— Не слушай его, Зосиме,— сказала старику мать и отерла слезу,— дитя он, глупый еще.
— Сын покойного Авксенти Коршиа не может быть глупым,— возразил Зосиме.— Ума Авксенти на десятерых хватило бы. Как тебя зовут, парень? Ах, да, да... Ты кто?
Парень кивнул головой.
— Хорошее имя Кочойа. И ты, видать, хороший парень. Но ты должен стать таким, как отец. Настоящим мужчиной ты обязан стать. Понял?
Люди вокруг зашептались. Все обернулись к дороге.
— Учитель!
— Глядите, Кордзахиа идет!
— Без пальто, без шапки.
Шалва шел к парому. Казалось, он не видит собравшихся на берегу людей.
— Кого это вы увидели?— всполошился Зосиме.
— Учителя Шалву.
— Умный человек Шалва Кордзахиа, знает, что без крови никто землю не отдаст.
Паромщик Бахва Бахиа издали увидел идущего к парому учителя и, конечно, сразу понял, куда тот спешит. Бахва нахмурился. Он едва удерживал привязанный паром, вода поминутно грозила оторвать его. Как же он перевезет Шалву? А сделать это придется.
Бахва Бахиа был старым человеком, но жизнь на открытом воздухе у самой реки удивительно молодила его.
Он был хорошим рыбаком, в его лодке всегда были сазаны, лососи, усачи и сомы. Не имея земли, он кормил семью весьма скромным заработком перевозчика и рыболовством.
— Совсем спятила нынче река, Шалва,— сказал паромщик после того, как приветствовал учителя.— Того и гляди оторвет паром. Смотри, как тащит. Эта сумасшедшая вода ничего в горах не оставила, целые деревни, говорят, начисто смыла.
Бахва хотел напугать Шалву: может, все-таки откажется от переправы. Но учитель даже слушать об этом не захотел.
— Ты должен перевезти меня,— строго велел учитель и, не ожидая ответа Бахвы, ступил на паром.
Бахва последовал за ним.
— Никогда не видел реку такой буйной,— не унимался Бахва, но и на этот раз учитель не услышал его предостерегающих слов.
Учитель пристально вглядывался в поле. Он чувствовал, что руки его начали дрожать, и, чтобы сдержать дрожь, стиснул зубы. Никогда с ним не бывало такого, а ведь всякое уже случалось в жизни: и беды, и печали, и вспышки гнева, и приступы гнетущего страха.
— Вода унесет паром, как лист,— ужаснулась какая-то женщина.
— Боже, они разобьются о камни!
— Верните их, не пускайте их, люди!
— Бахва! Опомнись!— крикнули мужчины.
Ни Бахва, ни учитель не повернули головы. Паром уже отчалил, и Бахва мог думать только о том, как удержать его на этой бешеной воде, а учитель обдумывал слова, которые он скажет крестьянам.
Учитель не дождался даже, пока паром причалит, и с несвойственной ему резвостью спрыгнул на берег. Все и на этом и на том берегу вздохнули с облегчением.
— Нет, никто не отдаст землю без крови,— бормотал Зосиме.
«Никто не отдаст землю без крови»,— думал учитель.
Бахва привязал паром и пошел за Шалвой.
Увидев учителя, крестьяне оставили свои дела. Даже Иване остановил в борозде своих быков. Но Беглар Букиа сделал вид, что ничего не происходит.
Шалва с трудом шел по свежевспаханной земле, он шатался от усталости, по лицу его струился пот, несколько
раз учитель прикладывал руку к груди, должно быть, начинало сдавать сердце.
Беглар искоса поглядывал на учителя и вдруг, не выдержав, закричал не крестьян:
— Почему вы остановились?! Эй, Иване, Нестор, Гайоз, Петре, вы слышите, я вас спрашиваю, почему вы бросили работу?
Никто из крестьян не ответил ему, и Беглар еще больше встревожился. Беглар знал, что они беспрекословно послушаются учителя. Потому и бросили они пахать и повернулись к нему, Беглару, спиной.
Беглар быстро зашагал навстречу Шалве, решив поговорить с ним один на один и вернуть его назад — нечего сейчас учителю вмешиваться в это дело. Беглар легко, без труда, шагал по пахоте — это была его земля, им, Бегларом, вспаханная. Ему принадлежащая. В этом теперь не сможет переубедить его не только учитель, но даже сам господь бог, если бы он сошел с неба на это, отнятое у помещиков поле.
И когда учитель и Беглар стали лицом к лицу на борозде, на влажной, теплой земле, что черно блестела под солнцем и дышала тусклым паром, они долго молчали: один — высокий и широкоплечий, уверенный в себе, в своем деле, упрямый и непреклонный, правдивый и открытый, готовый к бою за свою правду человек; другой — худой, слабый, но не менее правдивый, не менее открытый заступник мира, колеблющийся и растерянный...
Беглар знал, что должен сказать учителю. Учитель же не знал, что сказать сейчас Беглару: увидев вспаханную, размежеванную землю и крестьян, глядевших на него угрюмо и с надеждой, Шалва забыл те слова, что приготовил по дороге.
Бахва поглядывал то на учителя, то на Беглара и дивился: ну, чего они молчат? Хотя... пусть лучше молчат. Беглар упрямец, не послушается учителя, но и учитель не послушается Беглара.
Понурые крестьяне за спиной Беглара думают о том же, о чем и Шалва и я, но Беглар стоит между учителем и крестьянами, Беглар привел их сюда, и только он может увести их отсюда. Но он не сделает этого. Беглар не отступится от своего.
Лицо Беглара было спокойно, и лишь пылающие глаза выдавали его волнение. Это заметил Шалва.
— Рано приступили к пахоте, Беглар.
— Нет, не рано — другие могли опередить нас,— ответил Беглар.
— Кто это другие?— спросил учитель.
— Ревиа из Чаладиди. Он предложил помещикам половину урожая. Нет, эту землю без крови мы никому не уступим, Шалва.
— Но эта земля принадлежит Чичуа.
— С сегодняшнего дня она наша, Шалва.
— Кто вам дал на это право?
— Право? Мы сами себе его дали.
— Этого недостаточно, Беглар.
— Право та же сила, Шалва.
— Силой счастья не добьешься, Беглар.
— Добьешься!
— Не лезь на рожон, Беглар.
— У нас нет пути назад, Шалва.
— Ты переходишь роковую черту, Беглар.
— Я не один ее перехожу,— Беглар показал на крестьян,— вместе с народом.
— Нет, Беглар, ты и твои люди еще не народ.
— Сегодня мы отобрали землю у помещиков, завтра другие это сделают — весь народ.
— Вот и подожди, пока весь народ это сделает, Беглар.
— Нет, Шалва, ждать нам больше нельзя.
— Уведи отсюда своих людей, Беглар.
— Это невозможно, Шалва.
— Беглар...— худые плечи учителя дрожали, он не знал, куда деть руки,— Беглар, разве этому учил я твоих детей — Вардена и Джвебе?
— Ты учил их, Шалва, честности, правде, справедливости, человечности... и я тоже этому учил их, Шалва. Но кто скажет, что я сейчас делаю нечестное, несправедливое дело?
Люди на том берегу не слышали, конечно, этого разговора, но они знали Беглара, знали учителя и потому знали, о чем идет речь.
— Нет, никто не уступит землю без крови,— продолжал бормотать Зосиме.— Почему бог не видит нашу нужду?
— Бог ничего не видит, дед Зосиме,— сказал Кочойа.
— Сынок, молчи, чтоб у тебя язык отсох,— снова всполошилась его мать.
— Не мешай ему, Цабу,— сказал Зосиме.— Правду говорит парень. Будь у бога глаза, разве не увидел бы он нашу нужду?
— Бога вовсе нет, дед Зосиме,—сказал Кочойа,— бога придумали те, у кого много земли. Врут они, что на небе есть бог. Зато на земле есть такой человек, который видит все страдания народа.
— Молчи, сынок, говорю тебе,— всплеснула руками Цабу.
— Где, ты говоришь, есть такой человек?— Дед склонился к Кочойа и приложил ладонь к уху.
— На земле.
— На земле был Христос, парень. Он все видел, потому и распяли его на кресте.
— Нет, я не про Христа говорю, дед Зосиме. Я говорю о человеке.
— Человек не может помочь нашей беде, сынок.
— Смотря какой человек, дед Зосиме. А этот человек делает человечье дело. И я знаю его имя, дед.
— Говорил я тебе, Цабу, что сын Авксенти Коршиа не может быть глупым. Слышишь, как он рассуждает... как настоящий мужчина. Ну, говори имя того человека, мальчик.
Кочойа придвинулся к старику:
— Ленин его зовут. Только смотри никому не проговорись, дед Зосиме.
— А ты откуда это знаешь, парень?
— Беглар Букиа сказал моему дяде.
— Беглару Букиа нельзя верить. Он настоящий большевик. Видишь, какое опасное дело затеял.
— Ленин тоже большевик, а стоит за бедняков всего мира.
— И ты думаешь, мальчик, он видит наши беды?
— Видит, дед Зосиме. Он скоро и нам поможет.
— Ну, и кто он родом, этот человек, из каких мест?
— Из Москвы. Русский.
— Эх-хе-хе! Что русскому беды грузина?! Чужая беда никого не трогает.
— Нет, Ленин не такой, дед Зосиме. Он всем бедным хочет помочь, и он нас не оставит в беде, дедушка Зосиме.
Учитель и Беглар все еще стояли лицом к лицу. Паромщик Бахва пристроился за спиной Шалвы. Чуть поодаль от Беглара стояли Иване, Нестор, Коста, Петре, Гаху и другие. Солнце светило учителю прямо в лицо, он то и дело жмурился, но глаз от Беглара не отводил.
Крестьяне не отрывали глаз от Беглара и Шалвы.
— Нет, Шалва, мы с тобой не можем встать на один путь, не можем впрячься в одно ярмо,— сказал Беглар.
— Почему? Мы все тянем одно ярмо... Только ты слишком торопишься, Беглар.
—» Да, тороплюсь, тороплюсь сбросить ярмо. Вставай — гляди на беду, садись — гляди на веселье.
— Не к месту эта пословица, Беглар.
— Вовремя посеявший вовремя и пожнет.
— Иногда лучше вовремя упасть, Беглар, иногда — вовремя бежать. Всему свое время.
— От нашего дела мы не убежим,— решительно сказал Беглар, давая понять, что хочет закончить на этом бесполезный спор.
Шалва обошел Беглара и направился к крестьянам. Сейчас лицом к лицу остались Беглар и Бахва. Беглар не предполагал, что учитель и Бахва единомышленники, и потому немало удивился, когда паромщик сказал ему с укором:
— Время не канавка, его не перепрыгнешь, Беглар. Взять хотя бы мой паром: если река поднялась, я в мгновение ока переправлю тебя на тот берег. Ну, а если вода мелкая, приходится плыть дольше. Обернись, Беглар: народ на том берегу, а вас горстка. Недаром говорят: один человек поднял икону, да не мог поставить назад. Поверь Шалве.
— У Шалвы свой ум, у меня свой.
— Ум есть у всех, но некоторые его применяют с пользой, другие же и себе и людям во вред. За Шалвой весь народ, разве тебе это не понятно?
— Так ведь и они скоро перейдут на мою сторону.
— Возможно, и перейдут. Но правильно сказал тебе Шалва, что для всего нужно время. Ум проявляется в деле, Беглар. Одумайся, пока не поздно.
— Пойди-ка лучше погляди за своим паромом,— огрызнулся Беглар и повернулся к крестьянам: — Ну, чего рты разинули?
Крестьяне промолчали. Они ждали, что скажет учитель. А Беглар уже знал, что скажет Шалва, и не хотел больше ждать. Он вырвал из рук Иване бич и замахнулся на буйволов.
— Нет, Беглар, не надо- глухо сказал Иване.— Сердце мое чует, Беглар, что нам грозит опасность.
— Однако ты не из храбрых.
— Малые дети у меня, Беглар.
Инда вздохнула с облегчением и заслонила отца.
— Не хотим мы чужой земли, дядюшка Беглар, оставь нас в покое. Нет, не хотим чужой, чтоб она сгорела, чтоб она провалилась, чтоб ее море поглотило,— Она отобрала у Беглара бич и выгнала буйволов из борозды.— Пойдем отсюда, отец, нечего нам тут делать!
Она была очень хороша в эти минуты, девятнадцатилетняя Инда. И хотя по щекам ее, не задерживаясь на гладкой, упругой коже, текли слезы, действовала девушка решительно и твердо.
Беглар понимал, что, выгоняя своих буйволов из борозды, Инда может помешать тому, на что он и его друзья решились после долгих и мучительных раздумий. «Не надо было брать в поле эту девчонку, не надо было»,— подумал Беглар, но рассердиться на Инду так и не смог.
Земля, которую Беглар и его товарищи так и не успели поднять, лежала у их ног. Там, где ее успели вспахать, она была влажной, черной, как уголь, и дразняще поблескивала под солнцем. Но крестьяне, которые полчаса тому назад уже считали ее своей, теперь смотрели на нее так враждебно, словно земля эта сама была виновата в том что она чужая, что без крови ее никто не уступит.
По дороге Сенаки — Зугдиди шел отряд народной гвардии. Впереди гарцевал на капризном скакуне капитан Вахтанг Глонти. И хотя посторонней публики вокруг не было, капитану все время хотелось выглядеть как можно красивее. В какой-то мере это ему удавалось: надвинутая на самые брови папаха из золотистого каракуля, лихо закрученные усы, сабля в отделанных серебром ножнах, наган в новенькой кобуре, похрустывающая новая портупея на новом, короткополом, коричневого цвета бушлате, руки в новых кожаных перчатках — одна рука натягивала поводья, другая — левая, изогнутая кренделем,— упиралась в бок... и все это завершалось самодовольной, нагловатой улыбкой на губах.
Справа от капитана ехал лейтенант Амиран Аршба, слева — младший лейтенант Николоз Гардабхадзе, а за ним в первой шеренге гвардейцы Джвебе Букиа, Юрий Орлов, Закро Броладзе и негр Ричард Болдуин.
Ричард Болдуин год тому назад пришел в Потийский порт на американском сухогрузе и, сойдя в тот же день на берег, не вернулся на свое судно. Вскоре Ричард принял грузинское подданство и вступил в народную гвардию. Гвардейцы сразу полюбили чернокожего парня, бежавшего от несправедливости, унижения, нужды и нашедшего приют в свободной, как они сами думали, Грузии. А Ричард был счастлив: никто не попрекал его цветом кожи, никто не оскорблял его за это. Для него это была истинная свобода. В несколько месяцев Болдуин научился говорить по-грузински, в чем ему немало помог его друг Джвебе Букиа. Джвебе относился к Ричарду, как к брату, всегда держался рядом с ним: на марше они ехали стремя в стремя, в казарме спали бок о бок, курили табак из общего кисета.
Внешне похожий на лубочную картинку отряд капитана Глонти мало чем напоминал регулярную воинскую часть. Гвардейцы были одеты кто во что горазд и вооружены были тоже неодинаково. Лишь на некоторых гвардейцах были форменные бушлаты народной гвардии, на остальных же были кожаные куртки, гимназические шинели, давно потерявшие свой первозданный цвет, черкески с газырями, на ком-то была измазанная, вся в пятнах, белая куртка, на другом — летняя солдатская гимнастерка. На головах гвардейцев были башлыки, папахи, у одних обыкновенные солдатские, а у других Цастушечьи — лохматые, длинношерстные.
Разнообразна была также и обувка гвардейцев. Лишь у немногих на ногах были сапоги или английские ботинки с крагами.
Многие из гвардейцев были еще очень молоды и бесшабашны — таким, как говорится, море по колено, но служили в отряде и люди более взрослые — некоторые из них пришли в грузинскую народную гвардию из идейных побуждений, других привела жажда приключений, третьих — безденежье и безработица. Но все эти люди — все, кроме самых отпетых негодяев и самых бесшабашных мальчишек, уже начинали задумываться над тем, что с ними будет завтра. Иные уже понимали, что ничего хорошего это завтра не сулит ни им лично, ни делу, за которое они, как солдаты, обязаны были сражаться.
— Вон, справа от этого красного моста, моя деревня, ребята,— сказал Джвебе Букиа своим товарищам и привстал на стременах, чтобы разглядеть знакомый мост из- за широких плеч капитана Глонти.— Моя мать с ума сойдет от радости, когда я так неожиданно появлюсь у ворот.
— Представляю, Джвебе, что с твоей девочкой будет,— перебил его Болдуин.
— С Индой? Она, конечно, рада будет меня видеть. Забудьте, ребята, что я вам говорил об Инде. В жизни она в тысячу раз лучше. Скоро вы сами это увидите. А словами ее красоты не описать.
— Да, я слыхал, что красивее мегрелок во всем свете не сыщешь,— сказал Орлов.
— Правду говорят. Моя Инда — это сошедший с неба ангел. Дай-ка я попрошу капитана разрешить поехать вперед, чтобы мать успела накрыть на стол до вашего прихода.
На сельской улице, по которой недавно шел учитель, появился всадник. Собаки с неистовым лаем кидались под ноги его коню и, когда он их обогнал, понеслись за ним еще более разъяренные и злые.
По улице мчался Джвебе Букиа. Наконец-то он в своей деревне. Наконец-то он дома. От радости и восторга Джвебе не видел высыпавших к воротам и плетням любопытных. Джвебе весь ушел в свои думы: перед его глазами стояли мать, отец, брат, а ближе всех Инда.
Никто не узнал Джвебе. Все удивленно провожали взглядом «сумасшедшего всадника». Кто он? Зачем и к кому едет?
А между тем на дороге Сенаки — Зугдиди, там, где от нее ответвлялся проселок, капитан Глонти остановил отряд и приказал артиллеристу Дзигвава выпустить несколько снарядов по деревне. Капитан нервно покусывал губы, ему не очень хотелось отдавать такой приказ, но он выполнял только то, что ему самому приказали..
Орлов, Броладзе и Болдуин не отрывали глаз от Дзигвава. До этого они не знали, что едут карать и устрашать родную деревню их друга Джвебе.
Переправив Инду с ее буйволами на тот берег, Бахва вернулся к учителю. Рядом с учителем уже стоял Иване. На Беглара он даже не глядел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18