В него набились только отпрыски
могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и
корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь
сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских
факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье
базар. Впрочем, весь Тир - сплошной базар. В любом закоулке столицы в
любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки,
продавалось и покупалось все - от людей до пуговиц. Каждый житель столицы,
да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы
утвердиться на рынке и смять конкурента. И все - от нищего, собирающего
подаяние у храмов, до царя Итобаала - держали нос по ветру, улавливая
малейшее изменение в рыночных делах.
Ахтой тонул в океане красок и звуков. Ликующий Астарт тащил его
куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в лицо и был подобен сотням
одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира, и островного, и
материкового.
Перед усталым взором Ахтоя мелькали строения всевозможных
архитектурных типов - от примитивных иудейских и хеттских хижин и
особняков до блестящих дворцов в ассиро-вавилонском духе. Поражали
разнообразием многочисленные фонтаны, обелиски, статуи богов и царей,
по-семитски аморфные, глыбоподобные. И всюду бородатое и носатое лицо
Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех
дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.
Астарт на ходу приценивался, кого-то спрашивал, кому-то отвечал,
острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в ответ. Юродивые,
ремесленники, крестьяне, прорицатели, аристократы, брадобреи, глотатели
змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы слонялись взад и
вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы
вокруг зрелищ.
В Тире царствовала весна. Лотки торговцев ломились под тяжестью
черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц - целые россыпи миндаля в
свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над всем господствовала
кряжистая свилеватая трудяга - олива: маслины всюду - в жбанах, кувшинах,
тазах, питейных сосудах, противнях, листвяных и тростниковых корзинах.
Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные, шаровидные,
черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные, вяленые, хрустящие, как
огурец, и вязкие, как смола, но неизменно обожаемые финикийцами,
азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами...
Ахтой увидел, как Астарт поднял над головой меч.
- Прощай, кусок железа, опившийся кровью! - произнес с чувством
финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки, Астарт говорил под их
аккомпанемент: - Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не прольет больше
крови. - Он широко улыбнулся. - Разве только это будет кровь жирного
каплуна или сладкого барашка.
Потом они ели жареную рыбу, маслины, отваренные в молоке фисташки,
пили вино лучших в мире давилен.
Неподалеку от заплеванного бассейна, в котором Ахтой омыл свои
натруженные ступни, боролись базарные силачи. Астарт, жуя на ходу,
устремился в самую гущу зевак. Египтянин устало склонился на свой мешок и
едва не уснул среди базарной сутолоки под крики торговцев и попрошаек. Но
вернулся буйный Астарт и заорал:
- Ахтой! Смотри, кого я выловил в толпе драчунов! Это же Эред!
И Астарт схватил в объятия рослого белокожего парня, настоящего
великана с могучим торсом, огромными плечами и буграми чудовищных мышц, и
не без труда оторвал его от земли. Увидев на шее Эреда кожаный обруч раба,
Ахтой не удивился. Астарт много рассказывал о своем друге-рабе, с раннего
детства выставляемом на базарных поединках. Гигант ощупывал Астарта,
словно не веря своим глазам.
- Астарт, клянусь ногой Геракла, мы опять вместе!..
Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на редкость
покладистым и даже покорным малым. Его хозяин, дряхлый скиф, пропахший
навозом и солодом, приплелся вслед за друзьями, отчаянно скрепя всеми
суставами, и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
Конец длинной цепи от ошейника он по-хозяйски намотал на свою
иссохшую ручонку.
- А ты, навозный жук, все ползаешь? - удивился Астарт.
- Где? - Хозяин был туговат на слух. - Он мне вместо сына, - добавил
скиф и дернул за цепь. - Пошел домой.
- Да брось, - отмахнулся Эред и вырвал цепь из рук старика. - Это он
так при посторонних. Вообще-то он давно уже вежливый. У него никого и
ничего не осталось: голые стены да я. Остальные рабы перемерли: не в
состоянии был их прокормить. Все свое добро пустил по ветру, последнюю
лошадь пропивал со слезами. Лошадь для скифа - это все. Иногда мне
кажется: он мой раб, и я кормлю его только из жалости.
Скиф успокоился и сел на землю, поджидая, когда ему дадут есть.
Астарт купил у виноторговца целую амфору вина, Эред окликнул разносчика
фруктов, и друзья помянули прошлое столь усердно, что остались ночевать
тут же на базарной площади.

4. АСТАРТ ПУСКАЕТ КОРНИ
Друзья осмотрели дом. Обещанная ростовщиком "добротная вилла"
оказалась ветхой лачугой. Сквозь трещины в стенах беспрепятственно
врывался ветер и играл свесившимися с потолка корнями растений.
В полураскрытую дверь влезла морщинистая физиономия ростовщика
Рахмона.
- Соблаговоли подтвердить нашу сделку перед лицом уважаемых купцов,
твоих соседей, - заворковал он, выкатив глаза, словно рак-отшельник, -
писец все запишет.
- Ты меня хочешь надуть, старый плут. - Астарт бесцеремонно шлепнул
его по спине, ростовщик закашлялся...
Астарт получил кредит у ростовщика благодаря своей популярности в
Тире. Многие помнили его мальчишеские проделки. Анекдоты о наемнике
Астарте преподносились иностранцам, ступившим на землю Тира, как местный
сувенир. Завсегдатаи питейных заведений смаковали похождения простого
тирянина в царском гареме, придумывали новые истории о его
сверхъестественной изворотливости, поражались побегу чуть ли не с острия
кола.
Поторговавшись с ростовщиком и убедившись, что бесполезно с ним
спорить, Астарт вышел во двор и подтвердил сделку.
- За усадьбу, рабыню, два бревна ливанского кедра, топор, пилу, кусок
льняного полотна для паруса, рыболовные снасти и два пустых бурдюка
обязуюсь уплатить рабби Рахмону через два новолуния один талант серебром.
Тщедушный писец в гигантском парике торопливо занес условия на
глиняную табличку.
- С каждой новой луной, о уважаемый, твой долг будет возрастать на
треть таланта: такой процент, - любезно добавил ростовщик.
Купцы-свидетели и рабби Рахмон оттиснули в правом углу таблички свои
фирменные печатки, Астарт скрепил все оттиском своей серьги кормчего с
изображением дельфина.
Писец аккуратно положил табличку в заранее разведенный костер. Пока
письмена приобретали прочность камня, слуги Рахмона обносили всех
присутствующих вином.
- За удачу в делах нового хозяина, еще одного хозяина, живущего в
нашем квартале, провозгласил тост один купец.
- Да поможет ему Мелькарт!
- Да преисполнится его сердце благодарностью к благодетелям
ростовщикам! - заключил Рахмон, и все выпили.
- Ну и дрянь же ты нам подсунул, - сказал Астарт и выплеснул из
своего кубка на землю, - ты, благодетель, наверное, ошибся, приказав рабам
зачерпнуть помоев вместо вина.
Ростовщик фальшиво засмеялся и через силу осушил свой кубок.
Купцы-свидетели, ухмыляясь, вернули кубки рабам и распрощались вслед за
ростовщиком.
Ахтой неодобрительно покачивал головой. Ему не нравилась сделка.
- Не унывай, дружище, построим лодку, а грянет шторм, и, когда ни
один кормчий не отважится выйти в море, доставлю на острова срочный груз.
Один рейс окупит с лихвой и долг, и проценты.
Но Ахтой был мудр в делах житейских.
- Не учитываешь неожиданности, столь обильные в жизни смертных. Вдруг
ты не построишь лодку? Или тебе помешают в твоих помыслах? Или море
проглотит твое судно? Чем я тебе помогу? Я нищ. Брать плату за лечение не
могу, нельзя. Мой господин Имхотеп не брал.
- Не все так печально, Ахтой. В армии мои долги сохраняли мою жизнь
от иудейских топоров и плетей сотников. Чем больше ты должен, тем лучше
тебя берегут от смерти.
- Здесь не армия. Здесь купцы.
Рабы Рахмона приволокли два толстых бревна и бросили перед хижиной.
Надсмотрщик привел девушку в рабском ошейнике и с тощим узелком в руках и
толкнул ее к Астарту.
- Вот твой новый господин.
Девушка покорно подошла к господину и хотела поцеловать ноги. Астарт
остановил ее. Надсмотрщик захохотал и погнал рабов вдоль по улице.
Она была очень мила, даже красива, хотя безжалостное клеймо на лбу
уродовало прелестное личика. Прямой нос, слишком светлая для хананейки
кожа, маленькие руки и ноги.
- Агарь?
- Да, господин, рабби Рахмон приказал так называть меня, когда я
родилась.
- Знаком тебе Эред?
Она испуганно вскинула длинные ресницы и еле слышно прошептала:
- Да...
- Он мой друг. Я узнал, что вы любите друг друга, и хочу, чтобы вы
были вместе.
- О, господин!.. - Агарь обхватила его ноги, заливаясь слезами.
- Перестань. Ахтой, ты видишь, как люди делают себе повелителей.
Стоит облобызать ступню нищего, как в нем просыпается господин.
Астарт был рад. Ахтой разделял радость друга, но ему не давала покоя
мысль, что рабби Рахмон, как истый ростовщик, не преминет воспользоваться
уздой, взнуздавшей Астарта.
В этот день они наспех починили крышу и стены. Когда Тир окутала
ночь, звезды больше не заглядывали в проломы и трещины.
- Одну дыру можно было бы оставить, - ворчал Ахтой, взбираясь на
крышу, чтобы по хвосту новой кометы определить, что ожидает человечество в
будущем году.
Астарт лежал на своем ложе, покрытом сухой травой, и прислушивался к
легкому шороху ящериц, бегающих по потолку. Из другой комнаты неслышно
вошла рабыня с масляной плошкой в руке.
- Что тебе, Агарь?
- Я ждала, когда господин позовет меня.
- Зачем?
- Как зачем? - В свою очередь удивилась девушка. - Мой прежний
хозяин...
- Понимаю... Присядь и слушай. Когда-то давным-давно двое мальчишек и
одна девочка покинули Тир и отправились искать приключения. Я бежал от
жрецов богини Астарты, я был с рождения посвящен ей. Эред - от жадного
скифа, а Ларит увязалась за нами. Она тоже с рождения посвящена богине...
Она дрожала при одном звуке ее имени, но все равно ушла с нами. Потом мы
бродили по всему свету, плавали то на плотах, то на галерах. Целый год мы
были вместе, ни на миг не расставаясь, пока в Египте нас не схватили. У
Ларит на плече нашли клеймо храма, Эреда выдали следы от рабского
ошейника. Их отправили в Тир, чтобы получить выкуп за поимку. У меня же на
плече, вот, - он повернул к масленому фитилю плечо с давним шрамом от
ожога, - здесь был выжжен голубь, как у всех, посвященных богине, но я
накалил острие ножа и прижал плашмя... В общем, меня оставили в Египте.
Потом я нашел лагерь тирского отряда наемников и остался с ними.
- Ларит теперь жрица?
- Да.
Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из комнаты
и вернулась с тазом.
- Омою господину ноги.
Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и невольно залюбовался
белизной груди в вырезе плохонькой туники.
- Встань, - сказал он. И осторожно снял с ее шеи рабский ошейник с
медными заклепками. - Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим табличку,
дающую вам обоим свободу.
- О господин!..
Она обняла его ноги, и он почувствовал тепло ее рук. "Козни богини, -
подумал он с дрожью, - человек слаб перед ее стрелами".
- Коварная богиня, и ты здесь! - Астарт зарычал, как раненый лев,
сорвав с себя кожаный ремешок, принялся яростно стегать рабыню.
Агарь каталась по полу и рыдала от жгучей боли.
- Все! - Астарт отбросил ремень и, опрокинув таз себе на голову,
заорал на всю мощь легких: - Ахтой! Иди сюда! Чтоб тебе провалиться сквозь
крышу!

5. БЕЗМЯТЕЖНЫЕ ДНИ
Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и клялся
отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом в стране,
где многие девушки, достигнув совершеннолетия, приносили богине жертву
девством, в стране, где красивейшие мужчины и женщины всего побережья
продавали себя, умножая казну храмов. Но человеческая природа, чувство
нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев...
У Астарта появилось множество друзей. В его хижине толкался разный
люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков
торговой гавани и придворные мелкого пошиба, поднабравшиеся у господ
спеси...
Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные мудрой
созерцательностью беседы с тирскими просвещенными умами. Мемфисец завел
знакомства со многими лекарями и звездочетами, с полунищими базарными
пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма - всякого рода
блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время он
старательно постигал новый для него язык Финикии.
Астарт не был бы Астартом, если бы жил одной только болтовней с
друзьями. Зная о возможностях Ахтоя, он ошеломил скифа предложением
излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.
Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В конце концов при
большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии была
составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был
вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от серных пробок.
Скиф стал слышать не хуже сторожевого пса, что ему и пригодилось
впоследствии.
Астарт шатался по городу с шумной компанией, играл в кости,
бессовестно жульничал, задирал почтенных горожан, нагло вторгался на пиры
в богатейшие дома вместе с гогочущей свитой. Однажды поссорил двух
придворных поэтов и полдня любовался их неумелой дракой.
Но главным в его жизни было другое - Астарт строил свою лодку. Судно
для поморов-финикян - это и дом родной, и хлеб насущный, это и жизнь и
смерть. Почетнейшей смертью считалась гибель в море, где бездонная пучина
- лучшая из усыпальниц, а рев шторма - лучшая из заупокойных молитв.
Обычно тяжелые лодки для моря строились как уменьшенные копии
большого корабля. Но недаром Астарт носил серьгу кормчего с
тринадцатилетнего возраста. Он обладал неоценимым качеством - идти
неизведанным. Он отошел от знаменитого образца тирского грузового судна,
крутобокого, короткого, тяжелого, но хорошо приспособленного к морской
волне. По сути дела, тирский корабль - это скорее парусная галера с
минимальным количеством весел. Финикийские кораблестроители были на верном
пути к созданию морских парусников типа средневекового нефа, но традиции,
освященные жрецами Мелькарта, запрещали менять геометрию паруса. Поэтому
памятником морскому гению финикийцев стал не многомачтовый красавец
парусник, а громоздкое, тяжелое, укороченное парусно-гребное судно.
Астарт задумал свою лодку узкой и длинной, с низкой кормой и необычно
высокой мачтой.
- Перевернется, - уверенно заявил один из мастеров царской верфи, -
Мелькарт не допустит кощунства.
- Ради скорости, говоришь? - удивился другой. - Но быстрее ветра не
поплывешь!
- А я хочу быстрее ветра, - ответил Астарт, любовно разглядывая
торчащий, как ребра, шпангоут будущей лодки.
- Не гневи небо, дурень.
Астарт упрямо тряхнул головой и взялся за топор. Он не позволял
прикоснуться к своему детищу даже Эреду.
Известные на весь мир седобородые кораблестроители столицы приходили
по вечерам посмотреть на безумца, ухмылялись, плевались, сочувствовали
"ослабевшему разумом юнцу", но все с нетерпением ждали, что будет дальше,
как посмотрит на дерзкую выходку Мелькарт, Повелитель Кормчих.

6. ВСТРЕЧИ
Однажды у лавочника-горбуна, известного торговца сластями, Астарт
увидел старого знакомого - лопоухого. Тот высунулся из паланкина, розовый,
гладкий, без всякого выражения на лице. Горбун, кланяясь и заискивая,
положил в паланкин целую корзину засахаренных фруктов, отказавшись взять
плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31