— Я к тебе шел просто оттяг поиметь. Даже в мыслях не было чего-то клянчить… Бес в бок боднул. Прости. Я пойду сейчас… Вот допьем и пойду. Забудь.
— Да погоди ты ершиться, — досадливо сказал Саня. — Гордый сын древней нации… Погоди. Подумать же надо.
И он разлил по стаканам остатки водки.
— Ну, давай подумаем, — безнадежно согласился Гнат.
Они допили. Заполировали пивом. Зажевали шпротинкой.
— Ты, сколько я по советским годам помню, спецназ, — проговорил Саня. — Силовик.
— Да, — подтверждающе мотнул головой Гнат.
— Так, в общем и целом, по этой дорожке и ходил весь подотчетный период?
— Да.
Саня глубоко втянул мутный злой воздух раздувшимися ноздрями, потом двумя пальцами ловко ухватил за скользкий масляный хвост еще одну шпротину, запрокинул голову и аккуратно опустил болтающуюся длинную закуску в разинутый рот. Прожевал. Сказал:
— Это не есть хорошо… Здесь мы, понимаешь, не очень совпадаем. Я, если помнишь, в дивизионной разведке в ту пору трубил… так и пошло с тех пор.
— Шпионов ловишь, что ли? — недоверчиво пробормотал Гнат.
Саня с досадой покрутил носом.
— Врага унутреннего, — сообщил он затем.
— Ни хрена себе, — сказал Гнат. — Ну, прости, старик. Я пошел.
— Сядь! Не понял ты ни рожна! — Саня единым махом, как в комедии или игре в кавалерию, вместе со стулом отпрыгнул от стола, потом выдернул верхний ящик до самой собственной груди. Вынул из его глубин какой-то просторный лист и пустил через стол спланировать к Гнату. — Вот, посмотри. За полчаса до твоего звонка ориентировка пришла…
С распечатки на Гната глядел благообразный старец с короткой, несколько куцей, поседевшей клочьями бородкой. Морда дышала интеллектом.
— Очередной ученый красно-коричневый, — сказал Саня, отбирая у Гната распечатку. Водка водкой, расслабился Саня, конечно, изрядно — но текст ориентировки Гнату прочесть не дал. Спрятал лист в стол, задвинул ящик и опять верхом на стуле с деревянным стуком вернулся на свое место. — Откуда они берутся до сих пор? — пробормотал он неприязненно и даже с некоторым сарказмом. — И зачем? Алферову завидуют, что ли?
И невесело рассмеялся.
Гнат знать не знал, что за зверь такой — Алферов, но, судя по тону Сани и по его смеху, кем бы этот Алферов ни был, завидовать ему никак не стоило.
— Понимаешь, Гнат… — попытался объясниться Саня. — Вот этих я действительно не люблю. Вся морока от них. Сперва коммунизм им не нравился, ущемляет он их, мол… долой тоталитарный режим, давай свободу. Развалили все к едрене фене — и сами же первые обоссались с перепугу. Ладно. Годы летят, годы, как птицы летят… Нет, им опять неймется. А ведь только-только все налаживаться стало — живи и радуйся, знай крутись — и будет тебе все, что душеньке угодно. Так нет! — Он негодующе разрубил ладонью дым. — Опять не все слава богу! Теперь наоборот, подавай им коммунизм — бездуховность, мол, настала. Вконец ведь все развалят!
В логике Сане отказать никак было нельзя — Гнат знай кивал в такт его словам. В голове туманилось и млело.
— А бомбу кто атомную придумал? — в запале продолжал Саня. — А генное оружие? Недавно, правда, говорят, торсионы какие-то нашли, они, мол, не то, что раньше — наши, мол, христианские… А только попомни, Гнат, мое слово — на поверку окажется такое же дерьмо!
Гнат опять мотнул головой в полном согласии.
— Вот почему мне их не жалко, — уже несколько спокойнее сказал Саня. — Вот ни на столько. — Он показал Гнату кончик мизинца. — Так что я тебе не какой-нибудь там КГБ. Понял?
— Понял, — ответил Гнат и в последний раз кивнул.
— А у тебя опыта такой работы нету, — сказал Саня. — Ведь нету?
Гнат не сразу вспомнил, о чем идет речь. А вспомнив, восхитился: вот Саня! Ну Саня! Какой мужик и какой друг! Так держать нить разговора!
— Нету, — печально подтвердил он.
— Трудно будет про тебя что-то замолвить… — пробормотал Саня. — При случае попробую, но… — Взял свой стакан, заглянул в него. — Ну что? Будем еще брать?
— А что он натворил-то? — спросил Гнат невпопад.
— Кто?
— Этот…
— А… — С запозданием поняв, кого Гнат имеет в виду, Саня пожал плечами. — Хрен его знает. Ракетчик вроде… А в Штаты так и не уехал. Значит, неспроста, значит, замышляет что-то… Дома его, я так себе мыслю, обнаружить не смогли, иначе чего искать-то этак. Предписано при обнаружении взять под наблюдение и ничего не предпринимать, только сообщить наверх… Следить, короче, собрались. Я вот ориентировку вниз передал — поглядим, чего получится…
— А потом с ним что будет? — спросил Гнат.
— А я почем знаю? — ответил Саня.
Добавлять они не стали. По многим причинам. И сидеть более часа у друга в офисе, мешать и отрывать от дел — да вдобавок и с риском подвести под монастырь какой-нибудь нехороший — было не по-людски. Мало ли. Какой-нибудь ихний Вэйдер ввалится с обходом, или что там у них… у наблюдателей развития славянской письменности, едрёныть…
И, честно говоря, не хотелось уже.
На душе было так погано, что возникла нешутейная опасность надраться всерьез, до соплей и буйного опохмела назавтра, со скитаниями по кабакам, случайными знакомствами и вполне возможным мордобоем, с ковровым деньгометанием не упомнить где и прочими прелестями, которых Гнат не то что не мог, но очень уж не хотел себе позволить. И потом — последние гроши на это тратить? Да лучше… лучше…
И тут Гнату пришла идея на эти гроши снять качественную проститутку.
Смешно сказать, но, дотянув до сорока с гаком лет, Гнат ни разу в жизни не пользовался таким простым и проверенным поколениями способом взбодриться и поднять себе жизненный тонус. То ли брезговал, то ли тоталитарная идеология какая-то застряла в костях с пионерских времен, так не давая Гнату стать истинно свободным человеком, — Гнат не хотел разбираться. Во всяком случае, точно — не от скупости. Его связи с женщинами, буде возникали они во время его вооруженного кружения по просторам постсоветского пространства, оказывались всегда сравнительно протяженными (насколько срок контракта позволял) и довольно-таки искренними. И он уж и живых деньжат подбрасывал, и покупки покупал, не чинясь… Как обычный муж. Но это же совсем другое дело. Подкидывать постоянной подруге дензнаков на хозяйство — одно, однако ж совсем иное — пропихивать денежку в щель монетоприемника, точно имея дело с неживой механикой, к примеру, при входе в метро: кинул жетон — и открылось. Со звяканьем.
А уж на Элю-то он вообще не жалел. Высыпал ей все, что получал, ровно жене, себе оставляя лишь на личную мелочевку: на то, что при Советской власти они, желторотики еще, собирательно называли «партвзносы-папиросы»…
И вот сегодня Гнату вдруг шарахнуло в хмельную голову: пора. Женщины у него уж давным-давно не было, он смертельно по Эле скучал — а все ж таки женщина нужна мужчине, хоть какая.
Да и вообще. Пусть знает, дура корыстная. Мои деньги, хоть и последние — на что хочу, на то и трачу, а только тебе, дура, их больше не видать.
Пива еще взять, что ли? Пока сниму… Нет, лучше горошки антиполицая, чтобы перегаром не так несло. Их на каждом углу навалом.
Спокон веку, как понаслышке ведомо было Гнату, лучшим местом съема путан были вокзалы. На Невском тоже неслабо — но значительно позже, к ночи; а тут белый день. Отчетливо понимая каким-то кончиком мозга, а может, даже и мозжечка, что совершает глупость, Гнат потоптался, нетрезво ориентируясь, и двинулся к Клинтоновскому вокзалу — оказалось рукой подать. В конце концов, уговаривал он себя, я просто прогуливаюсь. Хмель выветриваю. От этой мысли в нем даже шевельнулась, точно птенец в яйце, неуклюжая маленькая гордость: вот, мол, как я устойчив к хмелю: не он владеет мной, а я им владею, захотел — вдел, развлекся и отмяк чуток, а потом захотел — и выветрил… Прогуляюсь до вокзала, все равно спешить некуда. А уж там как приспичит. Хотя, положа руку на сердце, он наперед знал, что — приспичит. Еще как.
Рассасывая сразу целую пригоршню глянцево-сереньких горошков, отбивающих выхлоп, он пересек Кирочную, а затем с полчаса и впрямь выгуливал хмель, неспешно шагая по прямой, точно выстрел, улице, понимаете ли, Восстания (какого это Восстания? неужто того самого? почему не переименовали до сих пор? вот ведь всегда москалей губит отсутствие последовательности!). Вышел к Невскому (да сколько же раз на дню мне ходить по этому бисову Невскому?), пересек и его. А потом уж и Лиговский.
И снова в памяти медлительно всплывал Шевченко:
Кума моя i я
В Петропольским лaбipинтi
Блукали ми — i тьма, i тьма…
В голове помаленьку уяснялось; тьма, которую нагнал «Царевич Дмитрий», отступила. Гнат перестал с безудержной удалью непобедимого витязя расправлять плечи и выпячивать грудь, перестал оценивающе и чрезвычайно требовательно, что твой султан в момент приемки новой партии организмов для сераля, разглядывать встречных дев. Приходил в себя. В общем-то он действительно за время прогулки прилично выветрил хмель; он в общем-то действительно его переносил неплохо. В вокзал он вошел уже совсем не таким, каким покинул расположенный в двух шагах от «Чернышевской» офис Сани. Не сказать, что трезвый, но и не сказать, что пьяный. Не сказать, что безмозгло удалой; но и не сказать, что вовсе не удалой; удаль некая в нем еще побулькивала, точно во вскипевшем чайнике, который только что сняли с огня; однако все ж таки — уже сняли.
Ну и где они тут все? Искомые объекты?
Подать их сюда, я пришел.
С минуту Гнат, озираясь, стоял под громадной, на всю стену зала, литыми буквами, надписью: «На этот вокзал 3 октября 1993 года прибыл из Москвы президент США Уильям Джефферсон Клинтон для двухчасовой встречи с демократическими лидерами Санкт-Петербургского сейма, в ходе которой он высказал ряд советов и пожеланий относительно путей перехода постсоветского общества к общечеловеческим ценностям». Народу в зале было негусто; основные толпы бодались у перронов пригородных электричек, алча по-удобному попасть кто в Навалочную, кто на Фарфоровскую, кто в Колпино; здесь, в вычурной и гулкой прохладе, временами рассеянно примерзая возле того или иного киоска, с ленцой прогуливались лишь отдельные аристократы.
Организмов для сераля не обнаруживалось.
Везде обман, подумал Гнат почти весело.
Опять захотелось курить. Сигареты иссякли еще у Сани, и последние три Гнат стрелял у друга; потом вроде стало не до них, он дышал и сосал горошки — а вот теперь вдруг резко, рывком, точно ему перекрыли кислород, понадобилось затянуться. Внутри сигаретами не торговали — за стеклами утопленных в продольные стены зала киосков виднелись то какие-то «Товары в дорогу», то неприятные, навевающие лазаретные воспоминания мелко нарубленные вереницы аптечных коробочек и пузыречков, то развалы просторных, что твои лопухи, и невыносимо однообразных цветных и глянцевых грудей да ягодиц. Неторопливо и вальяжно, вроде как и он аристократ, Гнат двинулся к противоположному концу зала, где под огромным, почти с надпись про дедушку Клинтона, табло электронных часов располагались выходы к перронам поездов дальнего следования.
Мимоходом отметив зачем-то, что в ближайшее время намечается одна-единственная отправка — пассажирского до Москвы, — Гнат в ближайшем приперронном ларьке с шиком взял пачку ложных «Труссарди» (опята ложные — симптомы сложные) и тут же, спиной привалившись к боковой стекловине ларька, торопливо ее распатронил. Кинул прозрачную шкурку в урну, выщелкнул сигарету, губами вытянул ее из пачки и с наслаждением наконец-то закурил.
Но жриц любви и здесь не наблюдалось.
Хладнокровно поводив головой направо-налево, Гнат несколько раз отсканировал окружающее пространство — нет, нету. Да и хрен с ними… Ему уже начало делаться смешно от себя и своего идиотского пьяного порыва; но оставалась шкодливая — то есть, если перевести с украинского, вредная — защербинка, ощутимо царапающая его мужскую гордость: как это я пошел — и не сделал? Не сделал не потому, что мне расхотелось или не понравилось то, что предлагают, нет — просто потому, что, едрёныть, не нашел?
А еще обидная, но, в сущности, справедливая характеристика Сани: у тебя опыта сыскной работы нету…
Вот идиот, подумал он о себе, но пошел искать дальше.
И буквально через минуту сигарета едва не выпрыгнула на заплеванный асфальт из его ощутимо дрогнувших пальцев, потому что прямо ему навстречу как ни в чем не бывало, с небольшой, но весьма увесистой с виду сумкой через плечо вышел тот самый красно-коричневый ракетчик.
Да нет. Не может быть.
Точно он. Пегая бороденка, высокий лоб и морда дышит интеллектом. Длинный, что твой циркуль.
Может, опыта сыскной работы Гнат и не набрал в жизни, но зрительная память была — дай бог каждому.
Гнат лихорадочно заозирался. Где пост? Где патруль?
Ни души.
Ну, работнички! У них опыт, понимаете ли, есть! Да мне даром не нужен такой опыт, в задницу его себе засуньте, такой опыт, если у вас вот так вот разыскиваемые по вокзалу разгуливают и ни одного человека кругом!
Гнат уставился в спину прошедшему мимо красно-коричневому.
Тот шел не один. Рядом двигался средних лет мужик — моложавый и несолидный, но симпатичный с виду. Веяло от него какой-то беззлобностью. Плохим был бы Гнат командиром, если бы не чуял людей; спутника циркуля он так и ощутил: надежный, безобидный, беззлобный. Усталый. Добрым Гнат вряд ли решился бы его назвать так вот с маху, доброта — дело отдельное, смутное; но вот что злобы в этом парне не было — это да.
И третьим, слегка подпрыгивая от возбуждения, чесал рядом с мужиком пацан лет пятнадцати. Наверное, сын мужика — похож. Улыбка до ушей. Явно рад поездке.
И багажа у них было немного. Самая ерунда; по объему — только первая необходимость. Единственная тяжелая сумка — у циркуля.
Странная компания.
Трое.
Заветное число.
Еще Христос заповедал своим приверженцам численный состав первичной парторганизации: где трое соберутся во имя мое, там и я с ними… или как-то так. Гнат не силен был в вопросах веры, и повальная религиозность, пришедшая одновременно с долгожданной свободой, его порой бесила. Но трое — это наверняка пошло с евангельской поры.
А если они за кордон рвануть надумали? Поезд-то аж до Москвы!
Нет. Мальчишку так скакать не заставишь, если происходит побег. Мальчишка очевидно едет в долгожданную увеселительную поездку.
Но мальчишку можно и обмануть. Подставить.
Ты бы своего сына подставил, Гнат?
Эх, Элька… был бы у нас сын — я бы… Что — я бы? Да уж я бы — да! Все бы только ахнули…
А вот мы и посмотрим, есть у меня опыт или нету у меня опыта.
Решение созрело мгновенно. Наверное, то был последний пузырек недавнего удалого кипения: проследить, куда навострился бородатый красно-коричневый циркуль, все-все о нем и его планах вызнать досконально — и принести Сане, не кому-нибудь, а именно Сане на блюдечке.
И еще этак небрежно заметить: «Я вообще-то телку снять на вокзал забежал, смотрю — этот твой шустрит. А парней ваших на вокзале ни одного. Понятно, почему я проститутку не нашел — твои уж всех разобрали, объект пустой остался!»
Пусть тогда попробует поговорить про опыт!
От недавнего уныния не осталось и следа. Гнат подобрался и окончательно протрезвел, возбуждение было холодным, профессиональным, чисто рассудочным; водка преобразовалась в чистую энергию, как в вечном двигателе.
Спины троицы еще мелькали впереди, время от времени скрываясь за идущими им вслед — не один же циркуль с компанией собирался ехать на этом поезде… Гнат, отбросив сигарету, двинулся следом. До отправления оставалось еще более получаса.
Пока он нагонял преступников, те дошли до своего вагона: остановились, предъявили проводнику билеты, запустили ребенка внутрь, а сами остановились курнуть. Нормальные люди.
А вот что не нормально: свою явственно тяжелую сумку Циркуль оставил у себя на плече. Любой обычный человек занес бы ее в вагон и вышел на воздух налегке, с пустыми руками и плечами. Этот — не расстался. Беззлобный вот отдал свою Ребенку, чтобы тот ее внутрь занес, и поступил, прямо скажем, совершенно естественно. А вот Циркуль — нет. Ремень натянут, будто в суме кирпичи; плечи скособочены, лоб потный — но держит.
Отметим себе.
Теперь отметим номер вагона.
Ага.
И Гнат рванул к кассам: сначала задумчиво, потом — постепенно разгоняясь до торопливого шага, а потом, вне поля зрения опекаемых, — бегом.
Народу было немного — кто в наше время на дальних поездах ездит? Да еще на пассажирских? Настоящие богатые — либо воздухом, либо, ежели неспешно, как Клинтон в девяносто третьем — фирменными экспрессами, и, так или иначе, у касс они не стоят; а простонародье — куда и зачем им кататься? И тем не менее время было дорого, не стоило терять и минуты в ожидании; Гнат предъявил свое удостоверение Центра споспешествования и мимо пяти человек очереди ткнулся в окошечко одной из касс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Да погоди ты ершиться, — досадливо сказал Саня. — Гордый сын древней нации… Погоди. Подумать же надо.
И он разлил по стаканам остатки водки.
— Ну, давай подумаем, — безнадежно согласился Гнат.
Они допили. Заполировали пивом. Зажевали шпротинкой.
— Ты, сколько я по советским годам помню, спецназ, — проговорил Саня. — Силовик.
— Да, — подтверждающе мотнул головой Гнат.
— Так, в общем и целом, по этой дорожке и ходил весь подотчетный период?
— Да.
Саня глубоко втянул мутный злой воздух раздувшимися ноздрями, потом двумя пальцами ловко ухватил за скользкий масляный хвост еще одну шпротину, запрокинул голову и аккуратно опустил болтающуюся длинную закуску в разинутый рот. Прожевал. Сказал:
— Это не есть хорошо… Здесь мы, понимаешь, не очень совпадаем. Я, если помнишь, в дивизионной разведке в ту пору трубил… так и пошло с тех пор.
— Шпионов ловишь, что ли? — недоверчиво пробормотал Гнат.
Саня с досадой покрутил носом.
— Врага унутреннего, — сообщил он затем.
— Ни хрена себе, — сказал Гнат. — Ну, прости, старик. Я пошел.
— Сядь! Не понял ты ни рожна! — Саня единым махом, как в комедии или игре в кавалерию, вместе со стулом отпрыгнул от стола, потом выдернул верхний ящик до самой собственной груди. Вынул из его глубин какой-то просторный лист и пустил через стол спланировать к Гнату. — Вот, посмотри. За полчаса до твоего звонка ориентировка пришла…
С распечатки на Гната глядел благообразный старец с короткой, несколько куцей, поседевшей клочьями бородкой. Морда дышала интеллектом.
— Очередной ученый красно-коричневый, — сказал Саня, отбирая у Гната распечатку. Водка водкой, расслабился Саня, конечно, изрядно — но текст ориентировки Гнату прочесть не дал. Спрятал лист в стол, задвинул ящик и опять верхом на стуле с деревянным стуком вернулся на свое место. — Откуда они берутся до сих пор? — пробормотал он неприязненно и даже с некоторым сарказмом. — И зачем? Алферову завидуют, что ли?
И невесело рассмеялся.
Гнат знать не знал, что за зверь такой — Алферов, но, судя по тону Сани и по его смеху, кем бы этот Алферов ни был, завидовать ему никак не стоило.
— Понимаешь, Гнат… — попытался объясниться Саня. — Вот этих я действительно не люблю. Вся морока от них. Сперва коммунизм им не нравился, ущемляет он их, мол… долой тоталитарный режим, давай свободу. Развалили все к едрене фене — и сами же первые обоссались с перепугу. Ладно. Годы летят, годы, как птицы летят… Нет, им опять неймется. А ведь только-только все налаживаться стало — живи и радуйся, знай крутись — и будет тебе все, что душеньке угодно. Так нет! — Он негодующе разрубил ладонью дым. — Опять не все слава богу! Теперь наоборот, подавай им коммунизм — бездуховность, мол, настала. Вконец ведь все развалят!
В логике Сане отказать никак было нельзя — Гнат знай кивал в такт его словам. В голове туманилось и млело.
— А бомбу кто атомную придумал? — в запале продолжал Саня. — А генное оружие? Недавно, правда, говорят, торсионы какие-то нашли, они, мол, не то, что раньше — наши, мол, христианские… А только попомни, Гнат, мое слово — на поверку окажется такое же дерьмо!
Гнат опять мотнул головой в полном согласии.
— Вот почему мне их не жалко, — уже несколько спокойнее сказал Саня. — Вот ни на столько. — Он показал Гнату кончик мизинца. — Так что я тебе не какой-нибудь там КГБ. Понял?
— Понял, — ответил Гнат и в последний раз кивнул.
— А у тебя опыта такой работы нету, — сказал Саня. — Ведь нету?
Гнат не сразу вспомнил, о чем идет речь. А вспомнив, восхитился: вот Саня! Ну Саня! Какой мужик и какой друг! Так держать нить разговора!
— Нету, — печально подтвердил он.
— Трудно будет про тебя что-то замолвить… — пробормотал Саня. — При случае попробую, но… — Взял свой стакан, заглянул в него. — Ну что? Будем еще брать?
— А что он натворил-то? — спросил Гнат невпопад.
— Кто?
— Этот…
— А… — С запозданием поняв, кого Гнат имеет в виду, Саня пожал плечами. — Хрен его знает. Ракетчик вроде… А в Штаты так и не уехал. Значит, неспроста, значит, замышляет что-то… Дома его, я так себе мыслю, обнаружить не смогли, иначе чего искать-то этак. Предписано при обнаружении взять под наблюдение и ничего не предпринимать, только сообщить наверх… Следить, короче, собрались. Я вот ориентировку вниз передал — поглядим, чего получится…
— А потом с ним что будет? — спросил Гнат.
— А я почем знаю? — ответил Саня.
Добавлять они не стали. По многим причинам. И сидеть более часа у друга в офисе, мешать и отрывать от дел — да вдобавок и с риском подвести под монастырь какой-нибудь нехороший — было не по-людски. Мало ли. Какой-нибудь ихний Вэйдер ввалится с обходом, или что там у них… у наблюдателей развития славянской письменности, едрёныть…
И, честно говоря, не хотелось уже.
На душе было так погано, что возникла нешутейная опасность надраться всерьез, до соплей и буйного опохмела назавтра, со скитаниями по кабакам, случайными знакомствами и вполне возможным мордобоем, с ковровым деньгометанием не упомнить где и прочими прелестями, которых Гнат не то что не мог, но очень уж не хотел себе позволить. И потом — последние гроши на это тратить? Да лучше… лучше…
И тут Гнату пришла идея на эти гроши снять качественную проститутку.
Смешно сказать, но, дотянув до сорока с гаком лет, Гнат ни разу в жизни не пользовался таким простым и проверенным поколениями способом взбодриться и поднять себе жизненный тонус. То ли брезговал, то ли тоталитарная идеология какая-то застряла в костях с пионерских времен, так не давая Гнату стать истинно свободным человеком, — Гнат не хотел разбираться. Во всяком случае, точно — не от скупости. Его связи с женщинами, буде возникали они во время его вооруженного кружения по просторам постсоветского пространства, оказывались всегда сравнительно протяженными (насколько срок контракта позволял) и довольно-таки искренними. И он уж и живых деньжат подбрасывал, и покупки покупал, не чинясь… Как обычный муж. Но это же совсем другое дело. Подкидывать постоянной подруге дензнаков на хозяйство — одно, однако ж совсем иное — пропихивать денежку в щель монетоприемника, точно имея дело с неживой механикой, к примеру, при входе в метро: кинул жетон — и открылось. Со звяканьем.
А уж на Элю-то он вообще не жалел. Высыпал ей все, что получал, ровно жене, себе оставляя лишь на личную мелочевку: на то, что при Советской власти они, желторотики еще, собирательно называли «партвзносы-папиросы»…
И вот сегодня Гнату вдруг шарахнуло в хмельную голову: пора. Женщины у него уж давным-давно не было, он смертельно по Эле скучал — а все ж таки женщина нужна мужчине, хоть какая.
Да и вообще. Пусть знает, дура корыстная. Мои деньги, хоть и последние — на что хочу, на то и трачу, а только тебе, дура, их больше не видать.
Пива еще взять, что ли? Пока сниму… Нет, лучше горошки антиполицая, чтобы перегаром не так несло. Их на каждом углу навалом.
Спокон веку, как понаслышке ведомо было Гнату, лучшим местом съема путан были вокзалы. На Невском тоже неслабо — но значительно позже, к ночи; а тут белый день. Отчетливо понимая каким-то кончиком мозга, а может, даже и мозжечка, что совершает глупость, Гнат потоптался, нетрезво ориентируясь, и двинулся к Клинтоновскому вокзалу — оказалось рукой подать. В конце концов, уговаривал он себя, я просто прогуливаюсь. Хмель выветриваю. От этой мысли в нем даже шевельнулась, точно птенец в яйце, неуклюжая маленькая гордость: вот, мол, как я устойчив к хмелю: не он владеет мной, а я им владею, захотел — вдел, развлекся и отмяк чуток, а потом захотел — и выветрил… Прогуляюсь до вокзала, все равно спешить некуда. А уж там как приспичит. Хотя, положа руку на сердце, он наперед знал, что — приспичит. Еще как.
Рассасывая сразу целую пригоршню глянцево-сереньких горошков, отбивающих выхлоп, он пересек Кирочную, а затем с полчаса и впрямь выгуливал хмель, неспешно шагая по прямой, точно выстрел, улице, понимаете ли, Восстания (какого это Восстания? неужто того самого? почему не переименовали до сих пор? вот ведь всегда москалей губит отсутствие последовательности!). Вышел к Невскому (да сколько же раз на дню мне ходить по этому бисову Невскому?), пересек и его. А потом уж и Лиговский.
И снова в памяти медлительно всплывал Шевченко:
Кума моя i я
В Петропольским лaбipинтi
Блукали ми — i тьма, i тьма…
В голове помаленьку уяснялось; тьма, которую нагнал «Царевич Дмитрий», отступила. Гнат перестал с безудержной удалью непобедимого витязя расправлять плечи и выпячивать грудь, перестал оценивающе и чрезвычайно требовательно, что твой султан в момент приемки новой партии организмов для сераля, разглядывать встречных дев. Приходил в себя. В общем-то он действительно за время прогулки прилично выветрил хмель; он в общем-то действительно его переносил неплохо. В вокзал он вошел уже совсем не таким, каким покинул расположенный в двух шагах от «Чернышевской» офис Сани. Не сказать, что трезвый, но и не сказать, что пьяный. Не сказать, что безмозгло удалой; но и не сказать, что вовсе не удалой; удаль некая в нем еще побулькивала, точно во вскипевшем чайнике, который только что сняли с огня; однако все ж таки — уже сняли.
Ну и где они тут все? Искомые объекты?
Подать их сюда, я пришел.
С минуту Гнат, озираясь, стоял под громадной, на всю стену зала, литыми буквами, надписью: «На этот вокзал 3 октября 1993 года прибыл из Москвы президент США Уильям Джефферсон Клинтон для двухчасовой встречи с демократическими лидерами Санкт-Петербургского сейма, в ходе которой он высказал ряд советов и пожеланий относительно путей перехода постсоветского общества к общечеловеческим ценностям». Народу в зале было негусто; основные толпы бодались у перронов пригородных электричек, алча по-удобному попасть кто в Навалочную, кто на Фарфоровскую, кто в Колпино; здесь, в вычурной и гулкой прохладе, временами рассеянно примерзая возле того или иного киоска, с ленцой прогуливались лишь отдельные аристократы.
Организмов для сераля не обнаруживалось.
Везде обман, подумал Гнат почти весело.
Опять захотелось курить. Сигареты иссякли еще у Сани, и последние три Гнат стрелял у друга; потом вроде стало не до них, он дышал и сосал горошки — а вот теперь вдруг резко, рывком, точно ему перекрыли кислород, понадобилось затянуться. Внутри сигаретами не торговали — за стеклами утопленных в продольные стены зала киосков виднелись то какие-то «Товары в дорогу», то неприятные, навевающие лазаретные воспоминания мелко нарубленные вереницы аптечных коробочек и пузыречков, то развалы просторных, что твои лопухи, и невыносимо однообразных цветных и глянцевых грудей да ягодиц. Неторопливо и вальяжно, вроде как и он аристократ, Гнат двинулся к противоположному концу зала, где под огромным, почти с надпись про дедушку Клинтона, табло электронных часов располагались выходы к перронам поездов дальнего следования.
Мимоходом отметив зачем-то, что в ближайшее время намечается одна-единственная отправка — пассажирского до Москвы, — Гнат в ближайшем приперронном ларьке с шиком взял пачку ложных «Труссарди» (опята ложные — симптомы сложные) и тут же, спиной привалившись к боковой стекловине ларька, торопливо ее распатронил. Кинул прозрачную шкурку в урну, выщелкнул сигарету, губами вытянул ее из пачки и с наслаждением наконец-то закурил.
Но жриц любви и здесь не наблюдалось.
Хладнокровно поводив головой направо-налево, Гнат несколько раз отсканировал окружающее пространство — нет, нету. Да и хрен с ними… Ему уже начало делаться смешно от себя и своего идиотского пьяного порыва; но оставалась шкодливая — то есть, если перевести с украинского, вредная — защербинка, ощутимо царапающая его мужскую гордость: как это я пошел — и не сделал? Не сделал не потому, что мне расхотелось или не понравилось то, что предлагают, нет — просто потому, что, едрёныть, не нашел?
А еще обидная, но, в сущности, справедливая характеристика Сани: у тебя опыта сыскной работы нету…
Вот идиот, подумал он о себе, но пошел искать дальше.
И буквально через минуту сигарета едва не выпрыгнула на заплеванный асфальт из его ощутимо дрогнувших пальцев, потому что прямо ему навстречу как ни в чем не бывало, с небольшой, но весьма увесистой с виду сумкой через плечо вышел тот самый красно-коричневый ракетчик.
Да нет. Не может быть.
Точно он. Пегая бороденка, высокий лоб и морда дышит интеллектом. Длинный, что твой циркуль.
Может, опыта сыскной работы Гнат и не набрал в жизни, но зрительная память была — дай бог каждому.
Гнат лихорадочно заозирался. Где пост? Где патруль?
Ни души.
Ну, работнички! У них опыт, понимаете ли, есть! Да мне даром не нужен такой опыт, в задницу его себе засуньте, такой опыт, если у вас вот так вот разыскиваемые по вокзалу разгуливают и ни одного человека кругом!
Гнат уставился в спину прошедшему мимо красно-коричневому.
Тот шел не один. Рядом двигался средних лет мужик — моложавый и несолидный, но симпатичный с виду. Веяло от него какой-то беззлобностью. Плохим был бы Гнат командиром, если бы не чуял людей; спутника циркуля он так и ощутил: надежный, безобидный, беззлобный. Усталый. Добрым Гнат вряд ли решился бы его назвать так вот с маху, доброта — дело отдельное, смутное; но вот что злобы в этом парне не было — это да.
И третьим, слегка подпрыгивая от возбуждения, чесал рядом с мужиком пацан лет пятнадцати. Наверное, сын мужика — похож. Улыбка до ушей. Явно рад поездке.
И багажа у них было немного. Самая ерунда; по объему — только первая необходимость. Единственная тяжелая сумка — у циркуля.
Странная компания.
Трое.
Заветное число.
Еще Христос заповедал своим приверженцам численный состав первичной парторганизации: где трое соберутся во имя мое, там и я с ними… или как-то так. Гнат не силен был в вопросах веры, и повальная религиозность, пришедшая одновременно с долгожданной свободой, его порой бесила. Но трое — это наверняка пошло с евангельской поры.
А если они за кордон рвануть надумали? Поезд-то аж до Москвы!
Нет. Мальчишку так скакать не заставишь, если происходит побег. Мальчишка очевидно едет в долгожданную увеселительную поездку.
Но мальчишку можно и обмануть. Подставить.
Ты бы своего сына подставил, Гнат?
Эх, Элька… был бы у нас сын — я бы… Что — я бы? Да уж я бы — да! Все бы только ахнули…
А вот мы и посмотрим, есть у меня опыт или нету у меня опыта.
Решение созрело мгновенно. Наверное, то был последний пузырек недавнего удалого кипения: проследить, куда навострился бородатый красно-коричневый циркуль, все-все о нем и его планах вызнать досконально — и принести Сане, не кому-нибудь, а именно Сане на блюдечке.
И еще этак небрежно заметить: «Я вообще-то телку снять на вокзал забежал, смотрю — этот твой шустрит. А парней ваших на вокзале ни одного. Понятно, почему я проститутку не нашел — твои уж всех разобрали, объект пустой остался!»
Пусть тогда попробует поговорить про опыт!
От недавнего уныния не осталось и следа. Гнат подобрался и окончательно протрезвел, возбуждение было холодным, профессиональным, чисто рассудочным; водка преобразовалась в чистую энергию, как в вечном двигателе.
Спины троицы еще мелькали впереди, время от времени скрываясь за идущими им вслед — не один же циркуль с компанией собирался ехать на этом поезде… Гнат, отбросив сигарету, двинулся следом. До отправления оставалось еще более получаса.
Пока он нагонял преступников, те дошли до своего вагона: остановились, предъявили проводнику билеты, запустили ребенка внутрь, а сами остановились курнуть. Нормальные люди.
А вот что не нормально: свою явственно тяжелую сумку Циркуль оставил у себя на плече. Любой обычный человек занес бы ее в вагон и вышел на воздух налегке, с пустыми руками и плечами. Этот — не расстался. Беззлобный вот отдал свою Ребенку, чтобы тот ее внутрь занес, и поступил, прямо скажем, совершенно естественно. А вот Циркуль — нет. Ремень натянут, будто в суме кирпичи; плечи скособочены, лоб потный — но держит.
Отметим себе.
Теперь отметим номер вагона.
Ага.
И Гнат рванул к кассам: сначала задумчиво, потом — постепенно разгоняясь до торопливого шага, а потом, вне поля зрения опекаемых, — бегом.
Народу было немного — кто в наше время на дальних поездах ездит? Да еще на пассажирских? Настоящие богатые — либо воздухом, либо, ежели неспешно, как Клинтон в девяносто третьем — фирменными экспрессами, и, так или иначе, у касс они не стоят; а простонародье — куда и зачем им кататься? И тем не менее время было дорого, не стоило терять и минуты в ожидании; Гнат предъявил свое удостоверение Центра споспешествования и мимо пяти человек очереди ткнулся в окошечко одной из касс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25