Ригги повернул голову и посмотрел на нас.
Нападавшие укрывались за деревьями и валунами. Отчасти это спасало их
от огня Ригги, но с того места, где находись мы, они были видны как на
ладони. В несколько секунд оценив ситуацию, я подняла свой пистолет и
выстрелила, целясь в солдата с винтовкой. Дистанция была больше, чем мне
показалось, пуля вспахала землю футов на десять ближе, но солдат отпрянул
назад.
Из порохового пистолета я стреляла впервые. Он с грохотом дергался в
руке, и, однако, это доставляло определенное удовольствие. Ультразвуковой
пистолет бесшумен, и если промахнешься, то получишь какой-нибудь увядший и
пожелтевший листок, не более того. Этот же револьвер даже в случае промаха
производил куда больший эффект - пули поднимали фонтанчики пыли, зарываясь
в грунт, смачно визжали, рикошетируя от камней, и оставляли на деревьях
заметные царапины: вполне достаточно, чтобы заставить пригнуть голову даже
самого стойкого человека.
Взяв прицел повыше, я начала выпускать пулю за пулей. Джимми делал то
же самое, и огонь по Ригги сразу прекратился, солдаты попрятались в
укрытия. Ригги понял нас, вскочил и рысью понесся в гору. И вдруг мой
пистолет щелкнул вхолостую, джиммин тоже. Из нас троих продолжал стрелять
только Джек из своего ультразвукового, но, за исключением одной обожженной
руки, результат был нулевым. Нападавшие его не воспринимали, если говорить
точнее. И лишь наш огонь прекратился, они опять подняли головы и принялись
стрелять. Ригги дернулся, прыгнул назад и распластался за трупом своей
лошади. Как можно быстрее перезарядив пистолеты, мы с Джимми снова открыли
стрельбу. И снова Ригги вскочил и побежал к Кораблю. Хладнокровно
поразмыслив, я решила подождать, пока у Джимми не кончатся патроны, и, как
только его револьвер сухо щелкнул, я снова открыла огонь, нажимая и
нажимая на курок, не заботясь о том, чтобы в кого-нибудь попасть, стараясь
лишь прижать к земле этих солдат.
Так мы стреляли по очереди, пока Ригги не промчался наконец мимо и не
взбежал по трапу. Распластавшись в проеме люка, он стал прикрывать нас; я
отступила первой, затем поднялся Джек, за ним Джимми. Я крикнула Джорджу,
что можно убирать трап, и - либо он услышал, либо следил за нами с самого
начала - трап медленно поднялся и замер в своем гнезде.
С других сторон все еще доносилась стрельба, и, крикнув Джимми, чтобы
он бежал налево, я рванула через центральный отсек и чуть было не сломала
себе шею, налетев на кресло.
В проеме люка я затормозила, уткнулась носом в пол и, почти не
целясь, принялась стрелять. Те трое, которых я прикрывала, все оценили
верно и один за другим проскочили на борт. В промежутке между выстрелами я
слышала голос Джимми: он кричал, чтобы Джордж поднимал трап с его стороны.
Последней из прикрываемых мною ребят на борт взбежала Вени Морлок, и я не
смогла удержаться, чтобы не подставить ей ножку. И только потом я дала
команду Джорджу.
Вени прожгла меня взглядом.
- Зачем ты это сделала? - процедила она сквозь зубы, когда трап встал
на место.
- Для гарантии, что тебя не подстрелят, - ответила я, конечно,
соврав.
Мгновение спустя послышался крик Джека, четвертый трап поднялся, и
последней картиной Тинтеры перед моими глазами остался мокрый склон горы и
люди вокруг... Люди, которые изо всех сил старались нас убить, и это
почему-то казалось самым для них подходящим занятием.
Ригги совершенно не пострадал при обстреле, но на руке у него был
довольно глубокий порез, который только-только начинал заживать.
Вот и все преимущества политики черепахи, по крайней мере на Тинтере.
Про свой порез Ригги рассказывал так: однажды в лесу, когда он
занимался какими-то своими делами, из-за кустов вдруг выскочил лосель и
цапнул его за руку. Я бы поверила, если бы не знала, _ч_т_о_ такое Ригги.
Скорее всего, было иначе: мирный лосель шел по лесу, а из-за кустов,
напугав его, выскочил Ригги. Он частенько проделывает такие шутки.

- Где ты достала этот пистолет? - спросил Ригги. - Можно посмотреть?
Минуту повертев револьвер в руках, Ригги предложил:
- Хочешь, давай на что-нибудь поменяемся, а?
- Можешь взять его себе просто так, - сказала я, зная, что никогда
больше им не воспользуюсь. Револьвер меня не привлекал.
На борт разведкорабля было принято семнадцать ребят. Остальных
двенадцати либо не было в живых, либо они не сумели включить свои
сигнальные устройства. Размышляя об этом по пути к Кораблю, я подсчитала,
сколько раз могли убить меня саму. Получилось, что не меньше пяти. И если
допустить, что шансы пережить каждую из этих опасностей в отдельности были
девять из десяти, то для всех пяти ситуаций их оставалось лишь из десяти
шесть. Пятьдесят девять из ста, если точнее. И если у каждого из ребят был
такой же опыт, как у меня, то понятно, почему не смогли вернуться эти
двенадцать. Среди них был и Ат, и это не давало мне покоя.
Прибыв на Корабль, мы сдали своих лошадей, быстро прошли дезинфекцию,
а затем нас провели в Зал Встречи. На стенах по случаю Конца Года висели
украшения, над головой мерцали разноцветные фонарики. Играл оркестр, и
Папа, как официальный представитель Совета, приветствовал новых Взрослых.
Мне он пожал руку.
Нас встречали многие: там была и моя мать, и мать Джимми с мужем, и
его отец с женой. Заметив Джимми, они замахали руками. И еще я увидела
мать Ата.
- Встретимся позже, - шепнула я Джимми и, подойдя к матери Ата,
сказала: - Мне очень жаль, что его с нами нет...
Голос у меня дрогнул. Я не хотела причинить ей боль, но мне было
больно самой, слова давались с трудом. Она должна была догадаться, что я
хочу сказать... Коснувшись моего плеча, она заплакала и отвернулась.
Постояв немного рядом, я подошла к своей матери, и она, улыбнувшись,
взяла меня за руку.
- Я рада, что ты вернулась домой, - сказала она и вдруг, совершенно
неожиданно, расплакалась тоже.
Подошел Папа, обнял меня и провел рукой у меня над головой.
- Э, Миа, да ты, кажется, подросла! - сказал он весело, и я кивнула в
ответ, потому что и сама думала так.
Как это здорово - снова вернуться домой!


ЭПИЛОГ. ОБРЯД ПЕРЕХОДА
Слово "зрелость" меня всегда раздражало. Потому, наверное, что его
чаще всего употребляют как синоним воспитанности. Ведь если вы что-нибудь
делаете, а это кому-то не нравится, то вы, так сказать, не зрелы, пусть
даже ваши действия идут всем на пользу. И мне кажется, то, что чаще всего
называют зрелостью, на самом деле не что иное, как отстраненность от
жизни. Сталкиваясь с жизнью в лоб, вы просто обречены совершать ошибки,
это неизбежно: вы будете делать то, чего не хотели бы делать, говорить то,
что хотели бы сказать не так, не в силах найти более удачные выражения...
Короче, ваш удел - нащупывать дорогу вслепую. Но тем, так называемым
зрелым людям, в чьей жизни нет ни единой фальшивой нотки, ни единой, даже
самой маленькой, ошибочки, которые никогда не идут на ощупь, мысля и
поступая всегда единственно верно, этим людям неведомы ни поражения, ни
успехи. Убогая жизнь! Такие люди никогда меня не привлекали, и это еще
одна причина, по которой я не могла с уважением относиться к общепринятому
эталону зрелости.
Но только после возвращения с Испытания я сумела выработать
собственное суждение об этом. По-моему, зрелость - это способность
отсортировать крупицы истины из обыденных заблуждений и самообмана, в
которых вы выросли. Сегодня, например, нетрудно понять бессмысленность
средневековых религиозных войн или - что капитализм не есть сам по себе
зло; что убивать человека ради так называемой чести чаще всего просто
глупо; что в двадцать первом веке национализм уже не уместен; что
правильно завязанный галстук весьма слабо соотносится с общественной
ценностью... Список можно было бы продолжить. Но зато куда как труднее
столь же критически проанализировать безумства своего времени, тем более
что вы всю жизнь, сколько себя помните, воспринимали их как должное. И
если вы еще не сделали такой попытки, то, кем бы вы ни были, до зрелости
вам далеко.
К этому выводу я пришла после Корабельной Ассамблеи, созванной после
нашего возвращения с Тинтеры.
Для людей Корабля результат нашего Испытания был просто чудовищным.
Тинтера казалась им преддверием ада. Тинтерийцы, вне всякого сомнения,
были Бесконтрольно Рождающими (эта мысль не нравится мне даже сейчас), их
общество жило за счет рабства, они каким-то преступным путем завладели
разведкораблем и собирались использовать его против нас, и, наконец, они
убили беспрецедентное количество наших детей. Случайная смерть на
Испытании - это одно, а преднамеренное убийство детей грязеедами - другое.
Слухи полетели по Кораблю почти сразу же, как мы прибыли домой. Через
день после нашего возвращения было созвано заседание Совета, отчет о нем
транслировался по всему Кораблю, и для большинства людей действительность
оказалась куда хуже, чем даже самые страшные слухи. Присутствуя на Совете
и давая показания, я видела, насколько встревожил наш рассказ всех его
членов. По вердикту Совета два дня спустя должна была состояться
Корабельная Ассамблея - предстояло принять как можно скорее крайне важное
решение.
Единственными взрослыми, не присутствовавшими в тот день в Амфитеатре
Ассамблеи, были те несколько сотен вахтенных, без которых существование
нашего Корабля было бы просто невозможно. Семнадцать прошедших Испытание
ребят, мистер Писарро, Джордж Фахонин и члены Совета находились на
подиуме, в центре Амфитеатра. В свое время я видела, как на том месте, где
я сейчас сидела, разыгрывались театральные действа.
Потребовав внимания Ассамблеи, Папа начал с извинений за то, что
праздник Конца Года прерван таким серьезным делом.
- Но, я полагаю, - сказал он, - большинство из вас наблюдало по видео
достаточно дискуссий о Тинтере и понимает всю серьезность проблемы. Месяц
назад мы высадили на эту планету группу ребят, двадцать девять человек.
Вот это - все, что от группы осталось. Мы предложим им повторить то, что
они рассказывали Совету об увиденном и пережитом, и когда они закончат, вы
сможете задавать им вопросы и вести дискуссии.
Все эти факты уже были известны почти всем. Теперь они звучали как бы
из первых рук. Я дала показания о неконтролируемом рождении, Джек
Фернандес - о лоселях, Джимми рассказал о захваченном разведкорабле. Один
за другим мы выкладывали информацию, руководствуясь Папиными вопросами, а
затем мистер Писарро и Джордж добавили свои свидетельства к нашим. Потом
посыпались вопросы из Амфитеатра.
Мистер Табмен принял сигнал от маленького человечка, сидевшего в
верхнем левом ряду, и тот появился на экранах мониторов. Голос его четко
доносился из динамиков.
- Я так понял, что они использовали этих самых лоселей в качестве
рабов? Верно?
- Мы не знаем этого точно, - честно ответил мистер Персон. - Они
определенно используют их в качестве подневольной рабочей силы, и, как вы
слышали от мистера Фернандеса, имеются доводы как в пользу их разумности,
так и против. Вопрос именно в этом: достаточно ли они разумны, чтобы
называться рабами? Но я думаю, что мы должны учитывать эту возможность.
Маленький человечек кивнул, и мистер Табмен передал следующему.
- Они действительно хотели двинуть против нашего Корабля свои
вооруженные силы? Это правда?
- В этом мы тоже не уверены, - сказал мистер Персон. - Но, так или
иначе, такой ход событий уже невозможен, их единственный разведкорабль
уничтожен.
- Варвары, - произнес человек, задавший вопрос, и затем добавил: - Я
считаю, нам следует объявить благодарность молодым людям, которые
разрешили для нас эту проблему. - Он сел.
Следующий оратор поддержал это предложение, и я почувствовала, как
лицо мое запылало. Украдкой я взглянула на Джимми - он тоже был смущен. И
мне очень захотелось, чтобы предложение не прошло, мне не нужна была
благодарность, которая камнем повисла бы на шее.
- Прекрасная идея. Прошу проголосовать, - согласно предложил мистер
Персон, но один из членов Совета возражающе поднял руку.
- Мне кажется, это уводит нас от цели данной Ассамблеи, - сказал он.
- Если эта идея столь привлекательна, то мы сможем обсудить ее в следующий
раз, ничто нам не помешает.
Зал заволновался, потом шум стих, и Папа объявил:
- Давайте продолжим.
И я, понимая, что именно хотел Папа от этой Ассамблеи, была очень
рада, что избавилась от ненужной и официозной благодарности.
- По-моему, - сказал следующий оратор, - мы упускаем важный, если не
главный, момент. Эти люди - Бесконтрольно-Рождающие! Вот в чем все дело!
Мы знаем, к чему это приводит. И они снова доказали это захватом
разведкорабля - кого они убили, чтобы его заполучить? Они доказали это
заточением в тюрьмы и убийствами наших ребят... Они - угроза, и из этого
мы обязаны исходить.
- Это их планета, мистер Финдли, и я не могу отрицать их право иметь
законы о нарушении границы, - произнес мистер Персон. - А что касается...
Он не договорил, его прервал Папа.
- Не согласен, - произнес он. - Мистер Финдли поднял вопрос, который,
по-моему, имеет огромное значение. Его следует обсудить со всей
серьезностью.
По Амфитеатру прокатился шум, но четко было слышно только мистера
Персона и Папу. Каждый из них, я это отлично знала, придерживался твердо
своего мнения. Вежливо и внешне ничем не проявляя своих эмоций и
заинтересованности, Папа с помощью мистера Табмена направлял Ассамблею к
определенной цели, а мистер Персон столь же упорно старался склонить ее на
свою сторону.
Когда наконец воцарилась относительная тишина, мистер Персон заявил:
- Мы все отлично сознаем. Мы отдаем себе отчет в том, какую
потенциальную опасность представляют для нас эти люди. Но этот вопрос на
настоящий момент я считаю неактуальным. Да, они Бесконтрольно Рождающие,
но их не больше нескольких миллионов. Они первобытны, они отсталы. У них
нет ни средств, ни возможностей причинить нам вред. В худшем случае их
можно будет изолировать. Я считаю, что мы должны оставить этих бедолаг в
покое, пусть они сами решают свою судьбу.
- Не согласен! - сказал Папа упрямо.
Кто-то с места стал кричать о продолжении дебатов, крик подхватили
другие люди, и вся Ассамблея стала походить на растревоженный улей. В
этом, наверное, и заключается вся прелесть подобных мероприятий. Но затем,
постепенно, все успокоились, и мистер Табмен назначил выступающего.
- Вам хорошо, наверное, сидеть тут и рассуждать, мистер Персон, -
сказал мужчина, - но можете ли вы гарантировать нам, что они каким-либо
образом не заполучат другого разведкорабля? Ведь они сумели обзавестись
первым. Вы можете гарантировать это?
- Если предупредить другие Корабли, - ответил мистер Персон, - то я
не вижу здесь никакой проблемы. Но мы забываем главное: суть не в том,
какой вред может причинить нам эта отсталая планета. Суть в том, почему
вообще возникла возможность нанесения нам этого вреда. И я утверждаю, что
причина заключается именно в отсталости и дикости этих людей!..
- Мы не должны рассматривать этот вопрос, - заявил Папа. - Сейчас мы
обсуждаем конкретный случай, а не общие темы. Они сейчас и здесь
неуместны. Таково мое решение!
- Они уместны! - горячо возразил мистер Персон. - Более того, они
чрезвычайно уместны. Этот вопрос шире, чем вы хотите признать, мистер
Хаверо. Вы избегаете выносить вопрос о политике, об основном принципе
политики нашего Корабля, на открытое обсуждение. Я настаиваю на этом!
Сейчас для этого самое время.
- Вы нарушаете регламент!
- Ничего я не нарушаю! Я заявляю, что мы обязаны пересмотреть
генеральную линию политики Корабля, и требую голосования по этому вопросу
прямо сейчас. Я требую голосования, мистер Хаверо!
Народ в Амфитеатре снова заволновался. Одни требовали голосования,
другие возражали, но в конце концов сторонники голосования возобладали, и
Папа поднял руку.
- Ладно, - произнес он, дождавшись тишины. - Итак, было внесено и
шумно поддержано предложение проголосовать по вопросу нашей планетной
политики, и это предложение принято. Контролер, зарегистрируйте голоса.
- Благодарю вас, - сказал мистер Персон и нажал свою кнопку для
голосования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28