Ада вздрогнула, перевернулась навзничь и зевнула.
— Бенюс...— Он притворился спящим. Ада схватила его за волосы и встряхнула. — Бенюс, ты спишь?
— Ага...
— Как ты себя чувствуешь? — Она тихо рассмеялась.—Хорош был вчера.
— Я был пьян...
— Помнишь, как я тебе по уху заехала?
— Мне?
— Мы танцевали цвинг...
— Я же не умею.
— Вообще ты не танцуешь ни одного пристойного танца. Ну, неважно. Мы танцевали цвинг, а ты дал волю рукам и отхватил по физиономии.
— Не может быть...
— Потом ты рассказал мерзкий анекдот, и я заехала еще раз.—Ада рассмеялась.
— И я не обиделся?..
— Мы выпили полбутылки «Мартеля» и помирились.
— Вот почему я не могу вспомнить, как лег...— буркнул Бенюс.
— Вчера ты показал всю свою глупость. Ты хамоват, Бенюс, но мне нравишься. Пришел бы ты не такой пьяный, все было бы в порядке.
— Может, есть поблизости вода? Страшно пить хочется, — попросил Бенюс, осмелев от искренности Ады.
— Вода в таких случаях не рекомендуется. Давай допьем вчерашний «Мартель». — Ада встала, не зажигая света, принесла бутылку и присела на кровать.— Потяни глотка два, сразу настроение поправится.
— Спасибо.— Бенюс сел и запрокинул бутылку. Первый глоток прошел гладко, вторым он поперхнулся и долго кашлял.—Черт... Заткнуло глотку, как пробкой. На, хлебни ты...
Ада отпила самую малость, поставила бутылку на
пол и юркнула под одеяло. Бенюс сидел на кровати, утирая слезы. Ада повернулась на бок и обняла его за талию. Ее мягкие волосы, пахнущие травой, раздражающе щекотали спину.
— Ты мне нравишься, Бенюс...
— И ты мне, Ада...
— Поцелуй меня... ляг...
Бенюс лег и обнял Аду. Она крепко прижалась к его груди. Кукушка прокуковала четыре раза, но они не услышали...
— Боюсь, как бы в тебя не влюбиться, — прошептала Ада, когда они, утомившись, вытянулись на кровати.
— А я бы хотел, чтобы так случилось,—пошутил Бенюс. — Мы бы убежали на необитаемый остров и жили, как Робинзон с Пятницей. Интересно, что бы сделал твой муж?
— Он бы выследил нас и убил.
— Романтично.
— Очень.—Ада прыснула. — Чего ты смеешься?
— Господин Катенас лежит теперь с чемоданом на полке и мучается. Он не доверяет поездам. Ему кажется, что поезд может сойти с рельс или столкнуться с другим. Разве не смешно?
— Конечно, смешно.—Бенюс помолчал.—Он давно в Шяуляе и, может, лежит вдвоем с кем-нибудь, как ты...
— Кто тебе сказал, что он сошел в Шяуляе? Ему надо в Каунас: министр внутренних дел вызвал. Он вернется только в сочельник. Как видишь, у нас с тобой четыре свободные ночи.— Ада подложила ладони под голову.—Я тебе хоть чуточку нравлюсь?
— Ты хорошая, Ада.
— Как это хорошая? Крестьяне так говорят про молочную корову.
— Я не в этом смысле, — смутился Бенюс, поняв ее намек.—С тобой мне легко, хорошо... Ты не жеманишься, как другие девушки, не хитришь. Нет, немного хитришь, но как-то привлекательно, понятно... Ты какая-то обыкновенная и необыкновенная. Одним словом, интересная...
— Благодарю за характеристику. — Ада перевернулась на бок и чмокнула Бенюса в плечо.
— Несколько лет назад...— Бенюс минуту колебался. — Разумеется, тогда я еще был мальчишкой... Хм...
— Ну, говори, говори...
— Мне кажется, что ты мне нравишься с малых лет. Я помню один вечер в молочном кафе. Вы с Пя-трасом ели апельсины и пили молочное шампанское. Я хотел покрасоваться перед тобой и проел все? что скопил за два месяца.— Ада ничего не ответила. «Она думает о своей первой любви...» Бенюсу вдруг нестерпимо захотелось сказать, что вчера он видел Стимбу-риса, но он сдержался. Он хотел, чтобы Ада и телом и мыслями принадлежала сейчас ему, только ему.— Чего ты молчишь? Тебе не хорошо со мной? Ты думаешь о Пятрасе? Ты все еще его любишь?
— Ревнуешь? — игриво спросила Ада, но ее голос звучал глухо.— Пятрас развратный парень. Я не могу забыть, что из-за него покончила с собой девушка. Разве тебя не интересовала бы девушка, из-за которой кто-нибудь покончил с собой?
— Нет, — грубо ответил Бенюс.
— Ты не согласен, что в человеке должно быть что-то особенное, раз из-за него кончают самоубийством?
— Не думаю.
— А я уверена. Из-за дешевой игрушки от жизни не отказываются.
— Ты все еще любишь Пятраса, — с упреком сказал Бенюс.— Если бы он приехал из Клайпеды...
Ада закрыла рукой рот Бенюсу.
— А ты из-за меня мог бы покончить с собой? — спросила она. Бенюс молчал.— Я шучу. Не надо. Жизнь и так коротка. Мы должны жить и пользоваться удовольствиями, пока молоды. Приподнимись.— Бенюс привстал, и она сунула ему под шею прохладную мягкую руку.—Ты меня любишь?
— Да.—Он задумался.— Я часто думал о тебе.. Но ты все еще любишь Стимбуриса. Правда?
— Дурачок...— Она обняла его за шею и поцеловала в ухо.—На что мне Стимбурис, если у меня под боком Жутаутас? Жутаутас красивей Стимбуриса, не такой распущенный, да еще меня любит. Разве я не угадала? Ведь Жутаутас меня любит?
К Бенюсу снова вернулось хорошее настроение и уверенность в себе. Нежность Ады подхватила его и понесла, как река травинку.
— Конечно, любит. Очень. Особенно теперь, вот сейчас — Он обнят Аду, привлек к себе, их губы встретились.—Я не знал, что настоящая любовь такая., сладкая... Ты моя, Ада... моя... Я не хочу, чтоб ты была с другими...
— Только с тобой, Бенюс, только с тобой...
— Моя... ты моя... Что с тобой? У тебя лицо мокрое. Ты плачешь?
— Пустяки, Бенюс. Это от волнения. Когда мне... понимаешь?., я всегда плачу... Бывает же, что люди плачут от радости?
— Бывает. А с Катенасом ты тоже плачешь?
— Перестань, ревнивец. — Она рассмеялась и поцеловала Бенюса.—Я иду в ванную. Хочешь вместе?
— Нет, я потом...
Ада вылезла из кровати. Раздались мягкие ленивые шажки, нежное шуршание халата, потом щелкнул выключатель, и комнату залил яркий свет. Комната была высокая, большая, мебель дорогая. У одной стены стояло черное пианино, в двух шагах от него — круглый столик и четыре мягких стула, у стен — несколько кресел. Ближе к окну — большая красивая пальма. Бенюс только теперь увидел, что лежит не на кровати, как думал, а на диване. В головах стоял радиоприемник, рядом с ним — кресло, на котором Бенюс увидел свою одежду. Он вскочил, быстро натянул нижнее белье и юркнул под одеяло. Вскоре вернулась Ада. Она была свежая, очень красивая. От нее пахло чем-то ароматным. Бенюс понял, что Ада действительно ему нравится. Нет, это слово слишком мелкое. Он просто любит Аду, как никогда никого не любил, даже Виле. Все, что делает Ада — умно, привлекательно, волнует его. Ее чуткость просто удивительна. Она же могла вчера выгнать Бенюса, публично опозорить его! Без сомнения, и она любит его. Как хорошо, когда оба влюблены!
— Ада, а вы тут спите?
— Что ты! — Она прыснула.— Разве забыл? Вчера ты ворвался в спальню. Почему ты спрашиваешь? Разве в спальне тебе было бы лучше?
— Нет, здесь лучше. Ты все понимаешь, Ада,..—
Бенюс сел, взял с полу бутылку и отхлебнул коньяку.—Чего ты там копаешься? Иди сюда. Я хочу, чтобы ты полежала рядом.
— Минутку терпения. — Ада вынула из серванта вазочку с шоколадными конфетами и поставила на стул, рядом с диваном. Конфеты были насыпаны вперемешку с грецкими орехами. — Давай закусим. Ты налегай на орехи.
Ада потушила свет и легла. Они щелкали орехи, ели конфеты и швыряли скорлупки и бумажки на пол. Коньяк приятно согревал грудь, и Бенюс счастливо улыбался. «Я лежу, как барин, и ем е е сласти. Утром служанка приберет в комнате... Нет, она не пустит служанку. Она сама уберет постель, выметет конфетные обертки... Госпожа Катенене, жена начальника полиции, помещичья дочь...»
— Не чавкай, как поросенок, — прервала его мысли Ада.—Надо есть деликатно.—Бенюса как будто окатили холодной водой. Он поморщился, но ничего не сказал. Ада продолжала: — Тебе не хватает хорошего тона, Бенюс, но я тебя отшлифую. Ни на какой необитаемый остров мы с тобой не убежим, мой милый. Любить друг друга можно и на людях, надо только уметь. Я сделаю из тебя экстра-джентльмена. Начнем с танцев. Заходи вечерами, научу всем современным танцам. Полька и вальс смешны в двадцатом веке. Тебе надо отвыкнуть от дурных манер, научиться вести себя в обществе, особенно с женщинами.
— Спасибо, — буркнул Бенюс. Он обиделся. Такой Ада ему не нравилась.
— Не надо сердиться. — Она смахнула с одеяла скорлупки. — Мы бы могли интересно провести время в Паланге. Катенас приедет только на месяц. Но до сезона тебе еще надо отшлифоваться.
— Разве нет уже отшлифованных?..
— Бенюс, я могу обидеться. — Ада легко хлопнула его по щеке. — Культурные люди не говорят того, что думают. Тебе надо научиться владеть собой. Джентльмены не ревнуют, а если ревнуют, то никому этого не показывают. — Ада обняла Бенюса и прижалась к груди. Ее сердце сильно колотилось.
— Я не хотел тебя обидеть, — ответил Бенюс, сладко обмирая. Ада снова ему нравилась. — А ты не забудешь меня, когда я уеду учиться?..
— Ты не можешь обойтись без этой военной школы?
— Я изменил мнение. — Бенюс помолчал. — Профессия не башмак — надо обдумать хорошенько. Военная школа интересовала меня до седьмого класса, а теперь я окончательно решился: буду изучать меж-
дународное право. Меня привлекает карьера дипломата. Нашей нации нужны такие люди. Хороший дипломат может сделать больше, чем целая армия хорошо вооруженных солдат.
— Ты делаешься скучным, дорогой.
— Тебе не интересны мои планы? Ладно, могу помолчать.
— Говори, говори, только не витай в облаках. Не будь похож на Альбертаса. Я не выношу ультрасерьезных рассуждений.
— Альбертас и мне не нравится, — искренне признался Бенюс. — У него нет души, только ум.
— И все равно он дурак.
— Нет,—не согласился Бенюс. — Альбертас умен. Раньше я просто боготворил его, хоть и ненавидел, а теперь... Вчера мы сильно поцапались...
— Это меня не касается.
— Разумеется.
— Вы оба — глупые дети.— Ада зевнула.— Корчите из себя великих мудрецов, а на деле вы просто дураки. Лучшие годы проведете над книгами, высушите мозги, сердце, убьете чувства. Ради чего? Ради какой-то цели, которую вы сами выдумали. Вам может повезти, может и не повезти. Да вообще, какая разница: и в том и в ином случае вы прозеваете свою молодость. Будет у вас слава, общественное положение, как у моего Ка-тенаса, но женской любви — не будет!
— Можно стремиться к цели и любить,— задумчиво ответил Бенюс: он почувствовал долю правды в словах Ады.
— Цель человека — удовольствия, а все остальное — мякина, чтобы забить голодный желудок. — Ада взяла руку Бенюса и положила себе на грудь. — Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуоджяй, милый. С восемью классами гимназии и здесь можно сделать хорошую карьеру, когда есть рука. Положись на меня, я сделаю тебя человеком. Разве обязательно быть политическим деятелем или офицером? Глупо думать, что те, кто высоко летает, лучше всех. Гусь ходит по земле, а жирней ястреба. Не будь ястребом — его в любую минуту могут застрелить. Будь джентльменом, люби. Я тебе помогу.
Когда Бенюс проснулся, уже вечерело. Лючвар-тис сидел за столом, спиной к нему, и готовил уроки. Бенюс кашлянул, чтобы привлечь внимание Ромаса, но тот и не шевельнулся. Тогда Бенюс спросил, что слышно в гимназии. Лючвартис сдержанно объяснил, что задали на завтрашний день, и снова углубился в чтение. Бенюс был неприятно удивлен: куда цсчезла сердечность Ромаса? Что с ним случилось? Почему он не спрашивает, где Бенюс провел ночь, и сам ничего не рассказывает? Недоволен, что его разбудили спозаранок? А может, Сикорскис наговорил что-нибудь? Ну и пускай! Хоть вешайтесь оба! Бенюс сердито повернулся к стене. Ромас взял свои книги, потушил свет и ушел заниматься на кухню. Невиданная чуткость — мешать не хочет... Дудки, как сказал бы Жасинас. Но при чем тут этот старик? «Гуси ходят по земле»... И человек ходит по земле. Земля — начало и конец всех идей. Ада — баба не дура, хоть и однодневка. Есть такие бабочки — однодневки. Кажется, она о них тоже что-то говорила. Эх, лучше бы не совалась со своей философией. Она куда привлекательнее, когда не философствует, а болтает любовную чепуху... Бенюс размечтался. Он вспомнил во всех подробностях вчерашнюю ночь, и ему почудилось, что он все еще лежит в гостиной Катенаса на диване. Достаточно обернуться, и горячие руки обовьются вокруг шеи, губы сольются в поцелуе. Он вспомнил, как они пили коньяк, ели конфеты с орехами, как она вернулась из ванной, сбросила халат, как он ласкал мокрое, искаженное страстью лицо. Бенюс перевернулся на другой бок и машинально протянул руку. Пустота... А может быть, вчерашней ночи и не было? Напился с Фелю-сом, и ему приснилось все это... Ну нет! Это не сон. Он не хочет, чтоб это было сном. Вчерашняя ночь чем-то обогатила Бенюса, пробудила неясные надежды, вернула веру в себя, и он радовался, что это не сон. Разобраться в своих ощущениях он еще не может. «Что будет дальше?» Это неважно. Он опустошен физически, но зато переполнен чувствами. Перед его внутренним взором стоит молодая женщина с волосами
цвета соломы. «Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуод-жяй...» Она это сказала, Ада. Она обещала найти ему хорошее место, помогать деньгами. Как легко она относится к жизни! Кажется, достаточно захотеть, и сразу произойдет чудо! Но Ада Катенене действительно многое может! Бенюс вспомнил романы, в которых женщины помогали своим возлюбленным добиться успеха в жизни, и ему стало неприятно. Как будто его унизили. Ведь в душе он все-таки презирал людей, добивающихся карьеры не своим трудом и талантом, а ловкостью. Он был уверен, что у него-то уж достаточно сил и способностей, чтобы успешно кончить университет. Было бы идиотизмом слепо довериться Аде и остаться в Скуоджяй. Наконец, стоит ли вообще обсуждать такие вопросы? Да и сама Ада уже не верит тому, что ляпнула в минутном порыве. Мало ли вздора можно наговорить за ночь? И все-таки Бенюсу хотелось, чтобы все, что сказала Ада, было не скороспелой ложью, а правдой. Два голоса спорили в его душе: один осуждал предложение Ады, другой ему просто не верил, но за обоими крылась какая-то тайная надежда, в которой Бенюс не смел признаться самому себе.
В этот вечер он не пошел к Аде, как рассчитывал: помешал Валентинас, который зашел к своему репетитору проверить уроки.На следующий день Бенюса вызвали отвечать английский, он не был готов и схватил двойку. Двойка отрезвила его. Он решил серьезно позаниматься до рождественских каникул, но Ада все равно ни на секунду не выходила из головы. Эти дни Бенюс жил воспоминаниями, не видя ничего вокруг, не замечая тех перемен в классе, которые потом сыграли такую важную роль в душевном кризисе, который произошел в его жизни. Поначалу, когда Бенюс, после этих дней пришел в себя, его охватило чувство, которое, вероятно, испытывает человек, когда после ремонта входит в свой дом. Класс показался слишком просторным, коридоры — неуютными, ученики — чужими. Бенюс словно вернулся в гимназию после года отсутствия; за это время товарищи забыли о нем и между ними выросла невидимая стена. Бенюсу стало скучно в гимназии. Такое настроение он объяснял сначала тоской по Аде. В какой-то степени это было и так, но вскоре всплыла и другая причина.
До рождественских каникул оставались два дня. На последней перемене Бенюс зашел в туалет и там на стене неожиданно прочел написанные химическим карандашом слова: «Берегитесь Жутаутаса!» Бенюс хотел стереть надпись, но в уборной были другие ученики. На уроке он попросил разрешения выйти из класса, отправился в туалет и замазал чернилами свою фамилию. Но, выходя, он заметил другую надпись, нацарапанную гвоздем на двери, уже и без того украшенной надписями и рисунками. Теперь здесь прибавились слова: «Жутаутас — предатель! Я презираю таких людей». Бенюс замазал и эту надпись. Он осмотрел все кабины туалета и почти в каждой нашел что-нибудь про себя. «Бенюс нам не товарищ». «Шпион!» «Не дружите с Жутаутасом!» «Жутаутас — пес. Берегитесь!» «Честный юноша не может поступить так, как поступил Жутаутас». «Бенюс — не человек». Другие надписи, сделанные позже, пытались смягчить тон первых: «А ты святой?», «Это Ронкис предатель, а Жутаутас — патриот», «Жутаутас — молодец!» Рядом с вырезанными ножом словами: «Жутаутас — пес. Берегитесь!» — кто-то со злой иронией дописал: «Надень намордник, и не укусит». Часть реплик была написана не сегодня. Бенюс вспомнил, что какую-то из них заметил еще позавчера, но не обратил внимания, а вчера... Да, вчера он услышал слова, смысл которых только сейчас дошел до него. «Плевал я на таких людей». Дальнейших слов Бенюс не расслышал, потому что гимназисты, увидев его, замолкли и отошли.
Он вернулся домой в отвратительном настроении: тень отчима, которую ненадолго отогнала Ада, снова шла за ним по пятам. В нем опять заговорила совесть: было жаль матери, Шарунаса, а больше всего — себя. Чьих рук это дело? Аницетаса, его приятелей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Бенюс...— Он притворился спящим. Ада схватила его за волосы и встряхнула. — Бенюс, ты спишь?
— Ага...
— Как ты себя чувствуешь? — Она тихо рассмеялась.—Хорош был вчера.
— Я был пьян...
— Помнишь, как я тебе по уху заехала?
— Мне?
— Мы танцевали цвинг...
— Я же не умею.
— Вообще ты не танцуешь ни одного пристойного танца. Ну, неважно. Мы танцевали цвинг, а ты дал волю рукам и отхватил по физиономии.
— Не может быть...
— Потом ты рассказал мерзкий анекдот, и я заехала еще раз.—Ада рассмеялась.
— И я не обиделся?..
— Мы выпили полбутылки «Мартеля» и помирились.
— Вот почему я не могу вспомнить, как лег...— буркнул Бенюс.
— Вчера ты показал всю свою глупость. Ты хамоват, Бенюс, но мне нравишься. Пришел бы ты не такой пьяный, все было бы в порядке.
— Может, есть поблизости вода? Страшно пить хочется, — попросил Бенюс, осмелев от искренности Ады.
— Вода в таких случаях не рекомендуется. Давай допьем вчерашний «Мартель». — Ада встала, не зажигая света, принесла бутылку и присела на кровать.— Потяни глотка два, сразу настроение поправится.
— Спасибо.— Бенюс сел и запрокинул бутылку. Первый глоток прошел гладко, вторым он поперхнулся и долго кашлял.—Черт... Заткнуло глотку, как пробкой. На, хлебни ты...
Ада отпила самую малость, поставила бутылку на
пол и юркнула под одеяло. Бенюс сидел на кровати, утирая слезы. Ада повернулась на бок и обняла его за талию. Ее мягкие волосы, пахнущие травой, раздражающе щекотали спину.
— Ты мне нравишься, Бенюс...
— И ты мне, Ада...
— Поцелуй меня... ляг...
Бенюс лег и обнял Аду. Она крепко прижалась к его груди. Кукушка прокуковала четыре раза, но они не услышали...
— Боюсь, как бы в тебя не влюбиться, — прошептала Ада, когда они, утомившись, вытянулись на кровати.
— А я бы хотел, чтобы так случилось,—пошутил Бенюс. — Мы бы убежали на необитаемый остров и жили, как Робинзон с Пятницей. Интересно, что бы сделал твой муж?
— Он бы выследил нас и убил.
— Романтично.
— Очень.—Ада прыснула. — Чего ты смеешься?
— Господин Катенас лежит теперь с чемоданом на полке и мучается. Он не доверяет поездам. Ему кажется, что поезд может сойти с рельс или столкнуться с другим. Разве не смешно?
— Конечно, смешно.—Бенюс помолчал.—Он давно в Шяуляе и, может, лежит вдвоем с кем-нибудь, как ты...
— Кто тебе сказал, что он сошел в Шяуляе? Ему надо в Каунас: министр внутренних дел вызвал. Он вернется только в сочельник. Как видишь, у нас с тобой четыре свободные ночи.— Ада подложила ладони под голову.—Я тебе хоть чуточку нравлюсь?
— Ты хорошая, Ада.
— Как это хорошая? Крестьяне так говорят про молочную корову.
— Я не в этом смысле, — смутился Бенюс, поняв ее намек.—С тобой мне легко, хорошо... Ты не жеманишься, как другие девушки, не хитришь. Нет, немного хитришь, но как-то привлекательно, понятно... Ты какая-то обыкновенная и необыкновенная. Одним словом, интересная...
— Благодарю за характеристику. — Ада перевернулась на бок и чмокнула Бенюса в плечо.
— Несколько лет назад...— Бенюс минуту колебался. — Разумеется, тогда я еще был мальчишкой... Хм...
— Ну, говори, говори...
— Мне кажется, что ты мне нравишься с малых лет. Я помню один вечер в молочном кафе. Вы с Пя-трасом ели апельсины и пили молочное шампанское. Я хотел покрасоваться перед тобой и проел все? что скопил за два месяца.— Ада ничего не ответила. «Она думает о своей первой любви...» Бенюсу вдруг нестерпимо захотелось сказать, что вчера он видел Стимбу-риса, но он сдержался. Он хотел, чтобы Ада и телом и мыслями принадлежала сейчас ему, только ему.— Чего ты молчишь? Тебе не хорошо со мной? Ты думаешь о Пятрасе? Ты все еще его любишь?
— Ревнуешь? — игриво спросила Ада, но ее голос звучал глухо.— Пятрас развратный парень. Я не могу забыть, что из-за него покончила с собой девушка. Разве тебя не интересовала бы девушка, из-за которой кто-нибудь покончил с собой?
— Нет, — грубо ответил Бенюс.
— Ты не согласен, что в человеке должно быть что-то особенное, раз из-за него кончают самоубийством?
— Не думаю.
— А я уверена. Из-за дешевой игрушки от жизни не отказываются.
— Ты все еще любишь Пятраса, — с упреком сказал Бенюс.— Если бы он приехал из Клайпеды...
Ада закрыла рукой рот Бенюсу.
— А ты из-за меня мог бы покончить с собой? — спросила она. Бенюс молчал.— Я шучу. Не надо. Жизнь и так коротка. Мы должны жить и пользоваться удовольствиями, пока молоды. Приподнимись.— Бенюс привстал, и она сунула ему под шею прохладную мягкую руку.—Ты меня любишь?
— Да.—Он задумался.— Я часто думал о тебе.. Но ты все еще любишь Стимбуриса. Правда?
— Дурачок...— Она обняла его за шею и поцеловала в ухо.—На что мне Стимбурис, если у меня под боком Жутаутас? Жутаутас красивей Стимбуриса, не такой распущенный, да еще меня любит. Разве я не угадала? Ведь Жутаутас меня любит?
К Бенюсу снова вернулось хорошее настроение и уверенность в себе. Нежность Ады подхватила его и понесла, как река травинку.
— Конечно, любит. Очень. Особенно теперь, вот сейчас — Он обнят Аду, привлек к себе, их губы встретились.—Я не знал, что настоящая любовь такая., сладкая... Ты моя, Ада... моя... Я не хочу, чтоб ты была с другими...
— Только с тобой, Бенюс, только с тобой...
— Моя... ты моя... Что с тобой? У тебя лицо мокрое. Ты плачешь?
— Пустяки, Бенюс. Это от волнения. Когда мне... понимаешь?., я всегда плачу... Бывает же, что люди плачут от радости?
— Бывает. А с Катенасом ты тоже плачешь?
— Перестань, ревнивец. — Она рассмеялась и поцеловала Бенюса.—Я иду в ванную. Хочешь вместе?
— Нет, я потом...
Ада вылезла из кровати. Раздались мягкие ленивые шажки, нежное шуршание халата, потом щелкнул выключатель, и комнату залил яркий свет. Комната была высокая, большая, мебель дорогая. У одной стены стояло черное пианино, в двух шагах от него — круглый столик и четыре мягких стула, у стен — несколько кресел. Ближе к окну — большая красивая пальма. Бенюс только теперь увидел, что лежит не на кровати, как думал, а на диване. В головах стоял радиоприемник, рядом с ним — кресло, на котором Бенюс увидел свою одежду. Он вскочил, быстро натянул нижнее белье и юркнул под одеяло. Вскоре вернулась Ада. Она была свежая, очень красивая. От нее пахло чем-то ароматным. Бенюс понял, что Ада действительно ему нравится. Нет, это слово слишком мелкое. Он просто любит Аду, как никогда никого не любил, даже Виле. Все, что делает Ада — умно, привлекательно, волнует его. Ее чуткость просто удивительна. Она же могла вчера выгнать Бенюса, публично опозорить его! Без сомнения, и она любит его. Как хорошо, когда оба влюблены!
— Ада, а вы тут спите?
— Что ты! — Она прыснула.— Разве забыл? Вчера ты ворвался в спальню. Почему ты спрашиваешь? Разве в спальне тебе было бы лучше?
— Нет, здесь лучше. Ты все понимаешь, Ада,..—
Бенюс сел, взял с полу бутылку и отхлебнул коньяку.—Чего ты там копаешься? Иди сюда. Я хочу, чтобы ты полежала рядом.
— Минутку терпения. — Ада вынула из серванта вазочку с шоколадными конфетами и поставила на стул, рядом с диваном. Конфеты были насыпаны вперемешку с грецкими орехами. — Давай закусим. Ты налегай на орехи.
Ада потушила свет и легла. Они щелкали орехи, ели конфеты и швыряли скорлупки и бумажки на пол. Коньяк приятно согревал грудь, и Бенюс счастливо улыбался. «Я лежу, как барин, и ем е е сласти. Утром служанка приберет в комнате... Нет, она не пустит служанку. Она сама уберет постель, выметет конфетные обертки... Госпожа Катенене, жена начальника полиции, помещичья дочь...»
— Не чавкай, как поросенок, — прервала его мысли Ада.—Надо есть деликатно.—Бенюса как будто окатили холодной водой. Он поморщился, но ничего не сказал. Ада продолжала: — Тебе не хватает хорошего тона, Бенюс, но я тебя отшлифую. Ни на какой необитаемый остров мы с тобой не убежим, мой милый. Любить друг друга можно и на людях, надо только уметь. Я сделаю из тебя экстра-джентльмена. Начнем с танцев. Заходи вечерами, научу всем современным танцам. Полька и вальс смешны в двадцатом веке. Тебе надо отвыкнуть от дурных манер, научиться вести себя в обществе, особенно с женщинами.
— Спасибо, — буркнул Бенюс. Он обиделся. Такой Ада ему не нравилась.
— Не надо сердиться. — Она смахнула с одеяла скорлупки. — Мы бы могли интересно провести время в Паланге. Катенас приедет только на месяц. Но до сезона тебе еще надо отшлифоваться.
— Разве нет уже отшлифованных?..
— Бенюс, я могу обидеться. — Ада легко хлопнула его по щеке. — Культурные люди не говорят того, что думают. Тебе надо научиться владеть собой. Джентльмены не ревнуют, а если ревнуют, то никому этого не показывают. — Ада обняла Бенюса и прижалась к груди. Ее сердце сильно колотилось.
— Я не хотел тебя обидеть, — ответил Бенюс, сладко обмирая. Ада снова ему нравилась. — А ты не забудешь меня, когда я уеду учиться?..
— Ты не можешь обойтись без этой военной школы?
— Я изменил мнение. — Бенюс помолчал. — Профессия не башмак — надо обдумать хорошенько. Военная школа интересовала меня до седьмого класса, а теперь я окончательно решился: буду изучать меж-
дународное право. Меня привлекает карьера дипломата. Нашей нации нужны такие люди. Хороший дипломат может сделать больше, чем целая армия хорошо вооруженных солдат.
— Ты делаешься скучным, дорогой.
— Тебе не интересны мои планы? Ладно, могу помолчать.
— Говори, говори, только не витай в облаках. Не будь похож на Альбертаса. Я не выношу ультрасерьезных рассуждений.
— Альбертас и мне не нравится, — искренне признался Бенюс. — У него нет души, только ум.
— И все равно он дурак.
— Нет,—не согласился Бенюс. — Альбертас умен. Раньше я просто боготворил его, хоть и ненавидел, а теперь... Вчера мы сильно поцапались...
— Это меня не касается.
— Разумеется.
— Вы оба — глупые дети.— Ада зевнула.— Корчите из себя великих мудрецов, а на деле вы просто дураки. Лучшие годы проведете над книгами, высушите мозги, сердце, убьете чувства. Ради чего? Ради какой-то цели, которую вы сами выдумали. Вам может повезти, может и не повезти. Да вообще, какая разница: и в том и в ином случае вы прозеваете свою молодость. Будет у вас слава, общественное положение, как у моего Ка-тенаса, но женской любви — не будет!
— Можно стремиться к цели и любить,— задумчиво ответил Бенюс: он почувствовал долю правды в словах Ады.
— Цель человека — удовольствия, а все остальное — мякина, чтобы забить голодный желудок. — Ада взяла руку Бенюса и положила себе на грудь. — Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуоджяй, милый. С восемью классами гимназии и здесь можно сделать хорошую карьеру, когда есть рука. Положись на меня, я сделаю тебя человеком. Разве обязательно быть политическим деятелем или офицером? Глупо думать, что те, кто высоко летает, лучше всех. Гусь ходит по земле, а жирней ястреба. Не будь ястребом — его в любую минуту могут застрелить. Будь джентльменом, люби. Я тебе помогу.
Когда Бенюс проснулся, уже вечерело. Лючвар-тис сидел за столом, спиной к нему, и готовил уроки. Бенюс кашлянул, чтобы привлечь внимание Ромаса, но тот и не шевельнулся. Тогда Бенюс спросил, что слышно в гимназии. Лючвартис сдержанно объяснил, что задали на завтрашний день, и снова углубился в чтение. Бенюс был неприятно удивлен: куда цсчезла сердечность Ромаса? Что с ним случилось? Почему он не спрашивает, где Бенюс провел ночь, и сам ничего не рассказывает? Недоволен, что его разбудили спозаранок? А может, Сикорскис наговорил что-нибудь? Ну и пускай! Хоть вешайтесь оба! Бенюс сердито повернулся к стене. Ромас взял свои книги, потушил свет и ушел заниматься на кухню. Невиданная чуткость — мешать не хочет... Дудки, как сказал бы Жасинас. Но при чем тут этот старик? «Гуси ходят по земле»... И человек ходит по земле. Земля — начало и конец всех идей. Ада — баба не дура, хоть и однодневка. Есть такие бабочки — однодневки. Кажется, она о них тоже что-то говорила. Эх, лучше бы не совалась со своей философией. Она куда привлекательнее, когда не философствует, а болтает любовную чепуху... Бенюс размечтался. Он вспомнил во всех подробностях вчерашнюю ночь, и ему почудилось, что он все еще лежит в гостиной Катенаса на диване. Достаточно обернуться, и горячие руки обовьются вокруг шеи, губы сольются в поцелуе. Он вспомнил, как они пили коньяк, ели конфеты с орехами, как она вернулась из ванной, сбросила халат, как он ласкал мокрое, искаженное страстью лицо. Бенюс перевернулся на другой бок и машинально протянул руку. Пустота... А может быть, вчерашней ночи и не было? Напился с Фелю-сом, и ему приснилось все это... Ну нет! Это не сон. Он не хочет, чтоб это было сном. Вчерашняя ночь чем-то обогатила Бенюса, пробудила неясные надежды, вернула веру в себя, и он радовался, что это не сон. Разобраться в своих ощущениях он еще не может. «Что будет дальше?» Это неважно. Он опустошен физически, но зато переполнен чувствами. Перед его внутренним взором стоит молодая женщина с волосами
цвета соломы. «Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуод-жяй...» Она это сказала, Ада. Она обещала найти ему хорошее место, помогать деньгами. Как легко она относится к жизни! Кажется, достаточно захотеть, и сразу произойдет чудо! Но Ада Катенене действительно многое может! Бенюс вспомнил романы, в которых женщины помогали своим возлюбленным добиться успеха в жизни, и ему стало неприятно. Как будто его унизили. Ведь в душе он все-таки презирал людей, добивающихся карьеры не своим трудом и талантом, а ловкостью. Он был уверен, что у него-то уж достаточно сил и способностей, чтобы успешно кончить университет. Было бы идиотизмом слепо довериться Аде и остаться в Скуоджяй. Наконец, стоит ли вообще обсуждать такие вопросы? Да и сама Ада уже не верит тому, что ляпнула в минутном порыве. Мало ли вздора можно наговорить за ночь? И все-таки Бенюсу хотелось, чтобы все, что сказала Ада, было не скороспелой ложью, а правдой. Два голоса спорили в его душе: один осуждал предложение Ады, другой ему просто не верил, но за обоими крылась какая-то тайная надежда, в которой Бенюс не смел признаться самому себе.
В этот вечер он не пошел к Аде, как рассчитывал: помешал Валентинас, который зашел к своему репетитору проверить уроки.На следующий день Бенюса вызвали отвечать английский, он не был готов и схватил двойку. Двойка отрезвила его. Он решил серьезно позаниматься до рождественских каникул, но Ада все равно ни на секунду не выходила из головы. Эти дни Бенюс жил воспоминаниями, не видя ничего вокруг, не замечая тех перемен в классе, которые потом сыграли такую важную роль в душевном кризисе, который произошел в его жизни. Поначалу, когда Бенюс, после этих дней пришел в себя, его охватило чувство, которое, вероятно, испытывает человек, когда после ремонта входит в свой дом. Класс показался слишком просторным, коридоры — неуютными, ученики — чужими. Бенюс словно вернулся в гимназию после года отсутствия; за это время товарищи забыли о нем и между ними выросла невидимая стена. Бенюсу стало скучно в гимназии. Такое настроение он объяснял сначала тоской по Аде. В какой-то степени это было и так, но вскоре всплыла и другая причина.
До рождественских каникул оставались два дня. На последней перемене Бенюс зашел в туалет и там на стене неожиданно прочел написанные химическим карандашом слова: «Берегитесь Жутаутаса!» Бенюс хотел стереть надпись, но в уборной были другие ученики. На уроке он попросил разрешения выйти из класса, отправился в туалет и замазал чернилами свою фамилию. Но, выходя, он заметил другую надпись, нацарапанную гвоздем на двери, уже и без того украшенной надписями и рисунками. Теперь здесь прибавились слова: «Жутаутас — предатель! Я презираю таких людей». Бенюс замазал и эту надпись. Он осмотрел все кабины туалета и почти в каждой нашел что-нибудь про себя. «Бенюс нам не товарищ». «Шпион!» «Не дружите с Жутаутасом!» «Жутаутас — пес. Берегитесь!» «Честный юноша не может поступить так, как поступил Жутаутас». «Бенюс — не человек». Другие надписи, сделанные позже, пытались смягчить тон первых: «А ты святой?», «Это Ронкис предатель, а Жутаутас — патриот», «Жутаутас — молодец!» Рядом с вырезанными ножом словами: «Жутаутас — пес. Берегитесь!» — кто-то со злой иронией дописал: «Надень намордник, и не укусит». Часть реплик была написана не сегодня. Бенюс вспомнил, что какую-то из них заметил еще позавчера, но не обратил внимания, а вчера... Да, вчера он услышал слова, смысл которых только сейчас дошел до него. «Плевал я на таких людей». Дальнейших слов Бенюс не расслышал, потому что гимназисты, увидев его, замолкли и отошли.
Он вернулся домой в отвратительном настроении: тень отчима, которую ненадолго отогнала Ада, снова шла за ним по пятам. В нем опять заговорила совесть: было жаль матери, Шарунаса, а больше всего — себя. Чьих рук это дело? Аницетаса, его приятелей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40