Сперва катастрофа на Чернобыльской АЭС, потом землетрясение в Армении — пошло-поехало, будто сатана с цепи сорвался. Но очень часто в роли сатаны выступают сами люди.
Разве не так было в случае с Леной Старостиной? Кем стал для нее Семен?.. Как он убил ее?
Вновь передо мной возникло лицо девушки, снова я задал интересующий меня вопрос и получил исчерпывающий ответ: Лена убита в охотничьей избушке Семеном с помощью финки-«лисички», которой он двадцать три раза ударил молодую женщину в грудь и живот. Затем он раздел труп, отнес его подальше от избушки и закопал в снегу. Вещи же, принадлежавшие девушке, Семен частично сжег в печке, частично разбросал по лесу...
* * *
— Пока в издательстве не было Скорина, ему звонил какой-то мужчина, — сказала Виолетта Алексеевна следователю. — Он просил прибыть в шесть часов вечера в «санаторий»...
— А что за «санаторий»? — поинтересовался Матвиевский.
— Он сказал, что Скорин знает...
Об этом мне поведал сам Матвиевский. Эта очередная порция информации побудила меня вернуться в своих изысканиях к погибшему искусствоведу.
О «санатории» Матвиевский узнал только после того, как связал воедино два телефонных звонка на работу Скорина — некой Стеллы и неизвестного мужчины, скрывшего свое имя. Но ведь «санаторий» мог оказаться физкультурно-оздоровительным комплексом под названием «Стелла», открытым около года назад в бывшей городской бане в районе метро «Университет»!
По-видимому, слово «санаторий» на этот раз стало ключевым для меня. Стоило мне только взглянуть на фотографию Игоря Васильевича, лежавшую под
рукой, как я тут же «увидел и услышал» все, что происходило со Скориным в Вологодской области несколько месяцев назад.
Рассказ призрака «Санаторий»... Так в шутку мы называли физкультурно-оздоровительный комплекс недалеко от метро
«Университет». Именно там несколько раз назначал мне деловые встречи знакомый банкир. Сам он был постоянным клиентом этого заведения и дважды в неделю, по понедельникам и пятницам, принимал там своих многочисленных деловых партнеров — близких друзей, как я уже говорил, у него почти не было. С 19.00 до 22.00 банкир мог пользоваться местным тренажерным залом, бассейном, сауной, услугами массажного салона и прочими благами, которые только можно было купить за деньги. Все эти удовольствия обходились ему, как он небрежно признавался сам, «в какие-то 30—40 тысяч долларов в год»...
С хозяйкой «Стеллы» Стеллой Викторовной Фиалковой банкир познакомил меня, заранее предупредив, что иногда мне придется выполнять ее небольшие поручения, особенно во время будущих зарубежных командировок, которых ожидалось немало.
Поэтому я не очень удивился, когда однажды, войдя в выделенную мне Фиксатым комнату на втором этаже, услышал мужской голос: «Здравствуй, дружище... И привет тебе от Стеллы. Она про тебя не забывает...»
Мужчина стоял у зашторенных окон и, поигрывая электрошоковой дубинкой, внимательно меня разглядывал. Потом с грустью сказал:
— Видимо, я здорово изменился, лейтенант, если даже боевой друг меня не узнает...
— Неужто Марадона?!
— Он самый.
— Вот уж не думал не гадал, что увижу тебя здесь...
— Тут или где-то в другом месте, но я бы тебя нашел все равно. Я друзей не забываю — это во-первых. А во-вторых, меня просили оказать тебе помощь очень солидные в нашем деле люди. К сожалению, я потерял одного из наших...
— Владимира Сергеевича?
— Так точно. Но ничего, мы и без него тут шороху наведем. Помнишь, как духов пачками мочили?.. Ладно, отметим мы с тобой нашу встречу в более подходящее время, а сейчас я тебе коротко скажу здешнюю обстановку. Фиксатый — мужик крепкий, но полный кретин. Я его знавал еще в Афгане. Натуральный маньяк-убийца. Он руководит местной мелкой шушерой, метит в авторитеты. Сейчас его интересы перехлестнулись с интересами другого авторитета по
кличке Газетчик. О нем ты тоже уже знаешь. Ну а обо мне ты, наверное, наслышан от местных ментов. Недаром же возле тебя в городе легавый сшивался. Да, я вор в законе и не стыжусь этого. Сейчас самое время вылезти нам из подполья и помочь стране. Какая моя В задача? Поддерживать в этих краях «уставный порядок и дисциплину». Видишь ли, некоторые из моих подопечных позволяют себе непростительные выходки. Скажем, не платят деньги в общак. Что такое воровской общак, тебе, надеюсь, объяснять не надо?.. И Фиксатый, и Газетчик платить не любят. Их долги, а они очень крупные, оплатила нам Стелла. Правда, с одним условием. Я должен сделать так, чтобы эти два кретина не беспокоили твоего «заказчика». Он не любит чужих людей. Эти же двое возмечтали драпануть с картинками из России за кордон. А это очень беспокоит Стеллу. Ей конкуренты на западном рынке ни к чему. У нее есть несколько антикварных лавок в самых крупных городах Западной Европы и Америки. Она, если хочешь, самый известный в России оптовый скупщик художественных ценностей. А твой «заказчик» пользуется процентами с ее бизнеса, поскольку он один из крупнейших ее спонсоров. Ничего себе партнеры, а?..
— Ты на многое открыл мне глаза... Но скажи, как тебе удалось оказаться здесь именно сегодня? В нужном месте и в нужное время... Насколько я понимаю, Фиксатый вряд ли пригласил бы тебя на уик-энд в загородное поместье?
— Фиксатый скоро сдохнет, но не сразу, а помучается, помяни мое слово. Но это тебя не касается. Твоя задача собрать все картинки из коллекции Федорова. И все. Правда, теперь тебе сделать это будет несколько труднее. Фиксатый часть коллекции запродал Газетчику, и теперь она разрознена, распылена. Но мы ее собираем... Кто это еще?
В дверь кто-то скребся.
— Я сматываюсь, — шепнул мне Марадона, взбираясь на подоконник. — Поосторожнее с Фиксатым. Этот придурок совсем в последнее время ополоумел... — С этими словами Марадона сиганул вниз из окна. Он все еще был в хорошей форме!..
Когда дверь открылась, я увидел пьяного вдрызг Фиксатого, который глупо улыбался и держал за руку младшую дочь Бромбергов, Ирину. На стриженной под мальчика девушке был надет только халатик, из-под отворота его высовывалась нежная юная грудь с острым коричневым соском.
— Я желаю тебя развлечь, писатель, — глупо улыбаясь, сказал Фиксатый. — Вот эта девочка будет твоя, на весь день и всю ночь. А утром... Утром я сыграю с тобой в поддавки! Так и быть, пойдем на болото, а там... Впрочем, всему свое время... — Фиксатый, продолжая пьяно улыбаться, похлопал меня по плечу. — Покуда развлекайтесь, голубки...
Покачиваясь, он вышел из комнаты, помахав нам на прощание рукой.
Оставшись со мной наедине, Ирина, как кукла, скинула короткий халатик и замерла передо мной в полный рост. У нее была фигурка мальчика-подростка, и я, честно говоря, никакого желания к ней не испытывал. Я поднял с пола халат и протянул его Ирине.
— Оденься. Я с малолетками не играю.
— Мне уже шестнадцать, — сказала она, а потом вдруг всхлипнула. — Семен сказал, что убьет мать и сестру, если я вам не...
— Понятно. У вашего Фиксатого странное представление о подарках, — пробурчал я. — Тебе не холодно?
— Немного, — кивнула девушка, кутаясь в халат.
— Что у вас тут происходит, ты можешь мне толком объяснить?
— Семен и его банда захватили нашу ферму. Всячески издеваются над нами, унижают, никуда не выпускают из дома. Семен — уголовник, а друзья его — самая настоящая шпана. У них оружие. Даже автомат есть. Семен собирается ферму продать. К нему на днях и покупатель приезжал...
— Скажи, Ира, ты не видела тут картин?..
— Видела... Вон там, в углу комнаты. Целая папка с картинками. Это рисунки нашего гостя, художника Садикова. Семен зачем-то увез художника на болото и там держит на каком-то островке. Дорогу туда знает только он сам... Вот, посмотрите...
Ира принесла мне папку с рисунками и присела рядом.
В папке я обнаружил несколько акварелей. Разглядывая их, я невольно вспомнил работы русского художника начала XIX столетия Сильвестра Щедрина, рано умершего вдали от Родины, в Италии. Сейчас передо мной лежали рисунки, очень близкие по духу Щедрину. Несомненно, Садиков является превосходным живописцем. Но почему и зачем его держит на болоте Фиксатый? Что он замышляет?..
Остаток дня мы провели с Ирой в разных углах комнаты, размышляя каждый о своем. Вечером нам принесли ужин на подносах. Две незнакомые мне а женщины, не обращая на нас ровным счетом никакого внимания, стали расставлять на столе тарелки, наполненные разной снедью. При этом они продолжали разговор, видимо, начатый еще на кухне. — Все страхи и болезни, подруга, обитают прежде всего в нашем собственном сознании, — наставительно говорила та, что постарше. — У одной моей знакомой семь раз подряд крали кошелек в городском транспорте. Не выдержав, она написала записку следующего содержания: «Заклинаю тебя черной коростой и бледной немочью, ломотой и падучей, хворью и болью, колотьем и корчами...» И так далее, в том же духе. Затем вложила эту записку в новый кошелек, не забыв указать свой адрес. Ну и, естественно, кошелек украли в восьмой раз. А на следующий день к ней домой заявился шельмец-карманник и слезно ее умолял: «Сними порчу свою, ведьма! Я заболел всеми болезнями, которые только есть на свете». Вот так-то!
— Знал бы тот дурень, — смеясь, ответила женщина помоложе, — что твоя знакомая не ведьма, а обычная лахудра, отсидевшая пару лет за аферу с государственным имуществом, может, и не заболел бы...
Ночью мне не спалось. Я улегся на сдвинутых вместе стульях, уступив кровать Ире. Лежать было жестко и неудобно, и, наверное, от этого в голову лезла всякая чушь. Впрочем, чушь ли?.. Вспомнилась мне удручающая статистика, по которой только за прошлый год в России народные суды вынесли незаслуженно мягкие приговоры более чем пяти тысячам крупных преступников. Даже Генеральной прокуратуре России пришлось вмешаться и опротестовать их. А 286 человек — самые из самых — вообще оказались оправданными по суду... Затем передо мной появилось лицо довольного жизнью банкира, говорившего: «Дай Бог здоровья, а все остальное можно купить»... Опять подумалось о росте преступности, на этот раз в родной Москве. О ней говорил как-то по радио прокурор города. Рост наиболее тяжких преступлений по сравнению с прошлым годом составил шестьдесят процентов. 1820 умышленных убийств! Участились разбойные нападения, похищения людей, увеличился оборот наркотиков и огнестрельного оружия. Прогноз на будущее безрадостный — будет еще хуже...
Я ворочался на своем неудобном ложе до тех пор,
пока мои стулья не разъехались в разные стороны и я
всей тяжестью не шлепнулся на пол.
— Что вы там мучаетесь? — прозвучал сонный девичий голосок из темноты. — Ложитесь со мной. Не
бойтесь...
«Ох уж эта наивность! — подумал я, вставая с пола. — Не убережешь ты себя, девочка. Дьявол только и ждет чего-нибудь этакого!» Восстановил свое о
ложе, лег и сразу заснул.
Проснулся от довольно бесцеремонного толчка.
Рядом с кроватью (как я на ней очутился?..) стоял, блудливо щурясь, Фиксатый и говорил всякие циничные пошлости, типа: «Распечатал девчонку и дрыхнешь!», «Коитус, или соитие, состоялось на высоком правительственном уровне...» и так далее. Потом приказал:
— Вставай! Пора отправляться в путь-дорожку. Перекусив на скорую руку, мы с ним отправились в
лес. Свежесть утренней росы, чистый прозрачный воздух, напоенный ароматами хвои и лесных трав, конечно, прибавили мне сил, и я подумал: «А не прикончить ли Фиксатого прямо здесь?» Но заставил себя сдержаться, решив, что всему свое время. Пусть он раскроет передо мной все свои «козырные карты».
Примерно минут через тридцать мы оказались у непроходимой, как мне показалось, трясины. Но Семен отыскал в кустах мохнатые лапти с длинными плетеными основаниями.
— Влезай в мокроступы, писатель, — сказал он.
Кое-как нацелив лапти на свои солдатские ботинки, я заковылял следом за бодро ступавшим по болотистой жиже Семеном.
— На одном месте долго не топчись, — предупредил он, обернувшись, — а то отправишься прямиком к болотному бесу...
С непривычки ходить по болотам и боясь отстать, я уже через минут двадцать почувствовал себя основательно измотанным. Семен же бодро переставлял ноги — можно было подумать, будто он в своей жизни только и делал, что ходил по топкой тягучей массе, неприятно булькавшей и чмокавшей внизу.
В один из моментов я оступился и плюхнулся прямо лицом в черную, пахнувшую сероводородом грязь. Сам бы я вряд ли поднялся, сил уже не было. Семен бросил веревку и выволок меня на более сухое место.
— Мы уже пришли, писатель, — весело сказал он. — И за одежду не беспокойся. Возле землянки такие ключи бьют — сказка! И постираешься, и помоешься...
Действительно, у лаза в неказистую, наскоро вырытую землянку били из-под камней два ключа. По-моему, вода в них была целебной. Когда я промыл ею свои раны и ссадины на руках, сразу же почувствовал облегчение: и боль отступила, и ссадины стали поджидать прямо на глазах.
Пока я отмывался от грязи, Фиксатый, оказывается, как чумной бегал по острову и искал исчезнувшего
художника. Но того и след простыл. — Куда он мог подеваться? — недоумевал Семен, разводя руками. —Отсюда нет дорог, везде топь да
трясина. Я для него тут старался, вырыл уютную норку, «мастерскую» подготовил, а он... Никак рехнулся! — решил наконец бандит. — Только самоубийца мог попытаться убежать отсюда. Ну, туда ему и дорога. Свое он выполнил...
Фиксатый пошел в землянку и вынес оттуда скатанные в рулоны картины. Меня будто кто-то встряхнул, заставил опять стать собранным и внимательным.
— Мазилка здесь реставрировал старые холсты, — счел нужным пояснить мне ситуацию Семен. — Несколько картин с его помощью я уже запродал. Остались эти. Можешь взглянуть на них и оценить. Тебе я доверяю! Понял?..
Из трех картин меня привлекла одна, несомненно, принадлежавшая кисти художника-импрессиониста. Холст заполняли большие ровные заливки цвета. Это отличало работу от произведений большинства импрессионистов, предпочитающих творить с помощью более мелкого, дробного мазка с применением разделения цветов. Широким мазком творил Эдуард Мане, но он предпочитал другие сюжеты — из светской жизни. Он изображал общественные купальни, катания на лодках, бесшабашные танцы. Везде у него царили динамизм и экспрессия. На увиденной же мной картине изображалась маленькая кухня, в центре ее стояла прелестная женщина в белом передничке, вдевавшая нитку в иголку, а рядом с ней клубком ниток играла маленькая белая собачонка. «Это же работа Берты Моризо!» — едва не закричал я. «Колыбель», «Прятки», «Чтение» — эти картины Моризо, виденные мною как-то на выставке импрессионистов, позволили мне сразу узнать ее руку, ее творческую манеру. Насколько мне известно, Берта оставалась одним из самых верных членов группы художников, назвавших себя импрессионистами. Она была близко знакома с Ренуаром, Дега, с поэтами Анри де Ренье, Стефаном Малларме.
* * *
*
Не знаю почему, но когда я вернулся в настоящее, мне вспомнились две последние фразы из новеллы Цвейга «Фантастическая ночь»: «Кто однажды обрел самого себя, тот уже ничего на этом свете утратить.не может. И кто однажды понял человека в себе, тот понимает всех людей». Пожалуй, Игорь Скорин принадлежал именно к таким людям.
— Скорин возвратался к концу рабочего дня, — про-
Рядом с кроватью (как я на ней очутился?..) стоял, блудливо щурясь, Фиксатый и говорил всякие циничные пошлости, типа: «Распечатал девчонку и дрыхнешь!», «Коитус, или соитие, состоялось на высоком правительственном уровне...» и так далее. Потом приказал:
— Вставай! Пора отправляться в путь-дорожку. Перекусив на скорую руку, мы с ним отправились в
лес. Свежесть утренней росы, чистый прозрачный воздух, напоенный ароматами хвои и лесных трав, конечно, прибавили мне сил, и я подумал: «Ане прикончить ли Фиксатого прямо здесь?» Но заставил себя сдержаться, решив, что всему свое время. Пусть он раскроет передо мной все свои «козырные карты».
Примерно минут через тридцать мы оказались у непроходимой, как мне показалось, трясины. Но Семен отыскал в кустах мохнатые лапти с длинными плетеными основаниями.
— Влезай в мокроступы, писатель, — сказал он.
Кое-как нацепив лапти на свои солдатские ботинки, я заковылял следом за бодро ступавшим по болотистой жиже Семеном.
— На одном месте долго не топчись, — предупредил он, обернувшись, — а то отправишься прямиком к болотному бесу...
С непривычки ходить по болотам и боясь отстать, я уже через минут двадцать почувствовал себя основательно измотанным. Семен же бодро переставлял ноги — можно было подумать, будто он в своей жизни только и делал, что ходил по топкой тягучей массе, неприятно булькавшей и чмокавшей внизу.
В один из моментов я оступился и плюхнулся прямо лицом в черную, пахнувшую сероводородом грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Разве не так было в случае с Леной Старостиной? Кем стал для нее Семен?.. Как он убил ее?
Вновь передо мной возникло лицо девушки, снова я задал интересующий меня вопрос и получил исчерпывающий ответ: Лена убита в охотничьей избушке Семеном с помощью финки-«лисички», которой он двадцать три раза ударил молодую женщину в грудь и живот. Затем он раздел труп, отнес его подальше от избушки и закопал в снегу. Вещи же, принадлежавшие девушке, Семен частично сжег в печке, частично разбросал по лесу...
* * *
— Пока в издательстве не было Скорина, ему звонил какой-то мужчина, — сказала Виолетта Алексеевна следователю. — Он просил прибыть в шесть часов вечера в «санаторий»...
— А что за «санаторий»? — поинтересовался Матвиевский.
— Он сказал, что Скорин знает...
Об этом мне поведал сам Матвиевский. Эта очередная порция информации побудила меня вернуться в своих изысканиях к погибшему искусствоведу.
О «санатории» Матвиевский узнал только после того, как связал воедино два телефонных звонка на работу Скорина — некой Стеллы и неизвестного мужчины, скрывшего свое имя. Но ведь «санаторий» мог оказаться физкультурно-оздоровительным комплексом под названием «Стелла», открытым около года назад в бывшей городской бане в районе метро «Университет»!
По-видимому, слово «санаторий» на этот раз стало ключевым для меня. Стоило мне только взглянуть на фотографию Игоря Васильевича, лежавшую под
рукой, как я тут же «увидел и услышал» все, что происходило со Скориным в Вологодской области несколько месяцев назад.
Рассказ призрака «Санаторий»... Так в шутку мы называли физкультурно-оздоровительный комплекс недалеко от метро
«Университет». Именно там несколько раз назначал мне деловые встречи знакомый банкир. Сам он был постоянным клиентом этого заведения и дважды в неделю, по понедельникам и пятницам, принимал там своих многочисленных деловых партнеров — близких друзей, как я уже говорил, у него почти не было. С 19.00 до 22.00 банкир мог пользоваться местным тренажерным залом, бассейном, сауной, услугами массажного салона и прочими благами, которые только можно было купить за деньги. Все эти удовольствия обходились ему, как он небрежно признавался сам, «в какие-то 30—40 тысяч долларов в год»...
С хозяйкой «Стеллы» Стеллой Викторовной Фиалковой банкир познакомил меня, заранее предупредив, что иногда мне придется выполнять ее небольшие поручения, особенно во время будущих зарубежных командировок, которых ожидалось немало.
Поэтому я не очень удивился, когда однажды, войдя в выделенную мне Фиксатым комнату на втором этаже, услышал мужской голос: «Здравствуй, дружище... И привет тебе от Стеллы. Она про тебя не забывает...»
Мужчина стоял у зашторенных окон и, поигрывая электрошоковой дубинкой, внимательно меня разглядывал. Потом с грустью сказал:
— Видимо, я здорово изменился, лейтенант, если даже боевой друг меня не узнает...
— Неужто Марадона?!
— Он самый.
— Вот уж не думал не гадал, что увижу тебя здесь...
— Тут или где-то в другом месте, но я бы тебя нашел все равно. Я друзей не забываю — это во-первых. А во-вторых, меня просили оказать тебе помощь очень солидные в нашем деле люди. К сожалению, я потерял одного из наших...
— Владимира Сергеевича?
— Так точно. Но ничего, мы и без него тут шороху наведем. Помнишь, как духов пачками мочили?.. Ладно, отметим мы с тобой нашу встречу в более подходящее время, а сейчас я тебе коротко скажу здешнюю обстановку. Фиксатый — мужик крепкий, но полный кретин. Я его знавал еще в Афгане. Натуральный маньяк-убийца. Он руководит местной мелкой шушерой, метит в авторитеты. Сейчас его интересы перехлестнулись с интересами другого авторитета по
кличке Газетчик. О нем ты тоже уже знаешь. Ну а обо мне ты, наверное, наслышан от местных ментов. Недаром же возле тебя в городе легавый сшивался. Да, я вор в законе и не стыжусь этого. Сейчас самое время вылезти нам из подполья и помочь стране. Какая моя В задача? Поддерживать в этих краях «уставный порядок и дисциплину». Видишь ли, некоторые из моих подопечных позволяют себе непростительные выходки. Скажем, не платят деньги в общак. Что такое воровской общак, тебе, надеюсь, объяснять не надо?.. И Фиксатый, и Газетчик платить не любят. Их долги, а они очень крупные, оплатила нам Стелла. Правда, с одним условием. Я должен сделать так, чтобы эти два кретина не беспокоили твоего «заказчика». Он не любит чужих людей. Эти же двое возмечтали драпануть с картинками из России за кордон. А это очень беспокоит Стеллу. Ей конкуренты на западном рынке ни к чему. У нее есть несколько антикварных лавок в самых крупных городах Западной Европы и Америки. Она, если хочешь, самый известный в России оптовый скупщик художественных ценностей. А твой «заказчик» пользуется процентами с ее бизнеса, поскольку он один из крупнейших ее спонсоров. Ничего себе партнеры, а?..
— Ты на многое открыл мне глаза... Но скажи, как тебе удалось оказаться здесь именно сегодня? В нужном месте и в нужное время... Насколько я понимаю, Фиксатый вряд ли пригласил бы тебя на уик-энд в загородное поместье?
— Фиксатый скоро сдохнет, но не сразу, а помучается, помяни мое слово. Но это тебя не касается. Твоя задача собрать все картинки из коллекции Федорова. И все. Правда, теперь тебе сделать это будет несколько труднее. Фиксатый часть коллекции запродал Газетчику, и теперь она разрознена, распылена. Но мы ее собираем... Кто это еще?
В дверь кто-то скребся.
— Я сматываюсь, — шепнул мне Марадона, взбираясь на подоконник. — Поосторожнее с Фиксатым. Этот придурок совсем в последнее время ополоумел... — С этими словами Марадона сиганул вниз из окна. Он все еще был в хорошей форме!..
Когда дверь открылась, я увидел пьяного вдрызг Фиксатого, который глупо улыбался и держал за руку младшую дочь Бромбергов, Ирину. На стриженной под мальчика девушке был надет только халатик, из-под отворота его высовывалась нежная юная грудь с острым коричневым соском.
— Я желаю тебя развлечь, писатель, — глупо улыбаясь, сказал Фиксатый. — Вот эта девочка будет твоя, на весь день и всю ночь. А утром... Утром я сыграю с тобой в поддавки! Так и быть, пойдем на болото, а там... Впрочем, всему свое время... — Фиксатый, продолжая пьяно улыбаться, похлопал меня по плечу. — Покуда развлекайтесь, голубки...
Покачиваясь, он вышел из комнаты, помахав нам на прощание рукой.
Оставшись со мной наедине, Ирина, как кукла, скинула короткий халатик и замерла передо мной в полный рост. У нее была фигурка мальчика-подростка, и я, честно говоря, никакого желания к ней не испытывал. Я поднял с пола халат и протянул его Ирине.
— Оденься. Я с малолетками не играю.
— Мне уже шестнадцать, — сказала она, а потом вдруг всхлипнула. — Семен сказал, что убьет мать и сестру, если я вам не...
— Понятно. У вашего Фиксатого странное представление о подарках, — пробурчал я. — Тебе не холодно?
— Немного, — кивнула девушка, кутаясь в халат.
— Что у вас тут происходит, ты можешь мне толком объяснить?
— Семен и его банда захватили нашу ферму. Всячески издеваются над нами, унижают, никуда не выпускают из дома. Семен — уголовник, а друзья его — самая настоящая шпана. У них оружие. Даже автомат есть. Семен собирается ферму продать. К нему на днях и покупатель приезжал...
— Скажи, Ира, ты не видела тут картин?..
— Видела... Вон там, в углу комнаты. Целая папка с картинками. Это рисунки нашего гостя, художника Садикова. Семен зачем-то увез художника на болото и там держит на каком-то островке. Дорогу туда знает только он сам... Вот, посмотрите...
Ира принесла мне папку с рисунками и присела рядом.
В папке я обнаружил несколько акварелей. Разглядывая их, я невольно вспомнил работы русского художника начала XIX столетия Сильвестра Щедрина, рано умершего вдали от Родины, в Италии. Сейчас передо мной лежали рисунки, очень близкие по духу Щедрину. Несомненно, Садиков является превосходным живописцем. Но почему и зачем его держит на болоте Фиксатый? Что он замышляет?..
Остаток дня мы провели с Ирой в разных углах комнаты, размышляя каждый о своем. Вечером нам принесли ужин на подносах. Две незнакомые мне а женщины, не обращая на нас ровным счетом никакого внимания, стали расставлять на столе тарелки, наполненные разной снедью. При этом они продолжали разговор, видимо, начатый еще на кухне. — Все страхи и болезни, подруга, обитают прежде всего в нашем собственном сознании, — наставительно говорила та, что постарше. — У одной моей знакомой семь раз подряд крали кошелек в городском транспорте. Не выдержав, она написала записку следующего содержания: «Заклинаю тебя черной коростой и бледной немочью, ломотой и падучей, хворью и болью, колотьем и корчами...» И так далее, в том же духе. Затем вложила эту записку в новый кошелек, не забыв указать свой адрес. Ну и, естественно, кошелек украли в восьмой раз. А на следующий день к ней домой заявился шельмец-карманник и слезно ее умолял: «Сними порчу свою, ведьма! Я заболел всеми болезнями, которые только есть на свете». Вот так-то!
— Знал бы тот дурень, — смеясь, ответила женщина помоложе, — что твоя знакомая не ведьма, а обычная лахудра, отсидевшая пару лет за аферу с государственным имуществом, может, и не заболел бы...
Ночью мне не спалось. Я улегся на сдвинутых вместе стульях, уступив кровать Ире. Лежать было жестко и неудобно, и, наверное, от этого в голову лезла всякая чушь. Впрочем, чушь ли?.. Вспомнилась мне удручающая статистика, по которой только за прошлый год в России народные суды вынесли незаслуженно мягкие приговоры более чем пяти тысячам крупных преступников. Даже Генеральной прокуратуре России пришлось вмешаться и опротестовать их. А 286 человек — самые из самых — вообще оказались оправданными по суду... Затем передо мной появилось лицо довольного жизнью банкира, говорившего: «Дай Бог здоровья, а все остальное можно купить»... Опять подумалось о росте преступности, на этот раз в родной Москве. О ней говорил как-то по радио прокурор города. Рост наиболее тяжких преступлений по сравнению с прошлым годом составил шестьдесят процентов. 1820 умышленных убийств! Участились разбойные нападения, похищения людей, увеличился оборот наркотиков и огнестрельного оружия. Прогноз на будущее безрадостный — будет еще хуже...
Я ворочался на своем неудобном ложе до тех пор,
пока мои стулья не разъехались в разные стороны и я
всей тяжестью не шлепнулся на пол.
— Что вы там мучаетесь? — прозвучал сонный девичий голосок из темноты. — Ложитесь со мной. Не
бойтесь...
«Ох уж эта наивность! — подумал я, вставая с пола. — Не убережешь ты себя, девочка. Дьявол только и ждет чего-нибудь этакого!» Восстановил свое о
ложе, лег и сразу заснул.
Проснулся от довольно бесцеремонного толчка.
Рядом с кроватью (как я на ней очутился?..) стоял, блудливо щурясь, Фиксатый и говорил всякие циничные пошлости, типа: «Распечатал девчонку и дрыхнешь!», «Коитус, или соитие, состоялось на высоком правительственном уровне...» и так далее. Потом приказал:
— Вставай! Пора отправляться в путь-дорожку. Перекусив на скорую руку, мы с ним отправились в
лес. Свежесть утренней росы, чистый прозрачный воздух, напоенный ароматами хвои и лесных трав, конечно, прибавили мне сил, и я подумал: «А не прикончить ли Фиксатого прямо здесь?» Но заставил себя сдержаться, решив, что всему свое время. Пусть он раскроет передо мной все свои «козырные карты».
Примерно минут через тридцать мы оказались у непроходимой, как мне показалось, трясины. Но Семен отыскал в кустах мохнатые лапти с длинными плетеными основаниями.
— Влезай в мокроступы, писатель, — сказал он.
Кое-как нацелив лапти на свои солдатские ботинки, я заковылял следом за бодро ступавшим по болотистой жиже Семеном.
— На одном месте долго не топчись, — предупредил он, обернувшись, — а то отправишься прямиком к болотному бесу...
С непривычки ходить по болотам и боясь отстать, я уже через минут двадцать почувствовал себя основательно измотанным. Семен же бодро переставлял ноги — можно было подумать, будто он в своей жизни только и делал, что ходил по топкой тягучей массе, неприятно булькавшей и чмокавшей внизу.
В один из моментов я оступился и плюхнулся прямо лицом в черную, пахнувшую сероводородом грязь. Сам бы я вряд ли поднялся, сил уже не было. Семен бросил веревку и выволок меня на более сухое место.
— Мы уже пришли, писатель, — весело сказал он. — И за одежду не беспокойся. Возле землянки такие ключи бьют — сказка! И постираешься, и помоешься...
Действительно, у лаза в неказистую, наскоро вырытую землянку били из-под камней два ключа. По-моему, вода в них была целебной. Когда я промыл ею свои раны и ссадины на руках, сразу же почувствовал облегчение: и боль отступила, и ссадины стали поджидать прямо на глазах.
Пока я отмывался от грязи, Фиксатый, оказывается, как чумной бегал по острову и искал исчезнувшего
художника. Но того и след простыл. — Куда он мог подеваться? — недоумевал Семен, разводя руками. —Отсюда нет дорог, везде топь да
трясина. Я для него тут старался, вырыл уютную норку, «мастерскую» подготовил, а он... Никак рехнулся! — решил наконец бандит. — Только самоубийца мог попытаться убежать отсюда. Ну, туда ему и дорога. Свое он выполнил...
Фиксатый пошел в землянку и вынес оттуда скатанные в рулоны картины. Меня будто кто-то встряхнул, заставил опять стать собранным и внимательным.
— Мазилка здесь реставрировал старые холсты, — счел нужным пояснить мне ситуацию Семен. — Несколько картин с его помощью я уже запродал. Остались эти. Можешь взглянуть на них и оценить. Тебе я доверяю! Понял?..
Из трех картин меня привлекла одна, несомненно, принадлежавшая кисти художника-импрессиониста. Холст заполняли большие ровные заливки цвета. Это отличало работу от произведений большинства импрессионистов, предпочитающих творить с помощью более мелкого, дробного мазка с применением разделения цветов. Широким мазком творил Эдуард Мане, но он предпочитал другие сюжеты — из светской жизни. Он изображал общественные купальни, катания на лодках, бесшабашные танцы. Везде у него царили динамизм и экспрессия. На увиденной же мной картине изображалась маленькая кухня, в центре ее стояла прелестная женщина в белом передничке, вдевавшая нитку в иголку, а рядом с ней клубком ниток играла маленькая белая собачонка. «Это же работа Берты Моризо!» — едва не закричал я. «Колыбель», «Прятки», «Чтение» — эти картины Моризо, виденные мною как-то на выставке импрессионистов, позволили мне сразу узнать ее руку, ее творческую манеру. Насколько мне известно, Берта оставалась одним из самых верных членов группы художников, назвавших себя импрессионистами. Она была близко знакома с Ренуаром, Дега, с поэтами Анри де Ренье, Стефаном Малларме.
* * *
*
Не знаю почему, но когда я вернулся в настоящее, мне вспомнились две последние фразы из новеллы Цвейга «Фантастическая ночь»: «Кто однажды обрел самого себя, тот уже ничего на этом свете утратить.не может. И кто однажды понял человека в себе, тот понимает всех людей». Пожалуй, Игорь Скорин принадлежал именно к таким людям.
— Скорин возвратался к концу рабочего дня, — про-
Рядом с кроватью (как я на ней очутился?..) стоял, блудливо щурясь, Фиксатый и говорил всякие циничные пошлости, типа: «Распечатал девчонку и дрыхнешь!», «Коитус, или соитие, состоялось на высоком правительственном уровне...» и так далее. Потом приказал:
— Вставай! Пора отправляться в путь-дорожку. Перекусив на скорую руку, мы с ним отправились в
лес. Свежесть утренней росы, чистый прозрачный воздух, напоенный ароматами хвои и лесных трав, конечно, прибавили мне сил, и я подумал: «Ане прикончить ли Фиксатого прямо здесь?» Но заставил себя сдержаться, решив, что всему свое время. Пусть он раскроет передо мной все свои «козырные карты».
Примерно минут через тридцать мы оказались у непроходимой, как мне показалось, трясины. Но Семен отыскал в кустах мохнатые лапти с длинными плетеными основаниями.
— Влезай в мокроступы, писатель, — сказал он.
Кое-как нацепив лапти на свои солдатские ботинки, я заковылял следом за бодро ступавшим по болотистой жиже Семеном.
— На одном месте долго не топчись, — предупредил он, обернувшись, — а то отправишься прямиком к болотному бесу...
С непривычки ходить по болотам и боясь отстать, я уже через минут двадцать почувствовал себя основательно измотанным. Семен же бодро переставлял ноги — можно было подумать, будто он в своей жизни только и делал, что ходил по топкой тягучей массе, неприятно булькавшей и чмокавшей внизу.
В один из моментов я оступился и плюхнулся прямо лицом в черную, пахнувшую сероводородом грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46