А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Во всех трех салонах наступила нехорошая тишина. Наконец кто-то из пассажиров сказал:
– Пускай он выйдет, мы хотим глянуть ему в глаза!
– Вот именно! Пускай он выйдет, мы ему скажем, что он мерзавец и негодяй!
– Нельзя, товарищи, он сейчас как бы под домашним арестом...
– Тогда передайте ему типа общественное мнение, что он вместе взятый мерзавец и негодяй.
10
Для кого одиночество – одиночество, для кого – воля, а есть еще и такие, кто извлекает из одиночества положительный результат.
Сережа Мыслин извлекает из одиночества положительный результат: обыкновенно на третий день после того, как жена с дочкой съедут на жительство в легочный санаторий, когда с ним вдруг сделается грудная тоска и покажется, будто на свете существуют только груды грязной посуды, залежи нестираного белья и ручной попугайчик Кока, когда невыносимо хочется как-то набезобразничать, он выпивает полбутылки водки и садится за телефон.
Затея состоит в том, что он набирает первый пришедший ему на ум номер и по возможности заводит продолжительный разговор. Например, набирает он номер 243—2614 и с замиранием сердца слушает продолжительные гудки. На том конце провода снимают трубку и говорят:
– Алё?
Сережа Мыслин спрашивает:
– Лену можно?
– Ошиблись номером, – отзывается абонент.
Сережа Мыслин опять набирает номер 243-2614, и опять ему говорят:
– Алё?
– Лену можно?
– Какую Лену?!
– У вас их что, много?
– Ни одной нету! Набирайте правильно номер!
Опять звонок, и опять:
– Алё?
– Лену можно?
Непродолжительная пауза, а затем ответ:
– Я думаю, можно. А почему бы, собственно, и нет?.. Если Катю можно, Наташу можно, то, вероятно, и Лену можно, – почему нет?.. Ты знаешь, мужик, народный стишок:
Какая барыня ни будь,
Все равно ее...
– Я, честно говоря, поэзию не люблю. А чего ее любить, тем более что в жизни стихами не говорят.
– Ну и что, что не говорят?! Вообще это какой-то грубо-утилитарный подход к проблеме, ведь в жизни, положим, не танцуют па-де-де, и тем не менее балет обожают все.
– Па-де-де в жизни танцуют, только оно называется – краковяк.
– Пусть даже так, но все равно это будет исключение из закона, утверждающее закон. Видите ли, искусство и жизнь взаимосуществуют как бы параллельно, в непересекающихся плоскостях.
– Не понял...
– А чего тут особенно понимать?! Рельсы, если их взять в перспективе, пересекаются только в нашем воображении, – так и тут. Жизнь – процесс, искусство – результат, жизнь не питает искусство, в то время как искусство питает жизнь.
– Как это не питает?! А если, допустим, меня срисовывают на портрет?
– Все дело в том, что не столько вас срисовывают на портрет, сколько художник демонстрирует свое видение натуры, а то и поднимается до абстракции, до объекта вообще, не имеющего никакого отношения к действительности, и тогда он производит чистую красоту. Поскольку чистой, сформулированной красоты в природе нет, то мы имеем право утверждать, что жизнь не питает искусство, в то время как искусство питает жизнь.
– Что-то вы больно путано рассуждаете...
– Вовсе нет. Но если вам непонятно, скажу иначе: главная задача искусства состоит в том, чтобы постоянно напоминать человеку о его происхождении от Творца. Тут логика такая: коли я способен сочинить симфонию, то, следовательно, и ты способен что-нибудь сочинить, если я по-своему бог, то и ты по-своему бог, только давай стремись.
– К чему стремиться-то?..
– Да к тому, чтобы хоть чуть больше козы походить на своего создателя, на Творца! Сказано ведь: будьте как Отец ваш небесный, то есть всемогущим на благо, милостивым, не помнящим зла, любящим ближнего, как самого себя; по крайней мере, не способным зарезать соседа за пять рублей!..
– Может быть, это все-таки ненормально?
– А я о чем?!
– Ну ладно, – примирительно скажет Сережа Мыслин, – беру эту тягомотину, как говорится, на карандаш.
Вообще он не кончил даже начальной школы, поскольку в нежном возрасте сбежал из детского дома и скитался до самого призыва в армию по стране, но за то время, что жена с дочкой пребывали в легочном санатории, кое-какое образование получил.
11
Москва, Балаклавский проспект, угловой дом, за которым скрывается обыкновенный новомосковский дворик, именно – композиция из детской площадки, гаражей рифленого железа, группы пожилых тополей, стола для доминошников, двух десятков автомобилей, тронутых ржавчиной, бетонной будки неизвестного предназначения плюс куст черемухи, куст сирени. За столом для доминошников сидит мужик в вязаной кепке, курит и неодобрительно смотрит на соседа по лестничной площадке, который из ворованного штакетника мастерит что-то вроде палисадничка для цветов. Мужик в кепке смотрел, смотрел, а потом сказал:
– Ученые пишут, что через десять тысяч лет на месте Москвы будет сплошное море...
При этих словах в глазах у него появляется тонкая грусть, как если бы ему нечаянно подумалось о покойных родителях или вообще о жизни, прошедшей зря.
– Представь себе: ни Балаклавского проспекта, ни кинотеатра «Октябрьский», ни площади Трех вокзалов, – одна вода!..
– Ну и что? – спрашивает сосед, продолжая тюкать по дереву молотком.
– Да так, ничего... – говорит мужик и пронзительно смотрит вдаль. Подъехал крытый грузовичок, и шофер с напарником стали выгружать из него подержанный холодильник, кряхтя, сопя и сдержанно матерясь.
– Суетятся люди, – сказал мужик. – А я, наверное, скоро даже телевизор прекращу смотреть. Тем более что он у меня не работает. Верка говорит: давай чини. А я говорю: чего его чинить, если все равно через десять тысяч лет на месте Москвы будет одна вода...
12
В поселке Красноармейский Тотемского района Вологодской области вышел из строя водопровод. Жизнь здесь была до того скучная, что поначалу это событие поселковых даже развеселило, но чем дальше, тем пуще веселье уступало смятению и тоске. И немудрено, поскольку за водой нужно было ездить в соседнюю деревню Новоселки, что само по себе занятно, однако новоселковским эти визиты в скором времени надоели, и они выставили у околицы кордон из наиболее отъявленных мужиков. Тогда совсем приуныли поселковые и, кстати сказать, напрасно: им бы, дурням, знать, что если народ доведен до отчаянья, то обязательно жди чудес.
Совсем приуныли в Красноармейском еще и по той причине, что ни за какие деньги нельзя было достать даже сравнительно доступных дренажных труб. Украли было трубу заводского типа на камнедробилке, располагавшейся километрах в пятнадцати от поселка, но буквально на другой день приехала милиция, добычу отобрали, а причастных к похищению обещали пересажать.
Тогда послали гонца в район; является гонец к секретарю районной партийной организации и говорит:
– Так и так, – говорит, – несмотря на заболоченность почв и круговорот воды в природе, целый поселок погибает от жажды, как бедуины какие, ни дать ни взять! Помогите, товарищ секретарь, добыть сто метров дренажных труб!
Секретарь отвечает:
– Несмотря на сравнительно плановое хозяйство, таковых в наших резервах нет. Сто пар резиновых сапог – это хоть сейчас, а труб для водопровода – этого у нас нет.
Пришлось в область послать гонца; приезжает гонец в Вологду и ходит по городу некоторым образом окрыленный, потому что видит – кругом вода; однако к вечеру настроение у него упало, так как, оказывается, в области шел месячник по борьбе с пьянством и алкоголизмом, и ни в одной инстанции нельзя было заикнуться про водоснабжение на селе.
Тогда стали слать письма куда ни попадя и даже послали цидульку в Верховный суд. Кое-какие пришли ответы, включая отписку от мелиораторов из города Кокчетав, но красноармейским было от этого не легче, поскольку они нёбом чувствуют: воды как не было, так и нет.
И тут случилось прямое чудо: именно как-то под вечер с неба свалился гражданин Соединенных Штатов Америки, некто Уильям Дабс, как потом выяснилось, миллионер, который совершал кругосветное путешествие на собственном дирижабле, потерпел аварию над Вологодской областью и приземлился в окрестностях поселка Красноармейский, как раз между зерносушилкой и памятным камнем в честь 50-летия Октября. Отношения между нашими странами к тому времени потеплели, и господина Дабса не только не посадили в холодную, а напротив, прислали из района капитана госбезопасности для безопасности и услуг.
В Красноармейском американцу оказали такой горячий прием, что тот поначалу даже оторопел: и поселили-то его в кабинете председателя поссовета, и понанесли всякой снеди, и зачем-то новый велосипед подарили, и фельдшерицу из медчасти послали его ублажать, и в тот же вечер напоили самогоном до такой степени, что к ночи ему отказал язык. Разумеется, радушие поселковых было, по нашему обыкновению, бескорыстным, но тем не менее в души к ним закралась та задняя надежда, что американец наладит водопровод. Сдается, в простоте душевной они рассуждали так: если он американец и миллионер, то что ему стоит наладить водопровод, ведь основал же швед Рюрик русскую государственность, и разве не при немке Екатерине наша Россия стала опаснейшей из держав…
Достоверно неизвестно, оправдались эти ожидания или нет, но вот что известно точно: в помещении поссовета, в красном углу, висит портрет американца, нарисованный по памяти здешним киномехаником, а школьники по сию пору пишут сочинения в его честь.
13
У Коли Воронкова была замечательная жена: и готовила-то она отлично, и свободно говорила по-испански, и была писаная красавица, но главное, она считалась выдающейся кактусисткой своего времени и страны. На подмосковной даче в районе станции Отдых супруга понастроила оранжерей и многие годы вела в них кропотливую родительскую работу, а впрочем, и в открытом грунте у них росли разные экзотические цветы. Последним ее достижением в области флористики был экзотермус обыкновенный, который она поднимала самозабвенными трудами и обхаживала так, как у нас в хороших семьях обхаживают вкупе новорожденных, кормильцев и заслуженных стариков.
Одно в ней было плохо: строга была Тамара Ивановна и всячески помыкала своим супругом, вплоть до того, что он не смел без разрешения сходить на станцию за сигаретами, или вот, например, – ему хочется посидеть под черемухой и помечтать о Венеции, а она заставляет его копать.
Долго ли, коротко ли, а прорвало-таки Николая, и он с отчаянья решил мстить. Кабы он знал наперед, что месть послужит к вящей славе его супруги, что в результате ее имя попадет в добавочный том Британской энциклопедии, он, конечно, отказался бы от коварной своей затеи, однако ему был неведом один закон, который вообще не постигают государственные деятели, всякого рода реформаторы и озлобленные мужья: хочешь сделать пакость, а выходит благодеяние, и равномерно наоборот.
Месть его была поистине ужасная, именно: по ночам он вставал с постели и нарочно мочился на экзотермус обыкновенный в расчете его сгубить. Целый сезон он поливал растение, и в итоге к сентябрю поднялся этакий долговязый зеленый ежик, увенчанный цветком сказочной красоты. Чудеса селекции себя оказали в том, что экзотермус обыкновенный менял свой запах в зависимости от времени суток: утром он пахнул общественной уборной на станции Отдых, а к вечеру смесью перегара, махорки и сапога.
14
Неподалеку от порта Хайфа, в одном маленьком городке, таком, то есть, маленьком, что там даже школа всего одна, с утра до вечера кипят страсти. Будь то в кафе «Привоз», в универсальном магазине Ребиндера или на городской площади, под сенью финиковых пальм, везде можно услышать одно и то же, – именно воспаленные прения, замешанные на памяти о былом. Положим, в разгар рабочего дня встречаются на улице Жаботинского двое старичков в соломенных шляпах, – у одного в руках метла, другой с переноской, – раскланиваются, и пошло:
– Погода-то какая стоит, просто благодать, другого слова не нахожу!
Приятель ему в ответ:
– А в Ленинграде в это время у них дожди.
– А у нас бог дает настоящую погоду, без этих советских штук.
– Вы какого бога имеете в виду: бога-отца или бога-сына?
– Я имею в виду нашего народного бога Яхве. И вообще, чего вы меня задеваете, не пойму!
– Я вас не задеваю, просто мне удивительно, как некоторые умники умеют перестраиваться на ходу.
Яша Шекель, задумчивый господин, который много лет не может понять, почему их городок представляет собой единственный населенный пункт на севере страны, где бывают перебои с девяносто пятым бензином, сидит на пороге своего антикварного магазина и с ехидным вниманием подслушивает стариков; двое полицейских стоят в стороне и тоже прислушиваются к разговору, но эти с раздражением, переходящим в откровенную неприязнь.
– Вы на что намекаете?
– Я, в частности, намекаю на XX съезд партии, когда появилось столько сторонников ленинской этики, сколько их не было при вожде. И все, главным образом, из специалистов по рубке дров. А те, которые смолоду были верны ленинским нормам партийной жизни, не вылезали из учреждения по адресу: угол Воинова и Литейного, Большой дом.
– Ну и глупо! Потому что всякий текущий момент диктует свои права. Раз ты боец партии, то должен соответствовать платформе, лозунгу момента, будь то хоть «Комсомолец – на самолет!»
– А как насчет партийной совести?
– Партийная совесть – это когда ты, как вкопанный, стоишь на линии ЦК!
– А что, если с самого процесса Промпартии эта линия устремляется не туда?! Что, если она идет вразрез с идеалами коммунизма и торжества созидательного труда?!
– Какие идеалы? Какого коммунизма? Очнись, товарищ!
– Я-то еще в тридцать шестом году очнулся и понял, что с разными перевертышами нам в коммуну не по пути!..
Ну и так далее, в том же духе. Уже скоро обеденный перерыв, на улице появляются очумевшие прохожие, солнце жарит, за углом, в переулке, шумит базар. Полицейские постояли, постояли, сказали старикам что-то обидное и ушли. Яша Шекель покосился на них и молвил:
– Что-что, а антисемитизм в Израиле – это называется перебор.
15
Когда у нас пошла полоса взаимных неплатежей, в правлении колхоза «Верный путь» мужики за головы схватились, поскольку было решительно непонятно, что делать с очередным урожаем льна. Два года тому назад, когда товарооборот еще осуществлялся по формуле Карла Маркса, колхоз, что называется, клещами вытащил из льнокомбината по сто сорок рублей за тонну, в прошлом году комбинат за лен ни копейки не заплатил, но, правда, прислал четыре вагона дров, а нынешней осенью мужики за головы схватились, потому что пить-есть как-то надо было, но то ли деньги в государстве перевелись, то ли повсюду остановилось ткацкое производство, то ли что-то приключилось с магнитным полем Земли, только лен и даром никто не брал.
Но – велик русский Бог – мало-помалу наладилась такая взаимосвязь: один номерной завод в Курске менял порох на лен, который он отправлял куда-то за рубежи, порох зачем-то потребовался ливенскому хлебзаводу, в свою очередь имевшему некоторый излишек горюче-смазочных материалов, на таковые позарилась ПМК № 17, предлагавшая взамен медицинский спирт, а в медицинском спирте остро нуждалась 2-я городская больница имени X-летия Октября, – таким образом колхозники из «Верного пути» получили возможность целый год бесплатно лечиться во 2-й городской больнице имени Х-летия Октября.
Этот причудливый результат сельскохозяйственного производства не то чтобы устроил колхозников, а скорее развеселил. Прежде лечиться у них времени как-то не находилось, даже отчасти зазорным считалось из-за какой-нибудь невидной болячки таскаться туда-сюда, а тут словно какая муха их укусила: все заговорили вдруг о болезнях, принялись выискивать у себя хвори и почитывать популярную медицинскую литературу, подтрунивали друг над другом, осуждали народное целительство и как прежде всем обществом выходили на полевые работы, так теперь целыми автобусами стали ездить лечиться во 2-ю городскую больницу имени Х-летия Октября.
Во-первых, все колхозники от мала до велика прошли обследование на предмет болезней неявных, каковых, впрочем, не обнаружилось ни одной, во-вторых, понаставили пломб у зубного врача, где надо и где не надо, в-третьих, повадились ходить на занятия лечебной физкультурой, в-четвертых, все впрок повырезали себе аппендиксы, в-пятых, несмотря на протесты окулиста, стали носить очки. Из-за наплыва колхозников у дверей кабинетов образовались непреходящие очереди, но они и в очередях не теряли времени даром, а заводили меж собой тот или иной поучительный разговор.
– И как это крестьянство существовало до революции, когда медицинское обслуживание было в сельской местности на нуле?..
– Зато, дед мне рассказывал, при царе колбасы этой было, – хоть ж... ешь!
– Это, конечно, да.
– А потом коммунисты окончательно отменили колбасу и заместо ее ввели двадцать пятый час суток под названием «политчас»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33