Его счастливо сложившаяся семейная жизнь не мешала охоте на супермоделей, которой он предавался с азартом и энтузиазмом, не жалея ни сил, ни времени. Конечно, у него имелись мотивы – тщеславие и жажда сексуального разнообразия, а также острых ощущений. Благо, он хотя бы не способствовал разорению девушек, наоборот, периодически предлагал им выгодные контракты. Он был по-своему честным человеком и мог даже помочь какой-нибудь несчастной, вытащив ее из безвестности и сделав звездой. О его пристрастии все хорошо знали, он не скрывал его даже от прессы. Кении пожелал познакомиться со мной наверняка по наводке Роттвейлер. Как обычно, ему нужна была консультация знатока по части искусства.
Невзирая на аморальность не только в сексуальном, но и в деловом плане и даже в игре, Блум был милейшим созданием, душой-парнем и лишь временами становился грубым или хамил. Он проявлял нечестность при игре в гольф, но не настолько, как некоторые. Чаще всего обманывал напарников не из жадности, а из тщеславия. Ему было мало восхищения и всеобщей любви пополам с завистью, а вовсе не денег на счете. Я спокойно воспринимал необходимость общаться с ним и даже находил его компанию приятной, поскольку Блум – гетеросексуал, а я изрядно устал от геев. Но ко мне он относился немногим лучше, чем к домашней собачке. Вероятно, поэтому приглашал меня к себе на обеды и вечеринки. Ему и в голову не приходило смотреть на меня как на равного.
Надо отдать должное, он очень разборчив и умен. Единственное, на что не распространялся его слишком требовательный вкус, – женщины. Тут он предпочитал демократизм. Блум охотно встречался и с топ-моделями и с редакторами модных журналов, твердо придерживаясь принципа, сформулированного в одной песенке: «Если будешь любить только одну, у тебя не будет ничего, кроме твоей любви». И уж не будет преувеличением заметить, что он любил проституток не меньше, чем требующих хотя бы притворной влюбленности моделей. Помню, я пережил настоящий шок во время представления его коллекции в Париже. Мы собирались встретиться и пообедать вместе. Я заехал за ним в отель «Бристоль» и позвонил в номер. Мне ответил его приятель, тоже моделайзер, Дон:
– Поднимайся к нам.
Я поднялся по лестнице и постучал в дверь. Дон впустил меня. Он сидел на диване и смотрел футбол по телевизору. Я искоса посмотрел в спальню, дверь которой была приоткрыта. Там находились Кенни и голая девица. Они очень активно занимались любовью.
– О, Чарли, – крикнул Кенни, не сбавляя темп, – чувствуй себя как дома! Наливай выпить. Может, хочешь сменить меня?
Он обратился с вопросом обо мне к девушке, и я был изрядно удивлен, потому что та была красавицей, совсем не похожей на обычную проститутку.
Когда я спросил его о ней, он сказал:
– Я ведь женат, Чарли. Разве проститутка не лучший вариант? Так по крайней мере я выказываю уважение к жене. – Это был ответ на мое признание, что я не занимаюсь сексом с проститутками. Впрочем, все это не мешало ему иногда изображать из себя гея и говорить мне о том, какой я сексуальный, или целовать в губы при встрече. Кенни делал это исключительно ради эпатажа и подогревания интереса к своей персоне. К тому же постоянно напоминал тем самым, что он все еще в форме.
Кенни любил презрительно отзываться о геях, что не мешало ему дружить с ними. Он даже считал, что такое окружение еще больше подчеркивает его гетеросексуальность. И если он хотел быть привлекательным для женщин, мало кто мог бы с ним сравниться. Однако и о его гомосексуальных похождениях тоже ходили легенды. Рассказывали, например, что жена застала его однажды с арт-директором его фирмы, после того как он сообщил ей, что они тем вечером «поработают вместе».
Пьер Элайман – еще один моделайзер. Пониже уровнем и не столь яркая личность, зато бонвиван с холодным и расчетливым сердцем сутенера. Поговаривали, что он цыган. Пьер вырос в Марселе и затем переехал в Лондон. Там работал контролером, потом официантом в бистро, где охмурял, пользуясь своей привлекательностью, состоятельных женщин.
Он смог пробиться из самых низов и стал сначала барменом, а затем метрдотелем и наконец женился на молодой красавице из весьма обеспеченной семьи, отец его жены подарил ему ресторан. Заведение приносило неплохие доходы, функционировало как днем, так и в ночное время и отличалось весьма элегантным декором интерьера. Модели любили Пьера и даже дали ему прозвище «Французский Связной». Прозвище шуточное, но характеризовало Пьера довольно точно – он связывал девушек с новыми любовниками и с наркотиками. Он снабжал моделей, желающих похудеть без слишком жестких диет, какими-то малоизвестными, но сильнодействующими препаратами, организовывал для оставшихся в одиночестве девушек новые знакомства и постоянно врал жене, что работа отнимает очень много времени.
Из всех известных мне моделайзеров Пьер был одним из самых расчетливых и обладал беспрецедентным обаянием. Он был настолько ловок в делах и так оборотист, что не только девушки, но часто и друзья обращались к нему за помощью. Если кому-то нужно было получить разрешение на строительство, лицензию на торговлю спиртным или открытие собственного ресторана, Пьер был тут как тут, готовый посодействовать за хорошую плату.
Однажды его жена, прекрасная блондинка голубых кровей по имени Дана, вернувшись со скачек, в которых участвовали племенные лошади ее конюшни, прилетела на Бермуды и застала супруга в постели с двумя моделями из агентства Данте Казановы. Славной эпохе вседозволенности пришел конец, но Пьер не только без слез и страданий пережил эту драму, но и вновь успешно всплыл на поверхность.
Поначалу он собирался заново открыть ресторан, но вскоре его интересы сосредоточились на более грандиозном проекте. Идея этого проекта осенила его однажды поздней ночью в баре, когда он разглядывал обложки журналов с изображением семнадцатилетних моделей. Большинство этих девушек зарабатывали не такие большие гонорары, как взрослые, но все-таки денег у них было достаточно. А вот возможности найти подходящее жилье, комфортное, но не очень дорогое, не имелось. А ведь многие конфликтовали с родителями, которые отбирали у них все деньги, запрещали распоряжаться заработанным и даже вмешивались в личную жизнь.
Пьер озадачился гениальной мыслью – открыть дом для моделей, нечто среднее между меблированными комнатами и приютом для несовершеннолетних. Девушки могли там находиться в компании, и в то же время им гарантировались свобода и безопасность. Это устраивало и агентства, и родителей. Но больше всего ситуация устраивала самого Пьера, приобретшего сразу благопристойный бордель, гарем и «дойную корову». Чем заметнее в фэшн-бизнесе делался акцент на несовершеннолетних моделей и моделей-подростков, тем большее процветание было обеспечено его дому для моделей. Отправив жену и детей в Кентукки, Пьер приступил к реализации своего замысла. Он отыскал подходящий дом неподалеку от Грэмерси-парка, которым владело небогатое добропорядочное семейство, и легко договорился с хозяевами о покупке. Благодаря отменному чутью он выбрал то, что нужно, а благодаря не менее хорошему вкусу – понял, как нужно оформить интерьер отеля. Пьер приобрел несколько эксцентричных картин с изображением женщин, затем отыскал даму, которой предстояло выполнять роль надзирательницы. Ею стала некая миссис Браун с мертвенно-бледным и вытянутым, как у камбалы, лицом. Она должна была следить за порядком в доме, а главным образом в холле.
За глаза новое заведение стали именовать клубом миссис Браун, но все отлично знали: истинный распорядитель и владелец дома – Пьер.
Роттвейлер содрогалась от ужаса, когда до нее стали доходить истории о клубе миссис Браун. Заведение функционировало уже несколько месяцев, когда обнаружилось исчезновение одной из постоянно проживающих в нем девушек. Она была не из нашего агентства, а из агентства Данте, но Мисс все равно крайне встревожилась этим происшествием. Во-первых, девушка была не старше того возраста, когда подростки едва-едва перестают интересоваться мультфильмами. Во-вторых, пропала неизвестно куда, не предупредив ни подруг, ни хозяйку. В-третьих, в газетах дом для моделей представляли как нечто среднее между отелем молодежной женской христианской организации и обителью матери Терезы. После чего посыпались предположения, что миссис Браун – подставное лицо, а дальше распространились сплетни и слухи о проблемах личной жизни Лизы, так звали юную пропавшую модель, о скандалах с ее участием, наркотиках, алкоголе и образе жизни, который никак не подходил девушке, не достигшей совершеннолетия. Ее подруга, пожелавшая остаться неизвестной, сообщала также, что Лиза сбегала и раньше, когда ее пытались отправить на принудительное лечение.
Однажды утром Роттвейлер, раскрыв газету, заметила:
– Девушку найдут в реке в каком-нибудь скверном районе, я уверена.
– Почему вы так решили? – спросил я с присущей мне нелепой наивностью.
– Потому что Лиза – одна из девушек с его вечеринок.
После полудня она позвонила мне и спросила, знаю ли я что-нибудь о Пьере и клубе миссис Браун. Но я не знал ровным счетом ничего. Дело в том, что адрес этого чертова клуба, оказывается, был адресом многих ее девушек. Ротти пришла в ужас от этого факта и высказывала подозрения, что ее моделям угрожает опасность.
– Выясни, что это за Пьер, настоящее ли это имя, нет ли у него неприятностей с полицией. Имей в виду, я на тебя полагаюсь.
В тот уик-энд я получил приглашение от старого приятеля по колледжу Лоуренса Уиддла погостить в его двадцати шести комнатном доме в Саутгемптоне. Его родители находились в то время в Сардинии, и мы могли неплохо отдохнуть.
Несмотря на немного заводной характер, мой друг– самый обычный, нормальный парень. Ничего сверхъестественного в тот уик-энд он не планировал, но вдруг сообщил, что собирается в субботу принять участие в соревнованиях одного гольф-клуба.
Клуб, один из старейших, появился в числе первых по эту сторону Атлантики. Получить доступ в него мог только протестант с состоянием не меньше миллиарда. Честно признаться, я не стремился попасть туда, но мне было интересно посмотреть на игру настоящих профессионалов. Лоуренс уверил, что я не пожалею, когда познакомлюсь с «двумя очень любопытными типами». Готовый к тому, чтобы встретиться с эксцентричными богачами, я не стал расспрашивать Лори заранее и не удивился, что одного из этих ребят зовут Артур Миллер и он приятель Лори по Уолл-стрит, а другой – пресловутый и хорошо всем известный Кенни Блум.
Я взял в аренду темно-красный «таурус» специально для уик-энда, а Блум прикатил на красном «Порше– 911 турбо». Уже въезд на территорию клуба был настоящим церемониалом и произвел на меня неизгладимое впечатление.
Кенни отличался ровным бронзовым загаром. Белый костюм от «Лакост» был застегнут на все пуговицы, длинные волосы поддерживала ярко-красная бандана. Мне показалось, в его внешности есть нечто свидетельствующее о еврейском происхождении, и от банданы впечатление усиливалось, однако я знал, что в клубе только двое были иудеями. Наблюдая за Кенни, я поражался его феноменальной самоуверенности. Он прекрасно знал, что его, в списках приглашенных нет, но не смущался этим обстоятельством. В целом ему была присуща особая фамильярно-развязная манера общения, которой очень трудно сопротивляться.
– Эй, Верста! – крикнул он мне. – Мы играем вместе. К черту долбаный пиетет! Пари держу, ты и не надеялся, что когда-нибудь попадешь сюда, а? – Он посмотрел на мой автомобиль и добавил: – Ничего машинка! Куплена в Америке, да?
Мы отправились в специальный зал переобуться. Блум сообщил, что возлагает большие надежды на сегодняшний матч и на игру со мной. Я ответил, что не могу представить, с чего бы это.
– Ты ведь не промах, это сразу видно!
Когда пришло время установить мяч для удара, я понял, что Артур Миллер презирает Блума. То, что этот человек стал гостем его клуба, не меняло дела. Хорошо, Блуму хватило ума снять свою бандану.
– Ну что, будем друзьями, да? – обратился ко мне Кенни.
– Давайте сначала сыграем.
– Ладно, не будь рохлей, Чак, сколько ты планируешь выиграть?
Я заметил, что Миллер следит за мной краем глаза. Даже кэдди игнорировал Кенни.
– Я не специалист, – ответил я ему, – но, может быть, около десяти.
– Только посмотри, Арти, этот приятель не специалист, а грозится набрать десять. А ты как?
У Миллера было такое выражение лица перед первым ударом, словно он вот-вот готов уйти, только бы избавиться от присутствия Блума.
– Три.
– О'кей! Тогда начнем, – констатировал Блум. – А я надеюсь на двенадцать. Это твой клуб, так что тебе быть первым. Потом я и Чак.
Миллер бросил на меня недоверчивый взгляд. Видимо, он решил, что у нас с Блумом сговор.
– Эй, Кен, я стану бить прямо, – предупредили, – и забью их в ряд.
– Хорошо, – отозвался Блум. – Но за мной пять с отклонением в сторону. Арти, согласен?
– Да, – ответил Миллер, немного успокоившись.
Я постарался ударить так, чтобы мяч не летел слишком далеко и не поднимался выше определенного уровня. Миллер сделал свинг-удар, чуть не уведший мяч в фарвей и не слишком соответствующий требованиям ПГА.
– Облом! – констатировал Кенни, подмигнув.
Он вытащил из сумки драйвер с гигантским наконечником.
– Впечатляющий драйвер, Кенни, – заметил я.
– Да, это новая «Большая Мамочка». Мне купили ее в Японии. Титановая.
– Не хватает клоунских ботинок, если ты собираешь веселить здесь игроков, – процедил сквозь зубы Миллер.
– Ну что ж, ни стоит как надо, пусть летит повыше, – произнес Кенни.
Его свинг-удар отбросил мяч аж за ти на дамской территории.
– Дрянь! – воскликнул Кенни громче, чем допускалось правилами приличия. – Твои ребята специально платят этим цыпочкам?
– Что это значит? – уточнил Миллер.
– Ну, как же, зато, чтобы все остальные промахивались.
– Мне нечего сказать по этому поводу, – сухо отозвался Миллер.
– Хорошо же, Маллиган! – воскликнул Кенни и ударил по следующему мячу с такой же силой. Мы с Миллером наблюдали за ним с неподдельным изумлением. – Да-да, сыграем в настоящий гольф, – продолжал он с воодушевлением, когда мы подошли к первому фар– вею. – Оставь этот мяч, – услышал я голос Кенни, обращенный к кэдди, который собрался извлечь мяч после его первого удара. – Принесешь ты, наконец, мою сумку или нет? Она совсем не тяжелая, черт тебя подери!
Игнорируя правила игры, действуя, как ему удобно, и ни на что не обращая внимания, Блум умудрился выиграть несколько сотен долларов. При этом он болтал, не закрывая рта, хотя Миллер не проронил ни слова. Не думаю, что Миллер – молчун по натуре, похоже, он просто был шокирован поведением Кенни и пытался хоть как-то противостоять хаосу, который тот привносил в игру. А я благодарил Бога за то, что не являюсь хозяином клуба, вынужденным терпеть такого гостя, как Кенни. Это ведь сущее наказание.
Блум захотел поговорить со мной о девушках. Я старался хотя бы во время игры в гольф не отвлекаться на эту тему, поскольку само упоминание о женщинах способно привести к промаху. Но как ни странно, с Блумом такого не происходило. Он мог болтать о чем угодно и забивать мячи. Он кричал, будто спал с Зули, что, впрочем, меня не удивляло, и со Сьюзан, во что я не хотел верить. Он также сказал, что Кара – это лакомый кусочек для лесбиянок. Как назло, когда я готовился к патт-удару Блум воскликнул, что уже переспал с моей бывшей подружкой Арианой. На самом деле словом «переспал» он не пользовался, употребляя гораздо менее цензурные синонимы.
На полпути к дому для игроков Арт заказал пару кружек пива, что, судя по реакции бармена, для него нехарактерно. Кен Блум предпочел крепкий коктейль под названием «Трансфьюжен» и принес мне стакан. Это пойло я выплеснул после двух глотков.
– Тебе надо было вчера пойти со мной на вечеринку. Я побывал в Ист-Хэмптоне, – заявил Блум, – там было до хрена хорошеньких пташек. Пьер привел свою штучку. Клянусь, там не было ни одной старше девятнадцати. Были две блондинки просто супер и одна испанка, прелесть какая горячая!
Я пропустил мимо ушей все, кроме упоминания о Пьере. Мне необходимо было расспросить его поподробнее, и я улучил момент, когда Миллер готовился ударить по мячу, и прошептал Кену:
– Вы близко знакомы с Пьером?
– О! Мы друзья!
– Я слышал, он очень интересный человек.
Блум больше не шептался, а заговорил во весь голос:
– Да, если у вас с ним будет общий интерес к молоденьким «кискам».
Про «кисок» он вещал как раз в ту минуту, когда Миллер, наконец, ударив по мячу, отправил его прямо в лунку. Мяч пролетел так стремительно, что мы оглянуться не успели.
Миллер посмотрел на Блума, который тут же сделал еще один неверный шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44