Когда они наконец свернули на Порховское шоссе, в радиаторе, булькая, вовсю кипела вода. Возле первого придорожного дома шофер остановил машину и пошел с котелком долить из колодца холодной воды. Из-под пробки с шипением вырывался пар. Пот стекал на брови, и рубашка неприятно липла к спине.
В то время как шофер доливал воду и несколько раз ходил к колодцу, внимание Яана привлек стоявший в некотором отдалении у дороги мальчишка. Лет он был, пожалуй, десяти, в одной рубашке и с непокрытой головой, в спортивных тапочках на босу ногу. Мальчишка махал рукой каждой машине и телеге, проезжавшей мимо, но никто не останавливался. Большинство машин и повозок и без того были переполнены, к тому же возле дороги было слишком много людей, просивших подвезти.
Среди бесконечного множества беженцев мальчишка выделялся своим полным одиночеством. Никакого узла или мешка. И какой разумный человек пустился бы в долгий путь в одной рубашке и в тапочках на босу ногу! Может, он выбежал из этого же придорожного дома? Но почему он тогда просится на подводы? То, что мальчишка устремился в сторону Порхова, было вне сомнения.
Яан склонил голову набок, слегка пригляделся и поманил паренька. Тот подбежал поближе, затем остановился и принялся недоверчиво его разглядывать. Яан снова поманил. Мальчишка продвинулся еще, но вплотную не подходил. Он оставался настороженным, готовым тут же улепетнуть.
— Иди сюда,— позвал Яан.
— А вы нашенский? — спросил мальчишка.
— Чей нашенский?
— Ну, Красной Армии!
— Ну конечно,— успокоил он мальчишку.— Откуда идешь? Куда путь держишь?
Между мальчишкой и Яаном все еще оставалось порядочное расстояние.
— Я из Пскова. В Порхов хочу. Там у меня тетка живет.
— Как же это ты один остался?
— А у меня папка на фронте. Мамку бомбой убило. Мы с Толькой сидели у них в убежище, когда бомба шмякнула. Страшенная такая дылда, я думаю, самая большая, что была у фашистов. Потом нашего дома как не бывало, яма здороовая такая. После я два дня жил у Тольки, но он уехал с матерью в Ленинград, они меня с собой взять не могли, я не ихний.
За разговором мальчишка забыл про свою осторожность, подошел к Яану и впился в него лихорадочно блестевшими глазенками.
— И пошел прямо к тетке?
— Не! До этого я еще хотел пойти в разведчики. Просил всех командиров, которые проходили, только ни один не взял. Некоторые отвечали, что у них уже есть разведчики, другие велели идти домой к мамке. А куда я пойду, когда от нашего дома одна здоровенная яма осталась?
Мальчишка вопросительно уставился на Яана. Он повернулся затылком к солнцу, и его большущие, оттопыренные уши стали розовато просвечивать.
— Товарищ лейтенант, а может, вам разведчик нужен? — воскликнул мальчишка с неожиданно рожденной надеждой. Опережая ответ, он с жаром принялся уверять: — Я завсегда справлюсь! Знаете, какие из мальчишек разведчики? Я читал про одного испанского мальчишку, три раза от начала до конца прочел — имя его было Педро, а звали Пепе. Он все выполнял, что требовалось, выкрал из фашистского штаба документы и провел наших в тыл марокканской кавалерии, наши так лупанули, что пыль столбом. Жаль только, фашисты схватили его и расстреляли...— со вздохом заключил пацан.
Яан покачал головой:
— Нет, разведчики мне ни к чему, я сам разведчик. А что, у тебя в городе больше никого не осталось, что пошел вот так, совсем раздетым?
— Я же сказал, Толька был, но он уехал с матерью в Ленинград. Не знаю, доехал ли. Немец поезда тоже бомбит. У нас разбомбил санитарный поезд, мы возле железной дороги жили. Жуть! Вагоны загорелись, внутри раненые кричат. Мы с ребятами ходили спасать, только солдаты нас прогнали. И напрасно! Я крови не боюсь — не верите?
— Верю, верю. Всю дорогу идешь пешком?
— Ну. Я бы и до Порхова дошел, только подошва прохудилась и пальцы в кровь стерлись, теперь вот хромаю. А вприхромку быстро не пойдешь.
Мальчишка сел на землю и поднял ногу перед Яаном. Под большим пальцем была круглая дырочка, виднелось розоватое тело.
— Так как же тебя зовут и сколько тебе лет? — спросил у него Яан.
— Генка я,— отозвался мальчишка и несколько неохотно добавил: — Одиннадцать... будет.
— А ты уверен, что тетка из Порхова никуда не ушла?
— А куда ей идти? — удивился Генка.— Порхов знаешь как далеко— немец там не бомбит.
— И останешься жить у тетки?
— Вначале поживу,— рассудительно ответил Генка.— Знаешь, я думаю, потом я все же пойду на фронт разведчиком. Одиннадцать стукнет, тогда уж они возьмут. Я могу притвориться дураком, губу свешу, пойду себе тихо-спокойно в тыл к немцам, как ни в чем не бывало, битте-дритте, айн-цвай-драй, дурачка никто не задержит, особливо если ты еще маленький, ведь правда? Или притворюсь мертвым, они могут хоть как меня колоть — ни за что не шевельнусь. Я выдержу, мы с Толькой пробовали, когда война началась, один притворился мертвым, а другой колол шилом. Я совсем не пошевелился. Толька, тот заерзал, из него толку не выйдет. Правильно, что в Ленинград уехал. А когда немцы уйдут, я снова открою глаза и пригляжу: ага, вон там пушки, там аэродром. Проберусь ночью обратно к своим, и сразу все ясно.
Генкины щеки пошли пунцовыми пятнами. Речь его была несвязной и отрывистой. Он сидел перед Яаном на земле, поддерживая руками ногу в продранной тапке, и в напряженном ожидании смотрел вверх. Вдруг в его глазах вспыхнула тревога.
— Только бы война раньше не кончилась!
Яан посадил мальчишку на заднее сиденье. Жара в машине и мягкое сиденье вскоре склонили ребенка ко сну. Судя по всему, минувшие дни измотали его. Он еще немного поболтал о своей карьере разведчика и вдруг сказал:
— В армии хорошо кормят... У нас в Пскове уже несколько дней как не давали хлеба. Толька, тот говорил, будто мужик один у магазина рассказывал — куда немец войдет, раздает людям рисовую кашу и белый хлеб...
С этими словами Генка заснул. Его исхудалое тело расслабленно тряслось на сиденье, голова с большими ушами перекатывалась из стороны в сторону.
Яан и сам ощущал страшную усталость. Шофера явно мучило сознание вины за потерянное время, хотя он-то был тут ни при чем, и он старался прибавить скорость. Им то и дело приходилось обгонять телеги с беженцами, выбоины на дорогах без конца подбрасывали машину, и Яан удерживался изо всех сил, чтобы не болтаться как кукла. Мальчишку это не способно было разбудить.
Неожиданно из-за поворота показалась небольшая колонна бойцов. Яан с любопытством принялся разглядывать ее, и вдруг ему почудилось что-то знакомое в этом отряде.
— Попридержи,— приказал он шоферу.
Когда они подъехали поближе, он задержался взглядом на шагавшем рядом со строем командире. Узкое лицо, коричневая борода, за плечо закинут немецкий автомат. Ну конечно, тот самый латыш!
Яан велел остановить машину. Мальчишка и теперь продолжал сопеть. Капитан Калниньш сразу же узнал Яана.
— Может, вы и сейчас скажете, где моя дивизия? — спросил он после обмена приветствиями.
Яан победно улыбнулся:
— Скажу, причем совершенно точно. Выдвигается в оборону возле станции Струги Красные. Час назад встретил в Пскове.— Он развел руками: — К сожалению, у меня нет карты. Могу попытаться нарисовать вам схему по памяти.
— Не требуется! — отмахнулся Калниньш, расстегнул планшет и вытащил оттуда прекрасную цветную карту южной части Ленинградской области.— Посмотрите-ка сюда.
По немецким надписям Яан тут же определил, что карта трофейная, ему такие еще не попадались. Что-то похожее на зависть шевельнулось в его сердце. Почему у немцев даже карты должны быть лучше? Они быстро нашли по карте железнодорожную станцию, определили по ориентирам свое местоположение и наметили путь следования.
— Как у вас дела? — спросил Яан.
— Пять парашютистов,— коротко объявил Калниньш и задрал кверху бороду.— Двоих взяли в плен. Сам потерял двоих, больше всего жаль, что ранили моего политрука Сергея Рязанова, пришлось отправить его в госпиталь. Спасибо вам за патроны, пригодились.
— Наверно, опять на бобах,— усмехнулся Яан.
— Нет, до дивизии теперь хватит. Мы попусту не палили,— с некоторой долей гордости произнес капитан.— А вам я подарю на память эту карту. На такой войне два раза повстречаться уже само по себе чудо, если только не в рубашке родился, к тому же вы дважды помогли мне!
Калниньш вытащил из заднего кармашка планшета другую аккуратно сложенную трофейную карту и торжественно протянул ее Яану.
— Нас мало, мы должны держаться друг друга,— сказал он.
— Вы что, разгромили картографическую немцев? — удивился Яан.
На бронзовом лице Калниньша появилась усмешка.
— Пути господни неисповедимы, всякие бывали встречи. В большинстве неожиданные. Для них.
Латыш откозырнул и направился к своим бойцам На полдороге он остановился, обернулся и крикнул Яану:
— Надеюсь, когда встретимся в третий раз, то я окажу вам помощь, долг за мной. Всего доброго!
Отряд пришел в движение. Яан проводил латышей взглядом, он знал что через полтора километра Калниньш свернет направо, на лесную до рогу, и пойдет все тем же размеренным шагом со своими ребятами направлении станции Струги Красные, которую он и в глаза не видел и где его ждет неизвестность, помноженная на смертельною опасность. Только бы он поспел вовремя. Ну, хоть и то польза, что не нужно ему теперь мерить землю до Пскова, куда бы он все равно пришел слишком поздно.
К полудню 8 июля все мосты через реку Великую в районе Пскова были взорваны, исключая самый крупный, так называемый Рижский железнодорожный мост. По нему с западного берега отходили последние части советских войск. Находившиеся у моста саперы подрывной команды настлали между рельсами из шпал и случайных досок проезжее полотно, по которому и перешла мост отступавшая с боями артиллерийская часть.
Когда к мосту около 16 часов вышли немецкие танки, комвзвода 50 инженерного батальона младший лейтенант Г. Байков приказал взорвать заряд общим весом почти в тонну. Включение индукционного подрывного устройства результатов не дало, потому что в цепи электрических взрывателей произошел обрыв, который мог быть вызван либо причиненным в ходе боев у моста механическим повреждением проводки, либо вибрациями от ближних разрывов. Саперы получили приказ заложить в заряды обычные взрыватели и взорвать их с помощью бикфордова шнура. Приказ был выполнен под огнем немецких войск и ценой больших потерь, в числе погибших был и младший лейтенант Байков. Вместе с мостом взлетели в воздух два танка из состава головного отряда немецкого 41 моторизованного корпуса.
После обеда в тот же день передовые немецкие части, обошедшие Псков с юга, вышли к шоссе Псков — Порхов и вступили в боевое соприкосновение с находившимся там в обороне батальоном Печорского полка. Атака передового отряда была отбита с ощутимыми для противника потерями. Псков немецкими войсками был занят 9 июля.
10 и 11 июля 183 стрелковая дивизия обороняла станцию Струги Красные, давая возможность вывезти скопившиеся там эшелоны с людьми и имуществом. К концу первого дня боев в район боевых действий вышла оторвавшаяся под Лиепной от дивизии рота капитана Язепа Калниньша в составе 28 рядовых и сержантов и 2 офицеров. Выйдя по лесной просеке в тыл атаковавшей левый фланг дивизии усиленной пехотной роте немцев, рота капитана Калниньша вступила в бой, неожиданным ударом смешала боевые порядки противника и вынудила его отступить.
В этом бою рота капитана Калниньша захватила богатые трофеи, в том числе противотанковую пушку и два миномета. За умелые действия в бою командир роты капитан Калниньш был представлен командованием дивизии к награждению орденом Красной Звезды.
Лейтенант Яан Орг вернулся в штаб своей дивизии, доложил комдиву о положении в Пскове и о бреши, которая осталась незакрытой до занявшей оборону под Стругами Красными 183 дивизии. На это командир дивизии велел Оргу сесть и налил ему чайный стакан водки. Когда лейтенант Орг, которого и раньше знали как трезвенника, отказался пить,
I комдив махнул рукой и сам осушил стакан. После чего сказал лейтенанту Оргу: — Завтра, самое позднее послезавтра, нас разобьют. Сегодня немец уже начал там, ближе к Острову, щупать наш передний край. Как только он подтянет основные силы, наша песенка спета. Тебе я доверяю, как самому себе, ты не трепач и тем более не доносчик, за две недели я тебя раскусил, у меня на людей глаз верный. Ты говоришь — почему я не дам им отпора? Командир корпуса говорит то же самое. А чем, извините, я дам отпор? Оружие и бойцы — сам знаешь. Из командиров полков только один прокомандовал полком больше года, да и то не своим нынешним. Все другие — выдвиженцы, они по сути еще и не знают, что это такое — полк. Это наша общая беда. До войны оставалось всего три года, когда у нас взялись сверху донизу снимать командиров и заменять новыми. Начиная с маршалов и кончая полками и батальонами. Я все думал: кому это нужно было? Хоть ты голову разбей, никак не найду ответа. Ты понимаешь, что это значило для армии, Орг?
— Так точно, товарищ полковник,— ответил лейтенант, несколько озадаченный этим разговором.
— Да брось ты устав, мы здесь одни. Ты можешь возразить, мол, во время гражданской войны у нас все командиры полков были молодыми, и ты будешь тысячу раз прав. Только ведь и противник был тогда другой. В мировую войну царь еще после февральской революции в салон-вагоне в Пскове отреченье подписал. Теперь немцы за две недели дошли до Пскова — ты подумай, за две недели! А начали ведь с того же рубежа, что и в четырнадцатом году. Соображаешь теперь? Такого противника без обученных командиров никак не удержишь, это мы чувствуем на своей шкуре. Если у нас от одной дивизии до другой остается прогал в двадцать или тридцать километров — то великое ли дело ему щелкать эти дивизии, как орехи щипцами? Я пытался поговорить об этом с командиром корпуса, но он накричал на меня, сказал, что я паникер и он отдаст меня под трибунал. Туда-то он в состоянии меня сплавить, только этим ведь немца не остановишь...
Этот разговор происходил с глазу на глаз, поэтому никто, кроме самих присутствующих, не мог знать его содержания. Спустя неделю лейтенанта Я. Орга вызвали к начальнику особого отдела дивизии полковнику Эйснеру, который расспрашивал его о настроениях и высказываниях командира дивизии, но о происшедшем разговоре с комдивом лейтенант Орг и полковнику Эйснеру ничего не сказал.
16
Рано утром Рудольф Орг пошел в поселок, разыскал дома Тоомаса Пярнапуу и попросил дать грузовик для эвакуации семей волостного актива. Белобрысый, медлительный Тоомас потер рукой подбородок, подумал немного и сказал — ладно, он сейчас оденется, пойдет разбудит шофера и отдаст распоряжение. Пока Тоомас в соседней комнате одевался, подошла Астрид, испуганно глянула на Рудольфа и вполголоса спросила, неужели положение и впрямь настолько серьезное. Парторг кивнул, указал глазами на кроватку спящей Рээт и на этот раз совершенно серьезно посоветовал, чтобы она все же ушла с ребенком на несколько дней к родителям Тоомаса. На лесном хуторе в любом случае не так страшно, что бы там ни произошло в поселке.
Астрид впилась в его лицо вопросительным взглядом и потребовала договаривать: что это значит, неужели советская власть собирается бежать и оставить их на произвол немцев? Рудольф не мог ответить на это утвердительно, однако у него недоставало внутренней убежденности на то, чтобы развеять опасения Астрид. В то же время он чувствовал личную ответственность за все, что совершает или упускает власть, и ощущал жгучий стыд при мысли, что вдруг эта власть действительно уйдет без предупреждения, бросив на волю судьбы поверивших в нее людей. Он не хотел думать, что так может случиться, и все же неоткуда было взять уверенность в невозможности такого исхода.
— Я не верю, чтобы немцев сюда допустили,— помедлив, выговорил он наконец,— но бои могут быть. Сама знаешь — начнут стрелять, так пуля — дура.
Астрид следила за ним взглядом, в котором сквозила обида: перед кем ты комедию ломаешь, даже того сказать не отваживаешься, что знаешь?
Ночью мимо волостного правления, где парторг последние сутки и ночевал, прошло несколько грузовиков с красноармейцами. Все они шли со стороны города. Ни один не остановился, чтобы можно было справиться об обстановке. Немного спустя подъехала еще одна машина с бойцами истребительного батальона. В это время они с Киккасом уже караулили возле шоссе и, размахивая руками, остановили грузовик. Бойцами истребительного батальона командовал знакомый командир взвода Саареметс. Иначе они вряд ли задержались бы. От Саареметса и узнали, что в предыдущий день истребители вместе с красноармейцами с утра до вечера отбивали атаки немцев за городом, с наступлением ночи их отвели назад в город и отдали приказ эвакуироваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52