Сзади начали доноситься крики и настойчивые всхлипы гудков.
— Давайте побыстрее, Аруссаар! — нервничал старший лейтенант.— Мы ведь на мосту!
Уголок рта у Эрвина дернулся, но долголетняя привычка к дисциплине не позволила огрызнуться. Начальству легко поучать! Эрвин продолжал сосредоточенно работать. Пока руки привычно действовали, взгляд Эрвина скользнул сквозь переплеты моста — и буквально провалился вниз. Широкая чернеющая вода, закручивающая на гладкой поверхности тугие водовороты, протекала в такой пропасти, что холодело под сердцем. Таких больших рек Эрвин еще не видел. Ну и пространство должно было расстилаться там, вдали, чтобы в нем могла родиться подобная могучая речища.
Людская масса, непрерывно прущая между грузовиком и перилами моста, нарушала целостность картины и несколько отстраняла реку. Чуть выше моста, с западного берега, как раз отчаливала большая, со смолеными бортами, дощатая плоскодонка, чудская ладья, широкий корпус судна был забит людьми. Гребли длинными белыми веслами, они никак не сходились в такт, и все же суденышко медленно наискосок скользило к другому берегу. Это движение тоже происходило в общем направлении, которое сейчас для всех было единым,— с запада на восток.
Глаза и руки Эрвина были заняты мотором, зато слух отчетливо регистрировал все бурлившие вокруг звуки. Где-то мычали коровы, на восток, подальше от надвигавшегося фронта, без конца перегоняли стада. Из хвоста колонны'доносилась резкая перебранка, там ржали лошади. Торопливо проходившие люди то и дело бросали ему какие-то выговариваемые с упреком слова, которые в большинстве оставались непонятными Эрвину и не задевали сознания. Лишь один пронзительный женский голос прозвучал с такой силой, что дошел до Эрвина:
Боже мой, что это они — нарочно закрыли дорогу? Сейчас немец как налетит!
Почти незаметно вдали возник новый звук, и, как только он достиг сознании, Эрвин понял, что именно его-то, начиная с мотора, он все время боялся и ждал. Слабое завывание. Да, они когда-нибудь они были заявиться, но почему они летят именно сейчас? В следующее Эрвин обругал себя остолопом, он должен был сразу понять, и немцы следят именно за переправами и теснинами! В том, что самолеты однажды обязательно атакуют и их колонну, Эрвин убедился вчера вечером, когда они достигли Изборска и стояли на перекрестке, дожидаясь для проезда хотя бы малейшего в двигавшейся на северо-восток по мощенному камнем шоссе Рига-Псков человеческой массе.
Крестьянские телеги и военные двуколки, лавировавшие между людьми, одиночные надрывно сигналившие грузовики с пулеметами на кабинах и с латышскими истребителями или милиционерами в кузовах —- и бесконечное множество пеших, у кого мешок за плечами, у кого велосипед с узлом на раме.
Пеший поток был нескончаемым и пестрым. Женщины в белых косынках, с котомками за спиной и с детьми за руку, у. детей побольше, в свою очередь, маленькие узелки в руках, старики с палками, которых на закате дней согнали с печи, стайка молодых ребят и девушек в легкой летней одежде, явно в поисках кого-то, кто взял бы их под свою опеку и определил бы к месту. И военные, в огромном количестве, спешившие по направлению к Пскову в одиночку и группами, отставшие от своих частей, потерявшие управление и связь и теперь бредущие в общем потоке беженцев до первого крупного населенного пункта, где комендантские патрули начнут их собирать и организовывать». Временами среди этой медленно катящейся людской реки, словно подтаявшая льдина, двигалась отчаянно поредевшая рота усталых бойцов.
Из общего потока на кляче, запряженной в телегу, изо всех сил пытался выбраться какой-то старик. Стоя в телеге, он кричал и орудовал вовсю вожжами, шаг за шагом приближаясь к обочине, пока ему наконец не посчастливилось свернуть на Печорскую дорогу. Возле машины Эрвина старик остановил лошадь, и из его телеги одна за другой высыпали женщины с узлами и детьми. Они тут же кинулись обратно на шоссе Рига — Псков, чтобы кануть там в потоке беженцев словно камни в воде. Старик слез с телеги, похлопал конягу и обошел свою повозку, постукивая каждое колесо ногой, будто убеждаясь, что они еще не отваливаются.
Старик заинтересовал Эрвина. Он открыл дверцу и крикнул:
-- Здорово! Издалека идешь?
Старик окинул его быстрым взглядом, подошел, принялся разглядывать во все глаза.
— Закурить есть? — спросил он на ломаном эстонском языке. Эрвин достал папиросы, у него был порядочный запас «Ориента».
— Я — тряпичник,— сказал старик, сделав пару затяжек.— Жил на латышской границе. Летом ездил по Эстонии, собирал тряпье для бумажной фабрики в Ряпина.
— А теперь? - спросил Эрвин.
— Теперь из Латвии немец прет, немец — говенный человек, еще в восемнадцатом году от него досталось. Больше не хочу. Уходить надо
А мне дома нет, земли нет, одна лошадь есть, ее с собой взял; чего сюда завернул? Почему дальше не поехал, все едут?
кажись, большой начальник большая, только больно молод. Кто прет туда, куда все прут? Саран один. Никогда вперед других на место не придешь, все и бредут, как самый хилый плетется. Всегда сворачивай туда, куда другие не идут, легче идти и скорей на месте будешь. У моего кони давки уже ребра стонут, а путь у нас еще долгий. На Печорской отдохнет, если повезет. А на Псковской немец обязательно бомбить прилетит, все время летает — уж из-за меня-то одного, поди, на Печору сворачивать не станет.
Старик затягивался папиросой, и глаза его оживленно блестели.
— И куда это ты таким макаром доехать хочешь? допытывался Эрвин.
Тряпичник бросил окурок, затоптал и сказал:
— Да уж доеду. Пойду вкруг Чудского озера. У меня замужем, деревня Ольгин Крест называется. Хороший у нее мужик, из русских. Ловит рыбу и пчел водит. Поеду или тем, все одно доеду. Спасибо за курево, добрая эстонская папироса была!
Он забрался на телегу, шевельнул вожжами и поехал дальше по поселку.
Поселок недавно бомбили. Еще дымились пожарища нескольких домов, и возле дороги лежали неподвижные тела. Для Эрвина это были первые убитые в этой войне. Было непривычно смотреть, как люди, поторапливаясь, проходили, не обращая внимания на трупы.
С этого момента он понял, что и им не миновать смерти.
Прерывистое завывание приближалось с устрашающей быстротой. Эрвин подумал, что моторы самолетов работают на ужасно высоких оборотах, и как только они выдерживают этот режим, не заклинивают или не разлетаются на куски. Он глянул из-под капота вдоль моста в сторону восточного берега. Неожиданно мост стал похож на огромную серую грубу, которую продувает бешеный сквозной ветер. Люди бегом удалялись к противоположному берегу, сзади никто уже не подходил, видимо, рассыпались по берегу реки, кто же пойдет под налет на мост. Настил моста был серый, небо, видневшееся впереди, в прорези мостового въезда, тоже выглядело безутешно серым, и маячившие вдали церковные купола были тускло-серыми. Так выглядит бесснежной зимой застывший на крепком морозе мир. Завывание самолетов перешло в невыносимый вой. Эрвин почувствовал, как за воротник нот вдруг стал холодным.
Тут же где-то вне поля зрения ударили взрывы. Эрвин всем телом сперва ощутил удар воздушной волны, сами взрывы грохнули вдогонку. На раз немецкие самолеты не целились в мост, они пикировали на западном берегу колонны машин. Эрвину показалось, что закладывающее уши завывание он слышит крики. Страшив всего было думать, что многие из тех, на чьи головы сейчас сыплются, могли бы уже давно уйти оттуда и быть на другом берегу, если бы он не перекрыл им дорогу. Эрвин пытался освободиться от этой страшной мысли, но тщетно. Он уже довольно отчетливо слышал крики, и это не могло быть ничем другим, кроме проклятий по его адресу. Растяпа, а ну, сгинуть его вместе с колымагой в реку! Пальцы начали дрожать, отвертка выскальзывала из паза.
Самолеты вновь взмыли вверх, завывание утихало. Старший лейтенант Яанисте нервно топтался на подножке между бортом и открытой дверцей и бессмысленно повторял:
— Скорее, Аруссаар, скорее же!
Сзади, громыхая по настилу сапожищами, подбежал шофер второй боевой машины Каарелсон — балагур и трепач. Сейчас лицо его зашлось красными пятнами.
— Вот дьявол, Аруссаар, ну что ты копаешься — они нас с потрохами на дно отравят! Лучше места не нашел!
— Карбюратор, стерва...— кряхтел Эрвин.— Давай-ка качни насосом, хоть бы щелку продуть, чтобы мотор пошел!
Каарелсон взял насос. Успел раза два качнуть, как снова стал нарастать вой пикирующих бомбардировщиков, он становился все резче и резче, пронизывал ужасающей угрозой до мозга костей, заполнил все небо и накрыл все окружающее. Самолеты шли, чтобы раздавить все живое. Возникало ощущение полной беззащитности, беспомощной обнаженности на открытом мосту, между ревущим от моторов небом и чернеющей рекой, так мог бы чувствовать себя муравей, карабкающийся при грозе по перекинутой через пропасть травинке, с той лишь разницей, что муравей не знает, кто наслал на него грозу, и подозревает в этом своего муравьиною бога. Появилось необоримое желание забраться под машину, бросить все как есть, спрягать голову и зажать руками уши, чтобы не видеть и не слышать, что происходит вокруг. Да так и оставаться, пока все кончи гея. Сомнений больше не было — на этот раз самолеты пикируют прямо на мост.
Череп раскалывался от завывания. Бомбы теперь упали куда ближе. За мостом грохотала продолжительная серия взрывов. То ли самолеты и впрямь на пот раз целили и в мост, то ли это просто были случайные огрехи бомбометания, только на Iлазах у Эрвииа из реки на высоту моста взметнулись два столба внизу, у основания, коричневатые, ржавого цвета, выше, на самой верхушке,— ярко-белые. Второй из них встал прямо у самого носа переполненной ладьи, которая к тому времени успела достичь середины реки. Нос ладьи слегка задрался, а когда столб воды опустился, то видно было, как с легкостью разлетелись дощечки, весла посыпались вокруг ладьи, как облетающие лепестки. Снизу, с реки, донесся одновременный вскрик множества людей, он на мгновение перекрыл даже рев самолета. В следующий миг оставшаяся без носа ладья разом наполнилась водой, и река повлекла тонущую посудину вниз по течению Медленно кружась, ладья тащилась к мосту, в самой ладье и вокруг нее плавали люди, они барахтались вперемешку с досками и веслами, кричали, широко раскрыв рты. Сильное течение несло их к каменным быкам, вокруг которых постоянно бурлили грозные темно-коричневые водовороты.
При новом заходе немецкие самолеты уже не только бомбили. Ухо Севана уловило сквозь грохот моторов частый перестук пулеметов над рекой из пике, летчики строчили но воде, по людям, отчаянно-боровшимся с течением Эрвина вдруг бросило в жар, струйки пота буквально обжига кожу. Внутри так подвело, будто воздушная волна швырнула его сквозь переплеты мое и он сейчас падал вниз, в реку, падал бесконечно долго, со сводящей с ума медлительностью.
По стороны восточного берега, выбрасывая вперед ноги, обутые в кирзовые, бежал человек Он был в милицейской форме и питался все время поддерживать левой рукой бьющую по боку Человек что-то изо всех сил кричал. Когда он оказался ближе, Эрвин понял лишь, что милиционер поминает бога и божью матерь, все остальные слова были незнакомыми, хотя, судя по тому, с какой милиционер произносил их, они должны были означать что-то очень.
Старшин лейтенант Яанисте встал перед машиной и попытался успокоить милиционера
Сейчас произнес он на довольно корявом русском языке сделаем и дальше едем думал своим вмешательством поправить положение, прямо противоположный. Услышав ломаный русский язык, умолк, уставился на голубовато-серый френч офицера.
Диверсанты Фашисты!
Он выхватил из кобуры наган и наставил его на старшею лейтенанта милиционер никак не мог удержать оружие в одном все же впервые лицом к лицу с врагом,-- оно прыгала у него, уставясь в Лоб, то в живот Пристрелю — закричал он
Эрвин отпрянул из-под капота, не зная, что предпринять В тот же миг он услышал над головой лязг металла Сидевшие в кузове бойцы, видевшие все происходящее, вскинули винтовки на крышу кабины Полдюжины стволов уставились на угрожавшего оружием милиционера. Тот отступил, но нагана не убрал.
— Складывайте оружие, нас много - неуверенно выкрикнул он — Никуда вы не идете
На протяжении нескольких напряженных мгновений ни одна из сторон ничего не предпринимала, словно прислушиваясь к реву самолетов, как будто усиливавшийся или ослабевающий гул мог дать кому-то из них перевес
В это время сзади, из середины колонны, на место происшествия подоспел комиссар Потапенко, он вплотную подошел к милиционеру и решительно отвел его руку с наганом
-- Отставить, сержант — приказал он не допускающим возражения гоном - Видишь, мотор заглох, ты же не дурак Сейчас наладим и очистим твой мост Ну что поделаешь, если на мосту случилось, не снимать же голову.
Милиционер пытался возражать.
— Он такой же фашист, как ты или я,— поучительно сказал Потапенко.— Петлицы видишь? Знаки различия видишь? То, что тебе раньше такая форма не встречалась, ни о чем не говорит. Думаешь, тебе в Псков все на свете для обозрения присылали?
Милиционер с глуповатым видом уставился на него, но все же, помедлив, запихнул револьвер в кобуру.
Самолеты между тем ушли, и уже казалось, что на этот раз все миновало. Из-под моста слышались крики. Со стороны города на лодках отчаливали люди — спасать тех, еще держался на воде. Некоторые выплывшие цеплялись за устои моста и звали на помощь -- течение все время стремилось оторвать их и унести с собой.
Дело наконец продвинулось настолько, что Эрвин вскочил в кабину и нажал на стартер. Отфыркиваясь и чихая, то и дело барахля, мотор заработал, и Эрвину на первой скорости удалось стронуться с места. Противоположный берег начал медленно приближаться. Старший лейтенант снял фуражку и безмолвно принялся вытирать ее изнутри носовым платком.
Чувство избавления было преждевременным. Еще до того, как они проехали мост, сквозь шум и хлопки автомобильного мотора до слуха снова донеслось завывание приближающихся самолетов.
Комиссар Потапенко, который забрался в кузов машины Эрвина, перегнулся к открытому окну кабины и прокричал:
— Как только переедешь мост, сворачивай сразу направо, уходи с дороги — и живо, живо!
За Эрвином двигалась вся их колонна. Немцы снова бомбили западное предмостье, там скопилось множество шедших со сторону Риги людей. Несмотря на бомбежку, какая-то стрелковая часть начала взводными колоннами перебежкой преодолевать мост. Видимо, командир решил, что так все же лучше, чем отсиживаться в бездеятельности под бомбами. Бойцы держались ближе к поручням и низко пригибались, это было инстинктивное движение, попытка оставаться по возможности незамеченными.
Вполне понятно, это не могло скрыть их присутствия. Немецкие летчики заметили передвижение войск на мосту. Часть была крупная, она все шла —двумя колоннами, каждая по своей стороне моста. Самолеты принялись один за другим утюжить мост, ведя огонь из бортового оружия. От настила моста летели» щепки. То один, то другой пехотинец спотыкался, падал и оставался неподвижно лежать на мосту. Никто возле них не задерживался, подходили все новые бойцы, с винтовкой в руке и вещмешком за плечами, огибали упавших и бежали дальше, к спасительному противоположному берегу. Эрвин с ужасом смотрел на это зрелище. Он не понимал, почему немцы не стреляли из пулеметов по их колонне — так бы они все там и остались! Возможно, их спасло то, что они стояли без движения. Может, немцы подумали, что автоколонна со страху брошена на мосту и люди от нее разбежались, как куры, в разные стороны.
Пляска смерти на мосту продолжалась.
Вдруг от бежавших бойцов отделилась фигурка. Вниз по откосу, прямо к колонне дивизиона бежал военный в портупее и с планшетом. Когда он приблизился, стали видны его малинового цвета полковничьи) петлицы и прикрученный к выгоревшей гимнастерке орден Красного Знамени. Полковник тяжело дышал, гимнастерка со спины была насквозь пропотевшая.
— Кто тут за командира? — закричал он, оказавшись у машин.— Где командир, сукин сын?
Командир дивизиона капитан Паюст находился в отдалении и не услышал вопроса. Из кузова спрыгнул комиссар.
— Я комиссар части. Батальонный комиссар Потапенко, товарищ полковник.
Полковник подскочил, горящим взглядом уставился ему в лицо и жесткой костлявой рукой схватил комиссара за портупею.
— Послушай, комиссар, это как ты тут, черт побери, воюешь? Ты в своем уме? У тебя же зенитки.
— Зенитки.
— Ты что, не видишь, что он, сволочь, вытворяет? Я вывел людей из литовских лесов из-под носа у немецких танков, а ты преспокойно смотришь, как их словно зайцев стреляют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Давайте побыстрее, Аруссаар! — нервничал старший лейтенант.— Мы ведь на мосту!
Уголок рта у Эрвина дернулся, но долголетняя привычка к дисциплине не позволила огрызнуться. Начальству легко поучать! Эрвин продолжал сосредоточенно работать. Пока руки привычно действовали, взгляд Эрвина скользнул сквозь переплеты моста — и буквально провалился вниз. Широкая чернеющая вода, закручивающая на гладкой поверхности тугие водовороты, протекала в такой пропасти, что холодело под сердцем. Таких больших рек Эрвин еще не видел. Ну и пространство должно было расстилаться там, вдали, чтобы в нем могла родиться подобная могучая речища.
Людская масса, непрерывно прущая между грузовиком и перилами моста, нарушала целостность картины и несколько отстраняла реку. Чуть выше моста, с западного берега, как раз отчаливала большая, со смолеными бортами, дощатая плоскодонка, чудская ладья, широкий корпус судна был забит людьми. Гребли длинными белыми веслами, они никак не сходились в такт, и все же суденышко медленно наискосок скользило к другому берегу. Это движение тоже происходило в общем направлении, которое сейчас для всех было единым,— с запада на восток.
Глаза и руки Эрвина были заняты мотором, зато слух отчетливо регистрировал все бурлившие вокруг звуки. Где-то мычали коровы, на восток, подальше от надвигавшегося фронта, без конца перегоняли стада. Из хвоста колонны'доносилась резкая перебранка, там ржали лошади. Торопливо проходившие люди то и дело бросали ему какие-то выговариваемые с упреком слова, которые в большинстве оставались непонятными Эрвину и не задевали сознания. Лишь один пронзительный женский голос прозвучал с такой силой, что дошел до Эрвина:
Боже мой, что это они — нарочно закрыли дорогу? Сейчас немец как налетит!
Почти незаметно вдали возник новый звук, и, как только он достиг сознании, Эрвин понял, что именно его-то, начиная с мотора, он все время боялся и ждал. Слабое завывание. Да, они когда-нибудь они были заявиться, но почему они летят именно сейчас? В следующее Эрвин обругал себя остолопом, он должен был сразу понять, и немцы следят именно за переправами и теснинами! В том, что самолеты однажды обязательно атакуют и их колонну, Эрвин убедился вчера вечером, когда они достигли Изборска и стояли на перекрестке, дожидаясь для проезда хотя бы малейшего в двигавшейся на северо-восток по мощенному камнем шоссе Рига-Псков человеческой массе.
Крестьянские телеги и военные двуколки, лавировавшие между людьми, одиночные надрывно сигналившие грузовики с пулеметами на кабинах и с латышскими истребителями или милиционерами в кузовах —- и бесконечное множество пеших, у кого мешок за плечами, у кого велосипед с узлом на раме.
Пеший поток был нескончаемым и пестрым. Женщины в белых косынках, с котомками за спиной и с детьми за руку, у. детей побольше, в свою очередь, маленькие узелки в руках, старики с палками, которых на закате дней согнали с печи, стайка молодых ребят и девушек в легкой летней одежде, явно в поисках кого-то, кто взял бы их под свою опеку и определил бы к месту. И военные, в огромном количестве, спешившие по направлению к Пскову в одиночку и группами, отставшие от своих частей, потерявшие управление и связь и теперь бредущие в общем потоке беженцев до первого крупного населенного пункта, где комендантские патрули начнут их собирать и организовывать». Временами среди этой медленно катящейся людской реки, словно подтаявшая льдина, двигалась отчаянно поредевшая рота усталых бойцов.
Из общего потока на кляче, запряженной в телегу, изо всех сил пытался выбраться какой-то старик. Стоя в телеге, он кричал и орудовал вовсю вожжами, шаг за шагом приближаясь к обочине, пока ему наконец не посчастливилось свернуть на Печорскую дорогу. Возле машины Эрвина старик остановил лошадь, и из его телеги одна за другой высыпали женщины с узлами и детьми. Они тут же кинулись обратно на шоссе Рига — Псков, чтобы кануть там в потоке беженцев словно камни в воде. Старик слез с телеги, похлопал конягу и обошел свою повозку, постукивая каждое колесо ногой, будто убеждаясь, что они еще не отваливаются.
Старик заинтересовал Эрвина. Он открыл дверцу и крикнул:
-- Здорово! Издалека идешь?
Старик окинул его быстрым взглядом, подошел, принялся разглядывать во все глаза.
— Закурить есть? — спросил он на ломаном эстонском языке. Эрвин достал папиросы, у него был порядочный запас «Ориента».
— Я — тряпичник,— сказал старик, сделав пару затяжек.— Жил на латышской границе. Летом ездил по Эстонии, собирал тряпье для бумажной фабрики в Ряпина.
— А теперь? - спросил Эрвин.
— Теперь из Латвии немец прет, немец — говенный человек, еще в восемнадцатом году от него досталось. Больше не хочу. Уходить надо
А мне дома нет, земли нет, одна лошадь есть, ее с собой взял; чего сюда завернул? Почему дальше не поехал, все едут?
кажись, большой начальник большая, только больно молод. Кто прет туда, куда все прут? Саран один. Никогда вперед других на место не придешь, все и бредут, как самый хилый плетется. Всегда сворачивай туда, куда другие не идут, легче идти и скорей на месте будешь. У моего кони давки уже ребра стонут, а путь у нас еще долгий. На Печорской отдохнет, если повезет. А на Псковской немец обязательно бомбить прилетит, все время летает — уж из-за меня-то одного, поди, на Печору сворачивать не станет.
Старик затягивался папиросой, и глаза его оживленно блестели.
— И куда это ты таким макаром доехать хочешь? допытывался Эрвин.
Тряпичник бросил окурок, затоптал и сказал:
— Да уж доеду. Пойду вкруг Чудского озера. У меня замужем, деревня Ольгин Крест называется. Хороший у нее мужик, из русских. Ловит рыбу и пчел водит. Поеду или тем, все одно доеду. Спасибо за курево, добрая эстонская папироса была!
Он забрался на телегу, шевельнул вожжами и поехал дальше по поселку.
Поселок недавно бомбили. Еще дымились пожарища нескольких домов, и возле дороги лежали неподвижные тела. Для Эрвина это были первые убитые в этой войне. Было непривычно смотреть, как люди, поторапливаясь, проходили, не обращая внимания на трупы.
С этого момента он понял, что и им не миновать смерти.
Прерывистое завывание приближалось с устрашающей быстротой. Эрвин подумал, что моторы самолетов работают на ужасно высоких оборотах, и как только они выдерживают этот режим, не заклинивают или не разлетаются на куски. Он глянул из-под капота вдоль моста в сторону восточного берега. Неожиданно мост стал похож на огромную серую грубу, которую продувает бешеный сквозной ветер. Люди бегом удалялись к противоположному берегу, сзади никто уже не подходил, видимо, рассыпались по берегу реки, кто же пойдет под налет на мост. Настил моста был серый, небо, видневшееся впереди, в прорези мостового въезда, тоже выглядело безутешно серым, и маячившие вдали церковные купола были тускло-серыми. Так выглядит бесснежной зимой застывший на крепком морозе мир. Завывание самолетов перешло в невыносимый вой. Эрвин почувствовал, как за воротник нот вдруг стал холодным.
Тут же где-то вне поля зрения ударили взрывы. Эрвин всем телом сперва ощутил удар воздушной волны, сами взрывы грохнули вдогонку. На раз немецкие самолеты не целились в мост, они пикировали на западном берегу колонны машин. Эрвину показалось, что закладывающее уши завывание он слышит крики. Страшив всего было думать, что многие из тех, на чьи головы сейчас сыплются, могли бы уже давно уйти оттуда и быть на другом берегу, если бы он не перекрыл им дорогу. Эрвин пытался освободиться от этой страшной мысли, но тщетно. Он уже довольно отчетливо слышал крики, и это не могло быть ничем другим, кроме проклятий по его адресу. Растяпа, а ну, сгинуть его вместе с колымагой в реку! Пальцы начали дрожать, отвертка выскальзывала из паза.
Самолеты вновь взмыли вверх, завывание утихало. Старший лейтенант Яанисте нервно топтался на подножке между бортом и открытой дверцей и бессмысленно повторял:
— Скорее, Аруссаар, скорее же!
Сзади, громыхая по настилу сапожищами, подбежал шофер второй боевой машины Каарелсон — балагур и трепач. Сейчас лицо его зашлось красными пятнами.
— Вот дьявол, Аруссаар, ну что ты копаешься — они нас с потрохами на дно отравят! Лучше места не нашел!
— Карбюратор, стерва...— кряхтел Эрвин.— Давай-ка качни насосом, хоть бы щелку продуть, чтобы мотор пошел!
Каарелсон взял насос. Успел раза два качнуть, как снова стал нарастать вой пикирующих бомбардировщиков, он становился все резче и резче, пронизывал ужасающей угрозой до мозга костей, заполнил все небо и накрыл все окружающее. Самолеты шли, чтобы раздавить все живое. Возникало ощущение полной беззащитности, беспомощной обнаженности на открытом мосту, между ревущим от моторов небом и чернеющей рекой, так мог бы чувствовать себя муравей, карабкающийся при грозе по перекинутой через пропасть травинке, с той лишь разницей, что муравей не знает, кто наслал на него грозу, и подозревает в этом своего муравьиною бога. Появилось необоримое желание забраться под машину, бросить все как есть, спрягать голову и зажать руками уши, чтобы не видеть и не слышать, что происходит вокруг. Да так и оставаться, пока все кончи гея. Сомнений больше не было — на этот раз самолеты пикируют прямо на мост.
Череп раскалывался от завывания. Бомбы теперь упали куда ближе. За мостом грохотала продолжительная серия взрывов. То ли самолеты и впрямь на пот раз целили и в мост, то ли это просто были случайные огрехи бомбометания, только на Iлазах у Эрвииа из реки на высоту моста взметнулись два столба внизу, у основания, коричневатые, ржавого цвета, выше, на самой верхушке,— ярко-белые. Второй из них встал прямо у самого носа переполненной ладьи, которая к тому времени успела достичь середины реки. Нос ладьи слегка задрался, а когда столб воды опустился, то видно было, как с легкостью разлетелись дощечки, весла посыпались вокруг ладьи, как облетающие лепестки. Снизу, с реки, донесся одновременный вскрик множества людей, он на мгновение перекрыл даже рев самолета. В следующий миг оставшаяся без носа ладья разом наполнилась водой, и река повлекла тонущую посудину вниз по течению Медленно кружась, ладья тащилась к мосту, в самой ладье и вокруг нее плавали люди, они барахтались вперемешку с досками и веслами, кричали, широко раскрыв рты. Сильное течение несло их к каменным быкам, вокруг которых постоянно бурлили грозные темно-коричневые водовороты.
При новом заходе немецкие самолеты уже не только бомбили. Ухо Севана уловило сквозь грохот моторов частый перестук пулеметов над рекой из пике, летчики строчили но воде, по людям, отчаянно-боровшимся с течением Эрвина вдруг бросило в жар, струйки пота буквально обжига кожу. Внутри так подвело, будто воздушная волна швырнула его сквозь переплеты мое и он сейчас падал вниз, в реку, падал бесконечно долго, со сводящей с ума медлительностью.
По стороны восточного берега, выбрасывая вперед ноги, обутые в кирзовые, бежал человек Он был в милицейской форме и питался все время поддерживать левой рукой бьющую по боку Человек что-то изо всех сил кричал. Когда он оказался ближе, Эрвин понял лишь, что милиционер поминает бога и божью матерь, все остальные слова были незнакомыми, хотя, судя по тому, с какой милиционер произносил их, они должны были означать что-то очень.
Старшин лейтенант Яанисте встал перед машиной и попытался успокоить милиционера
Сейчас произнес он на довольно корявом русском языке сделаем и дальше едем думал своим вмешательством поправить положение, прямо противоположный. Услышав ломаный русский язык, умолк, уставился на голубовато-серый френч офицера.
Диверсанты Фашисты!
Он выхватил из кобуры наган и наставил его на старшею лейтенанта милиционер никак не мог удержать оружие в одном все же впервые лицом к лицу с врагом,-- оно прыгала у него, уставясь в Лоб, то в живот Пристрелю — закричал он
Эрвин отпрянул из-под капота, не зная, что предпринять В тот же миг он услышал над головой лязг металла Сидевшие в кузове бойцы, видевшие все происходящее, вскинули винтовки на крышу кабины Полдюжины стволов уставились на угрожавшего оружием милиционера. Тот отступил, но нагана не убрал.
— Складывайте оружие, нас много - неуверенно выкрикнул он — Никуда вы не идете
На протяжении нескольких напряженных мгновений ни одна из сторон ничего не предпринимала, словно прислушиваясь к реву самолетов, как будто усиливавшийся или ослабевающий гул мог дать кому-то из них перевес
В это время сзади, из середины колонны, на место происшествия подоспел комиссар Потапенко, он вплотную подошел к милиционеру и решительно отвел его руку с наганом
-- Отставить, сержант — приказал он не допускающим возражения гоном - Видишь, мотор заглох, ты же не дурак Сейчас наладим и очистим твой мост Ну что поделаешь, если на мосту случилось, не снимать же голову.
Милиционер пытался возражать.
— Он такой же фашист, как ты или я,— поучительно сказал Потапенко.— Петлицы видишь? Знаки различия видишь? То, что тебе раньше такая форма не встречалась, ни о чем не говорит. Думаешь, тебе в Псков все на свете для обозрения присылали?
Милиционер с глуповатым видом уставился на него, но все же, помедлив, запихнул револьвер в кобуру.
Самолеты между тем ушли, и уже казалось, что на этот раз все миновало. Из-под моста слышались крики. Со стороны города на лодках отчаливали люди — спасать тех, еще держался на воде. Некоторые выплывшие цеплялись за устои моста и звали на помощь -- течение все время стремилось оторвать их и унести с собой.
Дело наконец продвинулось настолько, что Эрвин вскочил в кабину и нажал на стартер. Отфыркиваясь и чихая, то и дело барахля, мотор заработал, и Эрвину на первой скорости удалось стронуться с места. Противоположный берег начал медленно приближаться. Старший лейтенант снял фуражку и безмолвно принялся вытирать ее изнутри носовым платком.
Чувство избавления было преждевременным. Еще до того, как они проехали мост, сквозь шум и хлопки автомобильного мотора до слуха снова донеслось завывание приближающихся самолетов.
Комиссар Потапенко, который забрался в кузов машины Эрвина, перегнулся к открытому окну кабины и прокричал:
— Как только переедешь мост, сворачивай сразу направо, уходи с дороги — и живо, живо!
За Эрвином двигалась вся их колонна. Немцы снова бомбили западное предмостье, там скопилось множество шедших со сторону Риги людей. Несмотря на бомбежку, какая-то стрелковая часть начала взводными колоннами перебежкой преодолевать мост. Видимо, командир решил, что так все же лучше, чем отсиживаться в бездеятельности под бомбами. Бойцы держались ближе к поручням и низко пригибались, это было инстинктивное движение, попытка оставаться по возможности незамеченными.
Вполне понятно, это не могло скрыть их присутствия. Немецкие летчики заметили передвижение войск на мосту. Часть была крупная, она все шла —двумя колоннами, каждая по своей стороне моста. Самолеты принялись один за другим утюжить мост, ведя огонь из бортового оружия. От настила моста летели» щепки. То один, то другой пехотинец спотыкался, падал и оставался неподвижно лежать на мосту. Никто возле них не задерживался, подходили все новые бойцы, с винтовкой в руке и вещмешком за плечами, огибали упавших и бежали дальше, к спасительному противоположному берегу. Эрвин с ужасом смотрел на это зрелище. Он не понимал, почему немцы не стреляли из пулеметов по их колонне — так бы они все там и остались! Возможно, их спасло то, что они стояли без движения. Может, немцы подумали, что автоколонна со страху брошена на мосту и люди от нее разбежались, как куры, в разные стороны.
Пляска смерти на мосту продолжалась.
Вдруг от бежавших бойцов отделилась фигурка. Вниз по откосу, прямо к колонне дивизиона бежал военный в портупее и с планшетом. Когда он приблизился, стали видны его малинового цвета полковничьи) петлицы и прикрученный к выгоревшей гимнастерке орден Красного Знамени. Полковник тяжело дышал, гимнастерка со спины была насквозь пропотевшая.
— Кто тут за командира? — закричал он, оказавшись у машин.— Где командир, сукин сын?
Командир дивизиона капитан Паюст находился в отдалении и не услышал вопроса. Из кузова спрыгнул комиссар.
— Я комиссар части. Батальонный комиссар Потапенко, товарищ полковник.
Полковник подскочил, горящим взглядом уставился ему в лицо и жесткой костлявой рукой схватил комиссара за портупею.
— Послушай, комиссар, это как ты тут, черт побери, воюешь? Ты в своем уме? У тебя же зенитки.
— Зенитки.
— Ты что, не видишь, что он, сволочь, вытворяет? Я вывел людей из литовских лесов из-под носа у немецких танков, а ты преспокойно смотришь, как их словно зайцев стреляют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52