- Поймать его, дурачки хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения
оправдаются, и нам достанется второй вариант. - Ничего не знал Казарян
(официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предполагал ничего,
сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.
- Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром?
Правда, сегодняшний вечер еще наш.
- Завтра, - не глядя на Казаряна, решил Ларионов. - Мне кое-что
проверить надо.
Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер.
Нашел-таки. Нашел в бильярдной Дома кино, временно расположенного в
гостинице "Советская", в связи с ремонтом здания на Васильковской.
В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым
лысоватым кавказцем. Кавказец, играя на выигрыш, вел партию по-маркерски
осторожно, а Вадик, шикуя, рисковал. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а
потом глазами указал на дверь. Клок, передавая кий саженному красавцу,
попросил его слезно:
- На одного тебя надежда, Эрик. Попотроши Карлена как следует. За
меня.
Красавец ослепительно улыбнулся и склонил маленькую голову с
идеальным пробором в знак согласия. Клок тихо расплатился с кавказцем и
побрел к выходу. Подождав немного, направился за ним и Ларионов.

Они шли бульваром к метро "Динамо".
- Что ж так неосторожно, Алексеич? - укорил Клок. Ларионов
остановился, осмотрелся. Никого поблизости не было. Тогда он быстро,
коротким крюком левой, жестоко ударил Вадика в печень. Вадика скрутило, и
он стал оседать. Ларионов удержал его левой, а с правой дал под дых. И
отпустил. Вадик сел на дорожку. Ларионов смотрел, как его корежит. Наконец
Вадик хватанул воздуха почти нормально. Ларионов посоветовал:
- Вставай, а то простудишься.
- За что?
- За дело, - ответил Ларионов.
- Ты со мной поосторожнее, Алексеевич, - посоветовал Вадик, вставая.
- Я тихий, но зубастый. Я и укусить могу. Смотри, Алексеевич!
- Зубы обломаешь, кролик, - презрительно отрезал Ларионов. - Пойдем
на скамеечку присядем.
Сели рядом, как два добрых приятеля.
- Чего ты от меня хочешь? - завывая, спросил Клок.
- О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?
- О чем спрашивал, то я тебе и сказал.
- Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз:
что тебе известно о последних делах домушников?
- Еще раз отвечаю: с домушниками дела не имею.
Ларионов, делая каблуками на серой земле черные полосы, вытянул ноги,
засунул руки в карманы пиджака, и засвистал умело модную тогда песенку
"Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Свистал он мастерски. Клок дослушал свист
до конца и сказал, тихим голосом выдавая искренность:
- Ей-богу, ничего не знаю.
- Ты кого катал у Гарика Шведова?
- Откуда мне знать. Кого привели, того и катал.
- Слушай меня внимательно, Клок. Здесь тишина, народу нет. Сейчас я
встану со скамеечки, тебя подниму и разделаю, как бог черепаху. Руки-ноги
переломаю, искалечу так, что мама не узнает, и брошу здесь подыхать.
- Не надо так со мной разговаривать, начальник.
- Я с тобой не разговариваю, я тебе перспективу рисую. Будешь
говорить?
- Куда мне деваться, начальник.
- Про Ходока и Коммерцию мне все, что надо известно. Расскажи про
третьего.
- Ростовского этого Косой рекомендовал и Ходока тоже. Скучают,
говорит, мальчишечки, и лошкануть не прочь. Я их и принял. Они меня
поймать хотели.
- А у тебя Коммерция - подставной, - догадался Ларионов. - Ростовский
этот и Ходок знакомы друг с другом были?
- Вроде бы нет. Договорились они, по-моему, когда за водкой для
начала пошли.
- Ты мне, Вадик, поподробнее про Ростовского этого.
- Судя по всему, деловой, в авторитете.
- Внешность.
- Лет тридцати, чернявый, с проседью, нос крючком, перебитый,
небольшой шрам от губы, роста среднего, но здоровый, широкий. Еще что? Да,
фиксы золотые на резцах.
- Имя, фамилия, кликуха, зачем в Москве оказался?
- Не знаю, Алексеевич.
Ларионов потаскал себя за нос, сощурился, улыбнулся, решил:
- Нет, бить я тебя не буду. Я добрый, я тебе право выбора
предоставлю. Выбирай: или я тебя в кичман на срок определю, или блатным на
толковище ссученного сдам.
- Воля твоя, а я все сказал.
- Вот что, Клок. Ты мне горбатого не лепи. Ну, сколько ты с этих
домушников снял? Тысячу, две, три? Ты же - исполнитель, тебе по таким
копейкам играть - только квалификацию терять. Зачем тебе домушники
понадобились?
- Мне они ни к чему.
- Ну, хватит, Вадик. Поломался малость, блатную свою честь защитил,
теперь говори. А то Косой скажет. Ему с тобой делить нечего, а разговорчив
с нами он всегда. Так зачем тебе эти домушники понадобились?
- Мне лично они ни к чему, - со значением заявил Клок, оттенив "мне".
- Слава богу, до дела добрались, - с удовлетворением отметил
Ларионов. - Так кому же они понадобились? Кому в домушниках нужда? На кого
ты работал, Вадик?
Ничего не случилось. Все идет нормально. Вадик забросил ногу на ногу,
кинул спину на ребристый заворот скамьи, вольно разбросал руки и начал
издалека:
- В октябре я в Сочи бархатный сезон обслуживал. За полтора месяца
взял прилично, устал, правда, сильно и потому решил домой поездом
возвращаться, думал, отосплюсь, отдохну в пути, тем более, что с курортов
народ домой пустой едет. СВ, естественно, вагон-ресторан, коньячок мой
любимый, "Двин". Еду, о смысле жизни задумываюсь.
И гражданин один, скромный такой, сосед по СВ и ресторану,
приблизительно тем же занимается. Следует сказать, что гражданин этот не
один был, при нем человечек вертелся, но его вроде и не было.
К концу дня гражданину этому надоело, видимо, мировой скорби
предаваться, и он сам - заметь, сам! - предложил в картишки перекинуться.
Как ты понимаешь - не мог я отказаться. Сели втроем: я, он и человек этот,
он при нем вроде холуя. Удивил он меня. Вроде чистый фрайер, но слишком
легко большие бабки отдает. До Москвы я его серьезно выпотрошил, но
расставались мы, улыбаясь. Он мне телефончик оставил, просил звонить как
можно чаще. Благодарил за науку. Ну, иногда я ему звоню, встречаемся в
"Якоре", любимое его место - "Якорь", обедаем, разговоры разговариваем.
- Последний разговор - о домушниках? - перебил Ларионов.
- Ага, - легко согласился Вадик. - Просил подходящего человечка
подыскать, по возможности, не нашего, не московского.
- Зачем он ему - не говорил?
- Он не говорил, а я не спрашивал. Не знаешь - свидетель, знаешь -
соучастник.
- Про скок у коллекционера Палагина по хазам не слыхал ничего?
- Говорили что-то.
- А ты рекомендованного тобой ростовского гастролера с этим делом не
соединял?
- Это уж ваша работа - соединять.
- Ты, как всегда, прав. Вот я тебя с этой кражей и соединю.
- Не соединишь, Алексеевич, я тебе на свободе нужен. - Вадик
окончательно раскололся и поэтому окончательно обнаглел.
- Нужен. Пока нужен, - двусмысленно подтвердил Ларионов и потребовал:
- Нарисуй-ка мне этого гражданина в профиль и анфас.
- Леонид Михайлович Берников. Телефон Ж-2-14-16. Живет на
Котельнической набережной, серый такой дом у Таганского моста.
Генеральский.
Сведения Ларионов не записывал, он их запоминал. Настроение
улучшилось. Он поднялся со скамьи, подмигнул Вадику, усмехнулся:
- Кончил дело - гуляй смело. А не вернуться ли нам, Вадик, в Дом
кино, шарики с устатку покатать?
- Я тут Ромку Петровского встретил. Он тебе не нужен? - вставая,
предложил Вадик, как бы отстегивая Ларионову премиальные за душевное
поведение.
- О чем толковали? - без особого интереса поинтересовался Ларионов.
- Да вроде ни о чем. Топтался он на месте, намеки делал, хотел о
чем-то спросить, но так и не спросил ни о чем.
- На что намекал, вокруг чего топтался?
- Как бы походя вопросик закинул насчет того, знаю ли я человека при
деньгах, который эти деньги вложить хочет. Я ему прямо в лоб: что
предлагаешь? Он посмеялся, рукой махнул, мол, так, отдаленная перспектива.
- Ну, тогда ближайшая перспектива у него - два года за нарушение
паспортного режима. У него ведь Москва минус сто. Встретишь его, так и
скажи.
- От своего имени? - изволил пошутить Вадик.
- От моего имени, от имени московской милиции, как тебе удобнее. Ну
что, пошли?
- Берегись, Алексеич, раскую я тебя на все четыре копыта. Год будешь
мне алименты от своей милицейской зарплаты отстегивать!

Лики музыкальных гениев по стенам, лица знакомых интеллигентов в
рядах, и Курт Зандерлинг с Бетховеном в обнимку. Ах, хорошо! Роман Казарян
прикрыл глаза. Красивым голосом Всеволод Аксенов ритмично излагал
последний монолог, и взрывами врывалась музыка.
Вот он финал. Ах, хорошо, ах, хорошо! Хорошо вспомнить, что можно
испытать наслаждение от музыки, хорошо ощущать себя в душевном единении с
теми, кто вместе с тобой испытывает это наслаждение, хорошо сидеть в
кресле с закрытыми глазами и просто слушать. Все. Конец Эгмонту, конец
первому отделению.
Роман открыл глаза. Поднялся с кресла. В шестом ряду, справа, вставал
Миша Мосин. Роман направился к нему.
- Ромочка! - обрадовался Миша Мосин. - Сколько зим, сколько лет!
Гуляли в фойе, разговаривали об искусстве.
Идя в Большой зал консерватории, Казарян полагал, что после первого
отделения возьмет Мишу Мосина под руку и выведет на улицу Герцена, где
задаст ему ряд интересующих его, Казаряна, и Московский уголовный розыск
вопросов. Но пожалел и этого не сделал. Не Мосина пожалел. Во втором
отделении была Девятая. Договорились встретиться после концерта.
Кончилось все. Ослабленные и невнимательные, они закуривали в
скверике, в котором еще не поселился размахивающий руками Чайковский.
Подбежала дамочка в очках, схватила Мосина за рукав, защебетала оживленно.
- Мосенька, сегодня Курт был неподражаем, не правда ли?
- Иначе и не могло быть. Он с нами прощался, Лялечка.
- Это не трепотня, Мося, это действительно так? - жалостно спросила
дамочка.
- Это действительно так. Днями Курт Зандерлинг навсегда уезжает от
нас в ГДР, - торжественно доложил Мосин.
- Горе-то какое! - деловито огорчилась дамочка, поцеловала Мосина в
щеку, подхватила на лету падавшие от удара о мосинский нос очки и убежала.
- Миня, а почему тебя Мосей стали звать? - поинтересовался Роман.
- Ты с успехом мог бы задать другой вопрос: Мося, а почему тебя Миней
назвали? - раздраженно ответил Мосин. - Но мне кажется, что ты отлавливал
меня не для того, чтобы задать этот вопрос. А совсем-совсем другой. По
палагинскому делу. Так?
- Проницателен ты, Миня.
- Профессия такая.
- А какая у тебя профессия?
- Юрист, Рома.
- Не юрист, а юрисконсульт фабрики канцтоваров "Светоч". Это не
профессия и даже не должность. Это крыша, голубок мой.
Мося засмеялся и смеялся долго. Отсмеявшись сказал:
- Господи, до чего же милиционеры одинаковые! Сразу пугать.
- Я не пугаю тебя. Я позицию определяю, с которой ты и должен
выступать в разговоре со мной. Я - представитель правоохранительных
органов, а ты - жучок, существующий и существующий неплохо на сомнительные
доходы.
- Из пушек по воробьям, - как бы "а парт" кинул реплику Мосин.
- Воробей - это ты?
- Выстрел-то мимо меня и поэтому по воробьям. - Вопросы будешь
задавать? - с места в карьер начал Мосин.
- А как же! - обрадовался Казарян.
- Тогда без предисловий начинай. Я тороплюсь, меня симпатичная гусыня
ждет.
Казарян взял его под руку и вывел на улицу Герцена, и пошли они к
Манежной площади.
- С палагинской коллекцией хорошо знаком?
- Да.
- И знаешь, как она хранилась в доме?
- Да.
- Через тебя никто не пытался начать переговоры с Палагиным о продаже
коллекции или части ее?
- Палагинской коллекцией интересуются только специалисты и фанаты. И
те и другие знают, что Палагин ничего не продает. Так что подобной попытки
не может быть в принципе.
- Кстати, Миня, а сам-то ты что-нибудь коллекционируешь?
- Конечно. Но моя страсть - сугубо по моим средствам. Я по дешевке
собираю русскую живопись начала двадцатого века, которая стоит копейки и
которая через двадцать пять лет сделает меня миллионером.
- А хочется стать миллионером?
- До слез, Рома.
- При такой жажде можно и форсировать события, а?
- Какие, собственно, события?
- События, приближающие тебя к миллионам.
- Дорогой Рома, при твоем ли роде деятельности заниматься
эвфемизмами? Спроси коротко и ясно: "Гражданин Мосин, не вы ли за
соответствующее вознаграждение навели уголовников-домушников на коллекцию
Палагина?"
- Считай, что спросил.
- Не я.
- Жаль. - Казарян обнял Мосина за плечи. - А то как бы было хорошо!
- Не столько хорошо, сколько просто. Для тебя.
- В общем, я тебе, Миня, верю. Хотя нет, все наоборот. В общем, я
тебе, Миня, не верю, но в данном конкретном случае верю.
- Тоже мне Станиславский! Верю! Не верю!
- Хватит блажить-то. Давай вместе подумаем. Я поначалу был убежден,
что наводка зрячая. А вот окружение прошерстил и усомнился.
- А если темная, Рома?
- Откуда? Среди окружения фофанов для темной наводки нет.
- Есть идея, Рома.
- Поделись.
- А что я с этого буду иметь?
- Миня, могу тебя заверить: от моих благодеяний миллионером станешь.
- Да я шучу, шучу! Хотелось бы просто от тебя в знак признательности
небольшой сувенирчик. У твоего папаши в чулане лентуловский этюд пылится.
Только и всего!
- Договорились. А ты мне в ответ - театральный экскизик Добужинского.
Я помню, у тебя их несколько.
- Это же баш на баш! Мне-то какая выгода?
- Как знаешь, Миня, как знаешь!
Мосин отчаянно махнул рукой:
- Ну, что мы с тобой, право, как на базаре! Бери идею задаром.
- Значит, Лентулов менять прописку не будет.
- Как это не будет? - возмутился Мося. - Мы же с тобой договорились:
ты мне Лентулова, а я тебе - Добужинского.
- Ладно. Отдавай идею задаром.
- Вы в своей конторе на Петровке небось думаете, что вы самые умные и
проницательные. А у некоторых на плечах тоже не кочан капусты.
- Кстати, насчет эвфемизмов. Некоторые - это ты?
У казаряновской альма-матер - юрфака - они перешли на другую сторону
улицы, свернули налево и мимо старого здания МГУ, мимо американского
посольства выруливали к "Националю".
- Абсолютно верно. Я. Так вот, у которого на плечах не кочан капусты
вне зависимости от вас размышлял о краже и пришел к выводу, что наиболее
вероятный источник о палагинской коллекции и о квартире - обслуга.
Прикинул: жактовские деятели, приходящая прислуга, персональная портниха
жены и, наконец, столяр-краснодеревщик, который уже много лет строит
Палагину разнообразные вместилища для его коллекции.
Слесаря, водопроводчики, домработница, портниха, электрики, конечно
же, могут дать кое-какие сведения о квартире Палагина. Но исчерпывающие
сведения, а главное - все о коллекции, может дать только Петр Федосеевич,
краснодеревщик. Я его знаю сто лет, Палагин его знает сто лет, все его
знают сто лет, и поэтому почти с уверенностью можно сказать, что на
сознательную зрячую наводку он никогда не пойдет. А вот втемную его
использовать могли.
- Завтра с утра мы с тобой, Миня, в гостях у Петра Федосеевича.
- А ты сегодня Лентунова подготовь. Там масло, ты пыль влажной
тряпочкой сотри, подсолнечным маслом протри и опять насухо вытри. - Мосин
подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно задвинутыми гардинами,
сообщил: - Юрий Карлович с Веней кукуют. Обрадовать, что ли, советскую
литературу?
- Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.
- Компанию не составишь?
- Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно
с тобой.
- Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда. - И Миня небрежно
кивнул Казаряну. Наказав Казаряна за милицейскую грубость, он тут же
добавил, ибо не забывал ничего и никогда: - Завтра в девять часов утра я
жду тебя у метро "Дворец Советов".

У Александра было прекрасное настроение, потому что Ларионов подходил
к концу своего доклада о проделанной по делу о палагинской краже работе.
- Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я подсобирал. - Ларионов
сверился с бумажкой, - Л.М.Берников, 1896 года рождения, образование
незаконченное среднее, с 1933 года постоянно работает в системе
промкооперации, в основном в должности председателя различных артелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23