнул Геннадия по плечу. Встал и тот.
- Тебя опять закрыть на замок?
- Закройте, если можете. А то отец узнает, что вы были, еще больше
шуму поднимет.
- Ну, пошли.
В дверях, перед тем, как они должны были закрыться, Геннадий сказал:
- Я так понял, Роман Суренович, что он по Рижской линии, за городом
кого-то ищет. Сказал, что сильно железнодорожной милиции глаза намозолил,
боится теперь с Рижского вокзала ездить. Это вам пригодится?
- Пригодится. Спасибо, Гена, - поблагодарил Казарян, закрыл дверь и
запер ее на замок.
Навестил Васина, благо это по пути. Но Васина дома не оказалось, а
жена его Нина с гордостью сказала, что муж ее уже работает и ни с какой
шпаной не общается. Закончив с ней беседу, Казарян заторопился: наступала
вторая половина дня.
У Смирнова - сбор всех частей. Неизвестно как, но расселись в его
кабинете. Казарян, Ларионов, Андрей Дмитриевич, Лидия Сергеевна, трое
молодых оперативников, Семеныч без Верного. Смирнов оглядел народ и решил
начать с Семеныча:
- Что-нибудь дополнительно нашел, Семеныч?
Семеныч встал как положено, откашлялся, прикрываясь ладошкой,
доложил:
- С пяти тридцати, как до конца рассвело, мы с Верным обследовали все
закоулки фундамента и вокруг него. Нами были обнаружены две пули, которые
не были замечены оперативными работниками. Пули я передал в НТО.
- Молодец, - похвалил Смирнов. - Останешься послушать или к себе
пойдешь?
- К Верному пойду, кормить его пора, - сказал нелюбопытный Семеныч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23