- Удача! - крикнул юноша.
Ахтой, отдуваясь, сел рядом с тирянином.
- Пока я раздумывал, что говорить, Агенор взял на себя смелость и
выложил все подробно, как проходило плавание. Жрецы записывали, не веря ни
слову. Зато вельможи адмиралтейства, морские знаменитости, смекнули, что
это истинная правда.
- Где сейчас Агенор?
- Его вручили лучшим лекарям Карфагена. И еще: царь Магон обещал
принять Агенора, когда позволят государственные дела. Магон ведет войну с
Сардинией и ливийскими племенами пустыни. Говорят, он хочет подарить
кормчему слона, на котором можно ездить, как на муле. Карфагеняне -
единственный народ в Ливии, приручивший слонов... Ну, а ты был в храме?
Видел ее?
- Нет, не был.
- ?!
- Эх, Ахтой. Я ее готов утащить хоть из преисподней, но...
- Что "но"?
- Небо убьет ее, если мы снова будем вместе. Наши одежды море
выбросило порознь...
- Какое вам дело до неба и оракулов судьбы? У вас же любовь, любовь
редкая среди смертных, - мудрец запнулся, - о таких вещах он предпочитал
обычно не говорить, - ради Ларит, лучшей из женщин... Поверь: боги не в
силах помешать ни вам, ни другим. Все кары богов - это кары людей или
обстоятельств... Кажется, мне известна истина истин...
Астарт с нежностью обнял египтянина.
- Когда-то я думал так же.
- Я знаю. Но вспомни, когда изменились твои мысли.
- Знаешь, у колдунов гремящей радуги я подумал, неплохо бы
встретиться еще раз с Эшмуном.
- А сейчас?
- Я понял, что это бесполезно. Я его могу убить прикосновением
пальца, как он когда-то. Я его могу изуродовать, издеваться над ним... все
что угодно. Но боги от этого не исчезнут, и вера в них - тоже.
- Пойдем к Эшмуну.
Эшмун Карфагенский еще более обрюзг и пожирнел. Весь его облик -
сытое довольство.
- Кто из вас осмелился клеветать на Пылающее Божество? - живой бог с
откровенной неприязнью разглядывал мореходов. - Кто осмелился утверждать,
что длина тени может уместиться под ногами, что зенит Светила может
перемещаться по небесной тверди?
Астарт подошел к Эшмуну.
- Я осмелился утверждать.
Свита живого бога, вельможи и уродцы, брызнули по углам сумрачного
огромного зала, в котором гуляли сквозняки, шевеля тонкие занавеси на
стенах и у алтаря.
- Матрос, видишь этих калек и уродов. Их сделало такими мое слово.
- Убить легче, чем родить. Исцелить трудней, чем изуродовать.
Астарт попал в точку: Эшмун мало кого излечил за свою жизнь.
- Слушай меня внимательно, несчастный: Сияющий Хаммон, Пылающий
Хаммон, подобный Хаммону, жаркий, как светило Хаммона, медная сковородка
на углях, жар, огонь, пламя, дым, пламя, пламя, пламя, раскаленный щит в
огне, раскаленный, раскаленный, раскаленный, как Хаммон, и раскаленный
гвоздь у меня в руке!
Астарт сам протянул руку. Но прикосновение жирного пальца Нового
Эшмуна не породило боли, не оставило ожога, как прежде.
Астарт иронически улыбнулся и поймал за мантию отпрянувшего Эшмуна.
- А теперь попробую я.
Испуганный Рутуб зашептал на ухо Саркатру:
- Бежать надо.
Астарт медленно сдавливал пальцами выщипанный череп жреца.
Потрясенная жертва все более возбуждалась, шумно дыша и отвечая нервной
дрожью на малейшее движение пальцев Астарта. Наконец взгляд живого бога
остекленел, челюсть отвисла.
- Чудо! - шептали мореходы.
- Злой Мот в его пальцах, - шептали вельможи.
- Еще один Эшмун, - шептали уродцы.
- То наследие Ливии, - прозвучал спокойный голос Ахтоя.

57. БАШНЯ ОТШЕЛЬНИЦ
- Вот здесь, - прошептала танцовщица, - это и есть Башня Святых
Отшельниц.
За купами темных пиний полыхали огни храма Танит, слышались
возбужденные голоса, музыка, звон цимбал. Астарт запрокинул голову и с
трудом различил в звездном небе темную громаду, казалось нависшую над
храмовым садом.
"Нужно торопиться, пока не взошла луна..." - подумал он и, вытянув
перед собой руку, шагнул вперед. Повеяло теплом нагретого за день камня,
пальцы его коснулись шероховатой круглой стены.
- О Баалет, что он хочет делать?! - танцовщица прикрыла ладонью рот,
чтобы не закричать.
Финикиец молча ощупывал шаг за шагом стену, пока не нашел то, что
искал: деревянную трубу, вделанную в камень.
- Чужеземец, побойся неба, - танцовщица нашла в темноте Астарта и
обвила его шею тонкими цепкими руками, - богиня покарает всякого, кто
замыслит недоброе против отшельниц, посвятивших себя Великой Матери. Башню
размуровывают раз в году - в весенний праздник Танит, - выносят мертвых,
впускают новых отшельниц и оставляют на год пищу и воду... Вернемся в
храм, там весело, песни и самые красивые женщины, и там твои друзья.
Астарт оттолкнул женщину.
- Замолчи. Ты свое получила, а теперь уходи.
Финикиец вдруг ощутил всем своим существом страх.
"Судьба, что ты готовишь?"
Танцовщице показалось, будто в невидимую доску ударила тупая стрела.
Затем еще одна и еще... Странные звуки мерно взбирались в ночное небо,
замирая на короткое время.
Танцовщица протянула руки, но... уперлась в камень.
- Баалет! Кары твои молниеносны! - она в ужасе отпрянула и, шатаясь,
побрела в сторону храма, откуда несся женский визг и гогот матросов.
Астарт медленно поднимался вверх. Деревянная труба служила для
ритуальных возлияний и была довольно искусно вделана в стену. Так, что из
камня выступала лишь узкая, не более трех пальцев, полоска дерева. В
арсенале матросских забав было лазанье на мачту при помощи двух сапожных
шил или остро отточенных кинжалов. Это сейчас пригодилось Астарту.
Звук каждого удара слабым эхом заполнял зажатую в камне пустоту.
Иногда острие кинжала било мимо, высекая искры. В таких случаях Астарт
обливался холодным потом. Повиснув на одной руке и чувствуя, как под его
тяжестью острие со скрипом выползает из дерева, сильным метким ударом
загонял в трубу второй кинжал, и этом исправлял положение. Двух подряд
промахов исправить уже было бы невозможно.
Астарта окружали плети виноградных лоз и плюща, обвившие башню со
всех сторон. Шорох листвы звучал ободряюще: казалось, рядом находится
родственное существо, мужественно цепляющееся за малейшую неровность
стены.
В храме ударил колокол. И словно с небес прозвучал многоголосый хор:
отшельницы пели полуночную молитву Великой Матери.
Наконец финикиец добрался до карниза башни, уцепился за острый край,
шумно дыша.
Молитва неслась над ночным Карфагеном, вплетаясь в звуки моря и крики
сторожей. В кромешной черноте медленно плыл огонек, толкая перед собой
слабый хвост - отражение. То запоздалый кормчий спешил в торговую гавань,
выставив на бушприт сигнальные огни.
Молитва кончилась, оглушив внезапной тишиной. Астарт висел, чувствуя,
как немеют пальцы и покрывается потом спина. Немного выждав, он подтянулся
и заполз на плоский край площадки, венчающей башню. Прислушался и понял,
что площадка пуста, все отшельницы спустились в башню.
Финикиец ощупью отыскал квадратный провал, ведущий внутрь башни,
каменные ступени.
Снизу неслось сонное бормотание, дыхание множества людей, звуки
почесываний и зевков. Отшельницы производили больший шум, чем сотня спящих
страдиотов. Спертый воздух, пропахший потом, ладаном, мочой, напомнил
казармы Египта.
Астарт остановился. Тусклый свет одинокой лампады терялся в струях
фимиама, окутавших бронзовый стан богини. Статуэтка Танит в виде хрупкой
женщины с непомерно развитыми бедрами загадочно улыбалась в неглубокой
нише, украшенной гирляндами засохших цветов. Десятки костлявых тел,
совершенно нагих или в рубищах, лежали на каменном полу. Пораженный,
Астарт замер на последней ступени лестницы, вглядываясь в бритые черепа,
острые ключицы, провалы щек и глазниц.
Астарт протиснул ногу между спящими, сделал шаг, второй. Огонек
лампад тревожно заметался. Финикиец без колебаний протянул руку и крепко
сжал пальцами край глиняной плошки. Ароматный дым окутал его, щекоча кожу.
Астарт приблизил светильник к какому-то лицу: запущенная кожа, лысая
голова, сухие струпья на темени.
"Боги уродуют человечество. Правители уродуют подданных. Подданный
уродует своих рабов и домочадцев... Жизнь принадлежит уродам..."
Следующее лицо было еще ужасней: всю нижнюю челюсть до ноздрей
покрывала мокнущая, незаживающая короста, наверняка, предмет зависти и
восхищения остальных отшельниц.
...Десятки лиц... Когда перед глазами финикийца поплыли радужные
круги, он выпрямился и вдруг застыл: чьи-то глаза внимательно следили за
ним из темноты.
Он поднял лампаду над собой. Отшельница сжалась в комок, зажмурив
глаза. Лишенная волос голова, старушечье лицо, рельефные бугры суставов.
Едва знакомый овал лица заставил сжаться сердце Астарта. Он бросился к
ней, рискуя разбудить всю башню. Он схватил ее иссохшую горячую руку.
- Что с тобой сделали! - Астарт, готовый разрыдаться, стиснул ее
пальцы.
Потрескавшиеся губы дрогнули:
- Уходи...
- Ларит!..
- Здесь нет Ларит. Уходи... тебя растерзают!
- Ты Ларит, так говорит мое сердце! - Астарт поднес лампаду к самому
ее лицу.
Она отпрянула, и он увидел ее глаза, глаза единственной в мире. Но
тут он услышал жесткие, как удар хлыста, слова:
- Великой Матерью заклинаю! - Она вырвала из его ладоней руку и
истерично толкнула в грудь. - Знать тебя не хочу! Ты как и все! - в полный
голос кричала отшельница. - Несешь с собой страдания и смерть. Ты демон
проклятого мира. Прочь от меня! Я трижды посвящена богине. Твоим словам не
убить моего счастья, ибо только в молитве счастье женщины!..
- Ибо только в молитве счастье женщины, - как эхо повторил Астарт.
"Может, и вправду я отнимаю у нее счастье?"
Поднялась голая, как колено, голова. Астарт поспешно сжал фитиль
двумя пальцами. Опочивальня отшельниц погрузилась в темноту.
Надтреснутый голос громко запел молитву. Постепенно проснулись все, и
гул голосов переполнил тесное помещение. Отсутствие Священного огня у ног
богини потрясло отшельниц, и вразброд они выкрикивали молитвы, рыдали,
колотились головами о каменные плиты.
- Слушайте, о возлюбленные богиней! - угрюмый голос заставил многих
замолчать. - Среди нас демон зла. Вот он, я вижу его! Его лик - лик Мота.
Его дыхание - дыхание преисподней. Его глаза - глаза пожирателя мумий.
Астарт нашел в темноте руку Ларит и уловил трепет ее пальцев.
- Не думал я, что смерть моя у твоих ног.
Женщина дико вскрикнула и отдернула руку.
Из люка в полу вынырнула рука с новым светильником. При виде мужчины
вопль ужаса потряс башню. По стенам заметались уродливые тени. В Астарта
вцепились сотни костлявых пальцев.
Финикийца волокли по ступеням, гнусавя псалмы Танит.
- Стойте! - Астарт узнал голос любимой. - Он пришел ради меня!
Отпустите его, я ведь верна богине, как и вы все! Отпустите-е...
Кто-то в ярости прокусил Астарту ухо.
- ...Ведь он не в силах навредить богине. Отпустите! Пусть его
покарают боги, но не люди!..
- Проглоти язык, негодница, - прозвучал надтреснутый голос, - не
оскверняй святые стены звуком поганых слов твоих!
Тени прыгали по бритым черепам, теряясь в мрачных каменных сводах.
- Что делать?! - Ларит сумела пробиться к нему. - Что же делать?!
- Даже маджаи не кусали за уши...
- Ты бредишь... боги помутили твой разум...
- Откажись от богини, и я останусь жив...
Живой поток отбросил Ларит в сторону, пригвоздил к стене.
"Боже, как можно вынести все это?! - женщина прижалась к камню.
Все эти годы она готовилась к решающей минуте, истязала душу и тело
молитвами и постами, пытаясь вырвать из прошлого, настоящего, будущего
образ любимого. Но одного мгновения оказалось достаточно, чтобы понять все
бессилие богини. "Ибо крепка, как смерть, любовь... Стрелы ее - стрелы
огненные. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее...
Великая богиня! Ты не в силах бороться с любовью смертных!"
Ларит стало страшно от своих мыслей. Она прислушалась. Отшельницы
слаженно пели, столпившись на верхней площадке башни. Их голоса мягким
эхом метались во всех помещениях святой обители.
Босая ступня нащупала обрывки грубых рубищ.
"И что может быть страшнее смерти? Месть богов? Пытки?"
Ларит взошла на верхнюю площадку, смутно веря словам Астарта.
Давно уже взошла луна. Астарта подтолкнули к краю башни. Он
оглянулся, но так и не нашел среди залитых лунным светом мумий свою Ларит.
Финикиец перекинул туловище через край, повис над бездной.
Отшельницы зачарованно смотрели на пальцы, вцепившиеся в камень. Но
вот исчезли и они. Отшельницы прислушались...
Луна бесшумно бороздила Млечный Путь, едва слышно шелестели листья на
виноградных лозах, да редкие удары, похожие на стук стрел в нумидийский
щит, удалялись, постепенно замирая.
Отшельница, прослывшая как Видящая-во-тьме, отважилась подойти к краю
башни, но не разглядела ничего, кроме виноградных лоз, плюща и камня.
Отшельницы бесшумно разошлись, прославляя про себя великое таинство
мести, ибо свершившееся - несомненно месть богини, непостижимая для разума
смертных.
Ларит осталась одна, вглядываясь в молчаливую луну, лик отвергнутой
богини. И вдруг в душе наперекор всем страхам проснулась старая песня, и
уже не было сил держать ее в себе.
Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
Хоть продержите целый день в болоте!
Хоть в Сирию меня плетьми гоните...
Слова срывались с уст сами собой. Женщина плакала и пела...

58. ЕГИПЕТ. МОРЕХОДЫ В ТРОННОМ ЗАЛЕ
Унирема губернатора "Врат северных стран" достигла Саиса первой,
поэтому во дворце их ждали.
- Величество царя Верхнего и Нижнего Египта повелевает приблизиться!
- разодетый в дюжину золототканных юбок вельможа ударил церемониальным
посохом по мраморной плите дворцового причала и величественно удалился,
деревянно шагая по всем правилам столичного этикета.
- Ну, братцы, это последние рифы, - сказал Астарт.
Агенор поправил пояс с мечом и оглядел восторженные чисто вымытые и
причесанные физиономии мореходов.
- Астарт и первая смена гребцов останутся на корабле, - негромко
произнес он, - парус и весла держать наготове.
Путешественники поднялись по трапу, миновали дворцовые пилоны и
затерялись среди густой колоннады.
Пристань опустела. Вымпелы обвивали верхушки высоких красочных
столбов. И солнце выдавливало смолу из досок палубы.
Ожидание было пыткой, мукой, достойной всех мук преисподней. Эред и
Фага сидели на передней скамье, положив руки на весла. Анад разложил перед
собой лук и стрелы. Саркатр приготовил топор, чтоб обрубить швартовый
конец. Мореходы ждали царских милостей.
Астарт стоял на площадке кормчего и, прислушиваясь к монотонному
гудению ос над покинутыми жаровнями Фаги, не спускал глаз с колоннады,
полыхающей жаром позолоты.
Ларит сидела на верхней ступени площадки кормчего.
- Я уже не в силах чего-то ждать! - Многие вздрогнули при звуке ее
голоса.
Она прошлась по палубе, не обращая внимания на капельки смолы,
обжигающие босые ноги, и остановилась возле Анада. Остро отточенные
наконечники разложенных веером перед ним стрел отражали голубое небо.
- Неужели и ты убивал?
Анад почему-то втянул голову в плечи, ничего не ответил.
Саркатр украдкой любовался женщиной: да, не зря о ней столько
говорили. Есть ли еще подобные на земле или на небе? О этот взгляд, эти
бездонные финикийские глаза... Может быть, на самом деле в этой женщине
воплотилась Великая Богиня? Тогда как же Астарт? Не бог, не дух... Велик
же человек, покоряющий богов!
Метаморфозы - вечный спутник человека. Каждый из экипажа Агенора
стал, по существу, другим человеком после Великого Плавания. Но более
других изменился Ахтой. Ларит долго не могла поверить, что матрос с
рельефной мускулатурой, горделивой осанкой и чудовищными мозолями - все
тот же Ахтой, жрец истины. Куда только делись сутулость и гусиная кожа,
эти вечные признаки мудрецов каменных келий?
Мемфисец облокотился на весло и по обыкновению размышлял, подводя
итог целой жизни. Истина найдена. Что дальше? Нет труднее этого "что
дальше", когда видишь с ясностью увеличивающего сосуда всю тщетность
дальнейших усилий. Нести истину мудрецам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31