Разобрав машину на части, он позвал сестру:
— Пойдем.
— Ступай, а я еще посмотрю немного, может быть увижу их,— сказала она, указывая рукой на середину Дуная.
— Снизу ты, может быть, и увидела бы, но сверху не, увидишь,— заметил брат.
Он взял составные части машины и ушел. Анка осталась, и ей казалось, что она различает лодку, скользящую по поверхности дунайских вод. Она даже видела внутренним взором сидевшего в лодке молодого человека, с которым встретилась так же неожиданно, как неожиданно подплывает спасительная доска к потерпевшему крушение в море. Анке казалось, что сквозь плеск волн к ней доносится его голос: «Жди меня!» О, она будет ждать! Но дождется ли? Об этом она не думала и даже не подозревала, что в этот момент, когда все ее существо так рвалось к нему, он совсем не думал о ней. Она полюбила впервые, и эта любовь заставила ее отказаться даже от намерения поступить в монастырь. А ведь еще недавно, после гибели братьев, монастырь казался ей единственным прибежищем. Анка долго смотрела в ту сторону, куда плыла лодка, увозившая молодого человека, уста которого она до сих пор чувствовала на своих. Она молила бога о скором возвращении возлюбленного и мечтала о подземелье, где жизнь с ним казалась ей раем. О, эгоизм любви!
Пока Анка мечтала, Мокра рассказывала сыну о сделке с Аристархи-беем:
— За пятьдесят меджидие он обязался освободить Станко и привести его сюда к нам.
— Дешево взял! — заметил Петр.
— Он человек не глупый. Видит, что больше не дам. Какая ему польза, если Станко повесят. Вот он и рассудил, что лучше получить пятьдесят, чем ничего.
— Разве Станко обязательно повесят?
— Им некого вешать, а между тем, ввиду сербской войны и всяких других затруднений, им надо повесить хотя бы двоих. Вот они и наметили — Грождана, крестьянина из Кривены, и Станко. Есть еще третий, какой-то Думитрий. Он в пьяном виде скакал верхом по турецкому кварталу и вопил, что турецкое владычество уже кончилось. Если бы им удалось схватить тех, кто участвовал в сходке у Стояна, они выпустили бы Грождана, Станко и Думитрия. У них в таком случае было бы семь человек.
— О какой сходке ты говоришь? — спросил Петр.
— Да о той, на которой вы решили присягать.
— А!..— воскликнул: Петр.— Так они знают об этой сходке?
— Знают. Хаджи Христо им рассказал.
— А участников он не выдал?
- Их имена знает только Иленка, но она ни за что не. хочет сказать...— Мокра рассказала сыну всю историю и описала сцену, свидетелем которой она была сама.— Да, мать таскала ее по полу за волосы.
— Молодец девушка! — восхитился Петр.
— Если б не она, турки все уже знали бы. Родители и теперь не дают ей покоя. А проболтайся она, турки, хотя Стояна и Николу они все равно не поймали бы, взяли бы других.— И Мокра назвала четыре фамилии.
— И меня тоже,— прибавил Петр.— А если меня и остальных не поймают, за нас сложит голову Станко.
— Э-э, не сложит,— ответила Мокра.— Я уже договорилась с Аристархи-беем.
— Он ведь негодяй.
— Верно, хитер. Я знаю,, что он замышляет.
— Что? — спросил Петр.
— Он согласился выпустить Станко за пятьдесят меджидие, чтобы потом арестовать его, а заодно и тебя. Он надеется таким образом получить не пятьдесят, а пятьсот меджидие. Он не знает о колодце, куда мы спрячем Станко. Пусть ищет сколько хочет. Аристархи-бей хитер, да и я не глупа. Так вот что: ты делай вид, будто ничего не знаешь о сделке. Если он станет приставать к тебе, дай ему отпор. Понял?
— Конечно,— отвечал Петр.
— Он непременно явится к тебе.
— Да, да... но я не о нем теперь думаю.
- А о ком?
— Об Иленке... Не ожидал я от нее такой стойкости.
Молодец девушка!
Мокра чуть было не сказала о выдержке из протокола, которая была причиной озлобления Николы претив Стоя-н,а, но сдержалась. Старуха мечтала женить Петра на Иленке, но не высказывала этого желания, так как знала, что родители девушки прочили ее за Стояна. Да и в протоколе говорилось о любви девушки к молодому человеку. Теперь обстоятельства сложились так, что мечты Мокры могли бы осуществиться. Мокра не могла представить себе, чтобы Иленка со временем не полюбила Петра. «С глаз долой — из сердца вон,— думала она.— Пусть только поближе познакомятся. Петр уже обратил внимание на девушку, назвал ее «молодцом» — это хороший признак». Конечно, принимая во внимание подпольную
деятельность Петра, вопрос об его женитьбе становился весьма щекотливым. Вот почему Мокра хотела устранить сына от участия в сделке с Аристархи-беем.
Власти считали, что Петр не интересуется политическими делами. Такое же мнение распространяла о нем Мокра. Его в чем-то подозревали, но он отлично маскировался своими спекуляциями. Одни говорили, что Петр хлопочет о концессии на постройку железной дороги не то из Рущука в Тырново, не то из Видина в Софию; другие полагали, что Петр собирается организовать акционерное общество по переработке костей или открыть какую-то фабрику. Петр и в самом деле часто заговаривал о подобных предприятиях и наводил справки о богатствах страны, равно как о способах их эксплуатации. Эти вопросы интересовали его, но вместе с тем служили ему маской, за которой он укрывался от людей, подобных хаджи Христо, а также от властей. Паша очень ценил Петра и, хотя подозревал в нем истинного болгарина, продолжал оставаться с ним в добрых отношениях.
О сделке своей с Аристархи-беем Мокра сообщила сыну, но делом этим хотела заниматься сама. Между тем как она и предполагала, Аристархи-бею непременно хотелось впутать в него Петра. Он несколько раз начинал издалека и наконец прямо спросил его:
— Сколько ты дал бы за освобождение Станко?
— Ни единой парички,— последовал ответ.
— Ведь это твой бывший учитель. Он учил тебя читать и писать.
— Да, и к тому же очень хороший человек.,— ответил Петр.— Мне жаль его, но...
— Дурак? — подсказал Аристархи-бей.
— Не скажу, он казался мне неглупым.
— А я говорю, что он дурак,— повторил с ударением бей.
Петр не стал расспрашивать своего собеседника, почему он так думает, и поэтому свое мнение о Станко Аристархи-бей изложил не Петру, а Мокре, с которой он часто беседовал в ее лавке. Однажды он пришел к ней,, уселся,, вытер рукой нос и сказал:
— Ваш Станко невозможный дурак. Хуже, чем можно себе представить.
— А что случилось?
— Тюрьма была открыта, он мог уйти, но не ушел.
— Почему?
— Почему?... боится. И поэтому пойдет на виселицу.
— Гм... Он никогда не отличался особенной смелостью, но я никак не ожидала, чтобы он побоялся уйти от верной смерти...
— Вот видишь!
— Нельзя ли мне поговорить с ним?
— Сколько угодно. Следствие окончено, и заключенных можно видеть.
— Когда же?
Аристархи-бей назначил час и написал разрешение. Вечером Мокра отправилась в тюрьму. Знакомый смотритель встретил ее с многозначительной улыбкой и, не взглянув даже на разрешение Аристархи-бея, впустил в одиночную камеру, где находился Станко. Они поздоровались, и Станко сказал:
— Ты хорошо сделала, что пришла. Ко мне здесь пристают со всякими глупыми предложениями. Прежде мучили допросами, а теперь гонят вон из тюрьмы к тебе.
— Почему же ты не идешь?
— Потому что за мной пошли бы заптии и привели бы назад, но на этот раз вместе с Петром.
— Ты думаешь?
— Разумеется... Разве Аристархи-бей может поступить иначе?
— Я тоже об этом подумала и потому пришла к тебе сказать, чтобы ты смело шел из тюрьмы в наш дом. Мы приготовили такой тайник, в котором турки ни за что не найдут тебя.
— А что будет потом?
— Сегодня придешь, а завтра будешь уже в Румынии. Станко подумал немного и сказал:
— Что же я буду там делать?
— То же, что и другие.
— Мне другие не указ: одни идут в апостолы,- другие пишут и печатают, а иные вступают в войско. Я же не гожусь ни в апостолы, ни в войско и писать тоже не могу. В Румынии мне некого учить. Придется отнимать хлеб у тех, кто сам живет впроголодь.
— Тебе не придется ни у кого просить хлеба,— сказала Мокра.
— Скажи, сколько ты за меня заплатила?
— Я ничего не платила.
— А сколько обещала заплатить?
— Это тебя не касается.
— Дело в том, что те деньги, которые надо будет платить за меня, можно бы иначе истратить, а я все равно пропащий человек: ни в Рущуке, ни в каком-либо другом месте в Болгарии мне оставаться невозможно, а в Румынии нечего делать. Моя жизнь гроша ломаного не стоит.
— А твои дети? Ведь ты отец!
— Да, но им от меня столько же пользы, сколько всем остальным,— со вздохом сказал,Станко.— Оставьте меня и позвольте мне сослужить родине последнюю службу, на которую я способен.
— Какую службу?
— Сложить за нее голову.
Мокра остолбенела, а Станко между тем продолжал:
— Бывают такие минуты, когда родине надо служить и жизнью и смертью. Одни делают одно, другие — другое. Я тоже служил ей как умел, но теперь все кончено: я не могу больше служить жизнью. Если б я остался в живых, люди меня спросили бы: «Почему ты сбежал от смерти?» И мне было бы стыдно.
— Ах, Станко, Станко! — воскликнула Мокра.
— Да, мне было бы стыдно перед собственными детьми.
— Разве не жаль тебе жены и детей?
— Чем же я могу помочь им? Жизнь моя для них бесполезна, а смерть...
— Еще бесполезнее...— перебила его Мокра.
— А память? — возразил Станко.— Если турки выпустят меня за плату, дети вправе будут сказать: «Отец наш попрошайка». А если меня повесят, тогда дети скажут: «Наш отец погиб за отечество». Да, Мокра, я думаю о своих детях. Я все обдумал, и увидишь, что я лучше тебя решил. Так употреби ты свои деньги иначе. Ты ведь меня понимаешь?
— Понимаю,— отвечала Мокра.
— Пусть свершится воля божия!
— Пусть свершится,— повторила старуха.
— Возьми мою жену с двумя младшенькими к себе. Она тебе пригодится. Одного ребенка пусть возьмет мой брат, другого — сестра. Старший сын может поступить к какому-нибудь мастеру на службу или в ученье. У нас
еще не помирают с голоду. Всегда найдутся люди, которые приютят сироту.
— Станко, Станко!..— вздыхала Мокра.
— Если бы турки отпустили меня, с тем чтоб я мог вернуться в школу, я бы с радостью вернулся, но побег меня погубит, а я не хочу погибать напрасно. Смерть порождает жизнь. Если б твои сыновья не погибли, в Ру-щуке было бы холодно и мертво, как в могиле. Да и ты
сама...
— Ты прав, ты прав,—перебила его Мокра.— Но сыновья мои не шли на такую верную смерть, как ты. Ах, Станко! — Она вздохнула, потом обняла его и поцеловала в лоб.— Сынок ты мой!
— Мать моя,— ответил Станко, и глаза его были полны слез...
— Господь примет твою жертву,— сказала сквозь слезы старуха,— она такая чистая.
— Я отдаю своему народу все, что могу ему отдать, а у турок не отнимаю возможности лишний раз оскорбить господа бога.
Мокра еще раз поцеловала Станко и, сдерживая рыдания, быстро вышла из тюрьмы. У дверей она встретила смотрителя.
— Что же,— спросил он,— сегодня ночью?
Мокра дала ему золотую монету и тихонько спросила:
— Правда, что заптии подкарауливают Станко?
— Откуда ты всегда все знаешь? — изумился смотритель.
— Они со вчерашнего дня ждут?
— Да, но как ты об этом узнала?
— Ты мне сам только что сказал.
— Ты перехитрила меня. Не проболтайся только, пожалуйста.
— Не бойся, ведь мы с тобой старые знакомые. Мокра, разумеется, сообщила Петру о решении Станко. Эта весть произвела сильное впечатление на молодого
человека.
— Жаль его,— сказал Петр.— Какой характер! Появление таких людей у нас показывает, что идея освобождения Болгарии пустила глубокие корни. Еще так недавно она зародилась, а вот уже появились люди, которые во имя родины идут на верную смерть. Цветок распустился. Дай бог, чтоб и плоды скоро созрели.
Трудно сказать, насколько Мокра поняла своего сына, зато его хорошо поняли Анка и Иленка, которые присутствовали при разговоре. Девушки долго, с живым интересом слушали его рассказ о борьбе различных народов за свои права. Петр старался излагать свои мысли в доступной форме, иллюстрируя их выдержками из сочинений поэтов. Пламенные стихи Любена Каравелова которые он цитировал, казались девушкам убедительнее отвлеченных рассуждений. Патриотические стихотворе- ния, воспевающие свободу и готовность идти ради нее на жертвы, пролили свет на решение Станко. Девушкам было грустно. Особенно горевала Иленка, которой было известно, насколько ее отец ухудшил положение учителя.
Впрочем, оставались еще некоторые надежды. Относительно пригорора ходили разные слухи. Говорили, будто из Константинополя прибыла телеграмма с приказом смягчить наказание. В подобных случаях всегда приходят такие вести. Наконец приговор был вынесен. Он произвел на всех подавляющее впечатление. Сам хаджи Христа побледнел и забормотал:
— Станко! Станко!
Иленка прибежала к Анке и, бросившись на диван, горько зарыдала. В родительском доме она плакать не смела. Мокра не могла выговорить ни слова: губы ее дрожали, и она как будто молилась. Петр был грустен и сумрачен.
Казнь совершилась на следующее утро. Для рущук-ских болгар это был день всеобщего траура. Весь город вышел на площадь, чтобы в последний раз взглянуть на тихого, скромного и полезного человека. Пришли румыны, пришли и мусульмане. Последним хотелось посмотреть на казнь, а главное, на людей, которых они считали величайшими преступниками. Ведь, по мнению мусульман, гайдуки, разбойничающие на дорогах, ничто в сравнении с комитаджи.
Этот новый вид преступления считался ужасным потому, что был нов. Только шайтан мог такое придумать. Раздражение мусульманской толпы усилилось еще от сознания, что корни этого преступления кроются в ней самой. Все пытались обвинять иностранные государства, особенно Россию, но это была лишь уловка совести, пытавшейся снять с себя ответственность за порабощение
целого народа — за порабощение, которое турки считали «исторической необходимостью», волей аллаха. И вдруг заговорщики посмели оспаривать эту необходимость и сопротивляться воле аллаха!
Привели троих преступников: Думитрия, Грождана и Станко. Они шли в кандалах, окруженные солдатами, под звуки военной музыки. Впереди выступала кавалерия, за нею следовала пехота. Заптии образовали цепь и окружили место, где стояли три виселицы. Думитрия и Грождана поддерживали солдаты, Станко же шел сам и имел такой же вид, как и прежде, когда ходил из школы в читальню. Он, как обычно, прихрамывал и, как обычно, кланялся людям, слегка качая головой. Глаза его выражали, как всегда, смирение и кротость. Казалось, этот человек всегда готов всякого выслушать, перед всяким смириться, всем уступить дорогу. Всем, но только не туркам! Каждому болгарину, который видел теперь Станко, тяжко было глядеть на это зрелище. То тут, то там из толпы вырывался тяжелый вздох, и эти отдельные стоны, наверно, перешли бы в общее громкое рыдание, если бы присутствие заптий не сдерживало естественного проявления чувств,— оно было бы сочтено антиправительственной манифестацией.
При виде виселицы Думитрий, здоровенный малый, не раз выходивший победителем в кулачных боях, рассвирепел. Он бранил турок, метался во все стороны и кричал. Грождан не понимал, что с ним происходит и что вокруг него делается. Он стоял словно неживой. Один только Станко ничуть не изменился. Он слегка шевелил губами и, вероятно, молился. Обводя глазами толпу, он легким движением головы прощался с ней. Был момент, когда глаза учителя встретились с глазами Петра, который стоял в толпе, бледный как полотно, едва сдерживая слезы. Станко улыбнулся, и это была его последняя улыбка.
«Правосудие» свершилось. На трех виселицах повисли три тела. Некоторое время они раскачивались, но вскоре и качаться перестали.
Турки не закрывают лицо и тело повешенного. Они хотят, чтобы все видели его предсмертные судороги, а после казни оставляют тела висеть для всеобщего устрашения, прикрепляя на грудь казненного смертный приговор.
Тела Думитрия, Грождана и Станко оставались на виселице в течение трех дней, и на груди каждого красовался смертный приговор. В первом значилось, что Думитрий был явным бунтовщиком, что его взяли с ножом в руке, когда он ехал верхом, выкрикивая преступные слова. Во втором —что Грождан участвовал вместе с комитаджи в убийстве офицера во время исполнения служебных обязанностей. Третий гласил, что Станко был
членом комитета, который находится в сношениях с врагами Турции, посягает на ее целостность и стремится, отнять у падишаха вверенные ему самим аллахом провинции. Приговоры были написаны с одной стороны по-болгарски, с другой — по-турецки. Турки подходили, читали приговоры и целый день толпились в кофейне, расположенной против места казни. Болгары тоже подходили, но приговоров не читали. Они обнажали голоды и молились за невинно казненных. По мнению турок, это были преступники, по мнению болгар — жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30