Сидит, о чем-то задумалась. Каштановые волосы закрыли плечи. А что, если?.. Блестящая мысль! Не говорить ей сейчас ни слова о моей встрече с Яхьей Саадани. Ну конечно же, как я раньше не сообразил: она умна и хитра, и, начни я сейчас этот разговор, она мигом сумеет выкрутиться. Нет, мне нужны доказательства, да покрепче, такие, чтоб припереть ее к стенке. И я их найду, надо только хорошенько глядеть в оба, что, в общем-то, не так уж трудно, если учесть, что я живу в этом доме. Как хорошо я придумал. Да, отсрочка сейчас мне просто необходима, надо как следует все продумать.
...Капризно-кокетливый голосок :
— Халиль, ну в чем дело? Прямо как нарочно: жду, жду, а он себе битый час полощется в ванне!
Я гляжу на нее и будто вижу впервые: чужая, совсем чужая. И что я в ней нашел? Шпионка... Я спал со шпионкой и говорил ей о любви... А светло-карие глаза смотрят так ласково.
— Да что с тобой сегодня? Ты сам не свой. Что-нибудь случилось? — В голосе ее тревога.
Я пожимаю плечами.
— Ничего. Устал, наверно, немного. Голова просто раскалывается.
Она подходит сзади, кладет мне руки на плечи, прижимается ко мне, но я отвожу ее руки и легонько отодвигаю ее от себя.
Удивлена. Поворачивается и уходит обратно на балкон. Появляется Джафар с кофе, молча ставит поднос на журнальный столик и так же молча исчезает. Пью кофе — чашку, другую, потом наливаю ей и несу на балкон. Обернулась. Берет кофе и, поглядывая на меня, отпивает из чашки.
— Где ты сегодня был?
Этого вопроса я почему-то не ожидал. Быстро соображаю, что сказать.
— У одного приятеля. Большой человек, занимается проблемами индустриализации. Зашел к нему в министерство узнать, какие новости грядут для моей фармакологии.
Усмехнулась, отпила из чашки. Тряхнула волосами, сейчас скажет какую-нибудь резкость. Нет, передумала. Опять склонилась над чашкой, пьет и поглядывает на меня.
— И что же, узнал?
— Конечно. Но это долгий разговор, тебе будет неинтересно.
— Послушай, — она стрельнула в меня взглядом, — если не
4?П
хочешь рассказывать, что у тебя сегодня случилось, лучше помолчи совсем. Не надо изворачиваться.
Все понимает, чертовка. Но что поделаешь, милая, если я уже не тот? Не верю я тебе больше, ясно? И в любовь твою не верю, и в то, что ты мне говорила. Ложь все это, ложь. Так-то вот... Доверие между людьми строится годами, а разрушить его можно в один миг. Но теперь все, больше не обманешь, дураков нет. За каждым твоим шагом буду теперь следить, за каждым движением, все твои маски с тебя посрываю, одну за другой. Ух, с каким наслаждением я бы сейчас тебя придушил-Сдавил бы тебе горло, вот так, и всю бы правду из тебя вытряс, до последнего словечка. А потом швырнул бы тебя на землю и измордовал, избил бы до полусмерти. Ногами, чтоб рук не марать...
Я живо представил себе, как она, извиваясь на полу, молит о пощаде, а я в остервенении бью, пинаю ее... И пусть не надеется, я не поддамся предательской жалости, что уже поднимается в душе. Не поддамся, даже виду не покажу.
Она сузила глаза, и они стали колючими, злыми. Не лицо, а маска холодного безразличия. Какие недобрые мысли бродят сейчас в ее голове? Такая будет мстить, ни перед чем не остановится. Пожалуй, и убить может, что ей стоит? Тем лучше, по крайней мере знаешь, с кем имеешь дело. Все, все подсчитаю, за все расплачусь сполна. За один такой миг и жизнь положить не жалко... Стоп. Не надо горячиться. Так я раскроюсь раньше времени. Никакой спешки, только трезвый расчет и холодная голова. Слишком многое сейчас поставлено на карту.
И я начал искать. Перерыл весь дом, обшарил все углы. Она, конечно, об этом знала и догадывалась, что я ищу, но молчала, как будто решила мне не мешать — мол, будь что будет. Казалось, она ждала конца с какой-то радостью, с каким-то облегчением и даже торопила его; отпускала Джафара раньше времени, по целым дням оставляя меня в доме одного: ищи, не стесняйся. И я искал, исступленно, фанатично. А она молча наблюдала. Уж лучше бы, злился я, подбросила мне какую-нибудь зацепку, а еще лучше — откровенно бы во всем призналась. Мне уже начинала надоедать эта скрытая игра. Впрочем, внешне она вела себя по-прежнему: то ли сказывалась привычка постоянно держать себя в узде, то ли гордость не позволяла выворачивать себя передо мной наизнанку. А может, пыталась до последнего сохранить обреченную любовь — кто знает?
И я, как частый гребень, прочесывал квартиру, методично обыскивая одну комнату за другой: холлы, коридор, стенные обои, паркет, столы, шкафы, полки... Шарил по карманам, вытряхивал чемоданы, ощупывал обувь, копался в белье. Искал одержимо, как нищий, вознамерившийся отыскать сокрытый клад, как ревнивый любовник, жаждущий получить доказательства измены, как наркоман, обезумевший в поисках героина. Во мне жили два человека: нормальный, трезво отдающий себе отчет в своих действиях и отчаявшийся, утративший рассудок безумец. Я знал, что рано или поздно, но я найду. Не могу не найти. И ничто, никакая сила на свете не может этому помешать. Найти, найти... Эта мысль завладела всем моим существом. Она направляла мои поиски, двигала моими пальцами, звенела у меня в ушах, она приняла почти реальные, зримые очертания.
И вот, в тихий летний вечер, когда все кругом дышало миром и покоем, благоухало жасмином и наполняло сердца влюбленных томлением и неясной тоской, — я нашел!
...Сижу в гостиной... Слегка колышутся на ветру легкие занавески... И тишина, будто люди, все разом, замерли, затаились в своих норах в предчувствии какой-то небывалой катастрофы. Рядом на столике магнитофон. Приятно отвлечься от невеселых мыслей и утомительных поисков. Что бы это послушать? Вот этюды Шопена в исполнении Рубинштейна. Легкие серебряные шарики звуков... Но что это, почему оборвалась запись? Э, да тут не только музыка... Мужской голос?
— ...хватит и одной. Я сам переправлю ее в Центр. Когда сообщу по телексу, что отчет получен, можешь остальные ко^ пии уничтожить.
Долгая пауза. И женский голос:
— У тебя все?
Чей это голос? Это же Рут, конечно, это она! Магнитофон искажает голос, но я уже слышал его прежде на пленке и теперь узнаю среди тысяч других.
— Нет, еще одно: Халиль. Ты мне обещала, что к тому времени, как ты приедешь в Париж, все будет решено окончательно. Я терпеливо ждал, но больше ждать не могу. Я сделал все, что в моих силах, по твоей просьбе нашел для него работу в своей фирме. И что же? Он по-прежнему порхает по миру, свободный, как птичка. Но этому надо положить конец — надеюсь, ты это понимаешь? Он чужой, а чужому среди нас не место.
А, так это мистер Харрисон, Эдвард Дж. Харрисон собственной персоной. Работают, значит, вместе — вернее, она работает на него.
— Но он же добился такого неслыханного роста в сбыте! Два миллиона в год — неужели тебе этого мало?
— Я говорю не об этом. Ты великолепно понимаешь, что я имею в виду. Вопрос стоит так: он не должен больше оставаться в стороне. И тянуть с этим дальше — а именно это ты и пытаешься делать — я не позволю.
— Но послушай меня, он для нас не подходит. Да, он сильно изменился в последнее время, но, поверь мне, это не тот человек. Он не годится для такой работы, совершенно не годится. Ты что, хочешь еще одного провала? Мало тебе той истории с турецким профессором?
— Глупости. Лично я абсолютно убежден, он нам подходит по всем статьям: умный, обаятельный, знающий. На нынешней работе он обзавелся обширными связями. Кроме того, старые друзья... Ну допустим, с ними контакты несколько поослабли. Но их же можно восстановить! Главное, найти к нему подход. А это уже по твоей части... — Короткий смешок. — Скажу тебе откровенно: я не могу прикрывать тебя до бесконечности. Да, ты на хорошем счету, ты умеешь делать многое, чего не умеют другие. Но тебе ведь прекрасно известно, что подобные лирические истории находятся под строжайшим запретом. Так что немедленно кончай с этим дурацким увлечением. У нее любовь, скажите на милость! Не изображай из себя молоденькую дурочку. Я ведь прекрасно понимаю: ты стараешься любым путем уберечь его, не дать затянуть его в нашу систему. Сколько лет тебя знаю, а понять твою логику не могу. Вершим, можно сказать, судьбы мира, живем как короли, купаемся в деньгах. Какого черта тебе еще надо? Ты все-таки не забывай: обратного хода нет. Мы караем в основном чужих, но если потребуется, то и своих не жалеем. Кстати, из Центра мне уже делали намеки на этот счет. Они считают, что я покрываю тебя в силу наших с тобой отношений...
И ее голос, какой-то тусклый, неживой:
— Хорошо, обещаю, что к следующему разу у тебя будет полная ясность. Или он начнет работать на нас, или я с ним порву.
— Вот и отлично. Только учти, это наш последний разговор на эту тему. Время не терпит. Египет на пороге больших событий. Сейчас все внимание нужно сконцентрировать на левых силах... — Пауза... свист... музыка...
Да, не соврал Яхья Саадани: информация, что и говорить, у него точная, точнее некуда. Но как могла уцелеть эта запись? Рут с ее аккуратностью — и вдруг такая накладка? Забыла стереть, поторопилась, чем-то отвлеклась? Поди догадайся.
Я подождал, пока кончится аккорд, вынул кассету и положил ее в карман пиджака. Достал из ящичка новую кассету, зарядил магнитофон, нажал на кнопку записи... Дело сделано, теперь можно и вздохнуть спокойно. Сомнения рассеяны, маски сорваны. Что дальше? Заявить компетентным органам, донести на нее? Вряд ли это даст ожидаемый результат. Скорее всего, они станут на ее защиту. А вот для меня последствия могут быть самыми плачевными. Спокойно, в тебе сейчас говорят злоба и отчаяние. А ты обдумай все хладнокровно, не спеша. Да на черта мне хладнокровие, когда я потерял все! Чего мне теперь бояться? Нет, но какая дрянь, а? Так меня провести... И самое обидное, что, несмотря на все, я ее люблю. Ненавижу, а все равно люблю. И никуда от этого не денешься. А она? Зачем, спрашивается, она меня так оберегала? Это что, входило в рамки ее деятельности? Ведь нет же, нет! Может, просто жалела по-человечески? Или имела какую-то свою корысть? Богатство, благополучие, беззаботная счастливая жизнь... А на поверку — ни минуты покоя, вечный риск, напряжение, усталость... И что ее потянуло в этот мир авантюры? А все-таки не могу поверить, что все, что она говорила, ложь. Не настолько уж я глуп, чтобы так обмануться. Ведь слышу же я в моменты нашей близости, как бьется, трепещет в ней какой-то раненый нерв. Такое не сыграть даже самой умелой актрисе. А ее голос, ее глаза, когда она шепчет мне: "Ты мой... люблю..."? Не поверю, что она лжет. Нет, что-то здесь не так. Есть какая-то тайна, скрытая борьба, причем идущая давно. Но какая? Нельзя все подряд мазать черной краской, есть проблески света, есть. Но если так, каким образом она стала шпионкой? Слово-то какое гнусное, аж в дрожь бросает. Подумать только: я, Халиль Мансур, живу с американской шпионкой, получаю жалованье от ее мужа, работаю в его сомнительной фирме, а эта милая супружеская пара решает, как бы половчее меня использовать. Нет, я ее убью. Она, она одна виновата в том, что я пал так низко. Врешь, ты знал, на что идешь, никто тебя на аркане не тащил. И если не стал ты до сих пор одним из их компании, то только благодаря ей, и никому другому. Это она оберегала тебя от подобной участи, как проститутка бережет свое дитя. Нет, что ни говори, а Рут — замечательная женщина. Кто, она? Да она дрянь подзаборная! Неправда, нужно быть объективным. Она обыкновенный человек, как все мы, и у нее, как у всех нас, свои изъяны. Но она умна, человечна, она умеет любить... А дурное, в ком его нет? Хочешь жить, умей вертеться...
Мысли носятся, как взбудораженный пчелиный рой Сижу в кресле, в уютной гостиной и жду. Вот повернулся ключ в дверном замке, тихие, замирающие шаги по ковру. Остановилась... Снова пошла, как зверь, опасливо приближающийся к капкану. В проеме двери я вижу мягкие округлые линии ее фигуры, бледное лицо. Мелькнул испуг в глазах и тут же исчез, глядит с вызовом. Почуяла опасность, но сумела взять себя в руки — правильно, нам не привыкать. Идет ко мне, шаги уверенные, твердые. Садится в кресло напротив. Немой поединок взглядов: сошлись, разошлись, снова сошлись. Грустно. Оба понимаем, что стоим у последней черты. Обратного хода нет. Мы вступили в запретную область, мы в ловушке у судьбы. Как быть?
— Ты все узнал, верно? -Да.
— От кого?
— От Яхьи Саадани.
— Ах, так... —она горько усмехнулась. — Ну, этот давно уже ко мне подбирается.
— Что значит — подбирается?
— Все пытался уложить меня в свою постель. А заодно и перевербовать.
Меня охватывает чувство гадливости.
— И не только от Яхьи. Я нашел пленку... Нахмурилась, пытается, видимо, что-то вспомнить.
— Да, пленку. Твой разговор с мужем... По-моему, ты забыла ее уничтожить.
— Когда уничтожают тебя самого, не до пленок.
— Но самое удивительное знаешь что? — Я встал, обличать стоя удобнее. — Все это время меня не покидает чувство...
— Какое?
— ...что тебе как будто даже хотелось, чтобы я поскорее что-нибудь нашел.
Она молчит, раздумывая над моими словами. Спокойный, неторопливый разговор... Можно подумать, мы говорим о погоде в Анкаре.
— Да нет, я как-то об этом не думала. А впрочем, наверно, ты прав, действительно бывали минуты, когда я говорила себе: скорее бы уж он нашел!
— И ты считаешь это нормальным?
— В моем положении? Разумеется. Я дошла до точки... Умереть и то лучше.
— Но ты же сама выбрала для себя такую жизнь.
— Я никого и не виню.
— В таком случае я отказываюсь тебя понимать.
— Что тут непонятного? Все очень просто. Я ненавижу себя, ясно? У тебя никогда не бывает такого чувства?
— Отчего же? Бывает. Когда понимаю всю меру своего падения — как сейчас, например.
— И в чем же оно, если не секрет, твое падение? Уж не в том ли, что связался со мной? Ну, договаривай!
— Может быть. Но не только в этом...
— В чем же еще?
— В том, что предал самого себя, отказался от всех, кто был мне дорог, — от Амины, Исама, Сайда... В том, что поселился в этом доме, не постеснялся пойти в услужение к твоему мужу...
— Так... А ты никогда не задумывался, чем рисковала я, когда, в нарушение всех инструкций, отказывалась с тобой порвать да еще не давала втянуть тебя в эти грязные игры? Не задумывался? Ну так я тебе скажу. Я подписала себе приговор. Сама, собственной рукой. В лучшем случае меня вышвырнут, как половую тряпку, но могут и прикончить, это тоже вполне вероятно. Во всяком случае, так не оставят. — Она нервно передернула плечами. — В кои-то веки урвала крохотный кусочек счастья, и сразу — плати! Обидно... Что я видела в жизни? Девчонкой болталась без,присмотра на улице; матери было не до меня, она мыла стаканы в барах. А на улице — мальчишки, и заступиться за меня некому. Сама себя защищала, как могла, отбивалась и зубами, и ногтями. Подросла — новая беда: красивая, не дают проходу. Всяк норовит протянуть свою лапу, пощупать, потрогать. Еще бы, товар хоть куда. И самому побаловаться не грех, да и продать с толком можно, в накладе не останешься. Причмокивают, скалятся, пялят глаза: э, хороша девка! Губы, бедра, грудь — загляденье! И никому нет дела, что у тебя еще и голова на плечах, и сердце имеется. Этот товар не в чести. И поняла я: как ни вертись, а деваться некуда, все равно собой торговать. Ну так хоть возьму подороже. И вышла замуж. По расчету вышла, все оговорила в брачном контракте, до последнего пенса. Детей себе иметь запретила. Зачем? В подобном браке дети одна обуза. Чтобы быть сильным, нужно оружие, и я ковала его, не теряя времени даром: диплом, степень магистра, потом доктора философии. Стала своим человеком в университетских кругах — кстати, еще один рынок. Там торговали телом, а здесь мозгами. По мне, правда, второе приятнее — все-таки хоть какое-то подобие свободы, сам выбираешь себе занятие по душе. Но увы! — ничто не вечно под луной, и за все рано или поздно приходится платить. Я знала, что у мужа есть бизнес, а какой — меня не интересовало. Но года через два он посвятил меня в свои тайны: решил, что дальше мне оставаться в неведении нельзя, могу его подвести. А вскоре предложил мне сотрудничать с ними уже официально. Захватывающие дух хитроумные интриги, вечный риск, нескончаемая, щекочущая нервы игра с огнем — какая школа для человеческого характера! Да еще сознавать, что ты участник событий, прямой их творец... Еще один вид оружия, которым владеют немногие... И я согласилась. Откуда было мне знать, что этот путь, на первый взгляд такой романтичный и увлекательный, может обернуться сущим кошмаром, если ты не желаешь втискивать свою жизнь в установленные рамки. Мне бы остановиться вовремя, одуматься, уйти от мужа: ведь я теряла самое дорогое, свою независимость, за которую боролась всю жизнь. Но слишком велик был соблазн, слишком заманчива перспектива. Я увлеклась, упустила момент, а когда спохватилась, было уже поздно...
Я слушал ее и молчал. К чему слова? Она уже далеко, мне ее не догнать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17