" Амины дома нет. Забрала малыша и куда-то исчезла. Совсем?! Да нет, вздор какой! Просто отправилась погулять. А может, решила обойти знакомых, узнать, не ночевал ли я у них. И все-таки что, если она ушла совсем? Нет, нет, это исключено, она бы никогда так не поступила, тем более сейчас. В конце концов, что произошло? Ну, не ночевал дома, не предупредил—большое дело!.. Да, но это же впервые — понимаешь? — впервые за всю нашу совместную жизнь. Она могла оскорбиться. Ерунда, у тебя просто совесть неспокойна, вот и лезет всякое в голову. А вдруг она каким-то образом узнала, где я был? Кошмар!.. Да прекрати ты свою истерику, все обойдется! Вот увидишь, еще немного - и вернется твоя Амина. Вернется-то она вернется, а что я ей скажу? Что-нибудь соврешь. Легко сказать — соврешь! А если я не умею? Но ведь врал же ты ей в прошлые вечера, когда уходил к Рут? Да, но тогда было как-то легче, тогда мои отношения с Рут еще не зашли так далеко. И все равно, кошки на душе скребли. Нет, нет, что угодно, только-не ложь. Врать друг другу, скрытничать, притворяться — это уж совсем последнее дело. Тогда что же? Сказать все как есть? Интересно, как это у тебя получится? "Дорогая, я провел прошлую ночь с другой женщиной. Представляешь, оказывается, я ее полюбил!" Неплохо, а? Но в самом деле, что, если я одновременно люблю их обеих? Возможно ли такое? Увы... Любовь — монополистка, она не желает делиться ни с кем. И тут уж ничего не поделаешь, так устроена жизнь, и не мне менять ее законы. Трус! Вот тут я не спорю, все верно, я трус. Да, жалкий, ничтожный трус, такой же, как и все мы, представители сильного пола. И потому, когда она войдет, я как ни в чем не бывало встречу ее у двери и не моргнув глазом стану врать, врать...
X
Странно и непонятно изменился окружающий мир. Дни еле тянутся — вязкие, тягучие, как кадры в кинофильме, снятые замедленной съемкой сквозь невидимую, но ощутимую сетку. Но мне нет никакого дела до того, что творится там, на экране. Я в одном мире, все остальные, даже самые близкие мне существа, Амина и Исам, — в другом. Я один на далекой звезде, затерявшийся в бескрайних просторах вселенной, и мне ли волноваться о том, куда летят далекие небесные тела? Живу, как моллюск, какой-то растительной жизнью — ем, пью, дышу, сплю... Не вижу и не замечаю никого и ничего вокруг: есть только я, моя боль, мои печали...
Как-то я сидел дома один: Амина на работе, Исам — у соседки, которая в ее отсутствие взяла на себя заботы о малыше...
Через открытое окно мне виден кусок неба в густых тучах да голый ствол дерева, что поскрипывает на ветру, растопырив в вышине костлявые пальцы высохших ветвей. Я взглянул на свои руки, ноги и вдруг увидел их точно такими же безжизненно иссохшими... Уходит жизнь, стремительно сокращается отпущенный мне срок... И ведь никуда не денешься, что ни шаг — все ближе роковая черта, за которой глухая черная пропасть Небытия... Брр... Я встал и прошелся по комнатам — раз, другой, третий... Поднялся наверх в мастерскую Амины... Кисти... краски... натюрморт - пропоротый холст и длинный нож, вонзенный в карандаш... Чувствуется, что написано уверенной, смелой рукой. А я ни на что не способен — бездарь, никчемный человечишка... Поспешно сбегаю вниз и решительно направляюсь к соседке: "Все, Исам, мы идем с тобой гулять... гулять... гулять..." Толкаю перед собой коляску и иду, иду куда-то, ничего не замечая вокруг. Наконец приходит спасительная усталость. Заношу Исама к соседке и возвращаюсь домой... Достаю из стола свои старые записи... Надо заставить себя работать, надо... Коряво? Ничего, поначалу всегда получается коряво. А вот уже лучше, я же говорил! Еще не все потеряно, наверстаем!.. Перечитываю написанное, и самому становится противно: плоско, неинтересно. Да и как может быть интересно, если мысли заняты совсем другим?.. Рут... Так и вижу ее перед собой, слышу ее звонкий голос, такой женственный, живой... Я ведь так и не позвонил ей тогда. Наверно, испугался — что-то уж слишком стремительно развивалась эта связь. А может, самолюбие не позволило — неприятно сознавать, что не можешь обойтись без посторонней помощи... И все-таки втайне теплится надежда: мы еще встретимся, это не конец...
Хуже всего было то, что я по-прежнему сидел без работы. Это меня просто убивало. Амина с утра уходила, а я что? Ну, похожу по пустому дому, перемою посуду, кое-как приберусь — а дальше? Сажусь за письменный стол, но работа не идет, хоть тресни, и от этого становится совсем тошно, впору руки на себя наложить. Но шло время, и понемногу я стал свыкаться со своим положением. И уже случались — сначала редко, а потом все чаще — дни, когда перо само летело по бумаге и я часами сидел за столом, не замечая усталости. Никто не теребит, никто о тебе не вспоминает... И ты ни о ком — спокойно, хорошо... Но нет, все-таки один меня вспомнил — Сайд. Явился однажды днем без звонка. Я услышал, как кто-то открывает своим ключом входную дверь, и с досадой подумал: пропал день! Не иначе как Амина пришла сегодня пораньше. И вдруг — Сайд! Стоит, улыбаясь, в дверях — похудевший, осунувшийся и все равно красивый, дьявол!
Рассказал я ему мои невеселые новости - про Рут, конечно, ни гугу. И он мне все про себя рассказал. Оказывается, Управление общественной безопасности в Хелуане, где мы с ним работали, установило за ним в те дни пристальную слежку. За каждым шагом следили — и на машинах, и на велосипедах, и просто пешком за ним рыскали... Немудрено, что о нашем заседании в "стекляшке" начальство пронюхало сразу. Правда, точную дату забастовки им узнать так и не удалось, да и записать на пленку наш разговор они тоже не сумели. Ну а вывод о том, что я передал комитету свой отчет о контракте, они сделали сами...
Вернулась Амина, а мы с ним все говорили, говорили — и никак не могли наговориться... За ужином он рассказал, что вынужден уехать в Асуан. Что поделаешь, надо работать, не на что жить. И так уже больше месяца гостил у секретаря профсоюза работников химической промышленности. А здесь, в Каире, с работой глухо, попал в черный список...
Наутро он уехал. Стоя у окна, я глядел, как он идет по улице своей скользящей походкой — мускулистый, поджарый, как пантера. У поворота он обернулся и помахал мне рукой. Я отошел от окна. На сердце было тяжело: что-то подсказывало мне, что мы больше не увидимся...
С отъездом Сайда будто порвалась последняя нить, связывавшая меня с прошлой жизнью, и я почувствовал себя легким как перышко. Лети куда хочешь, никаких забот, обязательств... Человек-борец, которого я считал своей совестью, тоже меня покинул. Как-то само собой получается, что я остаюсь один. Что ж, оно и к лучшему, легче будет идти новой дорогой... И потому, когда однажды вечером в доме раздался телефонный звонок, я был уже внутренне окончательно готов к тому, что за этим последовало.
...Далекий шум, какие-то непонятные хрипы, треск, и вдруг — ее голос, грудной и звонкий:
— Халиль? Это я, Рут... Я говорю из Парижа...
— Откуда? Из Парижа? Как тебя туда занесло?
— Надо было съездить сюда на пару дней. Завтра я возвращаюсь... У меня к тебе просьба...
— Какая?
— Ты бы не мог встретить меня в аэропорту? Если тебе это не очень сложно, конечно...
— Да нет, почему же... Конечно, я готов. А в чем дело?
— Ну, просто мне так хочется... Тебе этого мало?
— Больше чем достаточно! Когда прибывает самолет?
— Я постаралась все устроить так, чтобы не очень тебя затруднять. Джафар будет ждать тебя в машине у станции Дар ас-Салям завтра в час дня. Самолет прибывает без пятнадцати два... "Эр-Франс", рейс 492...
— Не волнуйся, я обязательно приеду!..
Как удачно получилось: Амины нет дома, вышла к соседке... Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Удивительная женщина! Позвонить из Парижа —и зачем? Чтобы встретил ее на аэродроме. Никакой скованности, все условности — побоку. Решительная, уверенная в себе.., И что она во мне нашла? Поневоле поверишь снова, что я человек необыкновенный. Я представил ее себе в самолете: нога на ногу, в руках журнал... На столике чашка кофе... Каштановые волосы, отливающие золотом... Пассажир, сидящий рядом, порывается завязать с ней разговор... Этого еще недоставало! Когда, она сказала, прибывает самолет? Спокойно, впереди еще целая ночь. Если будешь так нервничать, пожалуй, и не заснешь. Я прошелся по комнате... А вдруг она опоздает к самолету? Или раздумает, решит еще немного побыть в Париже? У нее ведь это просто... Что тогда? Тогда прощайте, перемены, сиди, Халиль, и дальше в своей норе. Какая тоска! Предместье засыпает рано, в девять вечера повсюду уже храпят... А в Каире сейчас жизнь бьет ключом, сверкают огнями мосты, эстакады... Неужели всю жизнь мне торчать в этой клетке из трех комнат? Изо всех сил стараюсь вырваться из плена, хватаюсь за книги, ищу опоры в воспоминаниях о своих былых подвигах — да что толку? Не свободен я, не хозяин своей судьбы. А много ли таких, кто может о себе сказать: "Я сам себе господин"... Нет, сегодняшний вечер для работы пропал, это ясно. Ничего не лезет в голову, все мысли только о завтрашнем дне... На цыпочках захожу в спальню. До чего же хороши спящие дети, с ума можно сойти! Почему нам не дано возвращаться в собственное детство?.. Тихо раздеваюсь, залезаю в постель и, лежа на спине, обреченно гляжу в темноту. Бесполезно закрывать глаза и загонять себя в сон — сегодня мне это все равно не удастся...
Не помню уже, как прошли томительные часы и наступило долгожданное "завтра"... С самого утра я не мог найти себе места. За завтраком то и дело ловил на себе вопросительный взгляд Амины. Пытаясь изо всех сил скрыть внутреннее волнение, уселся за письменный стол и принялся переписывать заново свои записи, но мысли были далеко. Задолго до того, как стрелки часов подошли к часу, я незаметно выскользнул из дому и, стараясь не торопиться, устремился к станции. Машина уже ждала меня, еще издали я заметил ее серебристый кузов. Джафар, в элегантном синем костюме и того же цвета кепи, сидел за рулем и слушал "Последние известия". Завидя меня, выключил радио, вышел из машины и распахнул передо мной заднюю дверцу. Тем лучше, не придется по дороге мучительно поддерживать разговор. Коробки домов на пустырях... На том берегу Нила сквозь дымку темнеют силуэты пирамид... Влетаем на эстакаду, оттуда на улицу Мустафы Салема... Внизу холмы, пески, тесные кварталы, пропахшие запахом кож... Снующие фигурки людей... "Людские массы"!.. Как я далек теперь от них. А ведь когда-то гордился своей к ним близостью...
Шнырял по этим кварталам из конца в конец и тенью проскальзывал в темные каморки под лестницей... Впрочем, даже и тогда высокие цели борьбы занимали меня больше, чем простые заботы "масс". А теперь и подавно мне не до них — разве что иногда что-то шевельнется в душе при виде больного нищего ребенка или немощной старухи, которая тащит, кряхтя, непосильный груз... Наверху, там, на горе, виднеются купола цитадели, застенки которой видели не одно преступление... Тонкий шпиль минарета с бесстрастной жестокостью врезается в небо. Дальше, дальше между холмами вьется змеей дорога... Справа — кладбище, ряды надгробий, где покоятся мертвые и находят себе приют лишенные крова живые... Город, как гигантское чудовище, заглатывает людей, перемалывает их каменными челюстями, топчет, давит их колесами... Как может человек-одиночка противостоять грубой силе? Разве что вместе с миллионами других подобных себе. Но когда еще сумеют они объединиться, обретут нужную решимость... Пока же, что ни день, одни поражения. А чудовище тем временем набирает силу. Тут и всей жизни не хватит, чтоб его сломить. Сколько еще жертв впереди.
...Выставочная площадь. На флагштоках среди других полощется израильский флаг. А войска-то их еще топчут землю Синая. И далеко еще, ох, как далеко до создания палестинского государства... Хватит об этом. Откинься на спинку удобного сиденья и забудь. Тебе ли, мелкой рыбешке, пытаться разорвать сети? Да и устал ты, не под силу больше плыть против волн.
...Новый Каир — широченные улицы, виллы, дворцы. Парад богатства и роскоши, недоступных пониманию того, кто ютится в крошечном трехкомнатном домишке.
...Автострада, ведущая к аэродрому. Реклама, реклама, реклама... Мы живем в эпоху Свобод — всех и всяких, на любые вкусы: свобода путешествий, свобода удовольствий, свобода эмиграции, свобода купли-продажи... Не угодно ли стать свободным? Пожалуйста! Необходим сущий пустяк — счет в банке (предпочтительно в твердой валюте). Конец нужде и лишениям! Мы вступаем в период процветания! (Только не забудьте, пожалуйста, прихватить свою чековую книжку!)
...И вот наконец здание аэропорта. Машина сбавляет ход, мотор затихает. Джафар распахивает дверцу. Выхожу и, путаясь в лабиринте металлических оград, пробираюсь сквозь ряды полицейских и людскую толпу к справочному табло. Так, "Эр-Франс", рейс 492... Совершил посадку десять минут назад. Занимаю место в конце коридора и жду. Тележки, тележки, тележки, картонные сундуки с аппаратурой, магнитофоны, телевизоры, электроприборы, миксеры. О, черное золото! Ты покоряешь континенты, несешь миру процветание. Даже и нам, голодным, кое-что перепадает от щедрот твоих — доллары, туристы, моральное разложение...
...А вот и она —легкая походка, элегантная одежда. Катит перед собой тележку с вишневыми чемоданами из мягкой кожи. Уверенно, быстро пробирается в толпе пассажиров, озабоченно поглядывая на встречающих. Я стою сзади, и она меня не видит. Окликаю ее: "Рут! Куда ты? Я здесь!"
Обернулась, лицо расцвело улыбкой.
-Халиль! Как я рада! Значит, все-таки пришел... Ну что ты стоишь? Подойди же, поцелуй меня!
Я осторожно целую ее в щеку. Она недоуменно поднимает б^ови.
— Ого, как официально! Ты что, стесняешься, что ли? Ай-ай-ай! Ладно, не беда, потерплю до дома...
Вот странная женщина! Мало того, что вытащила меня в аэропорт, так нет, еще и целовать себя при всех заставляет. А если тут где-нибудь знакомые? Это ей не приходит в голову?
— Но, в самом деле, Рут... Кругом ведь люди... Нас могут увидеть...
— Ну и что? Мне нет до них дела! Я сама себе хозяйка. Забираю у нее тележку. Вон и машина — медленно подруливает к выходу: Джафар все делает вовремя.
— С приездом, госпожа Рут!
— Спасибо, Джафар! Как дела?
— Все в порядке... Есть еще вещи, кроме этих?
— Нет, это все...
Сажусь рядом с Рут на заднее сиденье. Она берет мою руку, нежно гладит, поворачивает ко мне свое счастливое, улыбающееся лицо. Но я гляжу не на нее, а в зеркальце водителя, откуда на меня в упор смотрят колючие глаза Джафара...
— Ну что ты все молчишь? Ты что, не рад мне? — Она обиженно убирает свою руку.
— Я не рад? Да я еле тебя дождался! Просто не привык выставлять свои чувства напоказ. Так что ты уж не сердись...
— Знаешь, все это время ты буквально не выходишь у меня из головы. Как у тебя дела?
— Нормально. Начал работать над второй частью монографии.
— И что же, этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым?
— Не вполне. Но, как говорится, спасибо и на этом. Ничего другого пока не предвидится.
— Как сказать!
— Не понял.
— Поймешь, когда приедем домой.
— Но ты же, наверно, устала с дороги...
— Ни капельки. Что это за дорога? Одно удовольствие. Я соскучилась, Халиль, мне хочется с тобой поговорить... Джафар, дома есть какая-нибудь еда?
— Конечно, госпожа Рут. Все в холодильнике... Превосходно он водит машину, этот Джафар. Ни подъемов
не чувствуешь, ни спусков, ни заторов на дороге -летим как по воздуху. Чудо, а не езда! И Рут рядом... Странно все как-то... Откуда это необъяснимое, внезапное проявление горячей симпатии к моей особе? Что это - игра, притворство? Вроде бы не похоже. Тогда что же? Любовь? Мне как-то не приходило раньше в голову называть этим словом то, что между нами происходит. Значит, любовь? Я-то влюблен, это ясно. А она? Спрошу сегодня. Возьму и спрошу, пора внести ясность... Конечно, я понимаю, Рут мне нужна, она может мне помочь. Но еще нужнее мне сейчас ее любовь. Случись это, я был бы, кажется, счастливейшим из смертных...
Выходим из машины и, пока Джафар таскает чемоданы, поднимаемся на лифте и заходим в квартиру.
Сидя на диване, я молча наблюдаю за Рут. Довольна, что вернулась — хлопочет, бегает по дому, то появится, то вновь исчезнет. Длинный просторный балахон, в который она переоделась, скрывает линии ее фигуры и одновременно непонятным образом подчеркивает их. Волосы распущены, только перевязаны сзади синей лентой. Джафар приносит чай с бутербродами. Рут забирается по своему обыкновению на диван с ногами и поворачивается ко мне.
~ Все, теперь я целиком в твоем распоряжении. Рассказывай!
— Вот уж сомневаюсь, чтобы кому-то удалось завладеть тобой целиком!
Она смеется.
— Ты прав! А впрочем, может, и нет. Знаешь, так хочется иногда сбросить на кого-нибудь все свои заботы и ни о чем не думать...
— Мало ли чего нам хочется! Но ведь у тебя как будто есть муж? Вот и сбрось на него...
— Да... у меня есть муж... — повторяет она, как эхо, мои слова и глядит в одну точку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17