..
— Прощения?..
— За ошибку... Страшную ошибку... Не заслуживали вы такого наказания. Сами-то вы никого не убивали, ведь так?
Склифосовский кивнул.
— Вам грозили расправой?
— Да...
— Вас заставляли под страхом смерти присутствовать при убийствах?
— Заставляли...
— Вы не сказали на суде всей правды? Вы оговаривали себя, очерняли?
— Оговаривал...
— Вы прощаете меня? — Наташа подалась всем телом вперед. — Прощаете?
— Ну, если вы так хотите... — после небольшой паузы потрясенно выдохнул Склифосовский. Он ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий. Ненавистная прокурорша просит у него прощения! Такое и в самом сладком сне не привидится!
— Вы даже представить себе не можете, как я рада, что вы не ударились в бега!.. — счастливо улыбалась Наташа. — Прямо гора с плеч!.. Постойте, а что у вас с лицом? Кто вас так изукрасил?
— Да так... — неопределенно махнул рукой Склифосовский. — Упал неудачно. На лестнице поскользнулся, знаете ли...
— Ну-ка, расстегните рубашку, — сурово потребовала Наташа.
— Я стесняюсь...
— Да ладно вам!.. Живо раздевайтесь!..
И Склифосовский нехотя оголил свою впалую грудь, исчерченную вдоль и поперек уродливыми ссадинами.
— Это что ж за лестница такая?
— Обыкновенная... — шмыгнул носом Склифосовский. — Не спрашивайте меня больше ни о чем, пожалуйста... Пусть я трус, но стукачом никогда не стану...
— Я не знал, — потрясенно качал головой Дробышев. — Честное пионерское, не знал!
— Они же убить его могли!
— Могли... Но не убили же...
Охранник, дюжий парень под два метра ростом, повсюду сопровождавший Наташу и не отходивший от нее ни на шаг, скучающе смотрел в окно.
— Хорошо, я распоряжусь, чтобы Склифосовского перевели в одиночку. — Дробышев потянулся к селектору.
— Подождите!.. — Наташа схватила его за руку. — Не так, не так!..
— А как? — удивленно уставился на нее Дмитрий Семенович.
— Мы сейчас же выпустим его!.. Немедленно!..
— Да вы соображаете, что говорите? — Тут Дробышев осекся. Он понял, к чему клонила Наталья. — На живца?
— На живца...
МУЖЧИНА
Самым противным было то, что Томов-Сигаев знал, что ни о чем эти хамы не пожалеют и никакими слезами умываться не станут. Не такой он человек просто-напросто, чтобы звонить куда-то, требовать возмездия и тому подобное. Самому же хуже будет. Вот и теперь он поерепенится, повыступает перед самим собой и все проглотит, как миленький.
На работе он обругал секретаршу Лидочку за то, что она не подготовила черновики для расшифровки, и от этого стало немного легче. Но все равно до конца дня ему было неприятно от мысли, что он такой уважаемый человек, а не может перебороть в себе жалкого трусишку, готового пойти на попятную каждый раз, когда какой-нибудь грубиян обольет его грязью. Это засело настолько глубоко, что до сих пор по ночам Федору снились юношеские сны: он — высокий и мускулистый, обкладывает трехэтажным матом выскочку-начальника, перед которым на работе вынужден привставать с кресла, когда тот без стука входит к нему в кабинет.
— Ну что, Томик, как у нас дела? — спросила жена Элла, когда он вернулся с работы домой.
— Все нормально. — Он чмокнул ее в пухлую напудренную щеку. — Вот только...
— Что еще? — выдохнула она. — Опять Эльгин тебя с докладом обошел?
— Да нет. Врезался. И представляешь... — Он уже хотел рассказать жене про то, что с ним случилось, но напоролся на ее скептический взгляд и решил не делать этого. Просто махнул рукой и сказал: — Фара...
Потом ели суп и жаркое с томатами. Эллочка всю дорогу трещала про Жанну, свою приятельницу, которая умудрилась выдать дочь замуж в ФРГ и теперь каждый год ездит к ней в гости навещать внуков и тащит оттуда всяких шмоток чемоданами, ну просто чемоданами.
Томов-Сигаев тщательно прожевывал мясо, не переставая кивать, а сам думал о том, что зря он, конечно, вызвал ГАИ. Нужно было просто состроить великодушную мину и сказать что-то вроде: «Ну ладно, прощаю. У меня этих фар...» И нахалы были бы посрамлены, и самому не было бы так противно.
Когда позвонили, он сидел в кресле и читал газеты.
— Томик, там к тебе какие-то молодые люди! — закричала жена из прихожей.
— Кто это, любопытно. — Он встал.
Это оказался Короткий. С ним был тот долговязый, кажется, Юрик, и еще четверо. Ввалились в прихожую, не сказав ни слова, и поперлись прямо в гостиную.
— Простите. — Томов-Сигаев растерялся: — Как вы, собственно, меня нашли? И потом, вас ведь не приглашали, кажется...
Эллочка, ничего не понимая, таращилась на шестерых здоровенных парней, которые, даже не разувшись, топчут палас и нагло рассматривают картины на стенах.
— Томи, а это кто? — спросила она наконец.
— Это, Эллочка, те молодые люди, с которыми я...
— Ну что, профессор, — подал голос Короткий, — давай разбираться. Мы же сказали, что тебя найдем.
При этом он так посмотрел на Федора, что у того по спине побежали мурашки и с ноги слетел тапок.
— А в чем, позвольте узнать, вы хотите разбираться? — выдавил он из себя с неким подобием заискивающей улыбки.
— Не, вы слышали? — Короткий окинул взглядом дружков. Те понимающе закивали.
— Ну если вы по поводу того инцидента на дороге, — залепетал Федор Иванович, — то я вынужден вам заявить...
— Кто это, Томик? — Эллочка готова была заплакать. — Может, мне позвать милицию?
— Короче! — рявкнул Короткий, не обратив на нее никакого внимания.
— Нет, согласен, — Томов-Сигаев изо всех сил пытался выглядеть достойно, — вполне может быть, что и была какая-то толика моей вины, но согласитесь, есть же какие-то пределы... Или я не прав?
— Тридцать тысяч, — сказал Короткий, зевнув от скуки.
— Простите, что? — вежливо переспросил Федор Иванович.
— То-оли-ик. — Жена закрыла рот рукой.
— Это не моя тачка, понимаешь. — Короткий вздохнул и ткнул коротким пальцем с печаткой в одного из спутников. — Это вот его тачка. А он мне за бампер тридцать тысяч вломил, не меньше. Вот я к тебе и пришел разбираться.
— Ну ладно. Хорошо, я готов, — сказал он как можно серьезнее. — Я приношу вам свои извинения. Этого вам достаточно?
Парни переглянулись и вдруг захохотали во весь голос.
— Не, а ты прикольный мужик, профессор, — сказал Короткий сквозь слезы радости и даже похлопал его по плечу. — Ему говорят — тридцать штук, а он прощения просит.
Сразу после этой фразы последовал сильный удар в живот, и Федор Иванович под визг жены согнулся пополам.
— Теперь понял? — Лицо Короткого стало злым, даже свирепым. — И не надо мне тут дурака валять. Или гони тридцать штук, козел, или мы тебя по стенке размажем.
— Но за что? — простонал Томов-Сигаев. — И потом, у меня нет таких денег.
— Во-о, это уже другой разговор. — Короткий опять похлопал его по плечу и сел.
Элла старалась не шевелиться, чтобы все просто забыли о ее существовании. Вот только зубы у нее стучали слишком громко.
— Не, ну ты пойми, мужик, — сказал Короткий примирительным тоном. — Я тебя бить не хотел, так, разнервничался. Ну ты сам прикинь — взял у товарища машину на пару дней, совсем еще новую. Ты же видел эту машину? Просто ляля.
— Да-да, конечно. — Томов-Сигаев вытер слезы.
— Ну вот, — продолжал рассуждать Короткий. — Еду себе по улице, собираюсь на светофоре остановиться, а тут какой-то козел сзади мне в жопу как шарахнет. Ну что, разве не так было, профессор?
— Ну, почти так, но только...
— Что? — Коротышка привстал.
— Так, так! — закричал Томов-Сигаев, только
чтобы его опять не били.
— Вот, хорошо. — Парень осклабился. — Вам*
пер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю
ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил.
Почему, интересно, я должен платить тридцать штук,
если я не виноват? Скажи, профессор, разве я ви
новат?
— Не виноваты, — проскулил Федор Иванович.
— Вот видишь. — Парень развел руками. — Нет, я тебя понимаю, это большие бабки. Но ты попробуй с Вовой поторговаться, может, он и скостит маленько.
Томов-Сигаев только разок взглянул на Вову и сразу понял, что тот не скостит. Но все равно заплакал:
— Нет у меня таких денег, вы поймите. У меня от силы рублей восемьсот наберется, и то на книжке. Ну давайте я вам ваш бампер сам починю.
— Понимаешь, какое дело, — опять вмешался Короткий, — он не хочет рихтованную тачку, он хочет целую, как была. Значит, придется новую покупать.
— Но ведь новая тоже столько не стоит. Тысяч двадцать, не больше.
— Пра-авильно. — Короткий улыбнулся. — Только вот какое дело, эта машина ему в наследство от одного хорошего друга досталась. Память, можно сказать. Поэтому и выходит дороже.
- Ну и что же мне делать? — промямлил Федор Иванович.
— Не знаю. — Короткий пожал плечами. -— Выкручивайся как-нибудь. Развалюху свою толкни, ну там обстановочку. Вон у тебя какой антиквариат. Прямо как в Древнем Риме. Туда-сюда подсуетись. Наберешь как-нибудь. Недели тебе хватит на все про все?
— Какой антиквариат? — вмешалась вдруг Элла. — Какая машина? Да тут ему ничего не принадлежит. Тут все на мое имя записано, если хотите знать. Так что...
— Мамаша, — перебил ее Короткий, засмеявшись, — мы же не из ОБХСС, чтоб нам таким макаром лапшу вешать. Это вы ментовке рассказывать будете. Мне до лампочки, что тут его, а что твое. Через неделю чтоб было тридцать штук.
— А вы не боитесь, что мы...
— Нет, — покачал головой парень. — Не боимся. Вам же хуже будет. Спроси у своего героя. Так что, профессор, будут бабки? — Он подошел к То-мову-Сигаеву вплотную и заглянул в его перепуганные заплаканные глаза.
— Я постараюсь, — еле слышно прошептал тот.
— Громче!
— Я постараюсь! — Федор Иванович отвел взгляд.
— Все слышали?! — Короткий оглянулся на приятелей. Те закивали. — Ну смотри, профессор, тебя никто за язык не тянул. И не вздумай на самом деле ментам ябедничать, а то... -- Он взял его руку, почти так, но только...
— Что? — Коротышка привстал.
— Так, так! — закричал Томов-Сигаев, только чтобы его опять не били.
— Вот, хорошо. — Парень осклабился. — Вам* пер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил. Почему, интересно, я должен платить тридцать штук, если я не виноват? Скажи, профессор, разве я виноват?
— Не виноваты, — проскулил Федор Иванович.
— Вот видишь. — Парень развел руками. — Нет, я тебя понимаю, это большие бабки. Но ты попробуй с Вовой поторговаться, может, он и скостит маленько.
Томов-Сигаев только разок взглянул на Вову и сразу понял, что тот не скостит. Но все равно заплакал:
— Нет у меня таких денег, вы поймите. У меня от силы рублей восемьсот наберется, и то на книжке. Ну давайте я вам ваш бампер сам починю.
— Понимаешь, какое дело, — опять вмешался Короткий, — он не хочет рихтованную тачку, он хочет целую, как была. Значит, придется новую покупать.
— Но ведь новая тоже столько не стоит. Тысяч двадцать, не больше.
— Пра-авильно. — Короткий улыбнулся. — Только вот какое дело, эта машина ему в наследство от одного хорошего друга досталась. Память, можно сказать. Поэтому и выходит дороже.
— Ну и что же мне делать? — промямлил Федор Иванович.
— Не знаю. — Короткий пожал плечами. *— Выкручивайся как-нибудь. Развалюху свою толкни, ну там обстановочку. Вон у тебя какой антиквариат. Прямо как в Древнем Риме. Туда-сюда подсуетись. Наберешь как-нибудь. Недели тебе хватит на все про все?
— Какой антиквариат? — вмешалась вдруг Элла. — Какая машина? Да тут ему ничего не принадлежит. Тут все на мое имя записано, если хотите знать. Так что...
— Мамаша, — перебил ее Короткий, засмеявшись, — мы же не из ОБХСС, чтоб нам таким макаром лапшу вешать. Это вы ментовке рассказывать будете. Мне до лампочки, что тут его, а что твое. Через неделю чтоб было тридцать штук.
— А вы не боитесь, что мы...
— Нет, — покачал головой парень. — Не боимся. Вам же хуже будет. Спроси у своего героя. Так что, профессор, будут бабки? — Он подошел к Томову-Сигаеву вплотную и заглянул в его перепуганные заплаканные глаза.
— Я постараюсь, — еле слышно прошептал тот.
— Громче!
— Я постараюсь! — Федор Иванович отвел взгляд.
— Все слышали?! — Короткий оглянулся на приятелей. Те закивали. — Ну смотри, профессор, тебя никто за язык не тянул. И не вздумай на самом деле ментам ябедничать, а то... — Он взял его пятерней за горло и слегка сдавил. Томов-Сигаев начал хрипеть.
— Не смей им ничего платить! — закричала жена, как только парни выкатились из квартиры. — Слизняк чертов, зачем ты им обещал?
— Я не обещал, — оправдывался Томов-Сигаев. — Я сказал, что постараюсь.
— Постара-аюсь... — передразнила она его. —Да как ты вообще мог вляпаться в такую историю? И не смей ни копейки брать с моей книжки, понял? Сам вляпался, сам и выкручивайся, мокрица!
— Замолчи! — вдруг закричал он. — Замолчи, блядь усатая, а то все зубы на хрен повышибаю!
Не успела она раскрыть рот от изумления, как Томов-Сигаев подскочил к ней и со всей силы вкатил такую оплеуху, что она повалилась на бок.
— Хватит! — продолжал кричать он ей прямо в лицо, брызжа слюной. — Хватит, натерпелся! Всю жизнь кровь из меня сосала, прорва! Если ты сейчас не заткнешься, если ты свою пасть не закроешь, то я тебя прибью, скотина! Заткнись, я сказал!Ты слышишь меня — заткнись, сука! Заткнись, последний раз повторяю!
Он совсем не замечал, что она не проронила ни звука, с ужасом глядя на мужа, и все продолжал кричать, потрясая кулаками перед ее носом:
— .Замолчи, а то убью! Заткнись! Заглохни!..
Потом он лежал на кушетке с ледяной грелкой
на лбу, а Эллочка метеором носилась по квартире, принося ему все новые и новые таблетки.
— Вот это выпей, Томичек... И вот это, от головной боли... А эта от перенапряжения, успокоительная. Ничего-ничего, как-нибудь выкрутимся.
— Дай мне записную книжку, — сказал он, скинув со лба ее мокрую ладонь. — Там, на журнальном столике.
— Да-да, сейчас-сейчас, уже-уже.
— И телефон принеси! — крикнул ей в спину.
— Конечно-конечно, сейчас-сейчас.
— Алло, Леня?.. Это Томов-Сигаев тебя беспокоит, добрый вечер. — Он грозно посмотрел на жену, и та послушно вышла на кухню впервые за двадцать лет их супружеской жизни. — Леня, у меня к тебе большая просьба. Ту партию, последнюю, ты еще не продал?.. Ага, ну тогда снижай цены. Только чтобы взяли за три дня. Ну так надо, потом рассчитаемся. Понимаешь, тут у меня обстоятельства... Долго рассказывать. И еще просьба, поспрашивай там, может, кто-нибудь захочет мою машину купить тысяч за восемь. Она у меня почти новая, ты же знаешь, всего полтинник пробега... Да нет, долго рассказывать. Ну, если серьезно, то задолжал тут кое-кому. Очень серьезные люди, шутить не станут... Тридцать тысяч, представляешь. Нет, ты не волнуйся, в следующей партии я с тобой Полностью рассчитаюсь, ты же меня знаешь. Только мне деньги через неделю нужны... Ага, постарайся, милый, очень тебя прошу. Я в долгу не останусь... Ну все, пока, спасибо тебе большое.
Повесив трубку, Федор Томов-Сигаев посмотрел на жену, сидящую в самом дальнем углу кухни и глядящую на него с испугом, и вдруг впервые за всю жизнь почувствовал себя мужчиной...
ДВА ВРАЧА
— Алло, Наталья Михайловна, здравствуйте. — Склифосовский прижал трубку к уху и огляделся. — Это Склифосовский вас беспокоит.
— Что-нибудь случилось? — спросила она.
— Нет, пока ничего, -но... — Он запнулся. — Я просто вас спросить хотел.
— Спрашивайте.
— Вот скажите, Наталья Михайловна, а если Юм ко мне придет, что мне делать? Вам сразу позвонить или по ноль два?
— Он что, появлялся? — испуганно воскликнула она.
— Нет, я же сказал: «если». Если появится, что мне тогда делать?
— Ну если он появится, то можете не волноваться, — ответила она. — Наши люди его сразу же возьмут. Всего хорошего.
— А откуда они узнают?! — закричал он, пока прокурорша не успела повесить трубку.
— Что? Вы что-то еще хотели спросить?
— Да-да, я хотел спросить, а как же они узнают?
— Как это?.. А разве у вашего дома никто не дежурит? — удивилась она.
— Не-ет. — Склифосовский на всякий случай выглянул в окошко. — Нет, тут нет никого.
— Как это нет? Как нет? Да что вы такое говорите? — закричала на него она. — Не может такого быть!
— Извините, — испугался он. — Но я правду говорю. Тут нет никого. Я вот сейчас в гастроном , ходил, за пивом, и меня даже никто...
Но в трубке уже были короткие гудки.
Они приехали через час, две машины. В дом ворвалось человек пять с- автоматами, Склифосовского повалили на пол и долго обыскивали.
— Все нормально, — наконец сказал кто-то, и ему позволили подняться.
— Здравствуйте, — тихо сказал Склифосовский, отряхивая штаны.
— Я лейтенант Семашко, — холодно представился старший, сухощавый брюнет с маленьким шрамом на лбу. — Нам велено тебя, паскудника, охранять, чтобы с тобой ничего не случилось. Хотя, если честно, если тебя грохнет кто-нибудь, особо переживать не стану. Так что не вздумай фокусничать. Все понял?
— Чего же не понять? — Склифосовский пожал плечами и виновато улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Прощения?..
— За ошибку... Страшную ошибку... Не заслуживали вы такого наказания. Сами-то вы никого не убивали, ведь так?
Склифосовский кивнул.
— Вам грозили расправой?
— Да...
— Вас заставляли под страхом смерти присутствовать при убийствах?
— Заставляли...
— Вы не сказали на суде всей правды? Вы оговаривали себя, очерняли?
— Оговаривал...
— Вы прощаете меня? — Наташа подалась всем телом вперед. — Прощаете?
— Ну, если вы так хотите... — после небольшой паузы потрясенно выдохнул Склифосовский. Он ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий. Ненавистная прокурорша просит у него прощения! Такое и в самом сладком сне не привидится!
— Вы даже представить себе не можете, как я рада, что вы не ударились в бега!.. — счастливо улыбалась Наташа. — Прямо гора с плеч!.. Постойте, а что у вас с лицом? Кто вас так изукрасил?
— Да так... — неопределенно махнул рукой Склифосовский. — Упал неудачно. На лестнице поскользнулся, знаете ли...
— Ну-ка, расстегните рубашку, — сурово потребовала Наташа.
— Я стесняюсь...
— Да ладно вам!.. Живо раздевайтесь!..
И Склифосовский нехотя оголил свою впалую грудь, исчерченную вдоль и поперек уродливыми ссадинами.
— Это что ж за лестница такая?
— Обыкновенная... — шмыгнул носом Склифосовский. — Не спрашивайте меня больше ни о чем, пожалуйста... Пусть я трус, но стукачом никогда не стану...
— Я не знал, — потрясенно качал головой Дробышев. — Честное пионерское, не знал!
— Они же убить его могли!
— Могли... Но не убили же...
Охранник, дюжий парень под два метра ростом, повсюду сопровождавший Наташу и не отходивший от нее ни на шаг, скучающе смотрел в окно.
— Хорошо, я распоряжусь, чтобы Склифосовского перевели в одиночку. — Дробышев потянулся к селектору.
— Подождите!.. — Наташа схватила его за руку. — Не так, не так!..
— А как? — удивленно уставился на нее Дмитрий Семенович.
— Мы сейчас же выпустим его!.. Немедленно!..
— Да вы соображаете, что говорите? — Тут Дробышев осекся. Он понял, к чему клонила Наталья. — На живца?
— На живца...
МУЖЧИНА
Самым противным было то, что Томов-Сигаев знал, что ни о чем эти хамы не пожалеют и никакими слезами умываться не станут. Не такой он человек просто-напросто, чтобы звонить куда-то, требовать возмездия и тому подобное. Самому же хуже будет. Вот и теперь он поерепенится, повыступает перед самим собой и все проглотит, как миленький.
На работе он обругал секретаршу Лидочку за то, что она не подготовила черновики для расшифровки, и от этого стало немного легче. Но все равно до конца дня ему было неприятно от мысли, что он такой уважаемый человек, а не может перебороть в себе жалкого трусишку, готового пойти на попятную каждый раз, когда какой-нибудь грубиян обольет его грязью. Это засело настолько глубоко, что до сих пор по ночам Федору снились юношеские сны: он — высокий и мускулистый, обкладывает трехэтажным матом выскочку-начальника, перед которым на работе вынужден привставать с кресла, когда тот без стука входит к нему в кабинет.
— Ну что, Томик, как у нас дела? — спросила жена Элла, когда он вернулся с работы домой.
— Все нормально. — Он чмокнул ее в пухлую напудренную щеку. — Вот только...
— Что еще? — выдохнула она. — Опять Эльгин тебя с докладом обошел?
— Да нет. Врезался. И представляешь... — Он уже хотел рассказать жене про то, что с ним случилось, но напоролся на ее скептический взгляд и решил не делать этого. Просто махнул рукой и сказал: — Фара...
Потом ели суп и жаркое с томатами. Эллочка всю дорогу трещала про Жанну, свою приятельницу, которая умудрилась выдать дочь замуж в ФРГ и теперь каждый год ездит к ней в гости навещать внуков и тащит оттуда всяких шмоток чемоданами, ну просто чемоданами.
Томов-Сигаев тщательно прожевывал мясо, не переставая кивать, а сам думал о том, что зря он, конечно, вызвал ГАИ. Нужно было просто состроить великодушную мину и сказать что-то вроде: «Ну ладно, прощаю. У меня этих фар...» И нахалы были бы посрамлены, и самому не было бы так противно.
Когда позвонили, он сидел в кресле и читал газеты.
— Томик, там к тебе какие-то молодые люди! — закричала жена из прихожей.
— Кто это, любопытно. — Он встал.
Это оказался Короткий. С ним был тот долговязый, кажется, Юрик, и еще четверо. Ввалились в прихожую, не сказав ни слова, и поперлись прямо в гостиную.
— Простите. — Томов-Сигаев растерялся: — Как вы, собственно, меня нашли? И потом, вас ведь не приглашали, кажется...
Эллочка, ничего не понимая, таращилась на шестерых здоровенных парней, которые, даже не разувшись, топчут палас и нагло рассматривают картины на стенах.
— Томи, а это кто? — спросила она наконец.
— Это, Эллочка, те молодые люди, с которыми я...
— Ну что, профессор, — подал голос Короткий, — давай разбираться. Мы же сказали, что тебя найдем.
При этом он так посмотрел на Федора, что у того по спине побежали мурашки и с ноги слетел тапок.
— А в чем, позвольте узнать, вы хотите разбираться? — выдавил он из себя с неким подобием заискивающей улыбки.
— Не, вы слышали? — Короткий окинул взглядом дружков. Те понимающе закивали.
— Ну если вы по поводу того инцидента на дороге, — залепетал Федор Иванович, — то я вынужден вам заявить...
— Кто это, Томик? — Эллочка готова была заплакать. — Может, мне позвать милицию?
— Короче! — рявкнул Короткий, не обратив на нее никакого внимания.
— Нет, согласен, — Томов-Сигаев изо всех сил пытался выглядеть достойно, — вполне может быть, что и была какая-то толика моей вины, но согласитесь, есть же какие-то пределы... Или я не прав?
— Тридцать тысяч, — сказал Короткий, зевнув от скуки.
— Простите, что? — вежливо переспросил Федор Иванович.
— То-оли-ик. — Жена закрыла рот рукой.
— Это не моя тачка, понимаешь. — Короткий вздохнул и ткнул коротким пальцем с печаткой в одного из спутников. — Это вот его тачка. А он мне за бампер тридцать тысяч вломил, не меньше. Вот я к тебе и пришел разбираться.
— Ну ладно. Хорошо, я готов, — сказал он как можно серьезнее. — Я приношу вам свои извинения. Этого вам достаточно?
Парни переглянулись и вдруг захохотали во весь голос.
— Не, а ты прикольный мужик, профессор, — сказал Короткий сквозь слезы радости и даже похлопал его по плечу. — Ему говорят — тридцать штук, а он прощения просит.
Сразу после этой фразы последовал сильный удар в живот, и Федор Иванович под визг жены согнулся пополам.
— Теперь понял? — Лицо Короткого стало злым, даже свирепым. — И не надо мне тут дурака валять. Или гони тридцать штук, козел, или мы тебя по стенке размажем.
— Но за что? — простонал Томов-Сигаев. — И потом, у меня нет таких денег.
— Во-о, это уже другой разговор. — Короткий опять похлопал его по плечу и сел.
Элла старалась не шевелиться, чтобы все просто забыли о ее существовании. Вот только зубы у нее стучали слишком громко.
— Не, ну ты пойми, мужик, — сказал Короткий примирительным тоном. — Я тебя бить не хотел, так, разнервничался. Ну ты сам прикинь — взял у товарища машину на пару дней, совсем еще новую. Ты же видел эту машину? Просто ляля.
— Да-да, конечно. — Томов-Сигаев вытер слезы.
— Ну вот, — продолжал рассуждать Короткий. — Еду себе по улице, собираюсь на светофоре остановиться, а тут какой-то козел сзади мне в жопу как шарахнет. Ну что, разве не так было, профессор?
— Ну, почти так, но только...
— Что? — Коротышка привстал.
— Так, так! — закричал Томов-Сигаев, только
чтобы его опять не били.
— Вот, хорошо. — Парень осклабился. — Вам*
пер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю
ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил.
Почему, интересно, я должен платить тридцать штук,
если я не виноват? Скажи, профессор, разве я ви
новат?
— Не виноваты, — проскулил Федор Иванович.
— Вот видишь. — Парень развел руками. — Нет, я тебя понимаю, это большие бабки. Но ты попробуй с Вовой поторговаться, может, он и скостит маленько.
Томов-Сигаев только разок взглянул на Вову и сразу понял, что тот не скостит. Но все равно заплакал:
— Нет у меня таких денег, вы поймите. У меня от силы рублей восемьсот наберется, и то на книжке. Ну давайте я вам ваш бампер сам починю.
— Понимаешь, какое дело, — опять вмешался Короткий, — он не хочет рихтованную тачку, он хочет целую, как была. Значит, придется новую покупать.
— Но ведь новая тоже столько не стоит. Тысяч двадцать, не больше.
— Пра-авильно. — Короткий улыбнулся. — Только вот какое дело, эта машина ему в наследство от одного хорошего друга досталась. Память, можно сказать. Поэтому и выходит дороже.
- Ну и что же мне делать? — промямлил Федор Иванович.
— Не знаю. — Короткий пожал плечами. -— Выкручивайся как-нибудь. Развалюху свою толкни, ну там обстановочку. Вон у тебя какой антиквариат. Прямо как в Древнем Риме. Туда-сюда подсуетись. Наберешь как-нибудь. Недели тебе хватит на все про все?
— Какой антиквариат? — вмешалась вдруг Элла. — Какая машина? Да тут ему ничего не принадлежит. Тут все на мое имя записано, если хотите знать. Так что...
— Мамаша, — перебил ее Короткий, засмеявшись, — мы же не из ОБХСС, чтоб нам таким макаром лапшу вешать. Это вы ментовке рассказывать будете. Мне до лампочки, что тут его, а что твое. Через неделю чтоб было тридцать штук.
— А вы не боитесь, что мы...
— Нет, — покачал головой парень. — Не боимся. Вам же хуже будет. Спроси у своего героя. Так что, профессор, будут бабки? — Он подошел к То-мову-Сигаеву вплотную и заглянул в его перепуганные заплаканные глаза.
— Я постараюсь, — еле слышно прошептал тот.
— Громче!
— Я постараюсь! — Федор Иванович отвел взгляд.
— Все слышали?! — Короткий оглянулся на приятелей. Те закивали. — Ну смотри, профессор, тебя никто за язык не тянул. И не вздумай на самом деле ментам ябедничать, а то... -- Он взял его руку, почти так, но только...
— Что? — Коротышка привстал.
— Так, так! — закричал Томов-Сигаев, только чтобы его опять не били.
— Вот, хорошо. — Парень осклабился. — Вам* пер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил. Почему, интересно, я должен платить тридцать штук, если я не виноват? Скажи, профессор, разве я виноват?
— Не виноваты, — проскулил Федор Иванович.
— Вот видишь. — Парень развел руками. — Нет, я тебя понимаю, это большие бабки. Но ты попробуй с Вовой поторговаться, может, он и скостит маленько.
Томов-Сигаев только разок взглянул на Вову и сразу понял, что тот не скостит. Но все равно заплакал:
— Нет у меня таких денег, вы поймите. У меня от силы рублей восемьсот наберется, и то на книжке. Ну давайте я вам ваш бампер сам починю.
— Понимаешь, какое дело, — опять вмешался Короткий, — он не хочет рихтованную тачку, он хочет целую, как была. Значит, придется новую покупать.
— Но ведь новая тоже столько не стоит. Тысяч двадцать, не больше.
— Пра-авильно. — Короткий улыбнулся. — Только вот какое дело, эта машина ему в наследство от одного хорошего друга досталась. Память, можно сказать. Поэтому и выходит дороже.
— Ну и что же мне делать? — промямлил Федор Иванович.
— Не знаю. — Короткий пожал плечами. *— Выкручивайся как-нибудь. Развалюху свою толкни, ну там обстановочку. Вон у тебя какой антиквариат. Прямо как в Древнем Риме. Туда-сюда подсуетись. Наберешь как-нибудь. Недели тебе хватит на все про все?
— Какой антиквариат? — вмешалась вдруг Элла. — Какая машина? Да тут ему ничего не принадлежит. Тут все на мое имя записано, если хотите знать. Так что...
— Мамаша, — перебил ее Короткий, засмеявшись, — мы же не из ОБХСС, чтоб нам таким макаром лапшу вешать. Это вы ментовке рассказывать будете. Мне до лампочки, что тут его, а что твое. Через неделю чтоб было тридцать штук.
— А вы не боитесь, что мы...
— Нет, — покачал головой парень. — Не боимся. Вам же хуже будет. Спроси у своего героя. Так что, профессор, будут бабки? — Он подошел к Томову-Сигаеву вплотную и заглянул в его перепуганные заплаканные глаза.
— Я постараюсь, — еле слышно прошептал тот.
— Громче!
— Я постараюсь! — Федор Иванович отвел взгляд.
— Все слышали?! — Короткий оглянулся на приятелей. Те закивали. — Ну смотри, профессор, тебя никто за язык не тянул. И не вздумай на самом деле ментам ябедничать, а то... — Он взял его пятерней за горло и слегка сдавил. Томов-Сигаев начал хрипеть.
— Не смей им ничего платить! — закричала жена, как только парни выкатились из квартиры. — Слизняк чертов, зачем ты им обещал?
— Я не обещал, — оправдывался Томов-Сигаев. — Я сказал, что постараюсь.
— Постара-аюсь... — передразнила она его. —Да как ты вообще мог вляпаться в такую историю? И не смей ни копейки брать с моей книжки, понял? Сам вляпался, сам и выкручивайся, мокрица!
— Замолчи! — вдруг закричал он. — Замолчи, блядь усатая, а то все зубы на хрен повышибаю!
Не успела она раскрыть рот от изумления, как Томов-Сигаев подскочил к ней и со всей силы вкатил такую оплеуху, что она повалилась на бок.
— Хватит! — продолжал кричать он ей прямо в лицо, брызжа слюной. — Хватит, натерпелся! Всю жизнь кровь из меня сосала, прорва! Если ты сейчас не заткнешься, если ты свою пасть не закроешь, то я тебя прибью, скотина! Заткнись, я сказал!Ты слышишь меня — заткнись, сука! Заткнись, последний раз повторяю!
Он совсем не замечал, что она не проронила ни звука, с ужасом глядя на мужа, и все продолжал кричать, потрясая кулаками перед ее носом:
— .Замолчи, а то убью! Заткнись! Заглохни!..
Потом он лежал на кушетке с ледяной грелкой
на лбу, а Эллочка метеором носилась по квартире, принося ему все новые и новые таблетки.
— Вот это выпей, Томичек... И вот это, от головной боли... А эта от перенапряжения, успокоительная. Ничего-ничего, как-нибудь выкрутимся.
— Дай мне записную книжку, — сказал он, скинув со лба ее мокрую ладонь. — Там, на журнальном столике.
— Да-да, сейчас-сейчас, уже-уже.
— И телефон принеси! — крикнул ей в спину.
— Конечно-конечно, сейчас-сейчас.
— Алло, Леня?.. Это Томов-Сигаев тебя беспокоит, добрый вечер. — Он грозно посмотрел на жену, и та послушно вышла на кухню впервые за двадцать лет их супружеской жизни. — Леня, у меня к тебе большая просьба. Ту партию, последнюю, ты еще не продал?.. Ага, ну тогда снижай цены. Только чтобы взяли за три дня. Ну так надо, потом рассчитаемся. Понимаешь, тут у меня обстоятельства... Долго рассказывать. И еще просьба, поспрашивай там, может, кто-нибудь захочет мою машину купить тысяч за восемь. Она у меня почти новая, ты же знаешь, всего полтинник пробега... Да нет, долго рассказывать. Ну, если серьезно, то задолжал тут кое-кому. Очень серьезные люди, шутить не станут... Тридцать тысяч, представляешь. Нет, ты не волнуйся, в следующей партии я с тобой Полностью рассчитаюсь, ты же меня знаешь. Только мне деньги через неделю нужны... Ага, постарайся, милый, очень тебя прошу. Я в долгу не останусь... Ну все, пока, спасибо тебе большое.
Повесив трубку, Федор Томов-Сигаев посмотрел на жену, сидящую в самом дальнем углу кухни и глядящую на него с испугом, и вдруг впервые за всю жизнь почувствовал себя мужчиной...
ДВА ВРАЧА
— Алло, Наталья Михайловна, здравствуйте. — Склифосовский прижал трубку к уху и огляделся. — Это Склифосовский вас беспокоит.
— Что-нибудь случилось? — спросила она.
— Нет, пока ничего, -но... — Он запнулся. — Я просто вас спросить хотел.
— Спрашивайте.
— Вот скажите, Наталья Михайловна, а если Юм ко мне придет, что мне делать? Вам сразу позвонить или по ноль два?
— Он что, появлялся? — испуганно воскликнула она.
— Нет, я же сказал: «если». Если появится, что мне тогда делать?
— Ну если он появится, то можете не волноваться, — ответила она. — Наши люди его сразу же возьмут. Всего хорошего.
— А откуда они узнают?! — закричал он, пока прокурорша не успела повесить трубку.
— Что? Вы что-то еще хотели спросить?
— Да-да, я хотел спросить, а как же они узнают?
— Как это?.. А разве у вашего дома никто не дежурит? — удивилась она.
— Не-ет. — Склифосовский на всякий случай выглянул в окошко. — Нет, тут нет никого.
— Как это нет? Как нет? Да что вы такое говорите? — закричала на него она. — Не может такого быть!
— Извините, — испугался он. — Но я правду говорю. Тут нет никого. Я вот сейчас в гастроном , ходил, за пивом, и меня даже никто...
Но в трубке уже были короткие гудки.
Они приехали через час, две машины. В дом ворвалось человек пять с- автоматами, Склифосовского повалили на пол и долго обыскивали.
— Все нормально, — наконец сказал кто-то, и ему позволили подняться.
— Здравствуйте, — тихо сказал Склифосовский, отряхивая штаны.
— Я лейтенант Семашко, — холодно представился старший, сухощавый брюнет с маленьким шрамом на лбу. — Нам велено тебя, паскудника, охранять, чтобы с тобой ничего не случилось. Хотя, если честно, если тебя грохнет кто-нибудь, особо переживать не стану. Так что не вздумай фокусничать. Все понял?
— Чего же не понять? — Склифосовский пожал плечами и виновато улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34