Едва не поскользнувшись, он
остановился и упал на колени, прижав к груди молитвенно сложенные руки.
- Благослови меня, отец! - вскричал он жалобным голосом. - Благослови
меня!
Аббат воздел руку, пробормотал что-то по-латыни и осенил его крестным
знамением. Потом он нагнулся и поднял старика на ноги.
- Я уже не надеялся, что когда-нибудь дождусь благословения Церкви, -
дрожащим голосом сказал старик. - Думал, что безвозвратно погиб. Думал,
что Бог обо мне забыл.
- Милосердный Господь никогда не забывает своих детей, - ответил
аббат.
- Но я принял меры, - сказал старик. - Пусть я погряз в невежестве,
но я кое-что придумал.
- И что же ты придумал, сын мой? - ласково спросил аббат.
- Ну, понимаешь, отец, у меня есть вон тот попугай.
- Не могу понять, откуда здесь, на Брошенных Землях, мог взяться
попугай. Ты ведь сказал - попугай?
- Да, отец, попугай.
- Но скажи мне, ради Бога, какой он из себя - попугай? Я знаю много
разных птиц, но никогда не видел попугая.
- Попугай, - сказал Шишковатый, - это птица, которая живет в джунглях
на далеком юге. Очень красивая птица, зелено-сине-красного света, и при
должном старании ее можно научить передразнивать человеческую речь.
- Да, это правда, - подтвердил старик. - Но это требует большого
терпения и не всегда получается. Я пробовал выучить его произносить
"Верую", но ему такое не под силу. Я пытался обучить его возносить молитву
Божьей Матери, но тоже не преуспел. В конце концов я смог только научить
его говорить "Спаси Господь мою душу", но эта глупая птица валит все слова
в одну кучу.
- Да благословит меня Господь, - сказал ошеломленный аббат, - ты
хочешь сказать, что научил птицу говорить "Спаси Господь мою душу"?
- Отец, - взмолился старик, - ничего лучшего мне не удалось добиться!
Я пробовал и "Верую", и молитву Богоматери...
- А зачем? - спросил аббат.
- Ну как же! - отозвался старик, потрясенный тем, что аббат не может
понять, зачем это нужно. - Я считаю, надо, чтобы хоть кто-нибудь мог
замолвить за меня словечко перед Господом, и раз уж никого другого у меня
нет, я решил, что сойдет и птица. Я сказал себе, что это все-таки лучше,
чем ничего. Разве ты не согласен, отец?
- Не уверен, - сказал аббат строго. - Было бы лучше, если бы ты
сам...
- Сам-то я молился, отец. Со всем старанием. Бывало, что и до
изнеможения.
- Тогда зачем же понадобилась птица?
- Но ты же должен понять, отец! Я считал, что птица даст мне хоть
какой-нибудь лишний шанс. А здесь, среди злобной Нечисти, лишний шанс,
пусть самый крохотный, не помешает.
- Это вон та птица, что в клетке? - спросил Шишковатый.
- Да, мой добрый господин, она самая.
- А почему она в клетке? Разве она улетела бы, если бы ты выпустил ее
на волю? И почему клетка подвешена над мельничным колесом? Неужели ты не
мог найти для нее место получше?
- Вы поймете, почему она там, когда я вам кое-что расскажу. Эта
глупая птица говорит "Спаси Господь мою душу", только когда она висит вниз
головой на жердочке.
- А почему?
- Воистину, господин, это мне неизвестно, я только знаю, что это так.
Мне оставалось сделать только одно. Придумать какой-нибудь способ, чтобы
то и дело переворачивать птицу вниз головой. Вот я и сколотил эту клетку с
одной только жердочкой, построил водяное колесо и приспособил к нему
клетку. Колесо вертится, и клетка тоже вертится, так что с каждым
поворотом колеса птица переворачивается вниз головой.
- Но сейчас клетка вовсе не вертится, - заметила Иоланда. - Колесо
вертится, а клетка нет.
- Увы, это потому, что сломалось зубчатое колесико, что поворачивает
клетку. Совсем сломалось, пополам. Я как раз тем сейчас и занят, что делаю
новое колесико. Как только я его сделаю, клетка снова будет вертеться.
- Ты давно здесь живешь? - спросила Иоланда.
- Не могу сосчитать, сколько лет. Я был еще молодой, когда здесь
поселился.
- И птицу с собой привез?
- И птицу привез. Она живет у меня очень давно.
- Ты хочешь сказать, что все эти годы птица вертится вместе со своей
клеткой? Тебе должно быть стыдно.
- Нет, не все эти годы, - отвечал старик. - Много лет ушло на то,
чтобы научить ее говорить "Спаси Господь мою душу". А перед этим мне
пришлось отучить ее говорить слова, которым ее научили раньше. Я купил ее
у одного моряка, а он обучил ее таким словам, от которых даже бывалый
человек может упасть в обморок.
- Одного я не могу понять, - сказал Харкорт. - Зачем вообще ты здесь
поселился? Всякий человек, если он в здравом уме, старается держаться
подальше от Брошенных Земель.
- Я прошу простить меня, господин, - ответил старик, - но ведь и вы
тоже здесь, верно?
- Мы совсем другое дело, - сказал аббат. - Мы пришли сюда с
определенной целью.
- У меня тоже была цель. Я видел себя миссионером среди живущей здесь
Нечисти, Я сказал себе, что моих способностей и силы воли хватит, чтобы
стать святым. Я думал, что у меня хватит сил и на то, чтобы стать
мучеником, если уж придется.
- Но ты не стал святым. И мучеником тоже не стал,
- Я слаб, - сказал старик. - Мне не хватило мужества. Я с этим не
справился. Я хотел вернуться назад, пытался бежать, но меня не пустили, и
вот...
- Кто тебя не пустил? - спросил аббат.
- Нечисть. Каждый раз, как я пытался бежать, они загоняли меня
обратно. Тогда я отыскал это уединенное место и укрылся здесь. Из
благочестия и молитв я хотел возвести стену, которая защитила бы мое
недостойное тело и спасла бы мою душу.
- Ты больше не пытался бежать к людям? Только прятался здесь?
- Нет. Много раз пытался я бежать, но они никак меня не пускали. Я
думал, мне удалось от них спрятаться, но я ошибался. Они узнали, что я
прячусь здесь, и каждый раз, как я пытался убежать, загоняли меня обратно.
Иногда меня заставлял вернуться сюда великан или тролль, иногда гарпия,
иногда кто-нибудь еще. Меня не трогали, просто заставляли вернуться сюда.
Играли со мной, как кошка с мышью. Они хихикают, сидя вон на том холме, -
ведь они никогда не смеются, а только хихикают. Сюда, в овраг, они не
спускаются, а остаются наверху. Иногда я их вижу, хоть и редко, но я
постоянно слышу, как они хихикают. Когда-нибудь они спустятся сюда, и
тогда мне придет конец. Когда им надоест играть со мной, как кошка с
мышью, и тогда они меня прикончат.
- Ты говорил о стене благочестия, которую пытался воздвигнуть. Твой
говорящий попугай - это часть стены?
- Я делал, что мог. Я использовал все средства.
- Ну хорошо, ты обучил попугая говорить "Спаси Господь мою душу". И
какая тебе может быть от этого польза? Ты же сам говоришь, что он просит
Господа спасти не твою душу, а его. Он говорит "мою душу", а не "душу
моего друга", или "моего хозяина", или "этого человека". Даже ты мог бы
понять, что это нелепость. Ведь у попугая нет никакой души.
- Я хотел, чтобы он замолвил за меня слово, - отвечал старик. - Но
нужно, чтобы слово было попроще. Мне нелегко далось его обучение даже
этому, не говоря уж о таких тонкостях. Я думаю, Господь поймет.
- Ну и ну, - сказал потрясенный аббат, - Никогда еще ничего подобного
не слышал.
- Он просто сумасшедший, - сказал Шишковатый. - Ни один разумный
человек не отправится миссионером к Нечисти. К язычникам - да. Даже к
неверным, там еще есть кое-какая надежда. Но не к Нечисти. Ведь Нечисть -
совсем не то, что люди, будь они христианами, неверными или язычниками.
- Пусть я сумасшедший, - возразил старик, - но всякий сходит с ума
по-своему. Я шел своим путем. И оправданий не ищу.
- Ты заблудшая и нераскаянная душа, - заявил аббат. - И заблуждения
твои многочисленны и разнообразны. Начиная с того, что ты даже сейчас не
понимаешь, что натворил. Сын мой, тебе за многое придется держать ответ,
много пролить слез, прежде чем...
- Погоди, Гай, - вмешался Харкорт. - Где же твое христианское
милосердие? Этот человек представляет тот самый простой народ, который ты
должен быть готов прощать. В нем непременно есть что-то хорошее. Хотя бы
просто мужество - ведь он много лет прожил здесь.
- Больше того, - сказал Шишковатый, - он может быть нам кое-чем
полезен. Что бы ты сказал, - обратился он к старику, - если бы мы тебе
помогли? Ты бы согласился помочь нам?
- От всей души, - отвечал старик. - Только как могли бы вы помочь
такому, как я?
- Ты сказал, что тебе не дают покинуть эти места, что Нечисть тебя не
выпускает, а когда ты пытаешься убежать, она неизменно заставляет тебя
возвращаться назад. Так вот, ты можешь уйти с нами. Мы беремся защитить
тебя и...
- Ты хочешь сказать, чтобы я отсюда ушел?
- Именно это я и хочу сказать. Ты пытался уйти...
- Но это единственное безопасное место, какое я знаю, - возразил
старик. - Здесь они меня не трогают. Они следят за мной, издеваются надо
мной, глумятся, но пока еще не причинили мне никакого вреда. Если я пойду
с вами, я окажусь ничем не защищен. Больше того, если я пойду с вами, я
навлеку на вас всю их злобу, и тогда...
- Ну хорошо. Если ты хочешь остаться здесь, мы можем помочь тебе в
другом. Вот эта дама искусна в резьбе по дереву. Она может сделать
зубчатое колесико, которое нужно тебе, чтобы клетка вертелась. Она может
сделать это быстро и искусно.
- Вот это была бы для меня большая помощь, - сказал старик. - Я мог
бы сделать его и сам, только с большим трудом и не очень хорошо.
- А за это, - продолжал Шишковатый, - ты расскажешь нам о стране, что
лежит к западу отсюда. Мы направляемся туда, но почти ничего о ней не
знаем.
Старик покачал головой:
- Этого я сделать не могу. Я ведь говорил вам, что не выхожу из этого
оврага уже много лет, мне не дают отсюда выйти. И об окружающей местности
я ничего не знаю.
- Ну вот, опять ничего не вышло, - сказал Харкорт.
- Сначала коробейник, а теперь и этот, - подтвердил аббат. - От обоих
нам никакого толку.
- Но все равно я ему вырежу колесико, - сказала Иоланда. - Из
милосердия.
И тут что-то произошло. Харкорт не успел заметить, что именно, но он
ощутил, что что-то произошло, и остальные тоже это ощутили. Все вокруг как
будто мгновенно изменилось. Люди неподвижно застыли на месте, как стояли,
всякие звуки внезапно прекратились, и наступила полная тишина, как будто
что-то наглухо отделило их от остального мира.
Это длилось всего мгновение - может быть, не дольше, чем один удар
сердца, и во всяком случае, не дольше, чем один вздох. Но что-то случилось
с временем, и им показалось, что это длилось гораздо дольше, чем один удар
сердца или один вздох.
Первым опомнился старик. С возгласом ужаса он подпрыгнул, повернулся
в воздухе и, опустившись на землю, бегом пустился наутек, начав перебирать
ногами еще раньше, чем они коснулись земли. Через мгновение он уже скрылся
за поворотом оврага.
Словно какое-то шестое чувство заставило Харкорта обернуться - может
быть, это и было шестое чувство, хотя потом он не мог ничего припомнить.
Обернувшись, он увидел великана, который вышел из леса на поляну. Он шел
вперевалку, огромный, заросший черной шерстью, отвратительный и невероятно
толстый. Его раздутый живот свисал так низко, что наполовину закрывал
болтающиеся гениталии, Он был гол, а сзади тащился унизанный колючками
хвост.
Харкорт схватился за рукоятку своего меча, и послышался скрежет стали
о ножны.
- Убери свой меч, - сказал ему великан, приближаясь. - Я вас не
собираюсь трогать. Нам незачем кидаться друг на друга.
Харкорт вложил меч в ножны, но руку держал на рукоятке. Великан
присел на корточки.
- Идите сюда, - сказал он. - Давайте посидим и потолкуем. Может быть,
если мы поговорим начистоту, и вам и мне будет кое-какая польза. И скажите
вон тому священнику, чтобы он опустил свою громадную булаву. - Он
повернулся к Шишковатому. - Ты один тут разумный человек - ты даже не
пытался взяться за секиру. Даже эта прелестная молодая девица - и та
приготовила стрелу.
- Досточтимый великан, - ответил Шишковатый, - если бы мне
понадобилось прибегнуть к секире, я бы погрузил ее в твое жирное брюхо
прежде, чем ты успел бы досчитать до одного.
Великан усмехнулся:
- Не сомневаюсь. Ни минуты не сомневаюсь. Я кое-что слышал про тебя,
или про тебе подобных.
Харкорт вышел вперед и сел на корточки напротив великана. Теперь он
заметил, что великан уже стар. На первый взгляд казалось, что он весь
зарос черной шерстью, однако вблизи было видно, что на груди и плечах у
него пробивается седина. Клыки, торчавшие из верхней челюсти, пожелтели, а
на одной руке не хватало кисти: вместо нее к тупому обрубку предплечья
была привязана металлическая чашка. Пальцы другой руки оканчивались
треугольными, острыми, как бритва, когтями, тоже пожелтевшими от старости.
- Меня зовут Харкорт, - сказал Харкорт, - Я живу южнее у реки.
- Я знаю, кто ты, - ответил великан. - С самого начала узнал. Твоего
лица я никогда не забуду. Семь лет назад мы встречались на стенах замка. -
Он поднял руку, на которой не хватало кисти. - Этим я обязан тебе.
- Не припоминаю, - сказал Харкорт. - Тогда многое происходило так
быстро, что слилось в памяти. Не до того было, чтобы вас разглядывать.
- Нам бы и не пришлось с вами драться, - сказал великан, - если бы мы
смогли удержать тех из наших, кто помоложе и погорячее. Мы и сейчас с ними
не можем справиться.
- Тебя послушать, так ты совсем миролюбивый человек.
- Ну, не такой уж миролюбивый, - возразил великан. - Вас и всех
остальных я ненавижу, как только можно ненавидеть. Я бы с радостью
перегрыз тебе горло. Но благоразумие заставляет меня отказаться от этого
удовольствия.
- Я и мои друзья для вас не опасны, - сказал Харкорт. - Мы здесь по
одному небольшому делу. Как только с ним будет покончено, мы уйдем. Мы
разыскиваем моего дядю, человека крайне неразумного, который, как мы
узнали, проник зачем-то на Брошенные Земли. Как только мы его найдем, мы
вернемся домой. Мы не стремимся к противостоянию.
- Мы знаем твоего дядю, - сказал великан. - Большой пройдоха. Он
сумел улизнуть от нас - не знаю, как это ему удалось. Я думал, он давно
уже переправился на ту сторону реки. Он здесь впутался в кое-какие дела,
которые его не касаются. Я надеюсь, что у вас нет такого намерения, ради
вашего же блага.
- Ни малейшего! - с притворным жаром сказал Харкорт. - Я не знаю, о
чем ты говоришь, и знать не хочу.
- Я должен самым серьезным образом тебя предупредить, - продолжал
великан, - что если ты сказал это неискренне, то тебе конец. Не только
тебе, но и всем вам - и этому святоше-аббату, который за тобой увязался, и
этому пережитку древности, которого вы называете Шишковатым, и даже
девице, которая, насколько я понимаю, принадлежит наполовину к вашему
миру, а наполовину - к нашему. И смерть ваша не будет легкой, могу вас
заверить. Ваши потроха будут разбросаны по всей округе.
- Ты начал нам угрожать, - сказал Харкорт, - и я не могу так это
оставить. Если тебе так уж хочется разбросать вокруг чьи-нибудь потроха, я
буду рад предоставить тебе такую возможность. Только один на один.
- Нет, нет, приятель. Я об этом сейчас и думать не хочу. Почему ты
так воинственно настроен?
- Потому что ты сам слишком распускаешь язык на эту тему, - ответил
Харкорт.
- Сказать по правде, - сказал великан, - неудачное время вы выбрали,
чтобы явиться сюда. Хуже не бывает. По этим местам шастает банда глупых
римлян. Сам факт, что они здесь, вызвал сильнейшую волну неприязни ко
всему человеческому.
- Я слышал, что здесь появились римляне, - сказал Харкорт. - Я
надеялся, что они сюда не пойдут. Но раз уж они здесь, я ничего не могу
поделать. Даже знай я их планы, я не мог бы их остановить.
- Ты очень изящно соврал насчет римлян, - заметил великан. - Нет,
нет, пусть твой меч остается в ножнах, нам незачем спорить по такому
поводу. Но я убежден, что ты знал про римлян прежде, чем они сюда явились.
Остановить их или повлиять на их планы ты, конечно, не мог, но знать знал.
И подозреваю, что ты отправился сюда не только на поиски своего беспутного
дяди, хотя винить тебя я ни в чем не собираюсь. Только, во имя мира,
постарайся не будить спящего зверя. Это все, о чем я тебя прошу.
- Я чувствую, намерения у тебя неплохие, - сказал Харкорт. - И раз уж
ты знаешь мое имя, я счел бы за честь узнать твое.
- Мое настоящее имя, - ответил великан, - грандиозно и многосложно до
нелепости. А знакомые зовут меня Агардом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33