А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Если же ты, джанэм, пустишь сюда кого-нибудь,— прибавил он, ласково улыбаясь,— то видишь? — Он указал пальцем на висевший за поясом револьвер.
Грождан повернулся и направился к дверям. Балкана последовала за ним.
— Постой! Останься, горлица моя! — обратился турок к Балкане.— Присмотришь за горшками.
— Но... я...— начала смущенно женщина.— Эфенди...
— Что такое?
— Я должна уйти.
— Зачем?
— Нынче моя очередь на вас готовить.
— Вот потому и останься... здесь, здесь... у огня, вот тут. Ты будешь готовить, а я посмотрю.— Он . повернулся, взглянул на дверь и, убедившись, что Грождан ушел, закурил трубку.
Балкана стояла посредине горницы, искоса поглядывая на платье, за которым скрывался Стоян.
— Что же ты стоишь? — ласково спросил ее миля-зим.—Делай свое дело, а я буду делать свое.
Молодая женщина вздохнула и, собравшись с духом, начала:
— Оставь, эфенди, свои дурные намерения.
— Хочешь ли ты знать, каковы мои намерения? — Ты сам знаешь, эфенди.
— Знай же и ты, красавица: я намерен пустить пулю в лоб твоему мужу, если ты вздумаешь сопротивляться.
— Господи боже! — вздохнула молодая женщина.
— Я не уйду отсюда, пока не обниму тебя. Подойди лучше ко мне и не сопротивляйся. Поняла?
В словах милязима звучала непреклонная воля, которую турки умеют облекать в чрезвычайно мягкую форму. Балкана отлично знала, что всякая борьба бесполезна. В таких случаях единственным спасением для женщины было бегство. Балкана не успела бежать,— стало быть, приходилось покориться. К тому же турецкие и вообще восточные обычаи не допускают никакого сопро-
тивления со стороны женщины, попавшей в руки мужчины. Библейские женщины, например, никогда не сопротивлялись воле мужчин. Заповедь запрещает последним «пожелать» женщину. Вот почему на Востоке женщины запираются. Лишенные всякой инициативы, они не могут противиться желаниям мужчин, от которых их могут защитить только каменные стены, запоры, но отнюдь не собственная их воля. Вот почему оставленная мужем Балкана не видела никакой возможности противостоять желанию турка. Ее стесняло только присутствие Стояна. Но как тут быть? Выдать его она боялась. Вздохнув, Балкана подошла к очагу. Когда молодая женщина нагнулась к огню, турок погладил ей ноги и чмокнул губами. Балкана делала свое дело, не обращая на него никакого внимания. Милязим продолжал в том же духе... Посидит себе, покурит трубку и снова примется ласкать женщину. Наконец, он обнял ее за талию, притянул к себе, отложил в сторону трубку, и... в этот момент его схватила пара здоровенных рук, и он оказался опрокинутым навзничь. Все это произошло в одно мгновение. Балкана вскочила, закрыла глаза руками и выбежала из избы.
В горнице милязим барахтался на полу, а Стоян, придавив турку грудь коленом, изо всех сил сжимал ему горло.
Грождан между тем Преспокойно сдирал кожу с только что убитого ягненка, который висел на деревянном гвозде, вбитом в столб. Увидев жену, которая выбежала из дома, закрывая глаза руками,, он окликнул ее:
— Балкана!
— Ах! — воскликнула крестьянка, отнимая руки от лица.
— Что случилось? — спокойно спросил муж.
— Стоян...
— Что Стоян?
— Не знаю, ах!
— Турок увидел Стояна? — испуганно спросил Грождан.
— Ах... нет!..
— Если нет, то и слава богу,— заметил успокоенный муж.
— Стоян турка увидел.
— Не мудрено... Он ведь стоял за одеждой. Что ж делать? Нельзя же было его вывести.
— Он сам вышел...
— Вышел? — спросил встревоженный мужик.
— Как только турок обнял меня, он выскочил...
— И помешал турку! — крикнул Грождан, выпустив из рук ягненка.
— Помешал.
— О, горе нам, горе! ну, и что же?
— Не знаю, я убежала, а они там...— Она указала на дверь.
— Там! — повторил Грождан и сделал несколько шагов по направлению к дому...— Там все тихо...— Он сделал еще несколько шагов и посмотрел на жену, которая в оцепенении стояла у столба. В ее взгляде выражалось недоумение и испуг.
— Почему там тихо?..— удивлялся Грождан.
А причина была простая: пока муж и жена разговаривали, Стоян задушил турка. Напрасно милязим извивался,— Стоян, не произнося ни слова, с яростью пантеры душил его и разжал руки только тогда, когда жертва перестала шевелиться.
— А!..— воскликнул он, стоя над трупом. —Вчера я должен был плясать перед тобою вместо медведя, а сегодня ты хотел обесчестить нашу женщину... Ах ты... собачий сын!
Обрывки слов донеслись до Грождана, и ему показалось, что в горнице разговаривают. Успокоившись немного, он подкрался к дверям, как бы желая подслушать, о чем идет разговор. Дверь была открыта. Прижавшись плечом к косяку, он заглянул внутрь и увидел, что милязим лежит, а Стоян стоит над ним. Грождан удивился, посмотрел на жену, которая стояла не шевелясь, и пожал плечами. Стоян подозвал его:
— Грождан! видишь?
Крестьянин ничего не понимал. Он стоял в дверях, не смея перешагнуть порог.
— Я задушил турка.
— О!..— ужаснулся Грождан.
— Да, я задушил его... не дал обесчестить твою жену.
Грождан остолбенел.
— Видел ли кто, как он входил в твой дом?
На этот вопрос Грождан ничего не ответил. Он только крикнул жене:
— Он убил турка!
Балкана всплеснула руками, отчаянно завопила и кинулась бежать в деревню.
— Беда! — крикнул Грождан и помчался вслед за ней.
Стоян выбежал на улицу и несколько раз крикнул:
— Стой! Стой! — Но ни Грождан, ни Балкана не отозвались. Он махнул рукой, вернулся, в нерешительности посмотрел на избу, потом на механу, наконец надел шапку, выбежал во двор, оглянулся, направился к полю и вскоре исчез за холмом.
Между тем крики Грождана и Балканы произвели в деревне переполох. Женщины выбегали из домов и тотчас же скрывались, мужчины с недоумением глядели в небо, как будто оттуда свалилось на них несчастье. Тишина летнего утра нарушалась только жужжанием комаров.
Наконец Балкана остановилась и, когда ее окружили со всех сторон, сказала:
— Горе нам! Стоян турка убил. Прибежал Грождан и повторил:
— Горе нам! Стоян турка убил!
Все были поражены этим известием. Собрались соседи, явился и чорбаджия.
— Что?.. Как?.. Где?..
Грождан рассказал, как пришел милязим, как приказал ему уйти и остался с его женой. Рассказывал он об этом спокойно, словно так и должно быть. Он обвинял во всем Стояна.
— Какой Стоян? — спросил его кто-то.
— Сын механджи Пето.
— Откуда он взялся?
—Не знаю... Пришел ко мне, сел у очага, а когда пришел турок, спрятался за одеждой.
Теперь уже не было никакой возможности скрыть убийство. Чорбаджия не знал, что предпринять. Наконец, решили связать Грождана и отправить в Систово, но сперва надо было зайти в механу, чтобы забрать Стояна. Чорбаджия, несколько мужиков и связанный Грождан направились к механе. По дороге они заглянули в дом Грождана. На полу лежал труп с разинутым
ртом, открытыми глазами и вывалившимся языком. Крестьяне в страхе попятились назад. Перед механой стоял часовой, а в дверях — Пето.
— Что это значит? — спросил он, обращаясь к чор-баджии.
— Где Стоян? — спросил в свою очередь чорбаджия.
— Какой Стоян? Если вам нужен мой сын Стоян, то его здесь не было. Я его не видал.— Пето говорил громко, чтобы его могли услышать на женской половине. Турки тоже слышали, но не поняли в чем дело.
— Зачем вам Стоян? — спросил Пето чорбаджию. Тот рассказал в чем дело.
— Стояна здесь не было. Солдаты могут подтвердить мои слова, а они здесь со вчерашнего утра. Если Стоян и был тут где-нибудь поблизости, то ко мне он не заходил.
Известие о случившемся не произвело особого впечатления на солдат. Только онбаши отправился в дом к Грождану констатировать смерть и вскоре вернулся. С ним ходило несколько солдат. Все подтвердили показания Пето, и чорбаджия с арестованным Грожданом отправился в Систово.
Через несколько дней после описанных нами в предыдущей главе событий, рущукский губернатор со свойственной ему важностью и спокойствием принимал посетителей. Первым явился консул той «дружественной державы», которая особенно интересовалась агитацией в Болгарии. Паша принял его радушно. После обычных приветствий разговор перешел на тему, которой консул уже касался прежде. На этот раз разговор завел не консул, а паша.
— Теперь у нас накопилось уже достаточно материала для процесса,— сказал он.
— Сколько членов комитета? — спросил консул.
— Ни одного,
— Какой же это материал?
— Это суррогат,— отвечал паша.— У нас есть такие, которых можно повесить вместо членов комитета, если, разумеется, следствию не удастся выжать из арестованных указаний на более крупных деятелей...
— Н-да....— заметил консул.
— Мы, видите ли, цивилизуемся и начинаем применять к правосудию закон вероятности.
— А не рискованно ли применять в таких случаях закон вероятности? — спросил консул.
— Мотивированный приговор по европейскому образцу устранит всякий риск.
Консул оставил этот вопрос и перешел к другому.
— Сколько человек арестовано? — спросил он.
— Трое.
— Мало.
Паша хлопнул в ладоши и спросил дежурного адъютанта:
— Аристархи-бей уже пришел?
— Пришел, паша эфенди. — Позови его ко мне.
Аристархи-бей тотчас вошел, поклонился и стал в почтительней позе, ожидая приказаний.
— Нельзя ли арестовать еще кого-нибудь?
— Можно,— последовал ответ.
— Таких, которые могли бы фигурировать на процессе?
— Каждый болгарин мог бы фигурировать на процессе.
— Разумеется. Но ведь нужны какие-нибудь улики.
— Улики есть.
— Против кого же?
Аристархи-бей назвал несколько человек, и между ними хаджи Христо.
— Вот как? — удивился паша.
— Следы ведут к его дому.
— Отлично,— сказал паша и, обращаясь к консулу, добавил:
— Он принадлежит к местной знати.
— Я его знаю,— заметил консул.— Вряд ли он принимает участие в заговорщической деятельности.
— Но он может с пользой фигурировать на процессе.
Что же произошло? Нетрудно догадаться, что в основу процесса должно было лечь убийство милязима. Стоян, покинув избу Грождана, очутился в весьма
незавидном положении. О возвращении домой нечего было и думать. Оставаться в деревне было еще опаснее, и он пожалел, что поддался первому порыву. Но чувство досады скоро исчезло. Ведь он выступил в защиту людей, которые даже не сознавали тяжести наносимого им оскорбления. А стоило ли рисковать жизнью ради таких людей? Его охватило чувство презрения и возмущения против своих земляков. Однако, подумав, он успокоился и стал иначе оценивать то, что произошло.
«Чем они виноваты?—думал Стоян.— Пять веков рабства не могли не оставить глубоких следов, тем более что все эти пять веков народ оставался в абсолютном умственном бездействии. Он безропотно покорялся туркам и даже не думал о себе. Поэтому туркам удалось выдрессировать болгар, как собак, объездить их, как лошадей, и приучить к рабству до такой степени, что они принимают его как должное. Чем же они, бедняги, виноваты?»
Стоян спросил себя, почему же его самого так возмутил поступок милязима. Ответ явился сам собой: понятие чести было результатом полученного им образования.
Однако от всех этих размышлений ему не стало легче. Стоян находился в чистом поле, среди лугов и лесов, покрывающих холмистую поверхность окрестностей Рущука, на которой расположены болгарские, турецкие и черкесские посады и деревни. Он не сомневался, что его повсюду будут искать, что власти устроят на него облаву, но рассчитывал, что приказ об облаве вряд ли будет объявлен раньше, чем через двадцать четыре часа. Следовательно, в его распоряжении были целые сутки, и, если бы ему удалось за это время перебраться через Дунай, он был бы спасен. Легче всего осуществить этот план можно было бы из отцовской механы, так как у Пето были связи с рыбаками и контрабандистами. Однако о возвращении в механу нечего было и думать, ведь в этом случае пришлось бы рисковать не только своей жизнью, но и жизнью отца. Во время событий 1867 и 1868 годов турецкие власти вешали и ссылали на каторжные работы не только непосредственных участников восстания, но и тех, кто давал им приют и пищу. Никто из посторонних не видел
Стояна, когда он заходил в механу, и это могло служить доказательством невиновности Пето, на сметливость и ловкость которого Стоян вполне полагался... Но все же рисковать не следовало. Размышляя таким образом, Стоян вышел на берег Дуная, забрался в тростник и решил ждать, не подвернется ли какой-нибудь счастливый случай. Но случай не подвертывался. Стоян видел, как по реке скользили пароходы, парусные суда, баржи, рыбацкие челноки, но все они плыли слишком далеко от него. Чтобы дождаться чего-нибудь подходящего, надо было ждать несколько дней. Между тем к вечеру Стоян заметил усиленное движение на линии пограничной стражи. Было ясно, что его уже начали разыскивать. Ночью его опасения подтвердились: пограничная стража была удвоена. Стоян вышел из тростника и направился к дороге, но не успел он до нее добраться, как ему пришлось залечь в первой же попавшейся яме, ибо по дороге двигался отряд черкесов. Может быть, они искали не его, но у страха глаза велики. Когда отряд проехал, Стоян перебежал дорогу, добрался до леса и, найдя подходящее место, лег спать.
«Утро вечера мудренее» ,— утешал он себя. Однако уснул он не сразу. Ему пришло в голову, что надежнее всего укрываться среди людей. В толпе личность теряется, но для этого нужно, чтобы толпа и личность были однородны. Пока Стоян ходил в крестьянском платье, он ничем не выделялся среди окружавших его людей.
«И зачем только я снял гобу, лапти и колпак!» — подумал он.
Однако делать было нечего. Оставалось только вернуться в Рущук и там затеряться среди людей, а потом при случае добраться до Гюргева. При сложившейся ситуации этот путь казался ему самым верным. Труднее всего было попасть в Рущук — город, окруженный рвами и окопами, в которых стояли пушки и были расставлены часовые, охранявшие все входы и выходы. Однако эта трудность не показалась Стояну непреодолимой.
Раздумывая таким образом, он уснул. Его разбудил какой-то, странный шум в лесу. Не ветер ли это? Нет, не
ветер. Стоян стал прислушиваться и скоро убедился, что лес полон людей: он уловил треск ломаемых ветвей, шаги, разговоры. Тот, кто, подобно Стояну, знал историю Филиппа Тотю, Панайота Хитова, Стефана Ка-раджи и Хаджи Димитра, легко мог догадаться, что это облава.
Стояну стало жутко, сердце его сжалось. Однако через несколько минут он успокоился. Если даже это облава, то ведь он рискует одной лишь жизнью, а жизнь его и без того висит на волоске. Молодой человек вдруг почувствовал себя сильным и мужественным. Он осмотрел револьвер, немного подумал, припоминая хорошо знакомую местность, и направился в сторону оврага, где струился ручеек, текущий к Лому. Стоян продвигался весьма осторожно, стараясь не сбиться с пути. Вскоре он убедился, что его окружают со всех сторон. В таких случаях кольцо сжимается постепенно. Стоян понял, что ему нельзя терять ни минуты, и быстро пошел вперед. Пройдя несколько десятков шагов, он встретился с болгарским крестьянином, который, как только заметил его, поднял палку и хотел было закричать. Стоян направил на него револьвер, и крестьянин тотчас же опустил руку и замер на месте.
— В чем дело? — тихо спросил Стоян.
— Нас согнали искать Стояна Кривенова,— отвечал крестьянин.
— Ну, ступай с богом,— сказал Стоян, проходя мимо него.
— С богом,— ответил тот.
Благополучно миновав цепь облавы, Стоян быстро направился к оврагу. Теперь он шел по тропинке — и вдруг столкнулся лицом к лицу с агой систовских заптий.
— Стой! — крикнул ага, протягивая левую руку к Стояну, а правой хватая торчащий за поясом револьвер.
Раздался выстрел. Но выстрелил не ага, а Стоян. Ага вскрикнул, протянул руки, как будто пытаясь за что-то ухватиться, и рухнул навзничь.
Стоян бросился бежать. Теперь, когда он совершил второе убийство, положение его стало еще хуже. Вдруг он сообразил, что его легко настигнуть,, ибо теперь из-вестно, куда он пошел. Тогда он свернул в сторону и забрался в чащу, стараясь так обогнуть лес, чтобы идти
в направлении, противоположном тому, откуда следовало ожидать погони. Таким образом он приближался к Кривене.
Теперь Стоян пошел медленнее. Он все время оглядывался, прислушивался, останавливался и снова шагал вперед. Убедившись наконец, что ему удалось ускользнуть от погони, он немного отдохнул, а потом снова двинулся в путь. Подойдя к деревне, он обошел ее, отыскал ветвистый явор, влез на него и укрылся на макушке между густыми ветвями.
Перед ним открылось обширное пространство. Он видел блестевший на солнце Дунай, а за ним зеленую равнину; видел поля, холмы и леса, над которыми возвышались систовские минареты; видел раскинувшиеся тут и там деревни, устье Янтры и наконец Кривену, где можно было различить и отцовскую механу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30