Черт, вот дерьмо! Сколько же я вдохнул? А что, если я вообще загнусь от передозировки?
Но если Казанова найдет меня, не станет ли он стрелять? Кстати, я бы понял, прикажи он швырнуть меня за борт. Мне все больше казалось, что я принимаю участие в какой-то ирреальной сцене, будто происходящее – спектакль. Все вдруг перевернулось с ног на голову. Я напрасно стремился пробудиться, все вещи расплывались перед глазами. Имеется ли на островах клиника, куда можно обратиться с наркотическим отравлением? Если там нет тюрьмы, то и больницы, наверное, тоже.
Нужно было что-то сделать на случай, если Казанова войдет в студию. Я не мог застрелить его, но это отнюдь не означало, что и он не мог застрелить меня. Некоторое время я прислушивался к тому, как Киттен флиртует с Казановой, а сам обдумывал, как действовать в ближайшие десять минут. И вот я решился.
Я вышел.
Казанова был потрясен моим появлением, а Киттен расхохоталась.
– Он в оцепенении. Остолбенел, что ли! – констатировал Казанова.
Киттен в ужасе отшатнулась и истерически зажала руками рот, но, заметив пустую бутылку, выхватила ее у меня и потрясла перед носом Данте:
– Думаю, он просто пьян. Бог мой! Наверное, дрочил на фотки Зули!
Именно на такую реакцию я и рассчитывал, заранее расстегнув брюки и оставив на экране открытые порнофотографии с Зули.
– Потрясающая верность! – воскликнула Киттен.
Казанова посмотрел на мой член.
– Он выглядит так, словно ее измены его доконали.
– Она довела Чарли до помешательства! – прошептала Киттен. – Какой ужас!
– О Господи! – воскликнул я. – Киттен! О Боже! Извините. Данте… черт!.. Я так пьян. Искал, где бы посидеть отдохнуть, прийти в себя… мне было так плохо, я хотел в ванную… но тут увидел компьютер, решил отправить письмо…
Киттен безудержно смеялась, а Казанова вторил диким хохотом. Чтобы не вызвать подозрений, я тоже стал им подхихикивать.
– Принеси этому несчастному халат, Киттен, – велел Казанова.
Но девушка была так шокирована происходящим, что не могла пошевелиться. Кажется, он поверил, что перед ним нажравшийся до идиотизма придурок, доведенный до невменяемого состояния неверной подружкой. Возможно, только страстью к Зули он и объяснял мое поведение. Даже не заинтересовался, что я делал у него в кабинете, за его компьютером. Меня спасли ужасные вульгарные порнофотографии Зули!
– Зули… я не могу… я просто ее раб, – хныкал я.
– Можешь мне это не объяснять, – отозвался Данте, – она умеет окрутить мужика. – Он скорчил комичнуто гримасу, пародируя голос Зули: – «О, папочка, я так хочу, так хочу…»
Я едва удержался от смеха, который мог выдать мою излишнюю трезвость.
– Да! Точно так она и делает! – подтвердил я.
Думаю, он остался доволен, что застал меня в таком положении, когда я должен был почувствовать себя полным дерьмом. Ведь мое безобразное поведение бросало тень и на Роттвейлер, а возможно, он просто радовался тому, что, как он полагал, мне не попались на глаза файлы, украденные им у нашего агентства. В некотором смысле мы оба были преступниками, и оба боялись, что наши грязные дела вскроются.
Киттен накинула мне на плечи халат. Но я успел заметить, что Данте перепрятал пистолет из одного ящика стола в другой, а банку с порошком забрал с собой.
– Ладно, давай оставим его, пусть оденется, – сказал он Киттен.
– О, я быстро, – заверил я их, делая вид, будто с трудом подбираю с пола свои вещи.
Нелегко прикидываться дураком, да еще и пьяным, но другого выхода у меня не было.
– Погодите, – продолжал я, – сейчас уйду…
Казанова и Киттен вышли, оставив меня в кабинете, и я тут же спрятал диск в карман. Так что когда вышел к ним, мне уже нечего было опасаться.
– Вот и я, – сообщил я, – уже в полном порядке.
Киттен нежно обняла меня и погладила по щеке:
– Чарли, ты такой милый! Ты должен найти себе хорошую девушку.
– О да…
Она взяла меня за руку, и я посмотрел в ее яркие, как южное море, глаза. Они словно напитались синевой карибских вод. Мне Киттен казалась божественно невинной, только-только спустившимся с небес ангелом, маленькой русалкой, вышедшей из пенных волн океана… богиней радуги Иридой…
Я посмотрел на себя в зеркало, и мои фантазии тут же испарились как дым. Я вспомнил, что нюхнул какую-то дрянь, но наркотик избавил меня от наихудшей развязки – от скандала. Меня это устраивало. Сейчас я полностью пришел в себя и четко понимал, что операция прошла успешно, заветный диск в кармане. Но неприятный осадок, нечто от пережитого панического ужаса все еще бродило у меня в крови, и при каждом шаге я пошатывался. Впрочем, возможно, это происходило из-за сильной качки яхты – море слегка штормило.
Я снова подумал о Зули и вспомнил, что богиня Ирида была сестрицей гарпий. И если Киттен радужно-мила и невинна, то Зули – явное чудовище с крыльями и когтями, готовое разорвать всякого, кто имел неосторожность не угодить ей.
Покинув яхту и добравшись до дома, я заснул мертвым сном.
Я словно окаменел, проснувшись, – не мог пошевелиться. Возможно, еще не отошел от недавнего кайфа. Меня мучили странные видения. Я видел совсем крошечную Зули в бикини и такую же крошечную Киттен, танцующую стриптиз вокруг мини-шеста. Крошечные Кара и Сьюзан играли в кегли. Я понимал, что переживаю нечто похожее на галлюцинации, но они были удивительно правдоподобны.
Мне мерещились и другие девушки, тоже размером с Барби. Они прыгали по мне, как лилипуты по телу Гулливера. Я пытался сбросить их с себя, но ничего не получалось. Пробовал кричать, но язык точно присох к небу. Наконец я все-таки забылся глубоким сном.
Когда я проснулся, в открытое окно виллы дул прохладный ветерок. Крошечные супермодели исчезли. Я мог свободно двигаться, и, к счастью, я был один. Зули все еще плавала на яхте Данте, и я, не теряя ни минуты, собрал свои вещи и отправился в аэропорт.
Зули и я так никогда и не разорвали наших отношений официально. Мы расстались полюбовно.
Спустя десять дней после приключений на Карибах мы с ней спокойно вместе обедали в большом итальянском ресторане в центре города, причем Зули привела с собой женатого парня-афроамериканца да еще и его приятелей. С парнем у Зули случилась коротенькая интрижка, но, видимо, они тоже смогли остаться друзьями, во всяком случае, он был весьма вежлив и даже смутился, когда она поцеловала его в губы.
Она не представила нас друг другу, но это не помешало нам мило проболтать часа два. Я даже почувствовал к нему искреннюю симпатию. У нас не было причин и поводов для ревности, мы оба были случайными любовниками супермодели Зули, и все. Так что нам не составляло труда добродушно улыбаться друг другу.
Когда он ушел, Зули принялась рассказывать историю их взаимоотношений. Она уверяла меня, что этот молодой человек долгое время домогался ее и даже обещал оставить жену ради того, чтобы они могли официально зарегистрировать брак. Странная разговорчивость обычно находила на Зули после обеда. Потом мы сняли номер в отеле, но никакого секса не было. Я просто слушал и слушал ее болтовню, пока не заснул. Проснувшись на следующее утро, я услышал голос Зули. Она беседовала по телефону. Я понял, что девушка добивается разговора с редактором «Нью-Йорк пост», но время было слишком раннее. Так и не добившись своего, она начала отсылать голосовой почтой сообщение. Я лежал и прислушивался к ее необычно звучащему английскому. Ее акцент временами становился слишком явным, и мне даже слышались в нем французские носовые согласные.
– Ричард, это Мариетта из «Мейджор моделз». Я подумала, тебя может заинтересовать, что суперзвезда Зули Стюарт провела горячую ночь с Да Сальвано…
Меня изумляло, с какой уверенностью она полагала, что ее никто не выдаст, ведь по ее произношению кто угодно мог определить, что она сама сообщала о себе эту выдуманную сплетню. Но два дня спустя за утренним кофе я читал в газете новость о том, что супермодель Зули проводит ночи с любовником… Довольно смешно на этом фоне выглядел ее возмущенный крик по телефону:
– Эти негодяи постоянно лезут в мою частную жизнь!
О бесподобная ложь! О искусство притворства! Она готова была делать что угодно, лишь бы продолжать зарабатывать миллионы. Зули умела гениально разыгрывать возмущение. Тем более что газеты не упоминали имени ее мифического любовника, а всего лишь писали «с легендарным актером, снимавшимся…» «Новость» была шита белыми нитками, но поклонники модного стиля жизни этого не замечали или делали вид, что не замечают.
Убедившись, что я все еще не повесил трубку, она заговорила снова:
– Чарли, ты меня слушаешь?
– Да.
– Ты не ревнуешь?
– Нет.
– Это совершенно несерьезно.
– Конечно.
– Нет, правда, несерьезно, ты не должен ревновать!
– Я не ревную.
Я должен был говорить убедительно. Иначе она ни за что бы от меня не отстала.
– Ты серьезно, папуля?
Я ненавидел, когда она меня так называла. И по большому счету я ненавидел ее капризный манерный голос.
– Да, Зули, я никогда не был так серьезен.
Все мои мысли были заняты исключительно секретными данными, которые я должен был передать Роттвейлер. И при встрече с ней я еще раз ощутил себя Бондом. Взяв у меня диск, она коротко заметила:
– Хорошо.
Хорошо. Я надеялся услышать нечто большее, чем сухую похвалу за то, что рисковал своей жизнью. Возможно, это слово могло удовлетворить Бонда, но он не занимался кражей данных у одного модельного агентства ради другого.
Я целый день ожидал, что Ротти заговорит о результатах моей миссии после того, как просмотрит диск, но она молчала.
Я не выдержал и задал вопрос первым:
– Так что с диском?
– С каким диском?
– Который я привез с яхты.
Она продолжала притворяться и посмотрела на меня расширившимися от удивления глазами, несмотря на то что мы были с ней одни.
– Очень любопытно, но ничего особенного. – Она оглянулась, словно ожидая разглядеть где-нибудь в углу вражеский телескоп, и добавила уже шепотом: – Шпионят!
Больше мы с ней никогда об этом происшествии не говорили.
Одним из наиболее странных моих поручений был поиск сведений о всемирно известных торговцах предметами искусства.
Попадая в сферу модельного бизнеса, вы волей-неволей начинаете общаться с огромным количеством людей. Харо Баллкиан, или Гарри, как его звали и друзья, и враги, в этом смысле очень примечательная фигура. Он представитель целого племени носферату – я полагаю, его стоило относить именно к ним. Его взгляд способен заморозить. Такие глаза, как у него, могли быть у Дракулы. В его взгляде прочитывалась полная информация о пищевой цепочке, и он свидетельствовал об абсолютной холодности натуры.
Конечно, Гарри – вампир, он король торговцев в мире искусства. Одно его движение могло потрясти основы этого бизнеса и изменить тенденции его развития.
Гарри начинал как продавец ковров и всяких ориенталистских безделушек в Чикаго. И очень преуспел на этом поприще. Однажды приятель предложил деньги за то, чтобы выставить свои картины в его помещении на Мичиган-авеню. Это было впервые в жизни Гарри – ему предложили деньги. Но идея пришлась по вкусу, он счел, что картины выгодно оттенят его ковры, а выставочная вечеринка будет прекрасной рекламой его торговли. Картины находились у него месяц, но, когда друг приехал за ними, он сообщил, что картины проданы.
Гарри понял, что торговать картинами выгоднее, чем коврами. Он выписал другу чек на приличную сумму, чтобы тот не слишком на него сердился, но при этом добавил, что и так переборщил с компенсацией, ибо продавцы картин обычно забирают себе половину прибыли.
«Я не такой, как они…» – напомнил он другу, а тот и так был счастлив, что получил столько денег. На самом деле он взял себе лишь двадцать процентов. Но этот опыт многому научил его – самый лучший ковер не может быть продан за столь же высокую цену, как самая плохая картина. Цены не ограничены ничем, можно завышать их как угодно, ведь это произведение искусства. К тому времени, когда мы познакомились с Гарри, он уже достиг своего звездного неба.
Мисс Роттвейлер всегда занимала самые лучшие позиции в списках его покупателей. Она знала, чего он хочет. Он нуждался в том, чтобы его окружали красивые девушки, то есть не просто красивые, но еще и знаменитые, прославленные за свою красоту, ибо это способствовало успешности его бизнеса. И Ротти поставляла ему красоток в неограниченных количествах. Надо заметить, что модельный бизнес был для нее лишь средством заработка, но по-настоящему она интересовалась именно искусством. С удовольствием общалась и с художниками, и с коллекционерами.
У девушек проблем с Гарри не было. Он был богат, известен и хорошо выглядел. Носил дорогие элегантные костюмы, ездил на шестисотом «мерседесе» с пуленепробиваемыми стеклами, который некогда принадлежал папе римскому. Гарри владел особняком, набитым таким количеством предметов искусства, что стал объектом зависти аукционов «Кристи» и «Сотбис». В особняке, построенном и спланированном знаменитым архитектором, окна тоже были пуленепробиваемые, хотя, пожалуй, никто и не осмелился бы на него покуситься. Ему также принадлежал знаменитый дом Филиппа Джонсона в Коннектикуте, коттедж с тридцатью комнатами на Джин-лейн, в Саутгемптоне, и в Лос-Анджелесе он владел домом, где его часто просили дать разрешение провести съемки какого-нибудь фильма. Его отличал безупречный вкус во всем, кроме отношений с людьми.
Гарри знал, что должно быть признано настоящим искусством, но не открывал секрета своих оценок. Он пользовался безоговорочным авторитетом у художников, и никто из них не спорил с назначаемой им ценой. Он создал саму историю торговли предметами искусства, однако не позволял художникам навязывать ему свои капризы.
Думаю, Гарри прекрасно знал, что они мало чем отличаются от женщин, а он весьма хорошо изучил женскую психологию, общаясь с супермоделями. Достаточно только пойти на поводу у женщины, и становишься игрушкой в ее руках. Думаю, по-настоящему своим он чувствовал себя не с художниками, а с брокерами, но о Роттвейлер всегда говорил, что с этой женщиной можно всерьез иметь дело.
Однажды прибыл деревянный ящик, и Мисс велела мне открыть его в офисе. Она не хотела показывать своего волнения, но, когда я стал сбивать крышку молотком, от переживаний выкурила две сигареты.
– Что там такое? – спросил я.
– Увидишь.
– Вы волнуетесь?
– Да, как в рождественскую ночь.
Неужели Ротти так сильно волновалась, когда открывала коробку суши, заказанную для рождественского стола?
Я осторожно оторвал липкую ленту, которая держала крышку, но в полутьме ее кабинета не слишком-то можно было разглядеть, что находится внутри.
– Ах! Это потрясающе! – восклицала она. – Потрясающе! Правда?
Честно говоря, я не мог сказать, потрясающе или нет, – просто не видел, что там. Я взял коробку и поднес ее к окну, отдернув шторы, чтобы в комнату попало хоть немного солнечного света, – это было черное на черном в чистом виде, изобилие всех оттенков черного: угольно– черный, японский черный, черный, как копоть, синевато-черный.
– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Ротти.
– Джаспер Джонс, – констатировал я.
– Правильно.
– Господи, и сколько же он стоит?
– Фантастическая сделка.
– Bay!
– Нравится?
– Очень.
– Это номер один, мне кажется, он как раз в стиле нашего офиса.
Мне показалось странным, что это сокровище она хотела оставить в офисе.
– Он может стоить миллионы, – ответил я.
– Между прочим, – возразила Ротти, – Гарри скоро позвонит, чтобы получить свое вознаграждение. Позаботься об этом.
– Вознаграждение?
– Да, свидание с какой-нибудь из девушек. Ты же знаешь, какие самые лучшие.
– Не понимаю, почему нужно награждать его…
– Он, бедный, так трудился.
– У него сплошные приемы, неужели он не может сам найти себе девушек?
– Наверное, нет, – отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. – Вот там, рядом с Хокни.
Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.
– Может, он гей?
– Он не гей, – возразила Мисс, – просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.
– Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.
– Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому– нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.
– Вы много встречали порядочных богатых людей?
– Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Но если Казанова найдет меня, не станет ли он стрелять? Кстати, я бы понял, прикажи он швырнуть меня за борт. Мне все больше казалось, что я принимаю участие в какой-то ирреальной сцене, будто происходящее – спектакль. Все вдруг перевернулось с ног на голову. Я напрасно стремился пробудиться, все вещи расплывались перед глазами. Имеется ли на островах клиника, куда можно обратиться с наркотическим отравлением? Если там нет тюрьмы, то и больницы, наверное, тоже.
Нужно было что-то сделать на случай, если Казанова войдет в студию. Я не мог застрелить его, но это отнюдь не означало, что и он не мог застрелить меня. Некоторое время я прислушивался к тому, как Киттен флиртует с Казановой, а сам обдумывал, как действовать в ближайшие десять минут. И вот я решился.
Я вышел.
Казанова был потрясен моим появлением, а Киттен расхохоталась.
– Он в оцепенении. Остолбенел, что ли! – констатировал Казанова.
Киттен в ужасе отшатнулась и истерически зажала руками рот, но, заметив пустую бутылку, выхватила ее у меня и потрясла перед носом Данте:
– Думаю, он просто пьян. Бог мой! Наверное, дрочил на фотки Зули!
Именно на такую реакцию я и рассчитывал, заранее расстегнув брюки и оставив на экране открытые порнофотографии с Зули.
– Потрясающая верность! – воскликнула Киттен.
Казанова посмотрел на мой член.
– Он выглядит так, словно ее измены его доконали.
– Она довела Чарли до помешательства! – прошептала Киттен. – Какой ужас!
– О Господи! – воскликнул я. – Киттен! О Боже! Извините. Данте… черт!.. Я так пьян. Искал, где бы посидеть отдохнуть, прийти в себя… мне было так плохо, я хотел в ванную… но тут увидел компьютер, решил отправить письмо…
Киттен безудержно смеялась, а Казанова вторил диким хохотом. Чтобы не вызвать подозрений, я тоже стал им подхихикивать.
– Принеси этому несчастному халат, Киттен, – велел Казанова.
Но девушка была так шокирована происходящим, что не могла пошевелиться. Кажется, он поверил, что перед ним нажравшийся до идиотизма придурок, доведенный до невменяемого состояния неверной подружкой. Возможно, только страстью к Зули он и объяснял мое поведение. Даже не заинтересовался, что я делал у него в кабинете, за его компьютером. Меня спасли ужасные вульгарные порнофотографии Зули!
– Зули… я не могу… я просто ее раб, – хныкал я.
– Можешь мне это не объяснять, – отозвался Данте, – она умеет окрутить мужика. – Он скорчил комичнуто гримасу, пародируя голос Зули: – «О, папочка, я так хочу, так хочу…»
Я едва удержался от смеха, который мог выдать мою излишнюю трезвость.
– Да! Точно так она и делает! – подтвердил я.
Думаю, он остался доволен, что застал меня в таком положении, когда я должен был почувствовать себя полным дерьмом. Ведь мое безобразное поведение бросало тень и на Роттвейлер, а возможно, он просто радовался тому, что, как он полагал, мне не попались на глаза файлы, украденные им у нашего агентства. В некотором смысле мы оба были преступниками, и оба боялись, что наши грязные дела вскроются.
Киттен накинула мне на плечи халат. Но я успел заметить, что Данте перепрятал пистолет из одного ящика стола в другой, а банку с порошком забрал с собой.
– Ладно, давай оставим его, пусть оденется, – сказал он Киттен.
– О, я быстро, – заверил я их, делая вид, будто с трудом подбираю с пола свои вещи.
Нелегко прикидываться дураком, да еще и пьяным, но другого выхода у меня не было.
– Погодите, – продолжал я, – сейчас уйду…
Казанова и Киттен вышли, оставив меня в кабинете, и я тут же спрятал диск в карман. Так что когда вышел к ним, мне уже нечего было опасаться.
– Вот и я, – сообщил я, – уже в полном порядке.
Киттен нежно обняла меня и погладила по щеке:
– Чарли, ты такой милый! Ты должен найти себе хорошую девушку.
– О да…
Она взяла меня за руку, и я посмотрел в ее яркие, как южное море, глаза. Они словно напитались синевой карибских вод. Мне Киттен казалась божественно невинной, только-только спустившимся с небес ангелом, маленькой русалкой, вышедшей из пенных волн океана… богиней радуги Иридой…
Я посмотрел на себя в зеркало, и мои фантазии тут же испарились как дым. Я вспомнил, что нюхнул какую-то дрянь, но наркотик избавил меня от наихудшей развязки – от скандала. Меня это устраивало. Сейчас я полностью пришел в себя и четко понимал, что операция прошла успешно, заветный диск в кармане. Но неприятный осадок, нечто от пережитого панического ужаса все еще бродило у меня в крови, и при каждом шаге я пошатывался. Впрочем, возможно, это происходило из-за сильной качки яхты – море слегка штормило.
Я снова подумал о Зули и вспомнил, что богиня Ирида была сестрицей гарпий. И если Киттен радужно-мила и невинна, то Зули – явное чудовище с крыльями и когтями, готовое разорвать всякого, кто имел неосторожность не угодить ей.
Покинув яхту и добравшись до дома, я заснул мертвым сном.
Я словно окаменел, проснувшись, – не мог пошевелиться. Возможно, еще не отошел от недавнего кайфа. Меня мучили странные видения. Я видел совсем крошечную Зули в бикини и такую же крошечную Киттен, танцующую стриптиз вокруг мини-шеста. Крошечные Кара и Сьюзан играли в кегли. Я понимал, что переживаю нечто похожее на галлюцинации, но они были удивительно правдоподобны.
Мне мерещились и другие девушки, тоже размером с Барби. Они прыгали по мне, как лилипуты по телу Гулливера. Я пытался сбросить их с себя, но ничего не получалось. Пробовал кричать, но язык точно присох к небу. Наконец я все-таки забылся глубоким сном.
Когда я проснулся, в открытое окно виллы дул прохладный ветерок. Крошечные супермодели исчезли. Я мог свободно двигаться, и, к счастью, я был один. Зули все еще плавала на яхте Данте, и я, не теряя ни минуты, собрал свои вещи и отправился в аэропорт.
Зули и я так никогда и не разорвали наших отношений официально. Мы расстались полюбовно.
Спустя десять дней после приключений на Карибах мы с ней спокойно вместе обедали в большом итальянском ресторане в центре города, причем Зули привела с собой женатого парня-афроамериканца да еще и его приятелей. С парнем у Зули случилась коротенькая интрижка, но, видимо, они тоже смогли остаться друзьями, во всяком случае, он был весьма вежлив и даже смутился, когда она поцеловала его в губы.
Она не представила нас друг другу, но это не помешало нам мило проболтать часа два. Я даже почувствовал к нему искреннюю симпатию. У нас не было причин и поводов для ревности, мы оба были случайными любовниками супермодели Зули, и все. Так что нам не составляло труда добродушно улыбаться друг другу.
Когда он ушел, Зули принялась рассказывать историю их взаимоотношений. Она уверяла меня, что этот молодой человек долгое время домогался ее и даже обещал оставить жену ради того, чтобы они могли официально зарегистрировать брак. Странная разговорчивость обычно находила на Зули после обеда. Потом мы сняли номер в отеле, но никакого секса не было. Я просто слушал и слушал ее болтовню, пока не заснул. Проснувшись на следующее утро, я услышал голос Зули. Она беседовала по телефону. Я понял, что девушка добивается разговора с редактором «Нью-Йорк пост», но время было слишком раннее. Так и не добившись своего, она начала отсылать голосовой почтой сообщение. Я лежал и прислушивался к ее необычно звучащему английскому. Ее акцент временами становился слишком явным, и мне даже слышались в нем французские носовые согласные.
– Ричард, это Мариетта из «Мейджор моделз». Я подумала, тебя может заинтересовать, что суперзвезда Зули Стюарт провела горячую ночь с Да Сальвано…
Меня изумляло, с какой уверенностью она полагала, что ее никто не выдаст, ведь по ее произношению кто угодно мог определить, что она сама сообщала о себе эту выдуманную сплетню. Но два дня спустя за утренним кофе я читал в газете новость о том, что супермодель Зули проводит ночи с любовником… Довольно смешно на этом фоне выглядел ее возмущенный крик по телефону:
– Эти негодяи постоянно лезут в мою частную жизнь!
О бесподобная ложь! О искусство притворства! Она готова была делать что угодно, лишь бы продолжать зарабатывать миллионы. Зули умела гениально разыгрывать возмущение. Тем более что газеты не упоминали имени ее мифического любовника, а всего лишь писали «с легендарным актером, снимавшимся…» «Новость» была шита белыми нитками, но поклонники модного стиля жизни этого не замечали или делали вид, что не замечают.
Убедившись, что я все еще не повесил трубку, она заговорила снова:
– Чарли, ты меня слушаешь?
– Да.
– Ты не ревнуешь?
– Нет.
– Это совершенно несерьезно.
– Конечно.
– Нет, правда, несерьезно, ты не должен ревновать!
– Я не ревную.
Я должен был говорить убедительно. Иначе она ни за что бы от меня не отстала.
– Ты серьезно, папуля?
Я ненавидел, когда она меня так называла. И по большому счету я ненавидел ее капризный манерный голос.
– Да, Зули, я никогда не был так серьезен.
Все мои мысли были заняты исключительно секретными данными, которые я должен был передать Роттвейлер. И при встрече с ней я еще раз ощутил себя Бондом. Взяв у меня диск, она коротко заметила:
– Хорошо.
Хорошо. Я надеялся услышать нечто большее, чем сухую похвалу за то, что рисковал своей жизнью. Возможно, это слово могло удовлетворить Бонда, но он не занимался кражей данных у одного модельного агентства ради другого.
Я целый день ожидал, что Ротти заговорит о результатах моей миссии после того, как просмотрит диск, но она молчала.
Я не выдержал и задал вопрос первым:
– Так что с диском?
– С каким диском?
– Который я привез с яхты.
Она продолжала притворяться и посмотрела на меня расширившимися от удивления глазами, несмотря на то что мы были с ней одни.
– Очень любопытно, но ничего особенного. – Она оглянулась, словно ожидая разглядеть где-нибудь в углу вражеский телескоп, и добавила уже шепотом: – Шпионят!
Больше мы с ней никогда об этом происшествии не говорили.
Одним из наиболее странных моих поручений был поиск сведений о всемирно известных торговцах предметами искусства.
Попадая в сферу модельного бизнеса, вы волей-неволей начинаете общаться с огромным количеством людей. Харо Баллкиан, или Гарри, как его звали и друзья, и враги, в этом смысле очень примечательная фигура. Он представитель целого племени носферату – я полагаю, его стоило относить именно к ним. Его взгляд способен заморозить. Такие глаза, как у него, могли быть у Дракулы. В его взгляде прочитывалась полная информация о пищевой цепочке, и он свидетельствовал об абсолютной холодности натуры.
Конечно, Гарри – вампир, он король торговцев в мире искусства. Одно его движение могло потрясти основы этого бизнеса и изменить тенденции его развития.
Гарри начинал как продавец ковров и всяких ориенталистских безделушек в Чикаго. И очень преуспел на этом поприще. Однажды приятель предложил деньги за то, чтобы выставить свои картины в его помещении на Мичиган-авеню. Это было впервые в жизни Гарри – ему предложили деньги. Но идея пришлась по вкусу, он счел, что картины выгодно оттенят его ковры, а выставочная вечеринка будет прекрасной рекламой его торговли. Картины находились у него месяц, но, когда друг приехал за ними, он сообщил, что картины проданы.
Гарри понял, что торговать картинами выгоднее, чем коврами. Он выписал другу чек на приличную сумму, чтобы тот не слишком на него сердился, но при этом добавил, что и так переборщил с компенсацией, ибо продавцы картин обычно забирают себе половину прибыли.
«Я не такой, как они…» – напомнил он другу, а тот и так был счастлив, что получил столько денег. На самом деле он взял себе лишь двадцать процентов. Но этот опыт многому научил его – самый лучший ковер не может быть продан за столь же высокую цену, как самая плохая картина. Цены не ограничены ничем, можно завышать их как угодно, ведь это произведение искусства. К тому времени, когда мы познакомились с Гарри, он уже достиг своего звездного неба.
Мисс Роттвейлер всегда занимала самые лучшие позиции в списках его покупателей. Она знала, чего он хочет. Он нуждался в том, чтобы его окружали красивые девушки, то есть не просто красивые, но еще и знаменитые, прославленные за свою красоту, ибо это способствовало успешности его бизнеса. И Ротти поставляла ему красоток в неограниченных количествах. Надо заметить, что модельный бизнес был для нее лишь средством заработка, но по-настоящему она интересовалась именно искусством. С удовольствием общалась и с художниками, и с коллекционерами.
У девушек проблем с Гарри не было. Он был богат, известен и хорошо выглядел. Носил дорогие элегантные костюмы, ездил на шестисотом «мерседесе» с пуленепробиваемыми стеклами, который некогда принадлежал папе римскому. Гарри владел особняком, набитым таким количеством предметов искусства, что стал объектом зависти аукционов «Кристи» и «Сотбис». В особняке, построенном и спланированном знаменитым архитектором, окна тоже были пуленепробиваемые, хотя, пожалуй, никто и не осмелился бы на него покуситься. Ему также принадлежал знаменитый дом Филиппа Джонсона в Коннектикуте, коттедж с тридцатью комнатами на Джин-лейн, в Саутгемптоне, и в Лос-Анджелесе он владел домом, где его часто просили дать разрешение провести съемки какого-нибудь фильма. Его отличал безупречный вкус во всем, кроме отношений с людьми.
Гарри знал, что должно быть признано настоящим искусством, но не открывал секрета своих оценок. Он пользовался безоговорочным авторитетом у художников, и никто из них не спорил с назначаемой им ценой. Он создал саму историю торговли предметами искусства, однако не позволял художникам навязывать ему свои капризы.
Думаю, Гарри прекрасно знал, что они мало чем отличаются от женщин, а он весьма хорошо изучил женскую психологию, общаясь с супермоделями. Достаточно только пойти на поводу у женщины, и становишься игрушкой в ее руках. Думаю, по-настоящему своим он чувствовал себя не с художниками, а с брокерами, но о Роттвейлер всегда говорил, что с этой женщиной можно всерьез иметь дело.
Однажды прибыл деревянный ящик, и Мисс велела мне открыть его в офисе. Она не хотела показывать своего волнения, но, когда я стал сбивать крышку молотком, от переживаний выкурила две сигареты.
– Что там такое? – спросил я.
– Увидишь.
– Вы волнуетесь?
– Да, как в рождественскую ночь.
Неужели Ротти так сильно волновалась, когда открывала коробку суши, заказанную для рождественского стола?
Я осторожно оторвал липкую ленту, которая держала крышку, но в полутьме ее кабинета не слишком-то можно было разглядеть, что находится внутри.
– Ах! Это потрясающе! – восклицала она. – Потрясающе! Правда?
Честно говоря, я не мог сказать, потрясающе или нет, – просто не видел, что там. Я взял коробку и поднес ее к окну, отдернув шторы, чтобы в комнату попало хоть немного солнечного света, – это было черное на черном в чистом виде, изобилие всех оттенков черного: угольно– черный, японский черный, черный, как копоть, синевато-черный.
– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Ротти.
– Джаспер Джонс, – констатировал я.
– Правильно.
– Господи, и сколько же он стоит?
– Фантастическая сделка.
– Bay!
– Нравится?
– Очень.
– Это номер один, мне кажется, он как раз в стиле нашего офиса.
Мне показалось странным, что это сокровище она хотела оставить в офисе.
– Он может стоить миллионы, – ответил я.
– Между прочим, – возразила Ротти, – Гарри скоро позвонит, чтобы получить свое вознаграждение. Позаботься об этом.
– Вознаграждение?
– Да, свидание с какой-нибудь из девушек. Ты же знаешь, какие самые лучшие.
– Не понимаю, почему нужно награждать его…
– Он, бедный, так трудился.
– У него сплошные приемы, неужели он не может сам найти себе девушек?
– Наверное, нет, – отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. – Вот там, рядом с Хокни.
Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.
– Может, он гей?
– Он не гей, – возразила Мисс, – просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.
– Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.
– Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому– нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.
– Вы много встречали порядочных богатых людей?
– Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44