— причитала Мака.— Что скажут твоему отцу? Горе нам, сынок, горе! Лучше бы Маку убили вместо тебя. А что делать моему Джвебе, Юрий? Нет на свете человека несчастнее моего Джвебе, Юрий. В могилу уйдет с ним его несчастье, Юрий.
Двор был заполнен людьми.
Варден сразу же в день убийства посоветовал уездному
комитету собрать на похороны Орлова как можно больше людей. И большевики подняли весь уезд: шли и шли из ближних и дальних деревень, шли крестьяне, ремесленники, интеллигенты, небогатые дворяне и мелкие чиновники. Шли поодиночке и группами, по десять — двадцать человек вместе,— женщины впереди, мужчины чуть поодаль.
За полверсты от дома Беглара женщины распускали волосы и начинали причитать, а мужчины снимали шапки и башлыки — таков был древний одишский обычай.
Пришедших встречали во дворе специально выделенные для этого люди.
Они пропускали женщин вперед, а мужчин останавливали, брали у них из рук шапки и башлык, а у кого было оружие, то и оружие, и складывали все это на столе.
Мужчины шли по двору и поднимались по лестнице молча, а женщины восклицали:
— Ой, русский парень!
— Ой, горе нам, сынок!
— Что за несчастье постигло тебя, Беглар!
— Ой, Беглар, ой, Беглар!
Беглар не помнил даже, когда он последний раз плакал — должно быть, в младенчестве, а позднее — никогда. Но сейчас глаза ему застилали слезы. Он стоял на верхней ступеньке лестницы, прижавшись спиной к столбу балкона, и одна только мысль была у него сейчас в голове: «Он погиб за моего сына».
Ему сочувствовали, ему выражали соболезнование, но Беглар ничего не слышал, ничего не воспринимал: ни причитаний, ни стенаний, ни гула собравшегося во дворе народа, ни слов, которые ему говорили все входящие в дом. «Он умер за моего сына»,— думал Беглар. И об этом было страшно думать.
Несмело вошла во двор группа гвардейцев. Впереди шел Закро Броладзе. Гвардейцам нелегко было решиться на такой шаг. Здесь, во дворе, собрались те, кого они сгоняли с поля Чичуа. С поднятой головой мимо этих людей не пройдешь.
Соблюдая обычай, гвардейцы сняли оружие и шашки, сложили их на столе и направились к дому.
Люди смотрели на гвардейцев по-разному: одни сочувствовали, все-таки эти гвардейцы потеряли друга, другие — с неприязнью.
У лестницы были шаткие ступеньки, и гвардейцы поднимались в дом по одному. Молча прошли они мимо Беглара. Они знали, конечно, что это отец Джвебе, и помнили, что
этот человек стоял тогда перед ними на заречном поле, что это он распределял помещичью землю, что он отец того комиссара-большевика, которого они изловили. И потому гвардейцы молча прошли мимо Беглара, стараясь не встречаться с ним взглядом. Но Беглар и не видел сейчас их. «Этот русский мальчик спас моего сына,— думал он.— Спас».
У тела Орлова гвардейцы опустились на колени. И вдруг послышался вопль немого гвардейца. Затем, обхватив руками ноги Юрия, немой что-то быстро заговорил по-своему, беззвучно шевеля губами. Когда Юрий был жив, он хорошо понимал этот беззвучный язык своего немого товарища, а сейчас тут его никто не услышит.
Зато клятву Джамбулата Бестаева слышали все.
— Джамбулат заставит рыдать мать твоего убийцы, Юрий! Пусть умру я, если не заставлю!
Джамбулат ударил себя кулаком в грудь и всхлипнул.
Заплакали гвардейцы.
Заголосили за ними женщины, прослезились мужчины, и только у Закро Броладзе и Ричарда Болдуина глаза остались сухими — они лишь крепче стиснули зубы, прощально всматриваясь в лицо погибшего друга.
Джвебе лежал со связанными руками на тахте в комнате матери. Его связали Беглар и Варден, потому что Джвебе пытался покончить жизнь самоубийством. Им с трудом удалось удержать от этого шага обезумевшего от горя парня. Сейчас усталый, сломленный Джвебе лежал, отвернувшись к стене. В другом конце комнаты на низкой скамеечке сидели Варден, Шамше Акбардиа и несколько человек в бурках. Лица у этих людей были прикрыты башлыками. Это были руководители большевистских ячеек разных деревень волости. Привел их сюда секретарь волостного комитета большевистской партий Тариэл Карда.
До революции пятого года Тариэл Карда руководил подпольным марксистским кружком грузчиков Потийского порта. Потом партия послала Тариэла на работу в деревню. Он был небольшого роста, худощавый, с коротко подстриженной бородой. Человек сильной воли, Карда всю свою жизнь посвятил революции.
Несколько дней тому назад Тариэл получил из большевистского центра сообщение, что по личному поручению Ленина из Москвы в Грузию выехала группа демобилизованных из Красной Армии грузин-большевиков. Владимир Ильич
поставил перед ними задачу помочь грузинским коммунистам подготовить восстание трудящихся против меньшевистской власти. В сообщении центра говорилось, что с этой целью комиссар Букиа направляется в свои родные места.
— ...Товарищ Ленин сказал, что в Грузию пришла пора революционных бурь,— продолжал свой рассказ Варден Букиа.
— Да, пришло это .время,— подтвердил Шамше Акбар- диа.
— Владимир Ильич сказал нам: «Пленум Центрального Комитета партии поддержал просьбу Кавбюро и обещал помочь грузинскому народу в деле установления Советской власти. Грузинскому крестьянину нужна земля, и он готов за нее драться...»
— Готов, как никогда,— сказал Тариэл Карда,— ты теперь это сам видишь, Варден.
— Вижу,— кивнул головой Варден.— И вот еще что сказал нам Владимир Ильич... Меньшевики, сказал он, пытаются уверить трудящихся крестьян, что наш Декрет о земле — ничего не значащий клочок бумаги.
— Он как на ладони увидел, что у нас происходит. Ох, и глаз у Ильича,—заметил Карда.— Только наши крестьяне уже не верят меньшевикам. Не только в твоей деревне, Варден, люди отобрали у помещиков землю. Во всей Грузии началось это...
— Ленин, оказывается, знает наше народное стихотворение «Февраль наступил, деревья наполнились соком, птичка-щебетунья заложила гнездо...». Так вот, Владимир Ильич и сказал нам, что грузинские крестьяне скоро заложат фундамент своей новой жизни,— пояснил Варден и продолжал: — Ленин взял со стола небольшую брошюру и вручил ее нам со словами: «Товарищи грузины, в наших руках самая твердая основа — вот этот Декрет Советской власти о земле».
— Ух, как здорово сказал! — воскликнул человек в бурке.
— Передайте грузинскому народу, сказал нам Владимир Ильич, что по этому Декрету крестьяне Советской России уже получили сто пятьдесят миллионов десятин земли.
— Счастливые,— заулыбался все тот же человек в бурке.
— Да помолчи, Элизбар, дай Вардену слово вымолвить,— упрекнул его Шамше Акбардиа.
— Ленин дал нам свой «Ответ на запросы крестьян». «Думаю, что такие же вопросы волнуют и крестьян Грузии,— сказал нам Владимир Ильич.— Прислушивайтесь к ним, товарищи коммунисты, хорошо изучайте их нужды и пожелания... И вот что, товарищи, — это твердое указание ЦК: не применять к крестьянам методов принуждения...»
— Золотые слова!— воскликнул другой человек в бурке, по имени Манча Заркуа.
— Да, грянула революционная буря,— сказал Тариэл Карда.— Так засучим же рукава, друзья... И перво-наперво нам надо сорвать мобилизацию в меньшевистскую армию.
— Ты правильно сказал, Тариэл, наша первая задача на сегодня — сорвать мобилизацию,— согласился Варден.— Похороны Орлова мы должны превратить в демонстрацию. На завтра меньшевики назначили митинг. Жваниа думает, что похороны Орлова состоятся послезавтра. Ну что ж, пусть он так и думает. А мы устроим похороны завтра.
Варден говорил тихо, и не только потому, что на тахте лежал брат, а совещание было тайным. Варден просто устал, очень устал и чувствовал себя не совсем здоровым. Путь из Москвы в родную деревню, а особенно последний отрезок этого пути — от Шулавер — был очень трудным. Временами ему казалось, что он уже не в силах пошевелить рукой и вымолвить слово. К тому же его мучила мысль, что он стал причиной гибели Юрия Орлова. Вместо радости он, Варден, принес родителям несчастье... Знакомые с детства мегрельские причитания, способные растопить и камень, сейчас казались ему особенно ужасными. Варден взял себя в руки. Он кратко и ясно сказал товарищам, что им предстоит сделать.
Варден договорился с Тариэлом о том, что ночью они встретятся в Коратском лесу, в шалаше Гудуйа Эсванджиа. Туда должны были прийти и некоторые члены волостного комитета, и партийцы из местной ячейки. Варден должен был доложить им о поручении, данном ему Лениным, и раздать привезенные с собой экземпляры Декрета о земле и «Ответа на запросы крестьян». Учитель Шалва Кордзахиа еще утром сказал Вардену, что сверток с этими бумагами спрятан у него.
Варден проводил товарищей до дверей, но во двор не вышел. Там бы ему пришлось встретиться и говорить со многими людьми, а для этого у него не было ни сил, ни настроения.
Варден закрыл дверь и оглядел комнату. Ничего тут не изменилось с той поры, как он ушел в солдаты. К стене придвинута тахта, на которой спал сначала он, а потом Джвебе, и теперь, наверное, спит Гванджи.
И так же чернеет сажа на стенах камина, перед которым он просиживал ночи, читая книги, взятые у учителя Шалвы.
И там же, где висела, висит вешалка из рогов косули. Да
и половицы скрипят все так же. Варден остановился у тахты, на которой спал брат. Наверно, это хорошо, что Джбебе так крепко спит и ничего не слышит — ни стенаний женщин, ни шума толпы за окном. Может, сон немного успокоит парня. Спи, брат, спи, покуда спится! «Ох, Джвебе, Джвебе, что ж ты натворил!» — с тоской подумал Варден и снова зашагал по скрипучим половицам. Все было старенькое и бедненькое в этой комнате, но на всем тут была видна заботливая рука матери — таким все было начищенным и вымытым.
Варден тяжело опустился на табурет у окна, отсюда хорошо был виден весь двор. Варден узнал в толпе многих своих знакомых и друзей — одни стояли у плетня, другие сидели на скамье и на корнях под деревом.
О, как все изменилось за эти десять лет — некоторые просто постарели, а иные «вошли в возраст», но все так или иначе не пощадило время.
Варден во всей полноте ощутил, как долго длилась его разлука с родной деревней, с друзьями. А это кто стоит под деревом? Неужели Зосиме Коршиа? Ну да, это он. Зосиме стоял в группе крестьян, ковырял землю своей неразлучной палкой и так сердито говорил о чем-то своим слушателям, что Варден невольно улыбнулся. Зосиме всегда был такой — пылкий и неуравновешенный, неожиданно Смелый и решительный, неожиданно покорный и сдержанный.
«Постарел Зосиме, ох как постарел, — с горечью подумал Варден.— Смотри, как согнули годы Зосиме, усох весь и словно ростом меньше стал». Там, у конюшни, Варден не мог обратить особого внимания на старика — не до этого было, а сейчас вспомнил, что Зосиме, именно он, первым из крестьян подошел к телу Орлова и сказал: «Беглар, этого парня оплачет и похоронит не только твоя семья, но и вся община».
Многое отняли у Зосиме годы, но мужество его не иссякло. Правда, старик иногда чересчур покорно сгибается перед обстоятельствами, но уж если станет он за правое дело, то никакая сила его не сдвинет. Варден вспомнил, как односельчане подшучивали над стариком за его привычку ковырять палкой землю.
«Чего ты ищешь, что потерял в этой проклятой земле, Зосиме?»
«Уж не ищешь ли золото своего отца Джурумиа?»
«Чего ты ковыряешь эту землю, успеешь в нее сойти!»
«Пусть мой враг сойдет в нее раньше меня!» — ничуть не обижаясь на соседей, отшучивался Зосиме. А врагами своими он считал тех, у кого было много земли, кто жил чу
жим трудом. «Ну, что ж, пусть сбудутся твои пожелания, Зосиме. Пусть сгинут наши враги!» — подумал Варден, продолжая разглядывать стоящих под деревом крестьян. А вот того он не помнит, должно быть, он был еще мальчиком, когда Варден уходил в солдаты, а сейчас бородатый мужик. Как узнаешь? А вот стоит Иване Эсебуа. Самый уступчивый крестьянин во всей деревне, самый бессловесный, всегда покорный своей участи. Он такой добряк, Иване. Кажется, он и на муравья ногой не наступит. И сейчас он стоит добрый и покорный и немигающими глазами смотрит на ораторствующего Зосиме. Зосиме, наверно, немало удивляет Иване своим характером — то он склоняется перед насильем, то всеми силами противится ему. «Как все-таки похожи и непохожи люди друг на друга»,— подумал Варден.
Варден не слышал, о чем шел разговор под деревом, а там говорили о том, что его кровно интересовало.
— Пусть запоздавший поторопится. Интересно, чего мы ждем до сих пор? Манны небесной, что ли?
— Кто быстро режет, тот долго жалеет, Зосиме,— возразил старику Иване.— Не всегда дела крестьян будут идти так. Когда-нибудь бог и на нас обратит внимание.
— Бог?! — усмехнулся Зосиме.— Не дождемся мы внимания бога, Иване. Бог в крестьянскую судьбу никогда не вмешивается. А вот человек нам поможет. Есть такой человек, справедливый человек — заступник всех честных людей.
— Человек не бог.
— Что может человек, Зосиме? О каком человеке ты говоришь, Зосиме? Кто он? — послышалось с разных сторон.
Зосиме поглядел на неразлучного Кочойа, а тот незаметно кивнул ему.
— Да назови наконец имя этого человека, Зосиме,— взмолился Иване.
— Ленин зовут этого человека.
— Ленин? — переспросил Иване и, наморщив лоб, попытался вспомнить, где он уже слышал это имя.
Кочойа заметил это и легонько толкнул Зосиме в бок.
— Ленин приблизил во многих краях судный день для грешников и день торжества для праведных. День торжества для таких, как мы.
— А нам от этого не легче,— сказал один из крестьян.
— Да, не легче, — подтвердил другой.— Где-то у кого-то праздник, а у нас сплошное горе.
— Скоро праздник наступит и для нас,— сказал Зосиме.
— Кто это тебе сказал, Зосиме?
— Откуда ты знаешь, Зосиме?
— Ленин сам передал нам это через Вардена Букиа.
— Нам передал?! Через Вардена?!
— Одними добрыми советами дело не сделается.
— У Ленина здесь свои люди,— вмешался в разговор паромщик Бахва.
— Эти люди и приблизят у нас судный день для грешных. Люди Ленина,— сказал Зосиме.— Я ведь говорил, что без крови землю никто не уступит.
— И у нас должна пролиться кровь,— подняв голову, неожиданно для всех сказал Иване Эсебуа.
На выступающих из-под земли толстых, изогнутых корнях платана сидел среди крестьян провизор Эстате Начкебиа. Здесь был и полевой сторож Павле, упрямый и язвительный человек.
— Насчет крови ты правильно говоришь, Нестор,— сказал Павле,— только чья это будет кровь? Вот придет сюда большевистская армия — и мы в своей собственной крови захлебнемся.
— Неправду говоришь, Павле. Большевистская армия идет не воевать с нами, не покорять, а помочь нам,— сказал Начкебиа.
— Кому это нам?
— Нашему народу она идет помогать, Павле!
— Какой народ просил русскую армию о помощи? Грузины просили?
— В Красной Армии не только русские бойцы, Павле. Да и Россия теперь не царская, а ленинская,— сказал провизор.
— А мне все равно, кто придет,- сказал Павле.— Для меня они все чужие. Никто их не просит — приходите, покорите нас. Я, например, не прошу.
Вечер еще не наступил, и блеклые, желто-соломенного цвета лучи солнца еще заливали землю, но в узкой, как вагон, комнате Шалвы Кордзахиа было уже темно. Маленькая жестяная лампа с абажуром освещала только стол. На стеле рядом с портретом Жорданиа стоял теперь портрет Ленина. Лицо Ленина осенял красноватый отсвет от обожженной бумаги самодельного абажура. Ленин был в пальто с каракулевым воротником и кому-то улыбался, прищурив глаза. Этот портрет Шалва извлек из свертка, который нашли в классе его ученики.
За столом сидели Шалва и Варден, и по тому, какими уставшими выглядели оба, можно было догадаться, что сидят они за этим столом и спорят уже давно.
— Я согласен с тобой, Варден,— сказал Шалва.— Человек начинает выбирать свой путь в жизни, свое призвание, свою жизненную цель, едва лишь становится на ноги.
— Но некоторые люди в пути меняют свои взгляды и избирают другую цель,— сказал Варден.
— Меняют. Но меняют в зависимости от того, в каких условиях им приходится жить. Меняют и в зависимости от своего характера.
— Правильно, Шалва, характер имеет немалое значение. И еще бывает так, что человек меняет цель под влиянием родителей, друзей, товарищей, даже врагов... под влиянием чужих бед и удач, под влиянием любви и ненависти, личных успехов и неудач. Выбрать тот или иной путь, примкнуть к той или иной...
— Я сегодня же примкнул бы к большевистской партии,— перебил его Шалва,— если бы большевистская Россия не стремилась захватить Грузию.
— Большевистская Россия протягивает нам руку помощи, дорогой учитель, а вы повторяете чужие слова о каком- то захвате и порабощении. Если бы царь Ираклий Второй избрал другой путь и не заложил основы дружеских связей с Россией, что бы стало с нашей Грузией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18