А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И не первый, не второй — третий курс. Самый первосортный студент, со зрелым, сложившимся умом, понимающий, что есть жизнь. На своем веку он много видел всяких таких гуляний, прочих празднеств и увеселительных вечеров, научился безошибочно распозна-
1 Алтыбакан — сборные качели, сооруженные из шести шестов.
вать как податливых, что рано созревают и сами падают с ветки тебе в руки,девушек, так и строптивых, изощренных в хитростях, на которых не так-то просто накинуть курук, — опытный, в общем, джигит, знающий, как с какой разговаривать, как понравиться той, к которой его влечет, знающий, как заставить соперника потесниться...
К тому же Косайдар приходился этому аулу жие-ном1 . И не обычным при этом, каким-нибудь там одним из многих жиенов, а прибывшим издалека — гостем. Человеком со стороны. Казахам же человек со стороны всегда представлялся более достойным почета и уважения, чем какой-нибудь свой, хорошо знакомый. Поэтому-то Косайдар и оказался в самом центре внимания.
Вечером он очень долго не мог уйти от бабушки. Раньше Косайдар знал ее лишь по рассказам матери и не очень-то горел желанием узнать лично, но, приехав сюда, невольно потянулся к ней, почувствовав родную кровь, и даже, пожалуй, полюбил ее, без конца, как маленького, целовавшую его, ласково проводившую ладонью по его щеке, с нежностью вбиравшую в себя его молодой запах. Нынче она кормила его сначала куырдаком, а потом заставила пить крепкий чай, заправленный сливками, сказав, что иначе будет болеть голова. После чая вдруг всполошилась, что поел он не очень плотно, скоро проголодается, и заставила съесть еще целых полблюда мяса. Затем, чтобы ему не захотелось пить, насильно напоила его кумысом. Взяла с него обещание, что будет осторожным и скоро вернется. Лишь когда все средства, чтобы задержать его, были исчерпаны, — лишь тогда бабушка отпустила Косайдара.
Когда наконец преодолевший столько препятствий Косайдар добрался до алтыбакана, веселье уже было в самом разгаре. Одни, окружив алтыбакан, пели песни, другие, образовав отдельную группу, шумно смеялись чему-то — все были радостны и возбуждены. Неподалеку резвилась мелкота, играя в какую-то свою игру. Впрочем, подразделять собравшихся здесь на взрослых и детей не имело, пожалуй, смысла: детьми были все. Каждый так и светился детской открытостью души.
Нескольких парней и девушек Косайдар знал, познакомившись с ними, когда его как гостя водили по
1 Ж и е н — племянник по материнской линии, вообще родственник по материнской линии; жиены пользовались уважением не только своих двоюродных братьев, дядьев и т. д., но и всего рода, аула и имели право на подарки, называемые "кырык серкеш — сорок козлов".
домам, и они встретили его громкими возгласами: "О, Косайдар!", "Жиен из Каркаралинека!", "Да нет, из самой Алма-Аты!". Один из них, Айдар, — джигит лет двадцати, с отложенным поверх пиджака воротником белой рубашки, в кирзовых сапогах с подвернутыми голенищами, — вышел даже на середину круга и, прокричав: "Нас теперь стало три Айдара1 , ура!" — заставил всех захлопать в ладоши. Парень и девушка, качавшиеся на алтыбакане, вынуждены были остановиться и теперь стояли одной ногой на качелях, другой на земле. Косайдара потащили в их сторону. Парню велели сойти, и запоздавшего почетного гостя усадили на его место. Косайдар пытался возражать, сказал, что он никогда прежде не видел алтыбакана даже в глаза, но на возражения его никто не обратил внимания. "Нет такого джигита, который бы не качался на алтыбакане. Нет такого джигита, который бы не садился на коня. И здесь, и в Каркаралы — земля одна, казахская!" — только и галдели кругом. Молча и как бы равнодушно сидевшей напротив него девушке, с длинными, переброшенными на грудь косами, наказали: "Спой старшему брату песню как следует".
А девушке, казалось, не было до него никакого дела. Казалось, если бы даже качели не раскачивали с двух сторон, то она бы сидела так же безучастно. Но когда раскачивавшие отступили в сторону и сказали: "Ну, теперь сами..." — она вздрогнула, точно очнулась от забытья. Спустя несколько мгновений Косайдар обнаружил, что он взлетает под самое небо. Ему почудилось, что он сейчас ударится о перекладину, но он не ударился. Вместо этого его подняло еще выше, и он увидел группу парней с противоположной стороны алтыбакана, странно накренившихся, будто они валились на землю. В следующий миг он уже несся вниз. И теперь ему показалось, что он ударится об эту землю головой. Но он не ударился. Ноги его взлетели вверх, он невольно запрокинул лицо — над ним было небо с беспорядочно рассыпавшимися звездами. Потом небо со всеми своими звездами покатилось куда-то вниз, а земля, словно перевернувшись, всплыла наверх. Так повторилось три или четыре раза, и Косайдар почувствовал, что небо с землей начинают крутиться у него перед глазами, грудь теснит и сердце подкатывает к горлу. Раз, потеряв равновесие, он чуть даже не вывалился из качелей. "Откинься назад!"— крикнули ему откуда-то. "Песню! Песню!" — прокричал другой голос.
1 Косайдар — буквально: два Айдара.
Только теперь до Косайдара дошла вся сложность его положения. Он вспомнил о незнакомой девушке напротив. С ними не было никого третьего, и это она так сильно раскачивала алтыбакан, резко откидываясь назад и упираясь рукой в шест. Он взглянул вниз и увидел, сколько там девушек — стоят и смотрят на них... Надо было напрячь все силы, прийти в себя, чтобы не стать потом объектом общих насмешек, и этой мелкоты, крутящейся возле алтыбакана, этих мальчишек и девчонок, тоже. Косайдар, как ему посоветовали, чуть откинулся назад и выпрямился. Алма-атинский ^ парк отдыха, лодки тамошних качелей — он старался
думать о вещах, не имеющих отношения к происходящему с ним сейчас. Но мысли прыгали, ни на чем не останавливаясь. Через некоторое время, однако, он заметил; что небо с землей вновь занимают положенные им места. И воздух перестал быть таким плотным, дышать стало легче. До слуха вдруг донесся, подобный слабому шелесту птичьих крыльев, то возникающий, то исчезающий звук. Это были, оказывается, длинные косы девушки! Когда она взлетала вверх, косы тянулись к нему, падающему в бездну, на кончиках они чуть распустились, и распушившиеся волосы трепетали на ветру. Когда девушка летела вниз, косы, точно они испугались незнакомого джигита, прижимало ей к груди. В следующее мгновение они снова тянулись к Косайда-ру. Тянулись — и не дотягивались, уходили — и возвращались. Шелковый их звук был как зовущий к себе шепот. И, мешаясь с теплым травяным запахом ночи, обдавал его нежный их аромат.
"Эй, так когда же! Почему не поете?" — зашумели с земли. Сколько прошло времени, как они начали качаться, час или две-три минуты, Косайдар не понимал, но все это время, выходит, они прокачались впустую. Но как же петь, когда он, призвав на помощь всех духов, едва собрался с силами; это требование было для него невыполнимым — он рта не мог раскрыть. Однако молодежи внизу, видимо, не было до всего этого никакого дела. Перебивая друг друга, уже кричало разом сразу несколько голосов. "Косайдар! Покажи, что ты из песенного аула!" — кричали парни. "Хотим послушать прекрасный голос такого красивого джигита!" — кричали девушки.
Прибывший из песенного аула красивый джигит растерялся теперь по-настоящему. Отмалчиваться, конечно, было нельзя. Возможно, многие заметили, как он скрючивался недавно, когда у него закружилась голова, пытаясь удержаться на качелях. Возможно, некоторые из них и сейчас посмеивались про себя: э, до сих пор еще не очухался! Косайдар прочистил горло, решив хотя бы для видимости спеть что-нибудь. Но так вот сразу никакой песни ему не вспоминалось. А снизу продолжали кричать.
Песня, которую все ждали, неожиданно зазвучала с другой стороны качелей — пела девушка, качавшаяся вместе с Косайдаром. "На вершине Каркаралы одиноко стоит арча1, ах у этой девушки, что так скоро отвечает на письма, острый ум..." Косайдар удивленно замер. Не потому, что это была именно та песня, которую он силился вспомнить, не потому, что вышла она из уст девушки, только что обошедшейся с ним не то что неучтиво, но почти враждебно. Дело в том, что, хотя мелодия и была той же самой, звучала она совершенно непривычно из-за необычной манеры исполнения. Голос певицы был груб и казался почти неприятным для слуха. Сказать, что это женский голос, было нельзя — больно уж низок для женского, сказать, что мужской,— тоже невозможно: не хватало в нем мужской густоты. Девушки и парни внизу, до того шумно галдевшие, тоже притихли, словно удивлялись вместе с Косайдаром этому низкому, точно кузнечными мехами рожденному голосу, так не подходящему юной девушке. Даже мелкота, с криками носившаяся вокруг алтыба-кана, прекратила свои игры. "Ау, пролетела ты, молодость моя недолгая, отгулял я уже свое..."— пела девушка. И Косайдару вдруг понравился этот голос. Глухой, не заливчатый, но льющийся свободно и просторно. Теперь уже ему показалось, что только так и можно петь эту песню. Снизу девушку никто не поддержал — то ли боялись, что собьют ее, то ли просто всем захотелось послушать ее голос. Стояли неподвижно и молча, словно не хотели тревожить покоя длинных своих теней, изломанно лежавших на лужайке, залитой тихим светом низко еще стоящей луны. Лишь круглая, как тюбетейка, сопка, у подножия которой стоял алтыба-кан, отзывалась эхом на песню девушки, лишь темное небо с ярко сияющими звездами, как бы дрожа, подпевало ей. Косайдар присмотрелся к обладательнице этого странного голоса повнимательнее. Лицо ее в падавшем прямо на него лунном свете казалось совершенно бескровным, иссиня-бледным. Глаза у нее были маленькие, рот же, пожалуй, несоразмерно большой. Но Косайдар нашел ее красивой.
То, что они уже не качаются, Косайдар понял только
1 Арча — можжевельник.
тогда, когда кончилась песня. Коль скоро и тот, кто раскачивал, и тот, кто просто качался, оба забыли про свои обязанности, то и алтыбакан, словно заслушавшись, медленно останавливался и теперь лишь тихо покачивался на месте. Ноги Косайдара коснулись земли, и он тут же поспешно вскочил и взял девушку за руку.
— Молодец, сестренка! Я уж подумал, не сама ли Жамал Омарова1 поет.
— Нет, у нее голос понежнее будет, — иронически ответила девушка.
От такого ответа девушки Косайдар растерялся. Следовало бы сказать что-то еще, чтобы ей стало понятно, как он благодарен ей, но подходящих слов не находилось. Тогда он, хотя в этом, не было необходимости, поддержал ее за локоть, когда она слезала с алтыбакана, и они вместе отошли в сторонку.
— Спасибо, — поблагодарила девушка.
Косайдар не понял, за что она его благодарила — за то ли, что похвалил ее голос, за то ли, что оказался вежлив... Он постарался рассмотреть ее лицо получше. Рот был не таким уж и большим. И глаза были совсем не маленькие, с выпуклыми веками под густыми бровями. Зато она оказалась носатой. И лоб у нее был слишком широк для девушки. "Некрасива, — решил Косайдар. — Не страшилище, но и некрасива. Даже просто некрасива". Он уже поостыл немного от возбуждения, рожденного тихим шелестом кос, тянувшихся к нему, протяжной мелодией, так просторно прозвучавшей под звездным сводом неба. Теперь в нем осталось лишь изумление, до чего же все-таки один и тот же человек может быть совершенно разным.
— Голос у вас великолепный, — сказал он совершенно искренне.
— Я за вдс пела, — ответила девушка. — Уж очень вы разволновались... не могли даже придумать, что петь.
Косайдар признательно пожал ей руку.
— Хорошо на алтыбакане качаетесь, — сказала девушка. — Мало таких парней, что меня выдерживают.
Косайдару почудилось, что она насмехается над ним. Он хотел было сказать ей какую-нибудь грубость, но не решился.
— Где учитесь? — спросил он, считая, что молчать все-таки неудобно.
— В школе, — ответила девушка. — Не бойтесь, не в шестом классе. Нынче перешла в десятый.
1 Жамал Омарова — известная казахская певица, у которой был очень низкий голос.
— Аа... — протянул Косайдар.
— В Политехнический институт думаю поступать. Вы на каком факультете?
— В наш институт очень трудно поступить, — сказал Косайдар.
Девушка рассмеялась.
— Меня зовут Б ал кия.
— Косайдар, — представился Косайдар, с запозданием понимая, что своим ответом обидел ее. — Приезжайте. У нас девушек-казашек много.
Она промолчала, и он тоже умолк, не зная, о чем говорить с нею еще.
—- Пойдемте, — предложил он через некоторое время. Она отрицательно покачала головой, но он все же повел ее к алтыбакану.
На этот раз они не стали сильно раскачиваться. Качались спокойно и неторопливо, спев вместе со всеми одну из тех протяжных народных песен, в мелодии которых есть что-то от тихого дыхания ветерка с перевала.
Потом, когда, оставив алтыбакан уже давно жаждущей добраться до него мелюзге, все переключились на игры, они опять были вместе. Играли в "Соседа-соседку", и их неоднократно хотели разлучить, но Косайдар как джентльмен посчитал унизительным для себя отдать девушку, за что ему пришлось получить изрядное количество ударов ремня. Правда, во всем этом был неудобный момент: когда ударов ремня оказывалось слишком много, Бал кия подставляла свою ладонь вместе с ним. И не обращала внимания на все его возражения. Водящий, наказывая Косайдара, проявлял к нему как к гостю некоторую снисходительность, но уж свою аульную девушку не жалел. Косайдару же в глубине души было, в общем, приятно, что девушка, с которой он не успел еще даже толком познакомиться, готова идти за ним в огонь и воду. Он был даже горд этим.
Когда переиграли во все игры, стали думать, чем же заняться еще, Косайдару пришла в голову замечательная мысль:
— Ребята, а почему бы нам не потанцевать? Кругом одобрительно зашумели.
— А где же музыку взять? — спросила одна из девушек.
— У нас дома есть старый патефон, — сказал кто-то из парней. — Только пластинок нет к нему.
Косайдар несколько растерялся.
— Аккордеон есть? — спросил он затем, оглядываясь по сторонам.
Аккордеона не оказалось тоже.
— Ну, хотя бы мандолина найдется? Не нашлось и мандолины.
— Домбра есть, — сказал молчавший до сих пор Айдар.
Кто-то засмеялся.
— Неси, — сказал Косайдар. — Попробуем хоть под домбру.
Вскоре мальчишка, которого отправил Айдар, принес домбру в войлочном чехле, и, оставив зеленую лужайку, на которой был поставлен алтыбакан, с ее высокой травой, все переместились по склону горы повыше. Овальная площадка размером с овечий загон, возле родника, была точно создана для танцев. Скотина, приходящая на водопой, вытоптала траву до корней, и не валялось на ней ни единого камня, которые могли помешать кружиться. Со стороны родника топорщилась тростниковая стена, со стороны горы шелестела стена густой таволги. Место было подветренное, и оттого здесь оказалось теплее, чем у алтыбакана. К тому же и мелюзга, путавшаяся под ногами, осталась в стороне. И далеко было от юрт, возле которых шумно жевали жвачку коровы, взлаивали собаки. Все сокрушались, что не пришли сюда раньше. Но большинство сомневалось, что из всей этой затеи что-нибудь выйдет. Сомнения усилил и сам Косайдар.
— О! — сказал он, когда взял в руки протянутую ему Айдаром домбру и, поджав ноги, расположился на краю площадки прямо под стеной таволги. — Видел я домбру и о девять ладов, и о двенадцать, но кто бы мог подумать, что она еще и трехструнная бывает!.. Вря,г ли я сыграю на ней, — покачал он головой.
Бренча по всем струнам сразу, Косайдар сидел некоторое время, подкручивая колки. Продрогшие без движения парни и девушки начали переговариваться между собой, подталкивать друг друга плечами. Некоторые затеяли игру в "третий лишний", в которой можно было всласть набегаться и согреться. Поэтому когда Косайдар, захлопав в ладоши, попросил тишины и сказал: "Танец! Дамский вальс!" — все приняли это за шутку.
Исполнитель ли был виноват, инструмент ли, но мелодия не лилась, как ей надлежало. То задевалась лишняя струна, то брался неверный лад — домбра захлебывалась, взвизгивала, порою и совсем замолкала. Однако никто на это не обращал уже внимания. Пары кружились, не останавливаясь, и земля под их ногами подрагивала. Танец кончился. Запыхавшийся парень, этакий ветрогон по виду, подскочил к Косайдару и, подняв его руку с домброй, заставил всех похлопать ему. Косайдару было лестно находиться в центре внимания. Он объявил "Казахский вальс". Рука его уже привыкла к инструменту, и "Казахский вальс" он исполнил довольно сносно. Затем повторил "Вальс любви" и снова сыграл "Казахский вальс". Попробовал другие вальсы — получалось неважно. Айдар, ни с кем ни разу не протанцевавший, все время молча стоявший возле Косайдара с мрачным видом, сказал: "Не годится так сидеть гостю, иди потанцуй". У Косайдара уже затекли ноги, и он послушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48