На том и расстались. В общем, я не понял,
как он сумел объединить в своей Своре - примечательное название,
заметь, - молодых образованных ребят. И не понял, что за
цели он преследовал, формируя Свору. А по нашим сведениям в
ней состоит уже около сотни человек. Короче, я задумался. И
решил копнуть поглубже... - Мишка снова замолчал, снова кашлянул.
- Что же было потом? - не выдержал я.
- Что было потом? - переспросил МММ отрешенно, словно раздумывая
о чем-то другом; он повернулся ко мне: - Дай, пожалуйста,
сигарету.
- Ты же не куришь, - удивился я, но пачку "Родопи" ему подал.
Мишка прикурил, неумело затянулся, кашлянул, выпустил
дым в потолок.
- А потом, - сказал он, - потом мы внедрили в Свору Эдика
Смирнова...

Глава пятая
Шел первый час лекции по сопромату. Преподаватель Марк
Васильевич Гуздев, долговязый, с совершенно седыми патлами,
скороговоркой что-то объяснял о тензоре напряжений в осях
XYZ, торопясь закончить очередную "четвертинку". "Четвертинками"
он называл пятнадцать минут учебного времени, каждые
из которых венчал обстоятельно, со вкусом рассказанным анекдотом.
Анекдотов он знал множество, но по природной рассеянности
в них путался и часто повторялся.
Например, самым любимым у него был следующий анекдот:
"Как-то раз нерадивый, но хитроумный студент сдавал своему
преподавателю зачет по сопромату. Слушая его путаные объяснения,
преподаватель устало замечает: "Молодой человек, у
вас не голова, а пустыня.", На что студент ему немедленно:
"Но ведь в каждой пустыне есть оазис, однако не всякий верблюд
сумеет его найти."
Мы слышали этот анекдот раз, наверное, уже десять, но
всегда он пользовался неизменным успехом, а последняя ударная
фраза так вообще вошла в поговорки и цитировалась по поводу
и без особого повода студентами курса.
Сидя в расслабленной позе на заднем ряду правее Веньки
Скоблина, я демонстративно скучал, вместо тензоров вырисовывая
в общей тетради геометрические фигуры неправильной формы.
Но расслабленность моя была показной. Внутренне я держал
себя собранным и искоса, самым краем глаза наблюдал за Скоблиным.
Скоблин тоже скучал, вертел головой, разглядывал впереди
сидящих девочек: взгляд его пробегал сверху вниз, а потом
медленно, оценивающе - снизу вверх.
Я вспомнил, что говорил мне о нем Мишка всего два дня
назад....
- И так на тебе все сходится, - говорил он. - Ты был
в воскресенье в аэропорту, ты проходил первым свидетелем по делу
Смирнова, и теперь ты же имеешь уникальную возможность напрямую,
не вызывая подозрений, установить контакт с активистом
Своры. Везет тебе.
- Как утопленнику, - пробурчал на это я, сам удивляясь тому,
с какой быстротой впутываюсь в клубок странных для меня
дел и ситуаций.
- Понимаешь, - продолжал Мишка. - Я был сначала против того,
чтобы вводить тебя в игру, да и сейчас против, так что, если
ты откажешься, я не обижусь - буду, наоборот, только рад. Но
когда станешь принимать окончательное решение, учти: ты на
данный момент самая подходящая фигура для нашего нелегального
расследования. Другого такого нам долго придется искать,
а дело того не терпит.
- Интересный у тебя способ уговаривать друзей на безумства, - сказал
я. - Очень, знаешь, оригинальный, - но, заметив,
как резко и неузнаваемо изменилось вдруг Мишкино лицо, тут
же спохватился:
- Извини, неудачная шутка...
И я согласился. Не стану утверждать, что с большой охотой,
и интуитивно догадываясь уже, что добром это для меня
не кончится, но согласился. Вспомнилось, как вместе с Мишкой
мы охраняли тот дурацкий райисполком, не имея в обоймах ни
единого патрона, и как страшно нам было, когда все-таки началась
стрельба. Мы держались друг за друга; ближе, чем мы,
не было в то время людей на свете. И в память о тех страшных
днях я согласился.
Результат: сижу на лекции и внимательно наблюдаю за
своим сокурсником и будущим коллегой Венькой Скоблиным.
Помнится, только заслышав от Мишки его фамилию, я вскричал:
- Скоблин?! Не может быть!
- А что здесь такого удивительного? - заинтересовался
Мишка.
- Обыкновенный же парень.
- Пойми, Свора тем и сильна, что в ней состоят самые
обыкновенные люди.
Скоблин действительно всегда казался мне самым обыкновенным
парнем. Он в меру интересовался девочками, не избегал,
но и не злоупотреблял стандартным набором холостяцких
развлечений. Пути мои с ним до сей поры не пересекались, да
и вряд ли пересеклись бы в обозримом будущем: не нашлось как-то
ни общего интереса, ни общей компании. Правда, доходили
до меня через третьих лиц слухи, что Венька занимается "ком-мерцией",
или, по-просту говоря, перевозкой определенных товаров
из мест, где они стоят дешево, в места, где они стоят
дорого. Но в наши благословенные времена этим промышляет половина
студенчества, за счет чего количество личных автомобилей
от запорожцев до иномарок на стоянке перед институтской
общагой неуклонно увеличивается.
Легко вам представить поэтому, насколько сильным было
мое удивление, когда я узнал, чем он занимается в свободное
от учебы и коммерции время.
- Как он попал в Свору? - спросил немедленно я.
- Смирнов в свое время предположил, что это как-то связано
с его коммерческими делами, - ответил Мишка. - Где-то там
его ущемили, обокрали, обидели - не важно. Главное, что Свора
принимает "обиженных" без исключений, и если тебе удастся подкатить
к Скоблину под видом такого Обиженного - считай, дело
в шляпе, ты принят.
- Не слишком ли просто? - усомнился я.
- Просто для тебя, - уверенно сказал Мишка, - и совсем не
просто для кого-нибудь другого, со стороны. Именно поэтому,
Борис, ты нам и нужен.
Итак, Венька Скоблин оказался активистом Своры Герострата,
неформальной организации, в которую вступил когда-то со
специальным заданием Эдик Смирнов, и в которую теперь предстояло
вступить мне.
Я наблюдал за Венькой, а, наблюдая, выжидал, когда же
он оторвется от созерцания девичих талий и обратит внимание
на занятия рядом сидящих. И этот момент не замедлил наступить.
Причем, получилось так внезапно, что я его едва не
пропустил.
Вот только что Скоблин покачивал головой, презрительно
выпятил губу, разглядывая толстушку с параллельного "потока",
и вот уже его взгляд скользнул в сторону и задержался
на моей открытой всем ветрам и поветриям тетради. Я с запаздыванием
прямо над своими художествами в стиле Малевича
стал выводить большими печатными буквами: "НАДОЕЛО ВСЕ! ВСЕ
НАДОЕЛО!". Вывел и, подняв глаза, перехватил взгляд Скоблина.
Тот не смутился, а дружелюбно подмигнул мне.
- Скучаем? - понимающе шепнул он.
Я кивнул, радуясь своей маленькой победе.
- Невыносимо, - тоже шепотом добавил я к своему кивку. - Сам
не понимаю, как сюда залетел.
- И я, - хихикнул Венька.
- Со второго часа удеру, - сообщил я и тут же вполне непринужденно
предложил Скоблину пойти в "Гангрену", выпить по
кружечке пива.
"Гангреной" на жаргоне Политеха именовался в общем-то
совершенно ничем не примечательный бар на Тихорецком проспекте,
имевший одно несомненное преимущество перед другими
барами такого рода - близость местонахождения.
Скоблин согласился. Видно, был предрасположен: в том
самом настроении человек, когда хочется новых знакомств, новых
бесед за кружечкой холодного пенистого напитка.
По окончании первого часа "пары" Гуздев пообещал всем
присутствующим рассказать "забавный" анекдот о преподователе
сопромата, умевшем особым способом поддерживать интерес
аудитории к своей лекции. Анекдот этот мы уже слышали, и он
казался мне все-таки чрез меры скабрезным: не каждой девушке
рискнешь его рассказать, но Марк Васильевич так, судя по
всему, не считал, а присутствующие его одобрительным гулом
поддержали.
Мы с Венькой ушли в "Гангрену".
В это время дня там было пусто и почти идеально чисто.
Мы купили для начала по паре баночек (в наши нищие времена
пивные кружки во всех известных мне барах разворовали, и теперь
в той же "Гангрене" пиво разливалось в полулитровые
банки с крашеным, чтобы и эти не сперли тоже, дном, которые
мы называли по-просту: "анализными") и уселись в дальнем
углу за массивный стол.
Пиво быстро развязало Веньке язык. Я непринужденно
подыгрывал ему.
Песня таких, как Скоблин, была мне давно и хорошо известна.
Людей с подобными взглядами в наши развеселые времена
хоть пруд пруди; различаются они лишь уровнем интеллектуального
развития, и некоторые умеют петь эти песни настолько
сладкоречиво, что невольно проникаешься и на какое-то
время начинаешь видеть мир в сумрачно-багровых тонах.
Все ему было плохо, все ему мешали: Вселенная прогнила,
цены замучили, везде - мафия, везде - коррупция, взорвать
все к черту, а там - хоть трава не расти. И так далее, в
том же похоронно-эсхатологическом духе.
Впрочем, Скоблин интеллектом не отличался, матерился
через каждые полслова - вести его в нужном направлении доставляло
мне сплошное удовольствие. Я поддакивад, сам рассказал
парочку черных анекдотов из своей насыщенной "приключениями"
жизни под палящим солнцем "горячих точек", и
через час мы уже являлись лучшими друзьями, он пригласил меня
на "вечеринку", где будут только "свои ребята", и мы вышли
из "Гангрены" чуть ли не в обнимку.
Мне оставалось только как-нибудь побыстрее от него отвязаться
и доложить МММ о выполнении первой части плана. Насторожила
меня тогда лишь легкость, с какой мне удалось выйти
на Свору. Но, как показали последующие события, вступить
в Свору Герострата действительно очень легко, проще простого,
а вот покинуть ее практически невозможно.
До самого конца. До самой смерти.

Глава шестая
- Молодец, - похвалил меня Мишка. - Быстро ты его. Значит,
послезавтра вечером?
- Послезавтра вечером, - подтвердил я.
Мишка помолчал.
Постукивая пальцами по краю столика с телефоном, я терпеливо
ждал продолжения.
- Значит, так, - сказал Мишка после паузы и снова замолчал,
но теперь ненадолго. - Завтра часа в четыре приезжай ко
мне. Нужно обсудить одну проблему.
- Что за "проблему"?
- Не телефонный, понимаешь, разговор. Тут все очень
сложно, тонкость одна...
- Инструктаж?
- Вроде того. Ну, в общем, будь, - он положил трубку, оставив
меня разочарованно недоумевать и строить предположения
почти целые сутки.
Но к четырем часам следующего дня я, как и было сказано,
явился к МММ на квартиру.
Теперь, вспоминая тот день, я думаю, что самым правильным
для меня было бы после всех этих недомолвок, намеков:
"вроде того", "тонкость одна" - послать Мартынова куда подальше
и не вспоминать никогда об этом деле. Причем, с точки
зрения товарищеской этики мой поступок выглядел бы правильнее
некуда: что за разговор с другом, втянутым в опасную
и не слишком чистоплотную акцию?
Но тогда я уже не мог действовать иначе, чем было предписано
мудреными расчетами честной компании: назвался ведь
уже груздем - полезай-полезай...
Мишка жил в Купчино, на Каштановой аллее. И из-за удаленности
его дома от центров мировой цивилизации я, как всегда,
не рассчитал время и опоздал на четверть часа. Поспешно взлетел
по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки за раз,
позвонил. Дверь в тот же самый момент распахнулась, словно
хозяин дожидался меня в прихожей.
- Слава богу! - выдохнул Мартынов.
Вид он имел встрепанный: волосы дыбом, щеки красные, в
глазах - облегчение и радость.
Он втянул меня в прихожую.
- Опоздал. Виноват, - доложился я.
- А мы уж тут... - он запнулся.
- Ты не один?
- Проходи, проходи.
Он провел меня в гостиную, и там я увидел восседающего
на роскошном кожаном диване огромного горделивой осанки незнакомца,
посасывающего пустую трубку и в задумчивости разглядывающего
Мишкину библиотеку, заполнявшую собой все пространство
от стены до стены, от пола до потолка в противоположном
конце комнаты. Там было на что полюбоваться: МММ
славился не только своей страстью к хорошим историческим кни-гам, но и умением подбирать любимейшие из них в прекрасных
изданиях одну к одной с хорошим переплетом и по сумасшедшей
цене.
- Познакомьтесь, - сказал МММ весело. - Это Леонид Васильевич.
Наш внештатный консультант.
Внештатный консультант медленно повернул голову и посмотрел
мне в глаза. Взгляд у него был внимательный и, как я отметил,
совершенно завораживающий. Отвести собственный взгляд
от его взгляда сразу же показалось мне делом трудным, если
вообще возможным. И только в случае, когда он сам тебе это позволит.
- Здравствуйте, Борис Анатольевич, - вынув изо рта трубку,
приветствовал меня внештатный консультант. - Очень приятно мне
с вами познакомиться.
- Садись, садись, Боря, - подтолкнул меня МММ как-то очень
суетливо, а я удивился: это было совсем на него не похоже. - Сейчас
чайку соображу.
Он убежал на кухню.
Я сел, все еще удерживаемый цепким взглядом консультанта.
Но тот наконец смилостивился и отвел глаза, снова принялся
изучать библиотеку. Я попытался расслабиться, но в подобной
компании сделать это было тяжеловато.
Появился Мишка, неся на подносе чашки с горячим ароматным
чаем, который он заваривал из разнообразных хитрых трав
и рецептом приготовления которого ни с кем, на моей памяти,
не делился. Сколько не проси. Установил поднос на журнальный
столик, жестом приглашая нас начинать чаепитие. И сам подкатил
кресло и уселся в него, поглядывая на нас с Леонидом
Васильевичем поочередно.
- Ну что, будем продолжать наши игры? - буркнул я раздраженно. - В
конце концов ты не чай меня сюда звал пить.
- Все помню, Игл, все помню, - МММ использовал мое школьное
прозвище, полагая, видимо, что это подействует на меня
умиротворяюще.
- Объясните ему, - подал голос Леонид Васильевич, как
мне показалось, тоже несколько раздраженно.
Мишка кивнул и тут же без перехода начал:
- Помнишь, я рассказывал тебе о трех существующих на
сегодняшний день направлениях развития психотронного оружия?
С ядом в голосе я стал перечислять, загибая пальцы:
- Экстрасенсорное воздействие, психотронные генераторы,
кодирование...
- Вот-вот. Есть, понимаешь, соображение, Борис, что так
называемый Герострат использует в своей деятельности как раз
это самое кодирование. То есть в его распоряжении находится
некий арсенал средств и методов, возможности которого нам достаточно
сложно оценить, но этот арсенал позволяет ему "вкладывать"
в головы общающихся с Геростратом людей разнообразные
долгоживущие модули, которые запускаются при произнесении
в присутствии данного конкретного человека ключевого слова
или фразы. Он обращается с человеком, как со вшивым компьютером.
И арсеналом он владеет действительно выдающимся. Возьми
к примеру Эдика Смирнова...
- Это объяснение, - согласился я, - но замечу, что в
твоем построении есть маленькая неувязачка: зачем он послал
Эдика в аэропорт с бессмысленной акцией?
- В том-то вся и штука, - помрачнел МММ. - Видишь ли,
один из основных элементов кодирования является гипноз, а
во время гипноза человек открыт. Он не способен ничего утаить.
Гипноз, ты понимаешь, лучше любого самого совершенного детектора
лжи. Скорее всего, Герострат сумел расколоть Смирнова в
первый же день, а потом играл с ним и с нами в кошки-мышки,
развлекался - скотина - пока ему это не надоело. Он послал
Эдика в аэропорт, чтобы выпендриться, продемонстрировать нам
свои возможности, показать: вот, мол, ребята, что я умею, и
держитесь-ка от меня на расстоянии. Понимаешь, что я хочу
сказать?
- Понимаю. Только тогда вся наша затея яйца выеденного
не стоит. Если он так легко расколол Смирнова, где гарантия
того, что он так же мимоходом не расколет меня?
- А вот для того, чтобы он тебя не расколол, мы и подключили
Леонида Васильевича.
Я похолодел. Тот самый озноб, что давал себя знать при
непереносимой жаре под палящим солнцем Нагорного Карабаха,
среди раскаленных камней на белой от пыли грунтовке; тот самый
озноб, о котором я, казалось, забыл уже навсегда, вдруг
продрал меня до костей. Затея Мартынова во всей своей полноте,
четко обозначилась передо мной.
- Ну уж нет, - сказал я, поднимаясь из кресла. - На такое
мы с тобой не договаривались. Извини, друг Мишка, но поищи
себе другого желающего. В мозгах своих копаться я никому не
позволял. И не позволю.
Помню, в детстве довелось присутствовать на сеансе заезжего
гипнотизера. Вышел я оттуда совершенно потрясенный.
Он делал с людьми, что хотел: заставлял их пить воду, а кричать,
что пьют вино, заставлял их плыть посуху, воображая,
что вокруг океан, заменял их личности другими - Петра Первого,
дяди Степы-милиционера;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19