Но ведь это эгоистично.— Нет, господин Савл! — не унимался Жильбер. — Ты не должен так поступать! Без тебя мы все...Сюэтэ кивнула стражникам. Один из них со всего размаха ударил Жильбера по губам и сунул ему в рот кляп.Но он успел сказать достаточно. Без меня все те силы, которые объединились ради свержения Сюэтэ и очищения Аллюстрии от Зла, могли рассредоточиться и потерпеть поражение. Может, это немного и самонадеянно, но я до сих пор четко не осознавал своей роли в происходящем — знал только, что некую роль я играю. И если я уйду со сцены, все предприятие может провалиться.И, что еще важнее: Анжелика по-прежнему нужна Сюэтэ. Нужна, чтобы принести девственницу в жертву. А как только я вступлю в альянс с силами Зла, я стану подданным королевы и буду бессилен помешать ей.— Он растерялся, — плюнула Сюэтэ. — Он глупец, и нам от него никакого толка.Палач и его подручные согласно забормотали — попробовали бы они выразить несогласие! — а Сюэтэ шагнула к телу Анжелики. Бутылку она передала одному из подручных.— Как скажу — вынешь пробку, и тогда душа впорхнет в тело, — распорядилась колдунья и принялась производить над телом странные движения руками и что-то щебетать на непонятном языке.Я вдруг живо представил, как оживает это несчастное тело, как оно сжимается от боли, как бьется в агонии.— Нет, подожди!— Перейдешь на мою сторону?Сердце у меня сжималось. Как же мне было худо! Все страхи, все ужасы, на которые способны силы Зла, проносились в моей памяти. Я испытывал доселе неведомые мне чувства, подмывавшие меня отречься от своей сути... но передо мной лежало тело Анжелики, в которое вот-вот могла вернуться душа...— Нет.— Проклятие! — брызгая слюной, прошипела Сюэтэ. — Как же ты, спрашивается, любишь эту несчастную, если не готов пожертвовать своей душонкой, дабы избавить ее от боли?И тут все стало ясно и просто. Я вдруг понял: если я продам свою душу, я предам любовь. Любовь лечит, любовь устремляет душу к Небесам, потому что в ней есть привкус Небес Обетованных. Но если я продам свою душу и целиком отдам ее во власть Зла, я навсегда буду закрыт для любви. Если я подпишу союз с Сюэтэ, я никогда не смогу любить Анжелику.Правда, я буду все равно желать ее, но что я тогда смогу сделать с ней, не имея ни совести, ни сострадания?— Нет, — отрезал я. — Если я продам душу, я полностью окажусь в твоей власти, и тогда некому будет защитить девушку.— Проклятие тому духу, который подучил тебя этому! — рявкнула Сюэтэ.А я вдруг понял, кто вдохновляет меня.— Не выйдет, — гордо заявил я. — Он не подвластен твоим проклятиям.Сюэтэ прищурилась.— В таком случае предлагаю тебе иные условия. Покинь этот мир, и я отпущу на волю душу девушки.И снова мне стало страшно: мне придется расстаться с Анжеликой. Однако было в этом варианте что-то логичное — я даже растерялся. Дело понятное: привлеки Сюэтэ на свою сторону неведомого чародея — силы ее сразу возрастут, а враги тут же ослабеют. Раз она не может меня купить, так ей надо хотя бы от меня избавиться! Хлопот меньше, и намного.И ведь я хотел вернуться домой... Правда, я не прочь был бы разыскать Мэта. Но так или иначе — теперь-то я представлял, куда его занесло. У меня не было причин сомневаться в том, что он жив и здоров. А если я захотел бы убедиться в этом на все сто, то мне, по идее, надо было бы вернуться домой, найти тот пергамент и прочитать записанное на нем заклинание. Тогда я перенесся бы к товарищу. Вот будет задачка для Сюэтэ, и какой альянс против нее...Да, но что тем временем произойдет с моими друзьями? Я собрался с духом и решительно проговорил:— Нет.— Больше поблажек не будет, глупец! — крикнула Сюэтэ. — Почему ты отказался?— Да потому, — ответил я, — что, как только ты избавишься от меня, ты немедленно принесешь Анжелику в жертву сатане, а потом примешься за моих товарищей.— Но ты же ничего не будешь знать об этом! И тебе это будет безразлично!— Нет, не будет, — сказал я. — Еще как небезразлично мне это будет!Колдунья сощурилась — глаза ее спрятались за складками жира.— Ну, тогда мы сделаем так, что у этого небезразличия не останется источников. Мы просто убьем их, и делу конец! Терпеть не могу лишать себя удовольствия и убивать свои жертвы быстро, но... ничего не поделаешь. Стражники! Убейте...— Нет! — прокричал я. — Если ты их убьешь, я ни за что не уйду из этого мира. Я останусь тут, чтобы отомстить тебе!Сюэтэ закрыла рот и уставилась на меня со злобной, странной улыбкой.— А что... это соблазнительно. Ведь мстить грешно. Тебя охватит ненависть, жажда мщения, ты поддашься злым чувствам, погрязнешь в них...Сердце у меня ушло в пятки.— Да, это было бы славно, — продолжала размышлять вслух королева. — Но что толку — ведь ты мог бы и вправду погубить меня.Я увидел, в чем мой шанс победить.— Вот-вот! А греховность моего отмщения была бы уравновешена его справедливостью! Все стало бы на свои места, если бы я уничтожил тебя!— Вот именно, — процедила сквозь зубы Сюэтэ. Глаза ее снова приокрылись и зажглись злобными огоньками. — Значит, ты должен либо перейти на мою сторону, либо умереть.Я почувствовал, как мой желудок оторвался и падает на дно глубокого колодца. Однако я сдержался и сказал:— Что ж, умирать, так умирать, — но все-таки я сумел выговорить еще одно заклинание: Налив вина, его благословил Он. И, преломив, Он хлеб благословил... — Хватит! — взвизгнула Сюэтэ. — Заткните ему рот!Чья-то сильная рука хлестнула меня по губам. Из глаз посыпались искры. Я еще успел подумать: к кому мне потом обратиться — к стоматологу или к ортодонту.— В темницу их! — крикнула Сюэтэ. — А дух девицы останется пленным в этой вот бутылке, пока я не вселю его в тело. О, тогда она оживет и будет смотреть на последние мучения своего возлюбленного! Бросьте их в темницу, а я пока подготовлю самую страшную месть для всех них. Такую месть, чтобы она порадовала моего господина!Я побежал, стараясь не поскользнуться и не упасть, но меня поймали. Нас, всех троих, повели по коридору и бросили в темницу. Лицо мое горело — я был взбешен. Я знал, что «господин», о котором говорила Сюэтэ, не человек. Было у меня тяжелое, неприятное подозрение, что это существо занимает в иерархии Зла очень высокое положение. И я понимал, какая месть колдуньи будет ему по нраву. Глава 15 Нас швырнули в темницу, и мы, больно ударившись, шлепнулись на пол. Дверь с громким стуком закрылась.Вот ведь странно... Первое, что я почувствовал, — покой. Как тут было прохладно и тихо после пекла пыточной камеры. Темнота успокаивала, тем более что ее слегка рассеивал свет, проникавший через зарешеченное окошечко в двери.А потом я ощутил что-то вроде изумления и удовлетворения: одновременно я здорово нарушил планы Сюэтэ. Трудно сказать, сколько времени уйдет у королевы на то, чтобы придумать, как меня одолеть. Наверное, я и вправду оказался для нее крепким орешком. На миг возникло искушение приписать происходящее могущественной силе моих «заклинаний», которая, в свою очередь, проистекала из моего почти законченного филологического образования. Однако скепсис возобладал над гордыней — происходящее скорее имеет отношение к тому, кто забросил меня в этот мир, чем к моей скромной персоне.Вот бы с ним повидаться...Но тут меня осенило. Если я такая драгоценность, понятно, что Сюэтэ пытается со мной договориться!Значит, не исключено, что она снова попробует поторговаться. А раз так, надо придумать как можно больше контрзаклинаний. Была бы эта королева поумнее, первым делом убрала бы из игры Фриссона.Или вообще убила бы его...Голова болела и не желала работать. Я пробормотал короткое двустишие, чтобы прочистить мозги. Тут застонал и очнулся Жильбер.— Что случилось? — встревоженно спросил я, и все остальные заботы сразу отступили.— Что-то теплое и пушистое потерлось о мое бедро!— Только не пытайся ударить, если не видишь, кто это!Мне казалось, я догадываюсь, кто это.А потом я услышал, как кто-то тоненько причмокнул языком в темном стенном проеме.Я замер и шепотом сказал:— Тихо все! — и громко спросил: — Кто здесь?В нише опять прищелкнули языком, на этот раз зловеще. У меня на затылке волосы встали дыбом.— Предупреждаю: я — чародей. Сама королева бесится, что я не подвластен ей даже здесь, в царстве Зла! Отвечай! Кто ты такой?В нише молчали. А потом из темноты послышался шелестящий голос:— Так ты победил королеву?— Не совсем, — ответил я. — Но, похоже, здорово ей навредил.— Общие слова, — отозвался некто из ниши. — Ты мне скажи, она унижена или нет?— Пожалуй, да. Она в растерянности и с трудом управляется с делами. Но вот что чувствую я — это совсем другое дело! Ты скажешь мне, кто ты такой, или мне придется заставить тебя сделать это?Всю мою усталость вдруг как рукой сняло. Я встал с пола и шагнул туда, откуда доносился голос.В темноте что-то зашуршало, и кто-то прошипел:— Берегись! А не то мои зверюшки покусают тебя!«Зверюшки» было произнесено таким тоном, что я застыл как вкопанный, наплевав на падение собственного престижа.— Вот что! Нам сюда нужен свет!— Нет! — испуганно вскрикнули в нише, но я запел: Светить всегда, светить везде, до дней последних донца. Темницу надо осветить, а с ней — и незнакомца! Во мраке вспыхнул факел, и я увидел жирного лысого мужчину с морщинистым лицом, лишенным подбородка. Видимо, он давно жил в темноте: кожа у него была сухая и бледная-пребледная. Одет он был в засаленные лохмотья, в которых с трудом угадывались некогда дорогие одежды. Мужчина отворачивался от света, обнажая длинные желтые зубы. Вместе с ним от света пятилось с полдюжины жирнющих крыс. Они скалились, показывая громадные резцы. Парочка крыс спряталась к хозяину под одежду.У меня пересохло во рту. Я сглотнул слюну, прокашлялся и сказал:— Странная у вас компашка, вам не кажется?— А кого тут еще сыщешь? — огрызнулся лысый. — И к тому же они поприятнее многих моих знакомых.Ага! Это надо воспринять как сигнал. Я взял себя в руки и поинтересовался:— Люди вас обидели?— Я тут один, обиженный. Говори мне «ты». Да, обидели, все до одного! Другое дело, что имели право — это да, потому что я людям много зла сделал. Так что все правильно, а?— Нет, — прохрипел Жильбер.— Да, — возразил Фриссон. — Все так и есть, но так быть не должно.— Должно не должно, — проворчал жирный мужчина. — Плевать я хотел на эти ваши «должно»! Мне подавай то, что есть, а не то, что «должно быть»!— Вы так всегда думали? — негромко спросил я.— Да! В этом есть хоть какая-то честность! А эти ваши «должно быть» — это все лицемерие!— Нет, не лицемерие, если мечтать о лучшей жизни, — мягко урезонил незнакомца Фриссон.— Да если бы все вели себя так, как «должны», пойми, мир очень скоро стал бы лучше, — добавил Жильбер.— Вот только эти твои «все» ни за какие коврижки этого не сделают. Нет, я буду держаться за то, что есть, и все тут!— Еще бы! — с деланным спокойствием проговорил я. — Вам и так хорошо.Незнакомец одарил меня взглядом, полным ненависти.— Бывало мне хорошо, молодой человек. Тридцать лет я пожил в свое удовольствие! Тридцать лет я взбирался вверх по служебной лестнице и дослужился до того, что стал королевским канцлером. В моем ведении было десять письменных столов, а за каждым сидело по двадцать писцов! Мой кабинет располагался прямо под личными покоями королевского казначея. Да я и сам стал бы казначеем, если бы не помешало несчастье!— Королевский казначей... — пробормотал Фриссон. — Я бы не сказал, что это такой уж приятный пост...Лысый толстяк снова прищурился.— Ну и насмехайтесь, если угодно! Только главные вельможи королевы действительно имеют власть! Они допущены в совет!— Стало быть, вы были самым большим начальником на втором уровне бюрократии, — перевел я сказанное толстяком на понятный мне язык.Толстяк нахмурился и пристально уставился на меня.— «Бю-ро-кра-ти-я» — это что такое?— В буквальном смысле переводится как «власть письменных столов», — ответил я. — А фактически это такой порядок вещей, при котором страной управляют чиновники.Толстяк некоторое время не отрывал от меня глаз, потом медленно кивнул:— Ясное дело. Звучит не очень понятно, но Сюэтэ так и правит.— А вы... ты, — позволил я себе сделать предположение, — в чем-то ошибся, карабкаясь наверх?— Да, вышла маленькая промашка, — скрипнул зубами толстяк. — А ведь можно было все предвидеть! Но я только и думал, как бы дать королеве побольше власти. Я был уверен: тогда ей понадобится новая канцелярия. А значит, и у меня прибавится власти. Я наконец стану казначеем. Но королева решила, что при таком могуществе я буду опасен, вот и засунула меня сюда.Я кивнул.— Ты просто переусердствовал. А она верно оценила твои способности и поторопилась убрать тебя, откуда бы ты не мог ей навредить.— Лучше бы она меня убила! — прошептал толстяк.— Да, это было бы милосерднее. — Я не стал спорить. — Только вот беда, тогда из тебя нельзя было сделать жупел для амбициозных юнцов, которые проявляют лишнее рвение и делают больше, чем им велят. Сколько раз королева вытаскивала тебя отсюда и заставляла показываться мелким чиновникам?Толстяк нахмурил брови.— Два раза за все годы. И все точно, как ты сказал — перед ассамблеями. Правда, оба раза у меня выспрашивали про всякие канцелярские закорючки, про какие-то дела, забытые моим преемником.Я снова кивнул.— Вот как удобно — всякий раз, когда новый канцлер заступал в должность, ему показывали тебя в назидание.Толстяк изумленно вытаращился. Его глаза полыхали огнем.— Все так! И как же я, тупица, этого не понял!— Да все тут шито белыми нитками. — Я пожал плечами. — Ты пал жертвой самой большой слабости любого бюрократа — стал больше думать о самой работе и позабыл о том, что она — всего лишь средство карьеры.Глаза толстяка еще несколько мгновений пылали, а потом он опустил голову.— Верно. Вот дурак... Думал, буду трудиться не покладая рук, вот и заработаю похвалу...— В гонках не всегда выигрывает тот, кто быстрее всех бегает, — процитировал я поговорку. — И карьеру не всегда успешнее делают те, кто более талантлив. Это удается лучше тем, кто умеет выносить бремя похвал и послушания.Жильбер поежился.— Горе Аллюстрии! — воскликнул он. — Горе, если ею правят зарвавшиеся незнайки!— Да нет, скорее «знайки». Дело свое они знают, но не более того. А ты, — обернулся я к толстяку, — дал королеве понять, что действительно способен преуспеть.Толстяк обнажил зубы в безрадостной усмешке.— Да, я глупец.— Ясно. Самый настоящий «кризис середины жизни». — Я приподнял бровь. — Верно ли я понимаю, что деятельность твоей канцелярии имела какое-то отношение к упадку в Аллюстрии?Лысый незнакомец улыбнулся.— Можно сказать и так. Одно точно: королева Графтус — та самая, которую свергла с престола бабка Сюэтэ, — зажадничала и вздула налоги. Потом по рекомендации своего главного советника стала усерднее прежнего следить, чтобы эти налоги поступали в казну. Начала она с того, что обзавелась перечнем накоплений своих подданных. Потом определила, сколько должен ей каждый подданный. Когда же налоги были уплачены, королева лично сверила собранную сумму с той, что полагалась по ее расчетам. Во всем этом, конечно, самое активное участие принимал ее главный советник. Стоило где-то образоваться недоимке, королева посылала туда отряд королевских рыцарей и чиновника, чтобы собрать подати. Когда более смелые герцоги решили сопротивляться, советник порекомендовал королеве прибегнуть к колдовству. Королева самолично вышла на бой, возглавив небольшую армию, чтобы одолеть мятежных герцогов волшебством.— Дай-ка я угадаю... — встрял я. — А этим советником не Сюэтэ ли была?Толстяк нахмурился.— Нет, не она. Ее бабка, канцлерша Рейзив. Мы, молодой человек, говорим о событиях двухсотлетней давности. А ты как думаешь, сколько лет королеве?Я быстро глянул на Фриссона и сказал:— Прошу прощения. Просто, знаете ли, королева произвела на меня такое впечатление... Верно ли я понимаю, что при такой канцлерше-колдунье королева Графтус была очень счастлива?— Да. Политика канцлерши была столь успешной, что королева позволила той нанять младших колдунов. Ни один барон с тех пор не осмелился сказать хоть слово против королевы. Королева Графтус стала очень богатой и властной.— Не сомневаюсь, — сказал я. — И сколько же ей понадобилось времени для того, чтобы понять, что на самом деле бразды правления держит ее главная советница Рейзив?— Нисколько. Однажды королева проснулась посреди ночи из-за того, что в горло ей воткнули кинжал. И потом до самых врат Ада королева слышала душераздирающий хохот своей советницы. А колдунья стала королевой, и все люди покорились власти колдовства.— Это понятно. В общем, как я понимаю, ты и сам рос, мечтая стать колдуном?— Верно. — Толстяк кивнул, и по лицу его пробежала тень. — Однако у меня не оказалось к этому способностей. Поэтому я устремил все свои старания к тому, чтобы стать чиновником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52