Наверное, ведьма все это прочла у меня в глазах. Она оскалила щербатый рот.— А-га! А-га! Шам таких шлов штешняешьшя! Ну, иди, мил человек шюда, иди. Наколи-ка палеч да напиши в моей книжечке, што клянешьшя, дешкать, шлужить королеве и ее повелителю, а не то я прижову его на помощь, и ты шгоришь в пламени!Еще чего!— Да ни за что! — рявкнул я. — Слыхал я про эту книжку! В конце концов все равно в пламени сгоришь и будешь гореть, пока это наваждение не кончится. Рабом не буду и никаких повелителей не приемлю!Ведьма ответила мне злорадной ухмылкой.— Шлавно-то как! — хихикнула она. — Вот шлавно-то! Раж не шлужишь никакому повелителю, то и жащишшать тебя некому, так што Другая Шторона тебя не шпашет!Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встают дыбом.— Я как почуяла твое первое жаклинание, так и говорю шебе: «Штоит ли, Ягуша, бешпокоитьшя?» Шкажала я себе так, и давай дальше прибиратьшя, а потом я в гошти шобиралашь. Только из дому, жначит, выхожу, тут меня прямо как в дрожь брошило. Не иначе, думаю, агентишко какой с Другой Штороны явилшя. И не пошла в гошти. Дома шидела, пока жнобить не перестало...Это следовало понимать так: она ощутила посещение меня ангелом-хранителем и так напугалась, что зарылась в постель. Я почувствовал себя более уверенно.— Ну а как перештало жнобить, — продолжала ведьма, — шражу так хорошо штало — как и не было ничегошеньки! Тогда я подхватилашь и шюда, и што ж я вижу-то? А вижу я, мил человек, што нетушки у тебя никакого такого шверкания — аура ишшо это нажываетшя, — как у тех, што с Другой Штороны приходят. Не шговорилшя ты ш ними, и они тебя, штало быть, не зашшищают!Температура драгоценной жидкости, циркулировавшей в моем бренном теле, снова стала понижаться.— ...Вот оболтуш, — продолжала потешаться ведьма. — Ну, оболтуш так оболтуш — думаю я шебе. Неужто думаешь, што чудеша шобирать — это раж плюнуть. Вше равно што ты мельниша, и ветер крутит тебе крылышки, а ты жерновами што хошь, то и перемалываешь? Ну, думаю, такого оболтуша мне ничегошеньки не штоит вокруг пальча обвешти. Ну, поди шюда, недоумок, рашпишишь в книжке моего повелителя, а не то помрешь в штрашных мучениях!На какое-то краткое мгновение мне почудилось, что она способна осуществить свою угрозу. Сердце у меня екнуло, опустилось куда-то... может быть, в желудок, где, как мне казалось, возятся гусеницы, собирающиеся превратиться в бабочек. Однако острее всего было чувство гнева — жаркое, жгучее. И как только эта старая развалина смела мечтать одурачить меня!— Не надейся! Не попадусь на твой крючок! — яростно крикнул я. — А книгу слижет огонек!Ведьма испуганно взвизгнула. Минуло еще три четверти секунды, и книгу объяло яркое пламя. Крича, ведьма отскочила от стола, А я... Что я? Я стоял и смотрел, как идиот.И, между прочим, зря. Дал ей, сам того не желая, время очухаться.— Жлобный ижменник! — вопила ведьма. — Уничтожил, поганеч, вше жапиши, обо вшех, кем владеет мой повелитель!Тут ведьма скрючила пальцы, которые стали похожи на ногти хищной птицы, и проговорила нараспев: Ижыди ж глаж моих долой! Штупай в огонь жа книгой той! И она швырнула в меня что-то вроде блестки. Блестка быстро увеличивалась в размерах и наконец превратилась в полыхающий огненный шар. Я вскрикнул и отпрыгнул в сторону, но шар вильнул за мной. Я снова прыгнул, изобразив что-то вроде кувырка вперед. Шар — за мной.Я побежал.Старуха каркающе хохотала у меня за спиной, но ее хохот едва слышался на фоне того рева, что издавала несущаяся за мной по пятам шаровая молния. Она настигала меня. Как ни бушевал в крови адреналин, я все-таки сообразил, что сейчас самое время поупражняться не в спортивной, а в словесной акробатике. Ведь ведьма создала шаровую молнию стихами. Во всяком случае, я не заметил, чтобы она выдергивала чеку из гранаты. Я спрятался за большой камень. Молния за мной. Она громко гудела. Но теперь гудел и я. Ударив себя в грудь, я возопил: Задую свет! Сперва свечу задую, Потом ее. Когда я погашу Светильник и об этом пожалею — Не горе, — можно вновь его зажечь, Когда ж я угашу тебя, сиянье, Никто не сможет вновь тебя возжечь, Ну, разве только чокнутый какой-то!* В. Шекспир. «Отелло».

Ничего не поделаешь, пришлось добавить немножко отсебятины, но, думаю, Шекспир вряд ли возражал бы, учитывая обстоятельства.Шар молнии потускнел, угас и уныло брякнулся на землю, испуская тонкую струйку дыма.Баба-Яга тупо уставилась на бывшую шаровую молнию.Потом она устремила свой взор на меня. Никогда прежде не видал я в паре глаз столько злобы и ненависти.— Жлодей! Штоб ты ждох! Раж не хочешь жделать так, как я велю, рашшыплешься на кушочки!И ведьма принялась делать какие-то пассы руками, распевая что-то на языке, смутно напоминавшем латинский.Я глядел на нее, угрюмо ухмыляясь. Она, видно, решила, что если я не пойму слов, то и не пойму и того, что она читает стихи. Но уж рифмы я точно слышал и не мог их ни с чем перепутать. К тому же и размер в речи ведьмы тоже чувствовался весьма отчетливо. Бабка решила турнир поэтов учинить! Ладно, я не против. А может, и против... Послышался гул откуда-то из недр земли, и почва у меня под ногами задрожала. Я упал, успев сгруппироваться, приземлился на бок — так меня учил падать сэнсэй — и увидел, как на том самом месте, где я только что стоял, землю рассекла глубокая трещина.Волосы у меня встали дыбом. Откуда она знала о приближении землетрясения?Но теперь пришла моя очередь. Надо было ответить старой карге. Чем бы таким ее уязвить? Ага, придумал: Гляжу на старушку с тоскою в очах: Какой в ней цветок без ухода зачах! А был бы уход, так не стала б ни в жисть Кровавую пищу под окнами грызть! Пойдем, погуляем, бабуля, пора — Туда, где за кручей чернеет дыра... Она подойдет тебе, радость моя! Узнают об этом лишь ветер да я. Земля снова загудела, и прямо под ногами у старухи образовалась дыра, в которую она упала, словно камень.Я смотрел в ту сторону как завороженный.Баба-Яга кричала.А я настолько остолбенел, что даже соображать перестал. Потом я подошел к дыре, наклонился над ней и велел старухе не скандалить и не паниковать, обещая, что вытащу ее. Но она вопила не переставая:— Вождуху! Вождуху мне!Я заглянул в яму и увидел футах в десяти внизу два огромных перепуганных глаза, пялящихся на меня из темноты.— Жемля! Жемля на меня давит шо вшех шторон. Шпаши меня, чародеюшка! А я больше не штану тебя обижать! Ты только выпушти меня отшюдова! Жделай так, штоб жемля на меня не падала!— Снова здорово! — усмехнулся я. Оказывается, я заточил под землю ведьму, страдающую клаустрофобией. Говорить в рифму — кажется, уже начало входить в привычку. И я ни с того ни с сего добавил: — Святая корова!И тут же услышал кроткое мычание.Я замер, боясь поднять глаза.Но ведьма под землей так завывала от страха, что мне стало стыдно. Чувствуя себя в высшей степени виноватым, я поднял-таки глаза. И встретился взглядом с большими карими глазами тощей-претощей коровенки с горбиком на спине. Передо мной стояла брахманская корова.Совпадение. Чистой воды совпадение. Наверное, просто я оказался ближе к Индии, чем предполагал.Убедившись, что корова ничего дурного не замышляет, я обернулся к яме.— Спокойствие! — крикнул я. — Мы тебя вытащим оттуда!— Поторопишь! — взвыла ведьма. — Пока мой повелитель не пошпешил жабрать мою душу!Я снова впал в ступор. Потом сказал:— Забирать душу не позволено. Пока тот, о ком речь, жив.— Ага, а долго ли помереть-то! Повелителю — ему ж немного надо. Обрушитшя штеночка — вот и нетути Ягушеньки! Жаберет меня, и поминай как жвали!— Он? — нахмурился я. — Ты говоришь о дьяволе?— Не проижноши его имя! — взвизгнула ведьма. — А не то ушлышишь, как его кожиштые крылышки шелештят!Я собрался было возразить, сказать, что это всего-навсего суеверие, предрассудок. Но тут я вспомнил про корову и решил, что больше не желаю никаких совпадений.— Послушай! — крикнул я. — Если ты, по своему разумению, прожила добропорядочную жизнь, то тебе нечего бояться!— Ешть чего, ешть чего! — ныла ведьма. — Я была такая жлая, плохая. Я продала свою душеньку, чтобы получить влашть над другими!— Душу продала? — ошарашенно переспросил я. — Да на кой же че... ляд тебе понадобилось совершать такую глупость?— А я была штрашненькая, и махонькая, и нешмышленая, и вше надо мной потешалишя. «Яга, — говорили, — ты такая штрашная, тобой даже швинья побрежгует!» Или так: «Яга, што это ты жделала? Никуда не годитшя! Не выйдет из тебя толку». А то ишшо: «Яга, даже я тебя не люблю, я, мать твоя!» Или: «Жамолчи, Яга, не пой, у тебя голош, как у вороны!» Терпела я, горемышная, терпела, а потом вожненавидела вшех шамой лютой ненавиштью. Я поклялашь, што придет мой час и я вшех их жаштавлю штрадать и проклинать тот день, когда они шмеялишь надо мной! Я не жнала, где вжять такую влашть, пока во шне мне не явился мой повелитель!Я не верил тому, что слышал. Да тут не просто параноид с комплексом неполноценности во всей красе, дело дошло до галлюционаторного бреда! Она на самом деле убедила себя в том, что продала свою душу! И вдруг я понял, как получилось, что она закопалась под землю, услышав мой стишок. Все совпало с ее бредовой системой. Подсознание ответило на стихи убежденностью в том, что они заклинание и что это заклинание его (подсознание) покорило. Раз я отказался подписать контракт с дьяволом, значит, за мной, вероятно, стоят светлые силы. А эти силы всегда побеждают — по крайней мере в средние века в это верили. Вот ведьма и убедила себя, что мое заклинание способно возобладать надо всем, что ей мнилось прежде.«Продать душу» — это, безусловно, была всего лишь метафора, обозначавшая служение Злу. Видимо, бабке удалось пролезть на мелкую чиновничью должность, выслуживаясь и пресмыкаясь перед вельможами. А вбила себе в голову, что проклята.И я не мог позволить ей умереть в такой вот агонии, невзирая на все то, чем она мне грозила.— Послушай, — сказал я старухе, — даже если ты продала свою душу, ты можешь получить ее обратно. Тебе нужно только покаяться, попросить у Бога прощения и больше не грешить.— А ешли я оштанушь жива? — последовал ответ из-под земли. — Ешли покаюшь, а оштанушь жива? Кем я штану тогда? Шамой нижкой иж вшех нижких! Вше, кого я унижала, штанут шпынять меня. Повелитель пошлет швоих гончов, штоб они побыштрее отправили меня на тот швет, а жить мне и вовше немного осталошь. Мне ведь, мил человек, жа што перевалило!Снова бред. На вид ей было никак не больше шестидесяти. Правда, в средние века люди старились быстрее, так что ей запросто могло быть всего сорок.— Послушай, — предпринял я новую попытку. — Вряд ли все так уж ненавидели тебя только из-за маленького роста и уродливой внешности.— А вот и ненавидели! Вшем только и надо, штоб был кто-то поменьше и похуже, чем они! И ш чего бы это им не прежирать меня, а?— Они бы не презирали тебя, если бы в глубине души ты была хорошей, доброй, — сказал я. — Конечно, другие вели себя жестоко с тобой, но если бы они знали, что ты хорошая, что ты страдаешь от их издевательств и грубости, они бы все-таки пожалели и полюбили тебя.В яме молчали. Потом ведьма почти застенчиво спросила:— Ты правда, што ли, так думаешь?Что тут скажешь? На самом деле, конечно, я так не думал. Я мог только догадываться, что она была груба и безжалостна абсолютно с каждым встречным, а люди такое быстро не прощают. И я сменил тему.— Это, конечно, не делается за один день. Сначала тебе придется заработать прощение. Заработать, доказывая, что ты изменилась. Доказывать это тебе придется долгие годы. Сначала тебя, конечно, будут наказывать за прежние обиды, но ведь ты это заработала, верно?— То шейчаш, — прошамкала старуха обиженно. — А когда девчонка была нешмышленая, тогда ражве жаработала? Што ж они-то вше тогда не добренькие были, а?— Это все в прошлом, — напомнил я. — А сейчас какого наказания ты заслуживаешь?Наступила долгая пауза. Потом из ямы послышались сдавленные рыдания.— Я была такая жлая! — рыдала старуха. — Я жашлужила шмерть, медленную и мучительную! О-о-о! О, ешли бы вше жделали мне то, што я жделала им!Кровь стыла у меня в жилах. Сколь же грешна, наверное, была эта дамочка!— Может, они так на тебя злы, что убили бы тебя на месте.— Тогда — проклятие мне! — взвыла старуха.— Нет — если ты покаешься. — Тут я вспомнил Данте. — Конечно, тебе придется долгое время пробыть в Чистилище, но ты хотя бы в Ад не попадешь. И потом, чем сильнее ты пострадаешь перед смертью, тем меньше времени тебе придется провести в Чистилище.Сам я такие рассуждения терпеть не мог. Мне казалось, что именно логика такого сорта заставляла множество людей заниматься самоистязанием, отказываться от обезболивающих лекарств, способных облегчить им последние часы. Однако в данном случае ничего другого мне в голову не приходило.— Не шмогу, — всхлипывала старуха. — Не шмогу вынешти штрадания, не шумею!Тут что-то как зашуршит прямо передо мной...Я замер. Потом очень медленно и неохотно поднял взгляд.Ощеренный в ухмылке зубастый рот, красная кожа, черные-пречерные крылья и острые-преострые когти.Яга, видимо, его тоже заметила или почувствовала: она взвыла так оглушительно, что яму чуть не засыпало землей.— Это твой повелитель? — непостижимым для себя образом сумел вымолвить я.— Нет! — вскричала Яга. — Это его гонец!«Или кто-то из крестьян, — подумал я, — явившийся отомстить старухе».— Поди прочь, раб, — прохрипел гонец. — Эта душа забрана! — И вилами как тыкнет — чуть ли не в лицо мне угодил.Я, конечно, испугался, однако выручил меня рефлекс: я схватил вилы за острия и рванул на себя. Этого гонец никак не ожидал. Он зацепился ногой за край ямы и повалился ничком на землю.В яму посыпалась грязь.Яга в ужасе завопила.Я решил, что нужно работать, согласуясь с ее бредовой системой — любые другие действия не дадут быстрого эффекта.— Убирайся! — выкрикнул я. — Тебе не забрать ее душу, пока она не мертва!— Я об этом позабочусь, — прошипел демон, осклабился, поднялся на колени, сел на корточки, готовясь к прыжку. — Я ее похороню в этой яме. Да чего там — она, считай, уже похоронена. — С этими словами демон кинулся на меня.Я отскочил в сторону, покатился по земле. Ну, ладно, черт бы вас всех тут побрал! У меня тоже есть своя бредовая система...— Ангел-хранитель! — крикнул я. — Не пора ли продемонстрировать силу?— Воистину пора! — пропел голос, в котором звучал закаленный металл. — Берегись, адово отродье! А не то я от тебя сейчас и следа не оставлю!Вот он, мой ангел-хранитель! Он согнул вилы в кольцо и швырнул их в демона. Рогатый гонец испуганно возопил и исчез, словно его и не было.Господи, чего же я нажрался-то с этими ягодками, а?— Только их сока, уверяю тебя — ответил прочитавший мои мысли ангел. — Я настоящий, Савл. Помни об этом.Я лихорадочно соображал.— О... прежде, чем уйдешь, не мог бы ты подойти вон к той яме?— К сей яме? — Ангел наклонился, посмотрел вниз через край и крикнул (о счастье!): — Яга! Призови Господа, и он пошлет тебе ангела, коий станет охранять тебя! Я изгнал твоего демона, однако стоит мне покинуть тебя, и он вернется!О нет, я не мог больше сидеть сложа руки. Прочь сомнения. Я заговорил нараспев: О Фрейд прозорливый, любимец богов! На помощь тебя призываю! Тебе одному, толкователю снов, Больную сию поручаю! Ты вмиг разберешься (твой глаз — ватерпас, Твой нос — чудодейственный компас), Какой тут могучий психозов запас Плюс неполноценности комплекс. Твой дар — пусть мне будет порукою он — Несчастную вырвет из бездны. Изыди, величия мания, вон! Психоз депрессивный, исчезни! Клянусь, по сей день я не знаю, откуда взялось это стихотворение. Понимаете, я вообще-то умею импровизировать, но для этого нужно соответствующее настроение и состояние. Ни того, ни другого в это мгновение не было — и вот на тебе!А потом мне вспомнилось испытанное веками: А бабуся всех умнее, Всех прекрасней и милее! — Каюшь! — возопила в яме Яга. — Увы, душа моя! И жа што только и кому я мштила штолько лет! Жа обиды... а меня и не обижал никто. Каким же я была чудовишшем!Ну вот. Результаты, что называется, налицо. Глубокие, кровоточащие раны оказались лишь мелкими царапинами. И что бы там про нее ни говорили люди — не имело значения. Она-то знала, что она хорошая.Так.А почему это мой ангел-хранитель на меня так смотрит? В смысле — удивленно.Ладно, сейчас не до этого. Надо было думать о бабусе. Если сейчас не поддержать ее морально, она начнет вспоминать о проявленной в прошлом жестокости, и тогда все усилия по ориентации ее самооценки — насмарку. Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем. Но чашку разбитую склеить возможно вполне. Дурные поступки окупятся вдвое хорошими, Награда за них полагается тоже вдвойне. — Но ешть надежда! — послышался радостный вопль из ямы. — Я могу кое-што компеншировать! Пушть я кого и погубила, я могу оказать помошшь ихним детишечкам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52