Удар! Короткий вскрик, звук падающего тела. Астарт
перемахнул через забор, второй, третий, ушел с головой в бассейн с затхлой
водой, нагретой солнечными лучами, прорвался через плотную стену душистых
олеандров, и вот портовая набережная, вот первый кабачок под открытым
небом.
Завсегдатаи, в некогда приличных юбках и матросских передниках, в
париках и без париков, но все навеселе и полные оптимизма, вдруг замолчали
и уставились на беглеца.
- Аста-арт?
- Да он же раб?
- Беглый! Вы слышите, беглый!
Все сорвались с топчанов и циновок и, опрокидывая подносы, кувшины,
обступили позеленевшего от бега Астарта.
- Это все Лопоухий... подстроил... гонятся, - прохрипел он.
Но чья-то нетерпеливая рука уже схватила его за шею, кто-то подсек
ему ноги, кто-то орал, чтоб корчмарь принес веревку: почетный долг
свободнорожденного - поймать беглого раба.
Астарт нечеловеческим усилием стряхнул с себя бывших друзей.
Подпрыгнув, ухватился за балку хлебного амбара и взлетел на крышу. Через
мгновение - он на другой крыше.
Свора пьянчуг с негодующими криками катила вслед за ним по земле,
размахивая палками и кувшинами.
Астарт спрыгнул, отчаянным рывком преодолел квартал гончаров,
взобрался на крепостную стену, увитую плющом и виноградными лозами.
Здесь всегда кто-нибудь да был: отсюда открывался величественный вид
на море. Один из таких любителей природы неожиданным ударом увесистой
клюки сбил беглеца с ног.
Когда Астарт пришел в себя, веревки опутывали все тело. Далеко внизу
рокотал прибой и ветер забрасывал на стену редкие брызги. Преследователи
переговаривались, шумно отдуваясь после бега. Один предложил сдать Астарта
ополченцам: беглые рабы - их забота, может, самая главная. Другой
возразил: у жреца-настоятеля свои счеты с беглецом, поэтому он отвалит
хорошую награду за поимку не торгуясь.
Астарт перекатился к краю стены и, прошептав молитву, ринулся в
бурлящую пучину. Слабый всплеск потонул в шуме прибоя и тоскливых криках
чаек.

12. ДВОЕ
В полутемной мрачной келье жрицы словно стало светлей.
Раза в четыре быстрее колотится сердце,
Когда о любви помышляю.
Шагу ступить по-людски не дает,
Торопливо на привязи скачет.
Ларит пела перед бронзовым зеркальцем, прибитым к каменной стене. Она
пела, не в силах сдержать свои чувства: Астарт жив. Он свободен, как
прежде!
Жрицы в соседних кельях тревожно прислушивались и недовольно качали
головами. "Она еще способна любить? Это скоро пройдет..."
Ни тебе платье одеть,
Ни тебе взять опахало,
Ни глаза подвести,
Ни душистой смолой умаститься!
О милом подумаю - под руку так и толкает:
"Не медли, не мешкай! Желанной мечты добивайся!"
Ты опрометчиво, сердце мое!
Угомонись и не мучай меня сумасбродством.
Гибкая тень скользнула у слабо светящейся курильницы. Песня на миг
стихла, но тут же вновь взметнулась, еще более торжествующая и счастливая.
Ларит пела, обняв за шею любимого и жадно вглядываясь в его глаза:
Любимый придет к тебе сам,
А с ним - любопытные взоры.
Не допускай, чтоб мне в осужденье сказали:
- Женщина эта сама не своя от любви!
При мысли о любимом терпеливее будь, мое сердце:
Бейся по крайности медленнее раза в четыре!
Песня кончилась. Жрица прильнула к Астарту и еле слышно прошептала:
- Мои молитвы помогли, я рада! Нет счастливей женщины во всем Тире. О
Великая Мать! Я боюсь твоей щедрости. Что ты запросишь в ответ?
- Моя милая, зачем ты позволила разлучить нас?
Ларит выскользнула из его объятий и, засмеявшись, закружилась вокруг
него.
Твоей любви отвергнуть я не в силах.
Будь верен упоенью своему!
Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
Хоть продержите целый день в болоте!
Хоть в Сирию меня плетьми гоните!
Хоть в Нубию - дубьем,
Хоть пальмовыми розгами - в пустыню,
Иль тумаками - к устью Нила.
На увещеванья ваши не поддамся.
Я не хочу противиться любви.
Мой милый раб, беглец, бунтарь, тебя не возможно не любить. Даже если
бы между нами не было нашего детства, я бы любила тебя. Я тебя люблю,
долговой раб, мой возлюбленный бродяга! Астарт, милый... - Ларит,
заливаясь слезами, осыпала поцелуями его лицо.
- Ибо крепка, как смерть, любовь... - прошептала она. Астарт
вздрогнул, по его спине пробежал холодок. - Стрелы ее - стрелы огненные.
Большие воды не могут потушить любовь, и реки не зальют ее.
- Откуда... откуда ты это знаешь?
- Что с тобой? Это же притча о царе Соломоне и его возлюбленной.
Почему волнение на твоем лице?
- Я слышал это раньше... но совсем по-другому.
- От женщины?
- Да.
И он рассказал о своей жизни наемника штрафной сотни, полной ужаса
перед завтрашним днем, о попытках развеять, утопить, растоптать
всесильный, изнуряющий и истязающий страх, о царском гареме, о смелых
женщинах, плюющих в лицо фараону. И "Песнь песней", известная многим
народам, была их молитвой...
Жрица смотрела на свои дорогие чаши, многочисленные пузырьки разной
формы. Румяна, духи, кремы, хна, мирра, ладан, бальзамовые масла, порошки
и кипарисовой коры, красная краска для ногтей, лазурь для век... Зачем ей
это все? Богиня! Дай ей простую человеческую судьбу!..
Ее щеки почувствовали тепло его ладоней. Астарт повернул к себе лицо
женщины и заглянул в большие влажные глаза.
- Сегодня в храме не будет жертв.
- Что ты еще задумал? О милый, не дразни богиню, мы и так...
- Утром придешь на базарную площадь. Если ничего не болтают о моей
смерти...
- Твоей смерти?! О боги!
- ...значит, мы встретимся в дюнах.
От его слов повеяло другим миром, жестким и непреклонным.
- Астарт!
Он целовал ее шепчущие губы.
- Астарт... я боюсь...
В эту ночь из храма Богини Любви исчез настоятель, известный своей
деловитостью, феноменальными ушами и высоким положением в жреческой
иерархии государства. Поднялась суматоха. Храм закрыли. Посетители
разбежались. Жреческие сановники подняли на ноги патрицианское ополчение и
сообщили о происшествии царю Итобаалу. Потом стало известно, что
заговорщики бежали из надежнейшей государственной тюрьмы: их освободили по
приказу исчезнувшего жреца, ибо власть служителя Великой Матери позволяла
это сделать. "Великий жрец в руках злоумышленников!" - догадался царь, и
тотчас последовал высочайший указ: виновных схватить живьем для предания
мучительной казни.
Тир проснулся задолго до рассвета. Всех потрясла картина горящих
хором рабби Рахмона. С быстротой молнии распространился слух о бунте
рабов: около сотни невольников бежало из столицы, перебив своих хозяев, -
небывалое событие в Тире!
Утром на базарной площади нашли Великого жреца, прибитого за уши к
позорному столбу. К этому столбу по законам Тира выставляли воров, убийц и
кровосмесителей. Несмотря на зловещий смысл новой проделки Астарта,
матросы хохотали в тавернах и кабачках, и не одна амфора безвременно
иссякла за упокой былого величия лопоухого жреца.

13. ДИТЯ БУНТАРСКОЙ МЫСЛИ
Прекрасны дюны Финикии! Красноватый песок, вечноголубое небо, сияющее
море и снежные вершины близких гор. Сразу же за песками, поросшими цепким
потериумом, раскинулись душистые рощи сосен и финиковых пальм.
Удивительное соседство! Где еще на земле встретишь подобное?
Астарт сиял белозубой улыбкой и, зарывшись в песок, упивался
свободой. А рядом море! Его грезы и путеводная звезда! Почему вид и шум
волн так сильно действуют на него? Почему без моря он одинок? Почему тоска
по морю - его неизменный спутник?
Море! Символ очищения! Только море способно прорвать пелену
обыденности и подарить то яркое, незабываемое, которое ищет человек всю
жизнь. Только море возносит человеческую душу на вершину вдохновения...
Нет лжи, злобы, коварства, нет грязных устоев бытия - все позади, все -
прах перед бесконечной далью, пронизанной солнцем!..
- Аста-арт! Иди-и, готово! - пронесся над барханами зычный крик.
Беглые рабы расселись вокруг зажаренного на вертеле барана. Здесь
собрались те, кто возглавил бунт: друзья Эреда, сам Эред, страдающий от
плохо заживающей раны. Хромой извлек из прохладного горного ручья,
впадающего в море, большой бурдюк с вином. Запах жареного мяса смешался с
ароматами хвои, вина, морской соли.
- Мы захватим островной Тир, - мечтал Хромой, обсасывая кость;
деревяшка, заменяющая ему ногу, была воткнута в песок, на ней держался
один конец вертела. - Там легче обороняться. Даже ассирийцам ни разу не
удалось взять его.
- Потом перережем всех купцов, - добавил юркий раб по прозвищу
Гвоздь, покосившись на жующего Астарта.
Эред стукнул его бараньей лопаткой по лбу.
- Тебе все резать.
- Потом мы обратим всех рабов в наших невольников, - продолжал
Хромой. - Но простолюдины нам нужны: наши враги - это их враги. Как
говорил мой друг-привратник, которого вчера убили на пожаре: "Если муравьи
объединятся, они разъяренного льва вытащат из шкуры".
Рабы восторженными криками одобрили слова Хромого. Мудрый раб
задумчиво наморщил клейменный лоб:
- А что дальше? Э, Гвоздь, ты уж помолчи! Как говорил мой друг, у
кинжала есть лезвие, и язык ему не нужен. Как колодец не наполнить росой,
так и наши головы твоими речами. Поручи дело ребенку, а сам беги за ним,
иначе не увидишь ни дела, ни ребенка. Выслушай совет Гвоздя и умойся,
иначе весь будешь в крови.
- А что тут долго думать, - сказал очень рассудительный раб, которого
все звали Мем-Молитва, так как он знал назубок длиннющую заупокойную
молитву. - Царь Итобаал ведь не захочет оставаться с нами. Поэтому изберем
нового правителя. Из рабов.
Всем понравилась мысль Мема. Но с неожиданным раздражением вступил в
разговор молчавший до этого Астарт:
- А потом этот повелитель будет пьянствовать с друзьями и начнет
резать всех, кто ему не по душе.
- О небо, верные слова! - вдохновенно воскликнул Хромой. Он льстил,
мечтая втянуть в общее дело молодого кормчего. - Мы слушаем тебя, Астарт.
- Народом должен управлять справедливый судья.
- Как судья? - удивился Гвоздь.
- Я не слышал о странах, где вместо царей на престолах бы сидели
судьи, - изрек Мем.
- Я не понимаю в таких делах, - честно признался Эред и тяжко
вздохнул, - но как без царя?
- ...Как слеп человек! - гневно воскликнул Астарт. - Даже пытаясь
смотреть вдаль, он видит что близко. Пусть правит судья, но не царь!
Астарт обвел всех грозным, почти враждебным взглядом.
- Пусть, если ты так хочешь, - еще раз вздохнул Эред. Он пытался не
думать о своей любимой, оставшейся в Тире.
- Но и этот твой судья, - сказал Хромой, - что его остановит, если у
него будет вся власть?
Астарт на миг растерялся. Но тут же нашелся:
- Пусть будет двое судей!
- Сто ударов паяльщика не сравнится с одним ударом кузнеца! -
вскричал Хромой. - Сто наших речей жалки перед одним твоим словом, наш
друг и спаситель Астарт. Я за двух судей, за двух шофетов. А рабами у нас
будут знатные тиряне.
- Пусть роют ямы под виноградные лозы, пусть носят тяжести и пасут
скот, пусть делают самую грязную и трудную работу! - закричал Гвоздь,
дрожа от восторга.
В глазах рабов клокотало пламя, и кулаки сжимались сами собой.
- Да, но как на это посмотрят боги? - произнес рассудительный Мем.
- Боги любят жертвы, - ответил Астарт, - богатой жертвой можно
искупить любое безумство. Так что пусть будет шофет-судья, а не
мельк-царь!

14. ИДИЛЛИЯ
Что ты наделал, мой милый, - первое, что произнесла Ларит, когда они
встретились. На ее лице боролись страх и радость.
- Мы опять вместе. Ларит...
Он обнял ее, целуя в испуганные усталые глаза.
- Как прекрасна моя Ларит! Как прекрасны ее глаза! Все прекрасно, что
принадлежит ей! Слышишь? Даже страх твой - чудо!
- Богиня между нами! Ты погубил все! Никто не позволит мне покинуть
храм ради земной любви.
- ...Ибо крепка, как смерть... - с горькой иронией проговорил Астарт.
- Никто не позволит, но я же покинула. - Женщина пылко обняла его и
притянула голову к своей груди, шепча: - Мы скоро погибнем, обязательно,
оба погибнем, и мне становится не так страшно... Нисколько не страшно,
если ты со мной. Боги не могут поразить одного из нас, это безжалостно и
несправедливо. Они поразят обоих. А это уже не страшно.
Шумели сосны, дюны курились струйками песка. Рабы разбрелись по всему
пляжу в поисках съедобных моллюсков. Их живописные фигуры, казалось, были
созданы для этого дикого, неповторимого пейзажа.
- Мы будем живы назло жрецам... и богам... И ты родишь мне много
крепких парней вроде Эреда, - его рука, большая, тяжелая, ласкала ее.
Ларит молчала, закрыв глаза, и в мохнатых ресницах сверкали слезинки. -
Богам не за что нас карать: оскорбить жреца - не значит идти против бога.
"Твой бог - в сердце твоем", - сказал Иеремия. Жрецы и храмы никому не
нужны - ни богам, ни людям... Велик Иеремия, раскрывающий людям глаза. Его
слова заставили меня думать. Жрецы - паразиты веры, они сосут человека,
творят зло. Это мы видим с рождения. Но как трудно привычному дать оценку!
Но найдется один человек, посмотрит вокруг и скажет: это плохо, разве не
видите, а это хорошо. И многие начинают видеть, удивительно...
Ларит размышляла. Слова Астарта несли всегда столько пугающей
новизны, что трудно было сразу справиться. Очень трудно простой жрице
расстаться вдруг с привычным, освященным богами и веками укладом жизни.
- Если в нашей жизни еще появится жрец, я забуду о клятве, данной
Мелькарту, - произнес Астарт зазвеневшим голосом.
После захода солнца заговорщики на лодках и плотах поплыли к Тиру,
где тысячи взбудораженных невольников ожидали сигнала. Как ни рвался
Астарт в бой, как ни пылала его душа, но и на этот раз Мелькарт победил.
Клятва, данная высшему божеству, удержала его в дюнах.
Зажглись яркие звезды. Глухо шумела приливная волна. Выли шакалы в
пальмовой роще, и перекликались кормчие невидимого каравана, идущего вдоль
побережья.
Астарт и Ларит вошли по пояс в воду. Астарт смял в кучу одежду, свою
и жрицы, и бросил навстречу приливу. То был древний обычай молодоженов,
пытающих судьбу. Если море выбросит одежду обратно в одном комке, быть им
вместе. В ином случае - судьба их разлучит.
Астарт волновался не меньше своей возлюбленной. Они медленно брели по
мелководью, обнимая за плечи друг друга.
- Нет, не могу ждать утра. Я боюсь. Любимый мой, а вдруг боги не
захотят соединить нас...
Астарт готов был угрожать богам. Он мучительно ждал, взывая к
Мелькарту. Вся его страсть борца вылилась в молитву. И странная же то была
молитва: в ней смешались мольба о счастье его и Ларит с мольбой помочь
тем, кого он, по сути дела, покинул, которые, может быть, в этот момент
гибнут... Ларит не менее страстно шептала рядом, стоя на коленях и подняв
лицо к звездам.
Из-за моря выкатила луна, лик богини. Пальмы и пинии делись в
сверкающие саваны. Дюны закутались в тонкое нежное покрывало, сотканное из
блесток песчинок.
Ларит с мольбой тянула руки к небу, и зачарованный Астарт, забыв обо
всем, смотрел на нее - ложбинка позвоночника извивалась как священный
урей.
Астарт вскочил.
- Может, уже выбросило.
- И я с тобой!
Астарт торопливо шел у пенной линии морского наката. Что-то чернеет.
Его юбка и ее туника, распластавшись, как живые усталые существа, лежали
порознь.
Астарта прошиб холодный пот.
- О Мелькарт!..
- Нашел? - Ларит бежала во весь дух, взбивая ногами подкатившуюся
волну. И столько в ее крике было надежды, что Астарт дрожащими,
непослушными пальцами соединил оба мокрых символа.
- Вместе, - сказал он изменившимся голосом.
Ларит ликовала.
Потом они лежали в роще, сравнивая шум пальм и сосен, прислушивались
к биению сердец и к ночным звукам.
- Любимый, ты же знаешь: жрица, ставшая женой, не приносит счастья ни
себе, ни мужу. Бывало, и до нас жрицы уходили из храма, но затем
возвращались, и несчастней их не было на всем свете.
- И они знали, что вернутся, и все же уходили...
- Ибо крепка, как смерть, любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31