"Победа" тронулась. Миновав Дуньково, шофер довел скорость до предела
и отключил сирену.

Казарян спросил у Смирнова:
- Стручка будем брать сразу или доведем до Куркуля?
- Ты можешь дать гарантию, что Стручок расколется сегодня же? -
вопросом на вопрос ответил Смирнов.
- Не могу.
- А если у них договоренность на срок? Тогда Куркуль, не дождавшись
Стручка в определенное время, уходит с концами. И все надо начинать
сначала.
- Может, на подходе возьмем?
- А если Куркуль срисует все со стороны?
- Не хочу я, Саня, пускать Стручка к Куркулю. Мало ли что.
- Выхода нет. Старайтесь только не засветиться. Очень старайтесь,
очень!

Стручок на троллейбусе добрался до Белорусского вокзала, по
Кольцевому метро доехал до "Киевской", у извозной стены влез опять в
троллейбус и вышел у мосфильмовской проходной.
Мимо строившихся новых корпусов киностудии, мимо нелепого жилого дома
киноработников - к церкви и вниз, к селу Троицкому.
Вести Стручка было непросто: пустынно, открыто, безлюдно. И яркий
день. Но довели вроде бы благополучно, последний раз проверившись в конце
улицы, спускавшейся к Сетуни.
Стручок, не оглядываясь, направился к избушке, стоявшей на самом
берегу. Избушка стояла на отшибе, за огородами, и была когда-то баней у
воды, но сейчас имела вид вполне жилой. Стручок вошел в избушку.
- Что будем делать? - спросил Гусляев у Казаряна. Казарян лежал на
травке у загаженной церкви. Он покусал пресный листочек липы и сказал:
- Будем ждать темноты.
В сумерках приехал Смирнов. Увидев Казаряна, подошел, прилег рядом.
- Что будем делать? - спросил у него Казарян.
- Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?
- Никто.
- Они что там, под себя ходят?
- Чего не знаю, того не знаю.
- Они вас не просекли?
- Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.
- Могут уйти ночью?
- Больно открыто. Маловероятно.
- Но возможно. Будем брать через полчаса. - Смирнов встал, одернул
гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги,
перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной
работы хабэ бэу.
Они шли к избушке, не скрываясь.
- Я первым пойду, - сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него
посмотрел, ответил:
- Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?
- Не сомневайся.
Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки,
двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:
- Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!
Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей
темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два
маленьких высоких оконца.
- Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! - снова выкрикнул Смирнов.
Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
- Не стреляйте! Не стреляйте! - моляще крикнул он. А они и не
собирались стрелять.
Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже
бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.
В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего
громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя
идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела
Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян,
крикнул с крыльца:
- Саня, ты живой?
Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел
контур человеческого тела, лежащего на полу.
- Фонарь! - попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за
спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала
распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал,
нашарил у двери выключатель и врубил свет.
Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе.
Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами
украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая,
другая ополовиненная, и стакан.
- Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и
вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
- Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
- Скот! Скот! - завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно
содрогнулся.

Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам
удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
- Что же не весел?
- А собственно, чему радоваться?
- Но и горевать нет причины.
- Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
- Так то уголовники, Саша.
- А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
- Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и
успокойся.
- Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
- Иди.
Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник,
когда услышал за спиной:
- Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
- А вы хотите, чтобы я узнал?
- Нет, - сказал Сам. - Нет.
Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян,
устроился за столом и повторил слова Самого:
- Вот и все.
Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
- А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
- Зачем? - удивился Смирнов.
- Сказать, что он на меня надеялся.

Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы.
Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита
Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев.
От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты
бездумно.
...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами
дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к
Красноармейской.
- Проводишь? - спросил Смирнов.
- Ага, - согласился Алик.
В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы
спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам,
чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было
почти безлюдно.
- Ты у матери был? - спросил Смирнов.
- Вчера весь вечер.
- Как там она?
- Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли,
что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит
иногда.
- Ну а ты?
- А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал.
Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные,
франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь,
каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной
губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу,
изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за
разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
- Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а
оттого, что хозяином себя не чувствую.
- А пора бы.
- Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали
сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
- Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у
демобилизованного выменял?
- Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, -
рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже
остановились.
- Куда ты его выбросил?
- В сортир, как ты и приказал.
- Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному
шурупу узнал. Такие вот пироги.
- Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
- Давно догадался?
- В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил.
Не верил!
- Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
- Да.
В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин.
Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
- Давно приехала? - не здороваясь, спросил он.
- Позавчера, - хрипло ответила та.
- Я же тебя просил, Валя.
- Я не смогла, Александр Иванович.
- Здравствуй, - укоризненно поздоровался Алик.
- Здравствуй, - мрачно ответила она.
В прихожей появился Виллен. Стоял, упершись правой рукой в дверной
косяк, и непонятно улыбался. Поулыбался и известил Смирнова:
- А я тебя второй день жду, Саня. Только вот на кой ляд ты Альку
приволок?
Не отвечая на вопрос, Смирнов предложил:
- Давай, Виллен, отпустим Валю погулять, а?
- Давай отпустим, - охотно согласился Виллен. - Гуляй, Лера.
Сестра выскочила из дома, на прощанье яростно хлопнув дверью. Избушка
слегка сотряслась. Виллен широким гостеприимным взмахом руки пригласил
визитеров в комнату, которая на этот раз была сравнительно прибрана
какой-никакой, но женской рукой. Уселись.
- Как ты ей в глаза смотришь? - поинтересовался Смирнов.
- Прямо, - отрубил Виллен.
Помолчали. Алик встал из-за стола, походил по комнате, остановился у
портрета с траурной лентой, не выдержал, спросил:
- Зачем ты все это сделал, Виля?
- Что именно?
- Зачем ты навел их на меховой склад? - начал задавать вопросы
Смирнов. - Зачем ты их посадил?
- Навел, чтобы посадить, - спокойно пояснил Виллен.
- А лбами зачем их сталкивал, зачем стрелять друг друга заставил?
- Потому что их через восемь месяцев выпустили. А они не должны жить
на свободе.
- За что ты их так ненавидишь? - Алик, сочувствуя, смотрел на
Виллена.
- Я их ненавижу? - удивился тот. - Можно ли ненавидеть блевотину,
дерьмо, помойку? Я просто хочу, чтобы их не было.
- Как красиво-то, Виля! - восхитился Смирнов. - А главное - вранье.
Все это из-за Валерии, Алик. Аристократу Приорову сильно не нравилось, что
сестра с приблатненными компанию водит. Сначала с Ленькой Жбаном дружила,
а потом в Цыгана влюбилась по-настоящему. Так, Виллен?
- Не влюбилась, а путалась.
- Это ты о сестре? - спросил Алик.
- О сестре, о сестре, - подтвердил Виллен. - Глупенькую соплячку эту
подонки разок-другой в кабак сводили, она про роскошную жизнь сразу все и
поняла.
- Она Цыгана любила, - напомнил Смирнов.
- Да брось ты! Любила! Кого? Падаль эту?! Тварь эту, которая мне,
понимаешь - мне! - рассказывала, как они в лагерях политических давили!
Пятьдесят восьмая - значит, фашисты! Давили их! А охрана на это с
удовольствием закрывала глаза!
- Я тебя посажу, Виля, к этим самым блатарям посажу, - пообещал
Смирнов.
Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:
- Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня
посадить?
- За многое. И на порядочный срок.
- Излагай, что имеешь, - предложил Виллен и откинулся на стуле:
слушать приготовился.
- Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой
меховой фабрике. Сечешь?
- Ну, и что это доказывает?
- Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что
докажу. Зрячую наводку докажу.
- Не докажешь. Дальше.
- А дальше - твоя доля в меховом деле.
- Нет моей доли, все Колхознику отдано было.
- Чтобы тот как можно быстрее засветился. Пили, что ли, вместе и ты
его на опохмелку денег добывать отправил на рынок?
- Не докажешь, - повторил свое Виллен.
- Жбана под пулю подставил. Мне Валерия призналась. Ты ей говорил,
будто от меня слышал, что Жбан всех на следствии заложил, и поэтому, мол,
самый малый срок ему в суде отмотали. Девчонка тут же, естественно, все
Цыгану доложила. Как ты посмел сестру свою в это кровавое болото затянуть?
- Я не собираюсь слушать твои нравоучения.
- Как ты устроил, чтобы Жбан пошел через Тимирязевский лес?
- Догадайся.
- Догадаюсь. И докажу подстрекательство к убийству.
- Не докажешь.
Смирнов вдруг успокоился, расслабился и, уподобясь Виллену,
откинулся на стуле.
- Ты хуже их, Виллен. Они хоть по своему кодексу чести действовали. А
ты с ними в дружбу играл, в наперсниках и мудрых советчиках у них ходил. И
потом - нож в спину. Ты хуже их всех.
- Ты, Саня, судя по всему, когда клопов моришь, руководствуешься
какими-то этическими нормами? Я ими не руководствуюсь.
- А чем ты руководствуешься? - устало поинтересовался Алик и сел на
диван. Виллен вместе со стулом развернулся к нему и объяснил:
- Руководствуюсь я, Алик, одним. Всякое зло должно быть наказано. И
по возможности уничтожено.
- Зло, а не люди, - возразил Алик.
- Люди, творящие зло, - не люди.
- Тогда и ты не человек, - решил Смирнов. - И я должен тебя
уничтожить.
- Не сможешь, Саня. - Виллен был спокоен, рассудителен, несуетлив.
Хорошо подготовился к разговору. - Не дам я тебе такой возможности.
- Ты их навел на Столба, ты им разъяснил, что он сделал отначку. Ты,
вручив Цыгану пистолет, спровоцировал перестрелку, в которой Цыган был
убит.
- Тебе ли, профессионалу, не знать, что все это недоказуемо! Украл у
меня пистолет Цыган, украл, и все дела. Единственное, что ты можешь мне
пришить, - незаконное хранение огнестрельного оружия. Да и то не мне
одному. Пистолет-то наш общий с Алькой был.
- Угрожаешь, Робин Гуд вонючий?! - опасно полюбопытствовал Смирнов.
- Не угрожаю, нет. - Виллен же был доброжелателен. - Знакомлю вас с
истинным положением дел. Да, кстати, Куркуля вы уже взяли?
- Он застрелился, - сказал Смирнов. - И пацана хорошего, Стручка,
застрелил.
- Очень мило, - резюмировал Виллен.
Алик поднялся с дивана и попросил его:
- Встань.
- Пожалуйста, - весело согласился Виллен. Он знал, что сейчас Алик
ударит, но не боялся этого.
Алик ударил его в челюсть. Виллен осел на пол. Прилег.
- Зря руки мараешь, - огорчился за Алика Смирнов и стал глядеть, как
будет очухиваться Виллен.
Виллен открыл глаза, перевернулся на живот, встал на четвереньки.
Цепляясь за столешницу, поднялся. Поморгал глазами, подвигал челюстью,
проверяя сохранность. Как ни в чем не бывало спросил у Смирнова:
- Ты-то что ж хорошего пацана не выручил?
- Не сумел, - признался Смирнов и, хлопнув ладонью о стол, добавил: -
По недомыслию.
- Не огорчайся, - утешил его Виллен. - Не было хорошего пацана. Был
маленький подлый вор.
- Тебе все люди отвратительны, да? - вдруг понял Алик.
- Не все. Но большинство, - подтвердил Виллен.
- И мы - в большинстве? - Алик хотел знать все до конца.
- Пока что в меньшинстве, - ответил Виллен, хихикнул и скривился:
мелкое трясение челюсти, необходимое для смеха, вызывало острую боль.
Подождал, пока боль уймется, и продолжил: - Поэтому и не хотел, чтобы вы
докопались до всего до этого. Знал бы, что ты, Саня, Леркино письмо у
Цыгана найдешь, хрена с два бы я вам фотографию с ее надписью показал...
- Знал бы, что я в старое дело нос суну, ты бы Елену с меховой
фабрики уволил, - продолжил за него Смирнов. - Знал бы, что мы пистолет
найдем, шурупчик бы заменил. Знал бы, что эксперты все до точности
определят, труп ногой не переворачивал бы... Ты что, садист, Виллен?
- Нет. Просто проверить себя хотел - ужаснусь ли.
- И не ужаснулся, - докончил за него Алик.
- И не ужаснулся, - согласился Виллен.
- Пошли, Алик. - Смирнов поднялся. - Существуй, Виллен.

Совсем стемнело. Они вышли из калитки и увидели Валерию. Ее белое
платье светилось в ночи. Она сидела на лавке у штакетника.
- До свидания, Валя, - попрощался Алик. Смирнов промолчал.
...Вышли на Красноармейскую и свернули на Малокоптевский. У дворовых
ворот остановились, а во дворе опять танцы. Они стояли, смотрели, слушали.
- Как она теперь жить будет? - спросил Алик.
- Кто? - не понял Смирнов.
- Валерия, - пояснил Алик.
- Ри, - вспомнил Смирнов.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23