Поэтому
ростовщика он прогнал прочь, подарив ему помимо браслета еще и шлепанцы со
своих ног.
Выйдя из дворца, ростовщик потоптался на месте и со всех ног кинулся
на базар.
Базарный старшина сидел среди сутолоки под светлым тентом, толстый,
усатый, с массивными перстнями на всех пальцах. Базарный старшина пыхтел
над необожженной глиняной табличкой, складывая длинный ряд чисел.
- Тебе я первому скажу, старый товарищ! - горячо зашептал рабби
Рахмон ему на ухо. - Бунт в Тире будет! Я видел этих нечестивцев, знаю их
имена. Тебе я первому скажу за двести дебенов!
Получив двести дебенов от перепуганного насмерть толстяка, рабби
побежал к казармам ополченцев, таща на себе тяжелый мех со слитками.
Базарный старшина - с той же скоростью - к царскому дворцу.
Начальник ополченцев, могучий муж с холеным, как у женщины, лицом
оказался глупым и упрямым - никак не хотел давать триста дебенов, но
ростовщик не уступал.
Поздно вечером Астарт и Эред, возвращаясь с верфи, увидели тщедушного
усталого человечка, волочившего по земле несколько тяжелых мехов.
- Добрые прохожие, помогите слабому человеку, и боги вам воздадут...
- со стоном вымолвил человечек. Астарт узнал рабби Рахмона.
- Смотри ты, - удивился Астарт и, пнув мех, услышал мелодичный звон.
- Ухватил где-то сухую корочку? Перед сном поклевать?
Молодые люди взвалили мехи и, подтрунивая над едва ворочавшим языком
рабби, донесли их до его убого логова, мало похожего на человеческое
жилье. В знак благодарности ростовщик угостил их черствым хлебом, который
и сам с удовольствием уписывал, и сильно разбавленным дешевым вином, в
котором плавали островки плесени.

10. ДЕНЬ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ
Все свои надежды Астарт возлагал на лодку. И вот она готова -
стройное создание из кедра. Мачта - из цельного ствола молодой пальмы.
Парус сшила Агарь. Ни одного металлического гвоздя или скобы не было
вбито, все держалось на бамбуковых клиньях и тростниковых нитях - такова
была традиция финикийских кораблестроителей. Хананейские кормчие Тира,
Сидона, Гебала смело прорывались на них через рифы и прибойную волну к
самым неудобным берегам, не боясь, что судно подведет, даст течь или
развалится от ударов днища о камни.
Астарт щедро смазал днище китовым жиром для предохранения от
древесного червя. Предстояло последнее: жертва Мелькарту.
Астарт и Эред выбрали на базаре молодого чернокожего раба с
блестящими кроткими глазами газели и повели его в храм, оставив
работорговцу царский перстень.
Когда-то храм Ваала, или Мелькарта, покровителя Тира, стоял на
отдельном малодоступном островке, был неказист. По сути дела, он
представлял собой площадку для жертвоприношений, окруженную сложенными из
камня стенами, - архаический храм, оставшийся, может быть, с каменного
века. Но лет за триста-четыреста до описываемых событий могущественный
царь Тира Хирам Первый снес древние храмы, построил новые, более
подходящие для столицы огромной морской державы. В то же время была
засыпана мелководная, заросшая водорослями лагуна, за счет чего
значительно расширилась базарная площадь и район островного Тира,
названного греками Еврихором. Кроме того, был засыпан пролив, разделяющий
островок с храмом, и город. Таким образом, мрачный, сложенный из дикого
камня храм Мелькарта, построенный Хирамом, оказался на оконечности
скалистого мыса, с трех сторон окруженного морем. В память о себе могучий
царь установил в храме большую колонну из чистого золота, добытого в
ливийских колониях тирян.
Друзья прошли над обрывом по узкой дороге, выложенной каменными
плитами с выбитыми на них нравоучительными изречениями, благоговейно
склонившись, вползли в храмовую тень. Преклонили колена перед священной
золотой стелой царя Хирама, затем перед светящимся в полумраке
смарагадовым четырехугольным столпом, чудом предантичного мира. Чтобы
посмотреть на этот столп, приезжали из Аравии, Иберии, Индии.
В глубине храма показался лысоголовый жрец, высокорослый,
величественный, чуть-чуть похожий на обыкновенного мясника из базарной
лавки.
- Что вам надобно, о смиренно ползающие?
Астарт объяснил, не поднимая головы. Мелькарт для Астарта - больше,
чем бог, которому нужно поклоняться и которого нужно бояться. Это
путеводная звезда его жизни и опора в странствиях и в дерзкой борьбе с
чужими богами.
Друзей провели в святая святых храма - к каменному изваянию дельфина
с рогатой головой бога. Сквозь клубы мирры, ладана, сильфия тускло
поблескивала золотая чешуя. В большой каменной чаше перед ликом Мелькарта
- груда облитых нефтью поленьев.
Астарт выложил на столик несколько мелких, как маслины слитков
серебра - каждый достоинством в один ките: такова была плата за ритуал.
Даже столь могучий и всесильный бог пристрастен к жалким земным дарам. Из
клубов благовонного дыма появился жрец, приставленный к алтарю. Очертания
его фигуры были расплывчаты, словно он был невесом, вот-вот взлетит в
воздух. Жрец произнес речитативом:
- Да будет Ваал силою! Слава, хвала и восхваление Высшему Отцу,
Повелителю Сущего и Несущего, Властителю Моря и Времени, Покровителю
Удачи, Разящему Мечу Ханаана! Сжалься и прими, о Мелькарт, Царь Неба и
Тира, скромную жертву кормчего по имени Астарт и друга его по имени Эред.
Снизошли свое милосердие и благость свою на их новую лодку. Да не порвется
парус ее! Да не протечет днище ее! Да не обломится мачта ее! Да не
ударится она о злобный камень! Аминь!
Двое рослых жрецов подвели к алтарю чернокожего раба с глазами
газели. Он был еще почти мальчик и дрожал при виде зловещих приготовлений.
Он робко упирался и плакал, не смея звуком своего голоса нарушить пугающую
тишину. Жрец алтаря поднял Священную Палицу для оглушения жертв.
Астарт и Эред распростерлись ниц, прижавшись лбами к отполированным
богомольцами плитам.
- Свершилось! - провозгласил жрец, и раскатистое эхо заметалось под
низкими сводами.
- Проклятье! - Астарт не мог освободиться от неприятного видения:
глаза чернокожего раба преследовали его.
Друзья медленно подходили к дому. Настороженная тишина, неуютный
ветер с моря... И вдруг сдавленный женский крик:
- Беги, Эре...
Тотчас из-за стен примыкавших к улице особняков, высыпало десятка два
парней в сверкающих доспехах.
- Астарт, ты нам не нужен, - сказал старший ополченец, обнажив меч. -
Мне приказано взять твоего друга-заговорщика.
- Подождите!..
Парни оттолкнули Астарта и набросились с веревками на Эреда. Астарт
сбил ударом кулака одного, сцепился со вторым. Эред тем временем подмял
под себя нескольких человек и разметал остальных, словно щенят, хотя это
были, как на подбор, плечистые и упитанные молодцы, призванные охранять
власть самых знатных и древних семейств Тира.
- Астарт, лови! - он бросил меч другу.
- Но я поклялся не брать его в руки! - закричал тот в отчаянии.
Эреду в жизни своей почти не приходилось иметь дело с оружием, ведь
он был с рождения рабом. Поэтому один из ополченцев легко обезоружил его,
сильно поранив ему руку. Меч со звоном упал на булыжную мостовую.
- Астарт! - Эред рухнул на колени, прижав к животу окровавленную
кисть руки. Плечи его затряслись. - Астарт!..
Страшен был вид плачущего, стоявшего на коленях гиганта.
Астарт хрипел с приставленным к горлу острием меча.
- А ты благоразумен, - похвалил его начальник отряда, - я думал, ты
перебьешь половину моих людей. О тебе столько говорят. - Он нагнулся и
поднял лежащий у самых ног Астарта тяжелый меч из филистимской стали. -
Отпустите его, он не такой дурак, чтобы драться с нами.
- Но я же поклялся Мелькартом! - Астарт схватился за голову.
Истекающего кровью Эреда привязали к длинной жерди и понесли, как
обычно охотники носят добычу.
- Но я же поклялся, - бормотал Астарт, валяясь на дороге.
Словно из-за глухой стены доносился плач Агари:
- О беды, беды великие обрушили на нас боги, - рыдала она, царапая в
кровь щеки и грудь, - лодку разбили, Эреда забрали... о беды!
- И лодку тоже? - опомнился Астарт.
Агарь дико вскрикнула, в конце улицы показалась процессия,
возглавляемая рабби Рахмоном и долговым судьей в неизменном парике.

Ларит выскользнула из-за Священного Занавеса, и музыкантши заиграли
танец любви. Движения жрицы были отточены и грациозны. О, Ларит любила
свои танцы. Больше жизни своей она любила музыку, песни. Отними их у нее -
и не будет Ларит... Она танцевала и одновременно пела вместе со всеми, ибо
нельзя было не петь эту чудесную мелодию любви, в которой все: и страсть,
и волнение, и смертельная тоска, и ожидание радости. Песнь, сложенную
богами, ибо только боги способны собрать воедино и торжественность
египетских гимнов, и удаль вакхических песен греков, и военные напевы
Ассирии, и дикие завывания кочевников пустыни. Финикия! Мир поет твои
песни, учит твой алфавит, поклоняется твоей разноликой культуре. Мир
восхищен красотой твоих жриц и готов перенять твои идеалы, не подозревая,
что это идеалы его собственные...
Раздвинув Священный Занавес, выглянула гладкая физиономия с такими
мясистыми и оттопыренными ушами, что они скорее походили на крылья летучей
мыши или ломти пахучего сыра, привозимого с ионических островов. Это
жрец-настоятель, вершитель судеб храма Богини Любви и Плодородия. И не
только храма... Он недоволен. Ларит, повергнув всех в экстаз, забывает о
главном: жертве перед алтарем на бараньих шкурах. Ведь пришедшие в храм
Астарты платят совсем не за песни.
Ларит танцует! Ее бедра, руки, грудь, пышная копна волос - все в
движении, вся она в танце, вся отдалась мелодии и ритму. Музыкантши в
исступлении истязают свои инструменты. Грубые мужчины, матросы и купцы,
принесшие с собой запахи моря и гаваней, плачут от восхищения. На лицах
их, старых и молодых, свежих и морщинистых, блаженные улыбки. Они
счастливы. Они встретились с искусством. Они запомнят этот день надолго.
- Прекратить! - громко шепчет жрец-настоятель, и вот раскатисто гудит
Священный Колокол.
Все вздрогнули, музыкантши смешались, замолкли. Ларит покорно
опустила плечи...
...Рассвет. Ларит брела по пустынным улицам, спотыкаясь и раня ноги в
кровь. Нищий, спавший в канаве, проснулся от звука ее шагов и испуганно
уставился на нее.
Ларит шла и шла, и дорога казалась бесконечной. "Приду и скажу: уходи
из Тира, уезжай куда-нибудь. Далеко-далеко. Чтоб о тебе ничего не было
слышно, чтоб ничего не напоминало..."
Жрица, забывшись, закричала на всю улицу:
- Не могу служить богине, пока ты здесь!.. Не могу!..
Дом Астарта был пуст. Дверь заколочена. У самых ворот - черепки
разбитого кувшина. Ларит бессильно опустилась на землю.
- Кто, кто там? - встревоженный сонный голос, казалось, донесся с
небес.
С крыши свалился тюрбан сторожа-раба. Раб долго разглядывал нагую
женщину, затем скатился наземь и протянул жрице свой изодранный плащ.
Простое проявление человечности этим жалким существом, полуживотным в
глазах свободнорожденной, так растрогал ее, что она зарыдала, обхватив его
грязные тощие ноги.
- Госпожа, разве можно, я раб, госпожа...
Ларит что-то говорила о себе, о своей по-настоящему рабской, хуже
рабской, доле, об Астарте...
- Господина по имени Астарт обратили в рабство. За долги, - раб
отошел подальше и говорил с опаской.
Господин по имени Астарт... а?.. Что ты говоришь? Разве можно так?..
- И девушку по имени Агарь, которой он дал жизнь, я хотел сказать,
свободу... тоже...
- О жестокие боги!..
И сразу все стало на место. Астарт, ее мужественный, благородный,
прекрасный Астарт, ее единственная любовь, в такой беде, которая хуже
смерти. Она будет просить богиню помочь юноше, носящему ее имя. Ларит не
поскупится на жертву. Она умрет у алтаря Великой Матери...

11. НОВЫЙ РАБ
- Куда вы меня ведете? Я ведь долговой раб, а не...
Надсмотрщик полоснул Астарта плетью.
- Теперь ты раб храмовой красильни.
"Вот откуда все! - догадался Астарт. - Вот почему ростовщик
поторопился с судом! Он в сговоре с Лопоухим! Жрецы не забыли, что я
существую. Это месть! Месть настоятеля. Месть богини за измену. О моя
клятва! Зачем язык произнес ее! Покарайте, боги, тех мертвецов, которые
заставили меня отречься от меча! Что делать бойцовому петуху в стаде
шакалов? Жалкий, глупый петух..."
Ничего нет ужасней в Тире, чем участь раба пурпурокрасилен. Пурпур
для Финикии - это источник дохода едва ли меньший, чем мореходство. Пурпур
- первая статья экспорта и одна из лазеек к сердцам монархов и вельмож
всего мира - от Иберии до Индии. Повелители всех более или менее
цивилизованных народов рядились в финикийские пурпурные ткани. Именно
финикияне утвердили алый цвет царственным цветом, а лиловый - цветом
служителей религиозных культов. Деловые люди Финикии обставили дело так,
что никто до сих пор не знает секретов производства пурпура. Вся тяжесть
страшной тайны лежала на рабах, и Астарту предстояло испытать ее на себе.
Вокруг пурпурокрасилен сложилась непроницаемая стена таинственности,
ужаса, смерти. Но никто, кроме заправил этого дела, не знал ничего
конкретного.
Астарта привели на широкий двор, спрятанный за высоким каменным
забором с металлическим остриями по гребню. У больших врытых в землю чанов
возились рабы. К каждому рабу был приставлен надсмотрщик! Подозрительная
роскошь.
Астарт содрогнулся: из-под низкого навеса вышел воющий раб с широко
расставленными руками и запрокинутой головой. Свежие раны вместо глазниц,
кровоточащий обрубок языка...
Раба бросили в повозку, набитую до отказа такими же слепцами. Возница
тронул вожжи, надсмотрщик еще раз хлестнул Астарта через всю спину и
толкнул к свободному чану.
- Не получишь еды, пока не научишься делать с завязанными глазами то,
что тебе покажу. - Надсмотрщик отбросил плеть и довольно умело извлек из
чана целую гору мокрой шерсти, отжал, растрепал, развесил на столбах. -
Понял? Теперь ты.
Астарт уронил в лужу перед чаном всю охапку шерсти, за что получил
свирепый удар.
- Повтори!
Астарт делал все подозрительно неловко. Поскользнувшись, он врезался
головой в живот надсмотрщика и, когда тот свалился в чан, долго его
вылавливал, то и дело сваливая ему на голову целые кипы мокрой шерсти.
Астарта не успели избить. Подошел Беркетэль в хитоне из дорогой
тонкой ткани, искусно выкрашенной в лиловые и алые пурпурные полосы.
Мокрый надсмотрщик угрюмо пыхтел за его спиной, взвешивая в могучей
руке тяжелую плеть.
- Хитрый раб опаснее пожара, - процедил жрец, - он все это умеет не
хуже тебя. Обработать его сейчас же.
Двое схватили Астарта под руки и повели к навесу. Астарт обмяк,
изобразив на лице полную отрешенность.
- Сомлел с перепугу, - сказал третий, пошевеливая угли в жаровне.
Раскаленные ножи и тавро были уже готовы. Астарта притиснули к столбу и
накинули веревку.
"Вот он, момент!" От сильного удара ногой надсмотрщик, возившийся у
жаровни, врезался головой в пышущие жаром угли. Истошный крик никого во
дворе не всполошил: при процедуре обращения в раба пурпурокрасилен обычно
орут так, что статуи богов обливаются холодным потом.
Под навесом недолго возились, кто-то хрипел, чье-то тело звучно
билось о землю, затем все стихло. И вот на солнечный свет вышел воющий
Астарт, задравший к небу вымазанное в крови лицо и слепо расставив руки.
Жрец-настоятель теребил свое большое ухо и с чувством охотника,
подстрелившего опасного зверя, любовался пьяными шагами Астарта. "А ведь
мог быть жрецом. И каким жрецом..."
А тот кружил по двору, чуть не свалился в чан с затхлой водой и
оказался у ворот. И вдруг - быстрый, как спущенная тетива, удар кулаком -
и привратник с проломленной переносицей повис на щеколде. Бухнула калитка.
Астарт исчез.
- Догна-ать! - Беркетэль задохнулся от крика.
Астарт несся во весь дух по улице. Только бы добраться до пристани,
где в каждом кабачке у него не счесть приятелей!
Сухопарый надсмотрщик в кожаных сандалиях вырвался вперед. Астарт
понял: от него не уйти. Он резко свернул за первый попавшийся угол и,
зацепившись за край плоской крыши, выставил ногу на уровне головы
преследователя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31